Путь становления порядочных государственных людей часто начинается с семейного домостроя. Здесь, в кругу родных и близких, будущие устроители общественной жизни, учились видеть большое в малом, держать свою душу открытой для тех, с кем навечно соединил свою судьбу.
Столыпин рано стал семейным человеком – еще в студенческие годы. Ему тогда не было и двадцати двух лет. Еще в годы учебы в университете у него родилась первая дочь. В те времена женатый студент был большой редкостью, и на Петра Аркадьевича всегда показывали товарищи: «Женатый, смотри, женатый»[138].
Ранний брак уберегал Столыпина от легкомыслия и крайностей, обращал его нравственные силы на учебные и домашние дела. Тогда молодым все казалось светлым, безоблачным, каждый день дарил радость, душевнее тепло и ласку. Этот первый медовый год навсегда остался в памяти супругов. Обычно с годами теряется свежесть чувств – уходит молодость, а с ней увядает романтика влюбленного сердца. Не так было у Столыпиных: юношеская любовь продолжала окрылять их и в зрелые годы.
«Ненаглядное мое сокровище, – писал Петр Аркадьевич супруге, – вот я и в Москве, куда благополучно прибыл с опозданием на 2 часа… В вагоне все думал о Тебе и о моей глубокой привязанности и обожании к Тебе. Редко, я думаю, после 15 лет супружества так пылко и прочно любят друг друга, как мы с Тобою. Для меня Ты и дети все и без вас я как-то не чувствую почвы под ногами. Грустно быть оторванным от Вас»[139];. «Нежно, нежно целую и люблю, царица моих дум!»[140]; «Христос с тобой, моя Оленька, жди меня, скоро приеду. Голубка, храни тебя Господь, не уставай»[141].
Когда в октябре 1905 г. жизнь в стране была почти полностью парализована забастовками, Столыпин напишет жене такие ободряющие строки: «Целую Тебя и деток, моя ненаглядная, единственная моя любовь. Мысли мои, сердце мое – все с Тобою. Да хранит Вас Всевышний, молюсь за Вас, люблю Вас»[142].
Любовная лирика продолжала жить и в доме русского царя. Удивительно, но с годами чувства любви, понимания между Николаем и Александрой становились глубже и сильнее. Двадцать лет спустя после замужества императрица Александра Федоровна напишет своему супругу такие сердечные строки: «О, как я люблю тебя! Все больше и больше, глубоко, как море, с безмерной нежностью. Вся наша горячая, пылкая любовь окружает тебя, мой муженек, мой единственный, мое все, свет моей жизни, сокровище, посланное мне всемогущим Богом!»[143]
Вынужденные кратковременные разлуки не могли умерить этого чувства – царь и царица, не откладывая, начинали переписку. «Каждый раз, – признавался император жене, – как я вижу конверт с твоим твердым почерком, мое сердце подпрыгивает несколько раз, и я скорей запираюсь и прочитываю, или, вернее, проглатываю письмо»[144].
Такие же чувства испытывал и П.А.Столыпин: «Ах, Оля, Оля, как без Тебя пусто и тоскливо. На столе я нашел письмо от Тебя, но оказалось, это еще из Москвы… столько в нем скорби. Я боюсь спрашивать про детей. Дай Господь, чтобы все вы были сохранены. Христос с вами, душки мои. Нежно целую. Твой»[145]. «Для меня, – делится своими переживаниями Петр Аркадьевич с супругой, – было просто ударом в Чистополе на телеграфе, когда мне сказали, что на мое имя нет телеграммы. Я просто не хотел верить и перерыл весь телеграф. (…) Что делают мои девочки? Забыла меня моя Аринька (Александра – младшая дочь Столыпина. – Д.С .)? Когда я услышу опять “Папа, иди нам”? Всех их крепко целую, нежно обнимаю, а Тебя, сокровище мое драгоценное, долго крепко целую, ласкаю, люблю, обожаю. Твой Петя»[146].
В другом письме Столыпин пишет: «А ведь сердце так к вам и рвется, легко ли 12 дней оставаться без известий? Храни вас Господь. Я уповал на то, что ничего с вами не случится, но тревожусь о всяких мелочах …»[147]
Находясь в сотне верст от родного дома, Петр Аркадьевич не перестает жить семейными делами и проблемами. То он улаживает вопросы раздела наследства жены, то озадачен выгодной продажей леса, то занят устройством крестьянского быта в собственном имении. Как глава семьи, домовладелец и помещик Столыпин тщательно отслеживает семейные расходы, оплату управляющих, старост и прислуги. Все эти черты характеризуют Петра Аркадьевича как представителя традиционного общества.
В переписке с домашними Столыпин предстает перед нами как заботливый «патриарх», который буквально печется о здоровье жены и детей[148]. Его чрезвычайно беспокоят частые недомогания супруги, болезни дочерей и сына. В письмах к Ольге Борисовне он дает ей не только советы по подбору домашних врачей, но и собственные рекомендации: «Оличка, меня смущает животик Ади (Аркадий – самый младший ребенок в семье. – Д.С .). (…) Мне кажется, первее всего надо его животик освободить от слизей, т. е. дать касторки, а потом уже помогать сварению<нрзбр>, ревенем и пр. А то желудок будет работать только с лекарством, а перестать лекарство, слизи возьмут свое»[149]. Год спустя, тоже в связи с болезнью сына, Столыпин молитвенно вздыхает: «Господи, сохрани вас всех, мне больно за нашего мальчика»[150].
Когда старшая дочь Мария стала терять слух, Столыпин консультируется со специалистами, чтобы найти подходящего врача, даже связывается с русским посольством в Берлине и, не найдя лучшего доктора в Германии, находит его в австрийской столице. Туда, не скупясь ни на какие средства, он и отправляет больную дочь. Чтобы морально поддерживать Матю (так ласково отец называл дочь. – Д.С. ) и в то же время следить за ходом ее лечения, Столыпин добивается предоставления ему заграничного отпуска. Разрешение на него саратовскому губернатору мог дать только император по донесению министра внутренних дел. Ситуация была не простой, в это время был убит министр внутренних дел В.К. Плеве, газеты сообщали о поражении порт-артурской эскадры, да и сама Саратовская губерния была не настолько спокойна, чтобы оставлять ее без губернатора. Тем не менее царь отпустил Столыпина в Вену[151]. Забота отца принесла долгожданный плод, лечение завершилось успешно.
В семейные дела и интересы Столыпин входил до такой степени глубоко, что жена и дети становились органичной частью его личности. В письмах к супруге он подробно рассказывает о великосветских приемах, о разговорах, обращает внимание даже на женскую моду, заказывает «любимому котику» (Ольге Борисовне) у знакомой дамы фасоны понравившегося платья. Своими частыми, содержащими целый калейдоскоп событий письмами Петр Аркадьевич стремится поддержать Ольгу Борисовну, скрасить ее одиночество, уберечь от чрезмерных страхов за здоровье детей и его судьбу. «Дорогая, милая, – признается он супруге, – я так счастлив – сегодня телеграмма, что все здоровы и письмо, что Адинька улыбай[ся] и сходил хорошо. (…) Пусть не гнетут Тебя мрачные мысли и предчувствия. Есть Бог и обращение к Нему рассеивает все туманы. Надо жить хорошо, и все будет хорошо. (…) Любовь и труд – вот залог счастья в жизни»[152].
Как отец большого семейства, Петр Аркадьевич взваливает на себя целый груз хозяйственных и бытовых забот: покупает одежду дочерям, подыскивает гувернантку-англичанку – такую, чтобы была кроткая и не белоручка, умная и добрая. Поиск оказался не из легких, потратили много времени и сил. Насколько это было волнительным, свидетельствуют нелестные названия, которыми он характеризовал в письмах к супруге отвергнутые кандидатуры: «злючка», «дура», «глупая индюшка», «стервоска»[153].
Не упускал из виду заботливый отец и духовное здоровье своих детей и прежде всего такой важный в спасении детской души вопрос, как подбор опытного духовника для уже подросших дочерей. «Насчет священника для Наташи и Елены, – обещает он жене, – переговорю с архиереем»[154].
Желая создать комфорт и уют домочадцам, глава семьи лично готовит новое жилище к их переезду: нанимает рабочих, подбирает мебель, ежедневно контролирует ремонтные работы. Может, в этом и не было бы ничего особенного, если не помнить, что Столыпин в то время был губернатором Саратовской губернии, в которой уже полыхал революционный пожар.
Петр Аркадьевич видел в жене не только хорошую мать и любящую женщину, но и бесценного помощника, сердечного и мудрого друга, готового в трудную минуту дать дельный совет в решении домашних, а иногда и государственных дел. После назначения на пост министра внутренних дел Петр Аркадьевич напишет Ольге Борисовне такие строки: «Поддержкой, помощью моей будешь ты, моя обожаемая, моя вечно дорогая. Все сокровища любви, которые ты отдала мне, сохранили меня до 44 лет верующим в добро и людей. Ты чистая, ты мой ангел-хранитель»[155].
В начале своей министерской деятельности Столыпин работал очень напряженно, приходилось трудиться и по ночам. Почти каждую ночь он принимал у себя дома начальника столичного охранного отделения полковника А.В. Герасимова, и Ольга Борисовна, желая знать все о намерениях террористов, угрожавших ее семье и мужу, присутствовала на этих встречах[156].
Перед прочтением Столыпиным правительственной декларации во второй Думе Ольга Борисовна приехала к другу семьи епископу Евлогию с просьбой помолиться за успех выступления, добавив: «Я тоже буду в Думе мысленно за него молиться, мне будет легче, если я буду знать, что и вы молитесь за него в эти минуты»[157].
В тяжелые годы Первой мировой войны после переезда царя в Ставку, приведшего к ослаблению его контроля над гражданским управлением, Николай также обращается за помощью к жене. «Подумай, женушка моя, – писал он в 1915 г., – не прийти ли тебе на помощь к муженьку, когда он отсутствует? Какая жалость, что ты не исполняла этой обязанности давно уже или хотя бы во время войны!»[158] В конце того же года, когда удалось остановить отступление и стабилизировать фронт, царь напишет супруге: «Право не знаю, как бы Я выдержал все это, если Богу не было угодно дать Мне Тебя в жены и друзья!»[159]
К сожалению, тогдашняя либеральная публика не могла взглянуть на эти отношения чисто по-человечески. Зато сколько появилось вздорных выдумок и фантазий, начиная с «влияния темных сил» и заканчивая «слабостью» Николая, его зависимостью от «деспотичной» царицы. Доставалось и Столыпину, возник даже миф о властолюбии Ольги Борисовны и зависти к ней царицы[160]. Мотивы таких инсинуаций могли быть разными – от откровенного желания любыми способами опорочить государя до обычной зависти салонных кокеток, распространявших подобного рода сплетни.
Семейная переписка Николая и Александры – задушевный разговор двух любящих людей, разговор интимный и сокровенный. В попытках с ее помощью приоткрыть завесу человеческой души следует быть крайне осторожными. Если у исследователя существует определенное предубеждение против женской половины рода человеческого, если у него нет ни малейших представлений о нравственных основах супружества, то он и найдет то, что искал: дружеский совет или острое эмоциональное переживание поймет превратно – как женский приказ и диктат. А между тем в нормальной семье должно быть взаимопонимание, должна быть возможность излить супругу свою душевную и головную боль. В этом одно из назначений христианского брака. «Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов» (Гал. 6, 2). «Ты, дружок, слушайся моих слов, – писала Александра Федоровна на фронт мужу. – Это не моя мудрость, а особый инстинкт, данный мне Богом помимо меня, чтобы помогать тебе»[161].
В аристократических семьях Западной Европы и России принято было заниматься делами благотворительности и милосердия. Жены губернаторов и министров, богатых землевладельцев и купцов часто помогали своим супругам решать наболевшие социальные вопросы. Русские царицы смогли придать этой частной благотворительности общегосударственный размах. Благодаря их стараниям в России возникло своего рода министерство милосердия, входившее в состав Собственной Его Величества Канцелярии и с каждым десятилетием игравшее все большую роль в решении социальных проблем. Министрами этого неофициального ведомства являлись русские императрицы. Для Александры же Федоровны с ее обостренным христианским чувством долга и ответственности дела милосердия стали вопросом личного спасения. Она старалась наполнить свою жизнь вниманием к слабому человеку. В этом вопросе царица порой позволяет себе даже оказывать давление на правительство. Так, в разговоре со Столыпиным Александра Федоровна не переставала настаивать на скорейшем открытии новых богадельных учреждений. Эта горячность императрицы вызвала некоторую досаду премьера: правительство, и без того работавшее на грани возможного, должно было как-то реагировать на социальные запросы первой леди страны, не имея при этом под рукой ни соответствующих организационных кадров, ни финансового обеспечения.
Однако само желание царицы оказать помощь бездомным, сирым и больным свидетельствует о широте ее сострадательной души. Сердце ее стремилось вместить всех нуждающихся и обремененных, хотя сил на всех не хватало. Забота о собственных детях, особенно о болящем Алексее, не позволяла ей до конца продумать благотворительные идеи. Когда же речь шла о конкретных, адресных делах милосердия, государыня проявляла себя как отличный организатор. «Она прекрасно справилась с формированием санитарных поездов, постройкой центров реабилитации и госпиталей, – отмечает в своих воспоминаниях А.А. Мосолов. – В решении таких задач она собирала вокруг себя людей способных и энергичных»[162]. Когда летом 1914 г. началась мировая война, по ее распоряжению все придворные автомобили и экипажи были отданы на перевозку раненых. Цветы из царских оранжерей, изделия придворных поваров и кондитеров – все отправлялось раненым. Как заявила царица лейб-медику Е.С. Боткину, «пока идет война, она ни Себе, ни Дочери не сошьет ни одного нового платья, кроме форм сестры милосердия»[163]. «Вместе со старшими дочерьми Александра Федоровна окончила фельдшерские курсы и начала работать сестрой милосердия в Царскосельском госпитале. Вместе с Ней были Ольга и Татьяна. […] Это – беспрецедентное событие не только в русской, но и мировой истории»[164], о котором легко сейчас «забывают», уделяя сплетнями о царице тысячи страниц.
Ольга Борисовна в организации благотворительных дел была достойной наследницей своих родителей. Ее отец Борис Александрович Нейгардт являлся почетным опекуном в Москве, в кругу его забот была масса приютов, воспитательных домов и школ, мать Мария Федоровна, содействуя супругу в делах милосердия, заведовала богоугодными и учебными заведениями Первопрестольной[165]. Опыт родителей помог Ольге Борисовне стать незаменимым помощником мужу в решении социальных проблем.
«Котинька, – писал Петр Аркадьевич супруге, – меня осаждают бедные, и я не умею в них разобраться, это Ваш департамент»[166]. Переехав в Саратов, Ольга Борисовна становится своего рода заместителем мужа по социальным вопросам. Губернаторша вошла в местное управление Российского общества Красного Креста, стала попечительницей губернских детских приютов, саратовской Андреевской общины сестер милосердия, председательницей комитета саратовского Дамского попечительства о бедных, находившегося под покровительством вдовствующей императрицы Марии Федоровны[167]. Дважды в неделю Ольга Борисовна лично принимала и выслушивала бедных просителей, в том числе – сосланных криминальных преступников, поселение которых было недалеко от Саратова[168].
Крест воспитания большой семьи несли по большей части жены. Мужья делали все возможное, чтобы облегчить их тяжелый труд, но служебная занятость не давала им возможности быть всегда рядом. Нередко Александре Федоровне и Ольге Борисовне приходилось рассчитывать только на свои женские силы. Случалось, подступало и отчаяние. «Ты пишешь про свой сон. Но душа Твоя, – пытался в такую минуту успокоить супругу Петр Аркадьевич, – не готова для смерти, а шесть маленьких душ на Твоем попечении и заботе, чтобы души эти не погасли»[169].
Петр Столыпин ставил семью выше карьеры. Еще не завершив обучения в университете, не получив профессии, он предлагает любимой руку и сердце. В период усиленного карьерного роста, когда Столыпину предложили вакансию губернатора в Саратове, он в интересах семьи пытается избежать повышения. По воспоминаниям родных, Петр Аркадьевич просил оставить его губернаторствовать в Гродно, где неподалеку располагалось имение семьи Колноберже. Однако эта просьба вызвала жесткую реакцию министра внутренних дел В.К. Плеве. «Меня ваши личные и семейные обстоятельства не интересуют, – с нескрываемым раздражением выговаривал шеф подчиненному, – и они не могут быть приняты во внимание, я считаю вас подходящим для такой трудной губернии и ожидаю от вас каких-либо деловых соображений, но не взвешивания семейных интересов»[170].
В сознании дореволюционных поколений ранняя семья не балласт, не обреченность на нищету и прозябание, а лаборатория зрелости, где происходит становление человека. Люди верили: брак, заключенный в ограде церкви, брак, в котором все построено на взаимном совете и взаимопомощи, получит особое благословение Господа. Бог поможет не только преодолеть все жизненные испытания, но и откроет дорогу к внешнему социальному успеху. «В малом ты был верен, – обещает Господь, – над многими тебя поставлю» (Мф., 25, 23).
Обращение к Богу помогало семьям царя и Столыпина достойно нести собственный крест, давало силы пережить трудные времена. Во время длительных разлук молитва к Господу утоляла сердечную тоску, вселяла веру, что Всевышний не оставит, защитит и сохранит. «С трепетом думаю о вас, – сообщает в письме Петр Аркадьевич супруге, – и молюсь о сохранении моих сокровищ. (…) В воскресенье после обедни отслужу в церкви молебен о вас всех и о Твоих»[171]. Через восемь дней вновь строки: «Завтра буду у обедни и опять отслужу молебен о вас, ненаглядные»[172].
Д.Б. Струков
На пути к Великой России
|
