 Андрей Коробов-Латынцев: Виталий Юрьевич, Вы как представитель Донбасса, конкретно Луганской Народной Республики, лучше других ориентируетесь в обстановке. Расскажите, как обстоят дела с философией в Донбассе?
Виталий Даренский: К сожалению, Донбасс не относится к числу старых культурных регионов, по сравнению даже, например, с соседними Харьковом и Ростовом. Высшие учебные заведения здесь появились только в советское время, когда философии, строго говоря, не существовало. Она, конечно, ещё существовала в лице отдельных чудом выживших дореволюционных мыслителей, но на студенческую аудиторию выхода не имела. Но на Донбассе не было даже и таких. Ситуация немного изменилась к 1970-м годам, когда среди людей с советским образованием стихийно стало пробуждаться философское мышление. Причём чаще всего это происходило не с выпускниками философских факультетов, а с гуманитариями других направлений. (Впрочем, «технари» также философствовали – обычно в форме научной фантастики в ключе С. Лема и братьев Стругацких.) Это и понятно: специалисты по «марксизму-ленинизму» – это изначально не философы, а идеологи. Это принципиально разные способы мышления, но если философ при необходимости может стать идеологом, то идеолог философом – почти никогда. Идеолог исходит из готовой доктрины, а философ её создаёт. Кроме того, исходные тезисы марксизма таковы, что они в корне уничтожают саму возможность философского мышления, в лучшем случае порождая некий симулякр, но чаще просто опускаясь до полного варварства мысли. Но тем большего уважения заслуживают люди, которые стихийно и «подпольно» становились философами в советское время, – эти люди совершили настоящий духовный подвиг…
АКЛ: Кого бы конкретно Вы назвали из донецких философов в этот период?
Виталий Даренский: В Донецке очень ярким философским явлением можно считать филологическую школу М. М. Гиршмана – В. В. Фёдорова, которая уже в явной форме явилась в 1980-е годы. Мне посчастливилось общаться с обоими её основателями – кстати, прямыми учениками М. М. Бахтина – уже в 1990-е годы, когда я здесь учился на истфаке, но реально я туда заходил редко, поскольку каждый день занимался самообразованием в библиотеке. В библиотеке ДонНУ были редкие издания – например, «История как предмет логики» Г. Г. Шпета, а дипломную я писал по историософии Н. Н. Кареева по книгам 1890-х годов, которые до меня за целых сто лет явно никто не читал – у них были склеенные многие страницы. На них стоял штамп «Харьковского Императорского университета», а потом они попали сюда.
АКЛ: Но ведь М. М. Гиршман и В. В. Фёдоров – это всё-таки филологи…
Идеи Донецкой филологической школы выходят далеко за рамки филологии и эстетики – по сути, в них спонтанно возродилась классическая герменевтика, которой в СССР вообще не было. В концепции литературного произведения как «художественной целостности» М. М. Гиршмана оно понимается как «приобщение образного единства эстетического бытия к единственности событийного свершения реальной личности, её живого и живущего сознания… на основе приобщённости к этим глубинам первоначалам бытия и первоосновам словесного творчества». А в концепции «поэтического мира» В. В. Фёдорова художественное произведение – «это не только реакция на это драматическое состояние мира, а это… поиск… аналога того движения, того события, которое должно завершить и мир – не созданный автором, а реально существующий». Но ведь и «приобщённость к глубинам первоначал бытия», и «событие, завершающее мир» – это категории не литературные, а экзистенциальные и онтологические, то есть сугубо философские.
В 1991 году я купил в Москве книгу «Литературное произведение. Теория и практика анализа», а вскоре в Донецке обнаружил её автора – М. М. Гиршмана. Я читал и его более ранние работы по интерпретации отдельных стихотворений Пушкина, Баратынского и Тютчева. В 1990-е годы он стал заниматься философией диалога – традицией, идущей от М. Бубера до Э. Левинаса. Я тоже много занимался философией диалога в сотрудничестве с известным киевским философом В. А. Малаховым. И уже в 2000-е. В. А. Малахов мне говорил, что на философских конференциях он общается с М. М. Гиршманом и считает его лучшим знатоком «философии диалога» на всем русскоязычном пространстве. Об этом же свидетельствует и его небольшая, но сильная книга «Очерки философии и филологии диалога» (2007).
В свою очередь, Владимир Викторович Фёдоров, как мне кажется, осуществил ещё более фундаментальный прорыв из области филологии в область метафизики. Суть онтологии, которую он разрабатывал, выражена в названии одной из его работ: «Мир как Слово». В. В. Фёдоров исходил из понимания «словесности» как «коренного качества мироздания (Космоса)», а всё разнообразие форм существования есть разнообразие проявления этого качества. В своей книге «Поэтический мир и творческое бытие», которая вышла в Донецке в 1994 году, он прямо писал о том, что «Слово есть внутренняя форма всех существований», то есть это не что иное, как возвращение к библейской онтологии в рамках современного дискурса.
Донецкая филологическая школа – это уже десятки авторов, и всем им свойственно бахтинское понимание филологии, во-первых, как особой формы философствования; во-вторых, как рефлексии не только над литературными текстами, но и над самим Бытием как Словом. Это уникальный феномен, который, несомненно, имеет мировое значение, хотя ещё мало известен.
АКЛ: А из философских современников кого бы Вы выделили?
Виталий Даренский: Из современных философов Донецка наиболее известен Дмитрий Евгеньевич Муза – и как историософ, и как историк русской философии, и как очень редкий в наше время тип не просто философа-профессионала, но философа-личности. Этот тип, который в предшествующую эпоху наиболее ярко был явлен в А. Ф. Лосеве и М. К. Мамардашвили, особенно ценен, поскольку именно он реально продолжает живую философскую традицию, а не просто «профессионализм» в знании текстов, который чаще всего сочетается с убогостью собственной мысли. Характерно, что Донбасс оказался родиной сразу трёх православных историософов нашего времени – это М. Н. Назаров (род. в Макеевке), А. С. Панарин (род. в Горловке) и Д. Е. Муза из Донецка. Я это объясняю тем, что Донбасс – это не этническая территория, а русский имперский регион по своему происхождению и судьбе, и поэтому здесь вообще людям свойственно мышление всемирно-исторического масштаба. Особенно это бросалось в глаза во времена Украины по контрасту с представителями не только хуторских западных регионов, но и Киева. Людям, которые себя идентифицируют как «украинцы», всегда свойственно то, что я называю «менталитетом гетто», – они всегда замкнуты в своих примитивных местечковых интересах и на этом уровне пытаются судить о мировых процессах. Выходит это у них очень комично.
АКЛ: Вы сказали о философии в Донецке. Но ведь Донбасс – это и Донецк, и Луганск.
Виталий Даренский: В Луганске в советское время философии не было. Единственный, кого можно упомянуть, – это профессор Д. А. Жданов, который был ректором того университета, в котором я сейчас работаю, и покончил жизнь самоубийством в 1986 году. Он ввёл понятие «протоформа мышления» для обозначения тех ранних форм мысли, которые предшествуют понятийному, но уже выполняют его функции. Концепция хорошая, мы её «воскресили» в 2000-е годы, писали на эту тему статьи. Например, я показывал, что диалог происходит на уровне протоформ, а на уровне строгих понятий он невозможен, поскольку они всеми понимаются по-разному. Это противоречит общепринятой точке зрения, но подтверждается исследованиями реального диалога. Д. А. Жданов был весьма известен в СССР, публиковался в Москве, а монография его выходила в Харькове. Итог его жизни был такой же, как у Э. В. Ильенкова, и был связан с экзистенциальным кризисом, то есть с бессмысленностью атеистического мировоззрения. Его последняя публикация была о возможности внеземного разума, что весьма характерно: он пытался найти выход хоть в иллюзорной трансценденции.
С 1989 года в Луганске в нашем университете стали собираться почти каждую неделю заседания философского Монтеневского общества. Я в них участвовал с 1997 года и сделал там до 2005 года почти 70 докладов. Формат их такой, как в Древней Греции: в дискуссии участвуют все, кто пришёл, – по четыре вопроса автору по кругу, потом все выступают со своим мнением по теме. Это очень хороший тренинг. Из наших «монтеневцев» вышло несколько ярких философов, известных на Украине. Например, А. И. Ерёменко, автор сильной историософии, которая изложена в его двухтомнике «История как событийность». Потом он сбежал на Украину, живёт в Одессе и враг ЛНР – это пример того, что умение писать философские тексты само по себе, увы, ещё не является признаком большого ума и нравственной зрелости. (Есть и российские примеры того же рода – А. В. Ахутин и др.) Другим ярким луганским автором является маркузианец А. И. Атоян, создатель целого направления – «Социомаргиналистики», которая изложена в его книге с таким же названием и в других публикациях. Но по большому счёту он не философ, а идеолог «левого» толка. Общаться с ним было поучительно, чтобы увидеть этот тип «левого» мышления в чистом виде.
АКЛ: Я бы хотел поговорить также о вопросе, который для философского пространства всегда был и остаётся актуальным, а для нынешней ситуации в Донбассе и в России в целом тем более – вопросе о смысле войны. Скажите, повлияла ли война на состояние философии в Донбассе? Что в этом смысле можно сказать о философии на Украине? До войны и после. И вообще, существует ли собственно украинская философия?
Виталий Даренский: Вы задали сразу три вопроса, и на них лучше всего ответить в обратном порядке – по мере нарастания серьёзности вопросов.
«Собственно украинской философии» не существует. В наше время на Украине имеет место эпигонская рецепция модных западных направлений, а также остаются некие реликты советского марксизма. Во всём этом нет ничего специфически украинского. В культурном отношении Украина – это типичная страна «третьего мира»: здесь, с одной стороны, есть реликты традиционной народной культуры, а с другой – погоня за модой, которая идёт с Запада. В таких условиях ничего ценного здесь возникнуть не может, в том числе и в философии. Украинское философское пространство я знаю очень хорошо, в своё время я ездил на десятки конференций, множество авторов знаю лично. Есть здесь интересные философы, которые формировались ещё во времена «перестройки», но уже среди более молодых поколений господствует эпигонство. С точки зрения исторической традиции «украинская философия» – это конструкт, созданный в своё время Д. И. Чижевским, а в 1990-е годы оформленный в учебнике В. С. Горского. В «украинскую философию» обманом и контрабандой записали всех авторов, начиная ещё с Древней Руси, которые родились на территории нынешней Украины. Правда, ни один из них «украинцем» себя не считал и даже не знал этого слова. По этой логике самым первым «украинским философом» должен считаться скиф Анахарсис. Всё это просто фальсификация, и не более того.
АКЛ: До войны, когда я бывал на Украине, ещё в аспирантские времена, как-то раз на конференции в Могилянке был доклад о древнеукраинской философии, которой больше тысячи лет или даже несколько тысяч лет, там автор иногда менял свои показания…
Виталий Даренский: О философии на Украине я уже сказал – это вторичность и эпигонство у Запада. Оригинальные философы на Украине – это только те, кто является продолжателями традиций русской философии. Так, в Киеве подлинным философом был В. А. Малахов, но в 2015 году он эмигрировал в Израиль. В. А. Малахов по стилю и глубине мысли – на уровне философов Серебряного века, и, несомненно, через десятилетия о нём уже будут писать как о классике нашего времени. Я очень рад, что с ним много общался, и мы до сих пор переписываемся. Во Львове есть сильный философ В. Л. Петрушенко, в Дрогобыче – В. С. Возняк. Парадоксально, но в Дрогобыче проводились до последнего времени очень хорошие конференции по философии Серебряного века. В Полтаве такие же конференции по русской философии организовывал Г. Е. Аляев. Всё это именно русские философы, живущие на Украине, и они являются там единственными представителями живой философской традиции. Можно назвать всего около полутора десятков сильных русских авторов на Украине.
АКЛ: Давайте перейдём к центральному вопросу: о влиянии войны на философию в Донбассе и на Украине?
Виталий Даренский: Как повлияла война на состояние философии на Донбассе и на Украине в целом? На саму философию никак не повлияла, но вызвала более чёткое разделение на три группы. Эпигоны Запада – все как один агрессивно поддерживали «майдан»; русские авторы в основном заняли нейтральную позицию, дабы не подвергнуться репрессиям. Философы самого Донбасса – активно участвуют в идеологической войне, развивая идею Русского мира.
Но идеология – это факультативное занятие, оно не имеет к философии прямого отношения, а является общественным служением. А собственно в рамках философской проблематики 2014 год действительно актуализировал вопрос о смысле войны. Как оказалось, здесь мы имеем большое наследие философов Серебряного века, которые много писали на эту тему в период Второй Отечественной войны 1914–1917 гг., то есть ровно за сто лет до нас. Этот вопрос о смысле войны лишь на первый взгляд частный историософский и этический вопрос, но на самом деле он оказывается вопросом синтетическим, который «стягивает» в себя все предельные смыслы, с которыми работает философия. Ведь поскольку на войне жертвуются человеческие жизни, то автоматически предполагается, что есть смыслы и ценности более высокого порядка, чем индивидуальная человеческая жизнь. А если таких смыслов и ценностей нет, то война изначально абсурдна, бессмысленна и не может иметь никакого оправдания. Абсурдно воевать за какое-то «светлое будущее», если меня в этом «светлом будущем» не будет вследствие моей гибели. Лучше уж самое худшее будущее, но зато я останусь живым. Да и кто вообще может знать, какое будущее лучше? Не было ни одной войны в истории, об итоге которой не жалели бы и сами победители. Тем самым, бессмысленны любые попытки оправдать войны какими-то чисто земными и прагматическими целями. Человеческая жизнь всегда перевесит эти цели, делая их ничтожными. Оправдание войны может быть только религиозным, то есть должно исходить из высших, вечных смыслов и ценностей, которые превышают ценность земной жизни человека. (А если, например, война ведётся «ради будущего детей» – то это тоже квазирелигиозный мотив: это языческое идолопоклонство перед «родом».) В конечном счёте война оправдана только в том случае, если она ведётся за что-то вечное, бессмертное и святое, а отнюдь не за какие-то земные выгоды. Для русских в этом никогда не было проблемы – они всегда воевали за Русь Святую, то есть за земное отечество Церкви Христовой. Русский воин – это всегда воин Христов и мученик, поэтому его участие в войне – это подвиг, смывающий все земные грехи. Даже в период Великой Отечественной войны народ воевал вовсе не за безбожный СССР, а по-прежнему за Россию – Святую Русь. А те, кому христианская совесть не позволяла воевать за безбожное государство, переходили на сторону врага, считая его меньшим злом. Это была страшная трагедия всего народа, которая до сих пор ещё не понята и не осмыслена по-настоящему. Вот какие глубокие и страшные смыслы несёт в себе философия войны, особенно в тех случаях, когда ею занимается русский православный философ.
АКЛ: Мне хотелось бы также успеть поговорить о Вашей новой книге «Парадигма преображения человека в русской философии ХХ века». Вы там пишете о таком популярном тезисе, как «смерть философии». Я процитирую: «Этот тезис вполне справедлив для посткультуры, но для культуры он является тем вызовом, на который она должна дать Ответ. И именно русская философия как приоритетный для данной работы предмет и материал исследования наиболее ярко показывает примеры таких ответов» (с. 13). Что такое ответ философии вообще и русской философии в частности?
Виталий Даренский: Можно сказать, что философия всегда находится в состоянии своей «смерти», это её нормальное состояние. В том смысле, что философия, в отличие от науки, – это мышление, которое каждый раз начинает заново, с «нуля», и поэтому должно исходить из того, что в актуальном состоянии философии как бы ещё нет. С другой же стороны, философское мышление оказывается глубоко архаичным, это буквально «первомышление» о началах всего сущего, которое лежит в основе самого человеческого сознания. Это странный парадокс: философия всегда возникает «заново», как нечто всегда новое, а с другой – всегда является «вечным повторением подобного», тем же вопрошанием о началах – оно и создаёт то внутреннее очарование философии, которого не имеет наука и которое очень похоже на очарование поэзии. Если внешне философия похожа на науку в качестве рационального дискурса, то внутренне философия сродни поэзии и искусству. Она не «исследует», как наука, а творит смысл, как поэзия. Философию можно определить как вид искусства – как «художество мысли», или точнее, как искусство вопрошания о предельных смыслах. Мне кажется, это самое точное определение.
Исторически философия возникла как некий компенсаторный механизм культуры в секуляризирующемся обществе. Когда впервые «не сработал» ритуал, дававший цельное посвящение в смысл и устройство мироздания, когда прекратились обряды «инициации» с передачей священных знаний и мистического опыта, люди остались с «голым» вопрошанием о смысле бытия, не имея опыта для ответа на этот вопрос. Вот из этого «голого», беспомощного вопрошания и родилась философия. Точнее, она не только родилась когда-то до нашей эры, она продолжает рождаться и сейчас в душах и умах многих людей, которые оказываются экзистенциально вброшенными в это навязчивое состояние предельного вопрошания. И философскому вопрошанию не может помочь никакая наука, сколь бы развитой она ни была, потому что философия спрашивает совсем не о том, о чём нам говорит наука. Наука даёт знание эмпирических фактов и законов, объясняющих связь этих фактов между собой, но ничего и никогда не сможет сказать о смысле всего существующего и о том, почему мир вообще таков, каков он есть, и вообще почему он есть, ведь его могло бы и не быть. Научное мышление с точки зрения философии выглядит крайне наивным и инфантильным – ведь, действительно, это только очень маленькие дети интересуются лишь фактами, но ещё не интересуются их смыслом. Если, например, физик с умным видом объясняет происхождение мира «большим взрывом» или чем-то другим – это вообще не важно, какая теория является модной в данный момент – то, с точки зрения философа, физик здесь вообще не понял сути вопроса. Философия – это совершенно иной тип знания, и оно основано на неэмпирическом опыте. Отец Павел Флоренский писал, что философия Платона является рациональной экспликацией того опыта, который люди получали в ходе Элевсинских мистерий. То есть философия – это особая экзистенциальная технология, позволяющая получить тот же опыт без участия в массовых мистериях, но переживая эту мистерию в себе. Позже, фактически повторяя его мысль, П. Адо определил философию как вид «духовного упражнения». В предельной форме это происходит даже в форме «экстасиса» (то есть изменённого состояния сознания, при котором ум отрывается от чувственного опыта и созерцает вечные идеи непосредственно) – как в «Федре» или потом в рефлексивных медитациях Плотина. Но может и не вызывать таких предельных состояний, но суть дела от этого не меняется.
АКЛ: Абсолютно с Вами согласен! Я думаю, что русская философия в XX веке и веке нашем потому так и привлекает к себе все народы, что ей удалось создать какой-то свой особый вид такого вот духовного упражнения…
Виталий Даренский: Русская философия возникла в уникальный исторический момент – когда западная философия «выдохлась» в силу секуляризации сознания и утраты базового опыта. Эту историческую точку зафиксировал И. Киреевский, когда писал, что Шеллинг – это тот мыслитель, который появляется раз в тысячелетие. Он имел в виду «позднего» Шеллинга, который пытался вернуть философию к первичному мистериальному опыту, без которого она не может существовать, как дерево с подрубленными корнями. Надо отдать должное Западу, там многие продолжают работу «позднего» Шеллинга даже до сих пор, хотя господствующая тенденция западного мышления, продолжающая по наивности называть себя «философией», на самом деле давно не имеет к ней никакого отношения. Там появлялись ещё гении вплоть до М. Хайдеггера, Г. Марселя и М. Бубера, но всё-таки со времени И. Киреевского сова Минервы уже перелетела из Европы в Россию. Поразительно, насколько это сразу же поняли русские мыслители. П. Я. Чаадаев изложил в письмах 1835 года к Александру Тургеневу самые радикальные «славянофильские» тезисы, о которых у нас, к сожалению, мало знают. Поэтому я немного процитирую наизусть: «…у нас другое начало цивилизации», – пишет П. Я. Чаадаев, а дальше ключевой тезис такой: «Роковая страница нашей истории, написанная рукой Петра Великого, разорвана; мы, слава Богу, больше не принадлежим к Европе: итак, с этого дня наша вселенская миссия началась». Ретроспективно он оказался прав во всём, но особенно в философии: действительно, русская философия в своих высших достижениях всегда была радикально другой, не европейской, вся её сила была именно в её «другом начале». «Европейским» в России было лишь эпигонство, не представляющее большой ценности.
В моей книге и русская философия, и русская культура в целом определяются как «пост-оксидентальные», то есть изначально развивавшиеся как пост-европейские, как рефлексия на Европу, преодоление её, а вовсе не «заимствование» и не «эпигонство», как до сих пор думают многие. Сами пост-оксидентальные качества и элементы можно классифицировать по-разному, но важно понимать саму их суть и исток. Это возвращение к тому первоопыту культуры, который сохранился в России благодаря аутентичной христианской традиции – Православию, а также её уникальному неевропейскому историческому опыту. То, что П. Я. Чаадаеву на первый взгляд показалось в России странным и даже страшным, затем, на втором шаге рефлексии, он понял как, наоборот, величайшее её достоинство и преимущество. Идеологи русофобии любят выпячивать только тот первый шаг его мысли, полностью замалчивая её следующий шаг и её итог. Если же говорить конкретно о философии, то в России самым ценным является то, что не имеет никаких аналогов в Европе и представляет собой возвращение к мистериальным основаниям мышления и культуры на основе православного духовного опыта. Я насчитываю в русской философии XIX–XX веков около трёх десятков гениальных мыслителей – это больше, чем во всей Европе этого же периода вместе взятой. Естественно, этого факта не увидят те, кто мыслит внутри западной традиции, – но об этом и не стоит особо беспокоиться: мы живём в своей великой традиции и давно уже не нуждаемся в каких-то заимствованиях извне. В XIX веке в России философия родилась заново из народного духовного опыта – так же, как когда-то в Древней Греции она родилась из мистериального духа Элевсинских и других культов. И покуда жив этот источник нашего опыта, русская философия будет мощно развиваться.
АКЛ: П. Адо писал о философских упражнениях. О том, что, например, написание статей – только лишь одно из упражнений в философии. Какие упражнения для Вас наиболее приоритетны?
Виталий Даренский: Главное философское упражнение – это особая направленность самой жизни человека, которая проявляется во всём, в первую очередь в его поступках и характере. Эту направленность можно назвать устремлённостью к смыслу. Если такая направленность есть и сопровождается рефлексией, «поиском себя», то человек – философ, даже если он ничего и не написал. Таких людей достаточно много, по крайней мере у нас. Проблема лишь в том, что обычно эти люди философии не знают, почти ничего не читают и поэтому мыслят дико и примитивно. К счастью, многие из них находят смысл там, где его и нужно в первую очередь искать – в вере и в Церкви. В наше время культурное пространство, и пространство философии в том числе, страшно захламлено откровенно дегенеративными вещами. Поэтому, как это ни странно, в наше время необразованный с виду «простец» обычно бывает умнее и философичнее начитанного человека, поскольку последний начитался вовсе не классиков, которые развивают сознание, а того, что «модно» и только оглупляет человека. Мне в жизни очень повезло в том, что я формировался не в среде интеллигенции, которая начиталась всякой модной, но бездарной ерунды, а среди обычных людей, которые мыслят просто, но по существу.
АКЛ: А профессиональные занятия философией, ведь это тоже упражнения в философии…
Виталий Даренский: Заниматься философией «профессионально», то есть писать тексты самому и систематически изучать тексты, написанные другими, – это очень специфическое занятие. Для большинства тех, кто этим занимается, это в первую очередь удачный выбор «хобби, за которое ещё и платят деньги». Обычно такие авторы быстро находят свою комфортную «нишу» (то есть определённое направление философии в качестве своего «мировоззрения») и создают свою частную концепцию как некий «бренд», по которому автора знают на пространствах философских журналов. Но я отношусь не к этому типу, а к другому, намного менее комфортному – философа без специализации и без узкого «бренда». Кроме того, я пишу работы культурологические, филологические и исторические, а также публицистику. Также и в области художественной литературы я пишу и стихи, и прозу. В Союз писателей России покойный В. Н. Ганичев меня принимал как поэта, и как поэт я занимал первое место на всероссийском конкурсе в 2017 году. Такой «универсализм», образец которому задали наши классики В. С. Соловьёв и А. Ф. Лосев, тоже ведь нужно кому-то продолжать – хотя бы для того, чтобы показать, что он, во-первых, ещё возможен, а, во-вторых, отнюдь не означает дилетантизм.
Второе философское упражнение для всех людей без исключения – это чтение философских текстов, для этого ведь они и пишутся. Речь, правда, идёт не столько о современных философских монографиях, которые не всем доступны из-за своего специфического языка, но о книгах классиков – от Платона до позднего А. Ф. Лосева. В русской философии был свой гений сочетания глубины и простоты – Н. Бердяев. На Западе неким аналогом ему можно считать Алена и Х. Ортегу-и-Гассета. Умение излагать философию для всех – это особый дар, который бывает очень редко. Люди с техническим мышлением философствуют в форме чтения «научной фантастики» в стиле С. Лема; «читающая публика» – в форме чтения стихов и прозы. Наша задача в том, чтобы кто-то читал и философские тексты просто «для души». В XIX веке так массово читали А. Шопенгауэра, в XX веке – О. Шпенглера. В наше время так никого не читают, и это свидетельствует в равной степени и об упадке философии, и о примитивизации самой интеллектуальной среды. Во времена классиков – от Античности до Серебряного века – на выступления философов приходили толпы слушателей. Философы умели говорить и писать для всех, и философией интересовались люди самых разных профессий. Сейчас ничего подобного нет. Философ вынужден приспосабливаться под узкую аудиторию «профессионалов» – либо тоже философов, либо других гуманитариев, например, политологов, культурологов и т. д., – а не говорить и писать просто для людей, взыскующих смыслов в нашем бессмысленном мире.
Поэтому можно сказать, что популярность философии – это один из признаков возрождающейся культуры. Пока этот признак не наблюдается, – а это значит, настоящего возрождения русской культуры нет. Но мы должны выполнить долг своего призвания, иначе его и не будет никогда. Этому стоит посвятить свою жизнь.
АКЛ: Виталий Юрьевич, спасибо Вам за беседу!
Беседовал Андрей Коробов-Латынцев
"Берега", №2/2020 |
