 Обратил внимание, что даже случайные замечания о некоторых реалиях исторической России воспринимаются юзерами как эпатаж. Вызвало, например, удивление упоминание о существовании ежегодных списков офицерам и чиновникам, о том, что помещики и дворяне - понятия разные… (хотя что тут удивительного, если после 1861 г. к началу ХХ в. дворяне утратили более 40% земель, которые перешли к лицам других сословий, ненаселенными же имениями последние могли владеть с 1801 г.; а в общей массе дворян помещиками к 1897 г. были лишь 29%, к 1905 - 22%, а к 1917 - не более 15).
В конце 80-х я написал небольшую книжку, где в числе прочего обозрел несколько наиболее близких мне по тематике общественных заблуждений относительно старой России. Она при тираже 30 тыс. имела заметный успех (даже авторы тогдашнего школьного учебника прочитали и кое-что оттуда для себя извлекли), но вызвала сходную реакцию. И не мне, конечно, было опрокинуть накрепко вбитые штампы. Может быть, стоит хотя бы для читателей ЖЖ как-нибудь остановиться на наиболее типичных случаях…
Вот только не хотелось бы, чтобы они испытывали чувство неловкости за свою неосведомленность (“я не знал, и таких много”). “Много” - это совсем не то слово. Да никто практически не знает, кроме нескольких десятков приличных специалистов и нескольких сот интересовавшихся.
Старая Россия ушла для нас на дно, как Атлантида, традиция радикально прервана, а мое поколение - последнее, заставшее еще в живых ее людей. И хотя информации на самом деле - огромное количество (по объему публиковавшейся фактической информации императорская Россия несопоставима с советской: вы легко найдете в справочниках информацию о владельце мясной лавки где-нибудь в Весьегонске или телеграфисте на забайкальской станции, но не о советском замминистра), сам факт ее существования остается для наших современников по большей части неизвестным.
Так что первым делом поспешу успокоить кающихся в невежестве (им - на самом деле совсем не стыдно этого не знать), поделившись некоторыми воспоминаниями. У нас в НИИ (вообще-то на 85-90% состоявшем из спившихся дипломатов, вышедших в тираж “ответработников”, спятивших старых дев, не нашедшей себе лучшего применения блатной молодежи и всякого рода бездельников и случайных лиц), действовал некий “семинар”, собиравший почти все лучшее, что там было. И вот как-то при обсуждении проблем сословного деления (манипулировали примерами Ирана, Германии, Китая и т.д.) я по какому-то поводу заметил (очень робко - я был только аспирант среди известных докторов наук), что сословия не обязательно предполагают наследственый статус, сославшить на институт личного дворянства и купечество в России. Так вот в ходе дискуссии (а мне “не поверили”) выяснилось, что собравшиеся вполне серьезно полагали, что потомственный дворянин - это непременно сын дворянина, а личный - тот, кто первым в роду получил дворянство (разницу между потомственным и личным дворянством как сословными группами никто себе не представлял). А ведь это были очень достойные люди, настоящие профессионалы в частных вопросах разной иностранной истории, только вот, как и всякий советский человек, отлученные от своей собственной.
Или вот выпускает издательство “Российская энциклопедия” прекрасный (во всяком случае, лучший после 1917 г.) словарь “Российские писатели 1800-1917” и сопровождает его такой справочной статьей о государственной службе, чинах и сословиях России, в которой каждый абзац содержит неточности или прямую отсебятину (нет чтобы заглянуть в законодательство - основываются на трудах себе подобных). Звоню в редакцию с самыми добрыми чувствами - восхищен, спасибо и все такое, но вот…это не так, и это тоже…исправить бы. - “А вы кто такой?” Представляюсь (д.и.н., проректор такого-то вуза). - “Гм, что-то больно вы молоды”. И тут “не поверили” и ничего исправлять не стали.
В заключение приведу в качестве иллюстрации одну свою статью десятилетней давности, которая уж точно должна бы снять комплекс неполноценности по поводу плохого знания истории у непричастных к ней юзеров. Это был единственный случай, когда я взялся за перо по поводу конкретного автора, но тут уж “зашкаливало”. Полагая, что персонаж, о котором идет речь, “историк КПСС”, я только пожимал плечами, но выяснилось, что он специалист... по истории России Х1Х в.
Советский хам о российском дворянстве
Свою статью “Из грязи в князи, или Триста лет КПСС” (“Общая газета”, 1996,№5) В.Сироткин предваряет замечанием, что бывших членов партии такой заголовок эпатирует: “Эка, хватил профессор!”. Членом партии, в отличие от автора мне быть не довелось, и если что меня и эпатирует, то совсем не то, что имеет в виду В.Сироткин.
К вульгарным аналогиям, к каковым относится и отождествление старой России с коммунистической, а советской номенклатуры с дворянством и чиновничеством (а именно к этому сводится пафос сироткинской статьи) мы уже привыкли. Подобные вещи являются одним из краеугольных камней комплекса убеждений полуграмотной либерально-интеллигентской среды как на Западе, так и особенно в России. Неприязнь к российской государственности, принимающая в этой среде подчас патологические формы, соединенная с невежеством и привычкой мыслить экстравагантными метафорами, каких только текстовых монстров не порождает. Спорить с легковесным умствованием людей, не знакомых с конкретными реалиями и привыкших рассуждать “вообще”, и доказывать, что чиновно-сословная структура традиционного общества как институт сугубо формальный, в корне противоположна феномену номенклатуры как явлению политико-идеологическому и предельно неформальному, бессмысленно.
Эпатировать способно здесь только редкое невежество. Тут-то профессор действительно “хватил” - это явно ниже среднего уровня советского доктора наук. Было бы, наверное, наивно ожидать от советского ученого знакомства с Законами о состояниях, Уставом о службе гражданской или статутами российских орденов и т.п. элементами “предыстории”. Однако В.Сироткин обнаруживает незнакомство даже с советскими книжками по теме, на которую берется рассуждать, и ухитряется излагать достаточно известные вещи с точностью “до наоборот”.
Основная задача сироткинской статьи - показать, что Россия такая непутевая страна, что даже разумные элементы опыта европейских стран на российской почве дают отвратительные всходы. Соответственно российские служилые сословия - дворянство и чиновничество как его часть - выглядят под пером Сироткина как сброд невежественных и честолюбивых проходимцев. Каким образом великая империя, имея такую администрацию, могла столетиями процветать, увеличивая свое могущество, остается только догадываться. Но совершенно чудовищные по нелепости мифы, стали, увы, общим местом в современной публицистике. Достаточно упомянуть пропагандировавшуюся тем же автором “теорию” о происхождении интеллигенции из противостояния “образованных разночинцев” и “невежественных чиновников” (не пускавших первых в свою “касту”). Тогда как на самом деле чиновничество комплектовалось главным образом как раз этими “образованными разночинцами” и вообще было наиболее образованным слоем в России (кстати, не только до 90% деятелей российской науки и культуры происходило из этой среды, но и подавляющее большинство их сами были чиновниками и офицерами).
Надо совершенно не представлять себе исторических реалий, чтобы, говоря о введении Петром I “Табели о рангах”, написать такое: “в ряды этих первых “новых русских” коренное русское дворянство, в отличие, скажем, от “дворян мантии” во Франции, толпами не повалило - у них были другие источники доходов (поместья, крепостные)”. Между тем, дело обстояло прямо противоположным образом. “Дворянами мантии” во Франции назывались не “коренные” дворяне, толпами повалившие на службу (это Сироткина “кто-то обманул”), а как раз те лица (как правило, недворянского происхождения), которые получили дворянство в результате занятия бюрократических должностей (при том, что “коренные” дворяне могли при желании вообще не служить, это во Франции они могли жить на доходы от поместий). В России же в то время служба для дворян была обязательной (при Петре и пожизненной), и когда она была оформлена “Табелью о рангах”, для старого дворянства ничего не изменилось; вопрос о том, “повалить” ли на службу, просто не стоял: неслужащий дворянин (кроме калек и малолетних) не мог владеть поместьем и вообще быть дворянином (в принципе, он мог и не выслуживать чинов, предусмотренных “Табелью”, но тогда до конца жизни оставался рядовым солдатом). Кстати сказать, и после Манифеста 1762 г. абсолютное большинство дворян служило.
Дворянство и чины в России (в отличие от некоторых стран) не продавались. Они могли жаловаться за заслуги в развитии искусства и промышленности. И купцы их не “покупали”, “строя больницу, библиотеку, а затем даря ее державе”, как в меру своего понимания пишет Сироткин о мотивах деятельности знаменитых русских меценатов. Между прочим, далеко не все такие лица, получившие за заслуги на ниве благотворительности соответствующий чин, обращались за утверждением в дворянстве.
Не следовало бы всуе писать о том, о чем знаешь понаслышке. Сироткин почему-то полагает, что личное дворянство давалось “с 9-го чина - титулярный советник или штабс-капитан до 1845 г., когда Николай I поднял планку до 6-го чина - коллежского советника или полковника”. На самом деле личное дворянство гражданские чины с 9-го по 6-й класса включительно приносили не до, а после 1845 г. (до 1845 г. его приносили чины с 14-го по 9-й класс). Упоминание чинов штабс-капитана и полковника в этой связи совершенно неправомерно: никаких “или” тут не было, ибо права военных и гражданских чинов в отношении получения дворянства всегда были различны. На военной службе уже самый первый офицерский чин прапорщика давал потомственное дворянство, а после 1845 г. - личное; до полковника “планка была поднята” для получения не личного, а потомственного дворянства, и не в 1845, а в 1856 г. Впрочем, о разнице между личным и потомственным дворянством Сироткин также имеет весьма смутное представление. Во-первых, вопреки его утверждению, личное дворянство передавалось и жене, во-вторых, потомственное отличалось от личного не тем, что было “пожизненное для всех членов семьи” (пожизненным было и личное), а тем, что передавалось по наследству.
Той же степени достоверности и другие положения статьи. Возможность получения дворянства за военные заслуги появилась не “со времен Екатерины II” - с самого начала законодательство предусматривало это в качестве основного канала пополнения дворянства (с екатерининских времен, кстати, доля офицеров недворянского происхождения как раз резко сократилась). Орденом Св.Георгия (все кавалеры его известны поименно) “унтер-офицеры и даже простые солдаты-рекруты” не награждались, а “Знак отличия Военного ордена” для последних был учрежден не в 1801, а в 1807 г. Словосочетание “мелкопоместный личный дворянин” (тем более применительно к представляющим как раз старое поместное дворянство гоголевским помещикам) абсурдно: поместьями могли владеть только потомственные дворяне. Институт почетного гражданства появился в начале Х1Х в. и к “Табели о рангах” прямого отношения не имеет, равно как и “почетные звания”. Ни дворянство, ни почетное гражданство, ни звания, ни статус “причисленных к министерствам”, не были сопряжены с материальными приобретениями, и называть это системой “кормушек” просто нелепо.
Совершенно смехотворно утверждение, что “реформатора М.М.Сперанского” (кстати сказать, из тех самых, по выражению Сироткина, “бюрократических графьев”, над которыми он так издевается) обвинили в измене и сослали за предложение ввести экзамены на чин. Во-первых, опала его была вызвана совершенно иными причинами, во-вторых, последовала в 1812 г., тогда как соответствующий проект появился несколькими годами раньше, в-третьих, речь шла лишь о порядке производства в чины 8-го и 5-го классов, в-четвертых, - и самое главное - проект Сперанского не только не был осужден государственной властью, но был принят, облечен в форму императорского указа от 6.08.1809 г. и действовал до 1834 г., когда был заменен “Положением о порядке производства в чины по гражданской службе”, еще более ставящим продвижение по службе в зависимость от образования.
Заявления Сироткина об отсутствии в России заботы об образовании чиновников порождены тем же невежеством, что и все остальные его высказывания. Здесь дело обстояло также противоположным образом. Разумеется, уровень образования государственных служащих связан с общим состоянием образования в стране. Но ни в одной другой стране на государственной службе не было таких льгот по образованию, как в России, и нигде столь большая доля образованных людей не находилась на государственной службе. Сетовать, что в “Табели о рангах” отсутствовали “экзамены на чин” - вполне бессмысленно: она представляла собой лишь расписание чинов и должностей по классам. Во времена ее введения, кстати, экзаменов на чин не существовало и во Франции. Но уже с 1737 г. трижды - в возрасте 12, 16 и 20 лет осуществлялась проверка знаний всех молодых дворян, причем имеющие достаточное образование могли 16 лет поступать на гражданскую службу, а оставшиеся необученными до 20 сдавались в матросы без права выслуги. В дальнейшем именно уровень образования служил важнейшим фактором, обеспечивавшим быстроту чиновной карьеры в России. В то время, как все лица, независимо от происхождения (в том числе и дворяне), обязаны были начинать службу канцеляристами (то есть не получали даже чина низшего Х1У класса), то выпускники классических гимназий получали чин Х1У класса сразу, а высших учебных заведений - сразу получали чин Х11 класса (окончившие со званием действительного студента) и даже Х класса (окончившие со званием кандидата). Имевшие ученую степень магистра получали сразу чин 1Х класса, а доктора - У111 класса. И вся система чинопроизводства базировалась на льготах по образованию: по закону 1834 года сроки производства в следующие чины для лиц с высшим образованием были более чем вдвое короче.
Скорее, имела место другая крайность. Преимущества по службе образованным людям были настолько велики, что это вызывало беспокойство за другие сферы жизни общества. Департамент законов в 1856 году констатировал, что такое положение "окончательно увлекло в службу гражданскую всех просвещенных людей, человек образованный не остается теперь ни купцом, ни фабрикантом, ни помещиком, все они идут в службу", и что в этом случае "Россия вперед не пойдет ни по торговле, ни по промышленности, ни по улучшению земледелия". Поэтому ускоренное чинопроизводство решено было отменить, оставив, однако, льготы при получении первого чина.
Наконец, выражение “из грязи в князи” подразумевает неожиданно и ненормально быстрое возвышение лица не чуть более низкого, а самого низкого положения. В российской истории случаи такие бывали, но они, во-первых, единичны, а, главное, представляли собой как раз вопиющее противоречие принципам, лежащими в основе “Табели о рангах”. Поэтому применять его по отношению к получению дворянства на основе “Табели о рангах” совершенно неуместно, ибо оно как раз предполагало многолетнюю фактическую принадлежность человека к той среде, в которую он затем актом аноблирования и формально переводился. Конечно, отдельные представители древних родов, например, кн.М.Щербатов, кн. Б.Васильчиков или Пушкин могли косо смотреть на слишком широкое, как им казалось, пополнение дворянства, но Владлен Сироткин в этом ряду выглядит, скажем так, несколько странно и не вполне уместно. Он, кстати, совершенно напрасно полагает, что образовательный уровень аноблируемых лиц был в целом ниже, чем средний уровень дворянства: если он “намного уступал, скажем, Вяземскому, Лермонтову или Тургеневу”, то это не значит, что тем же уровнем обладало все старое дворянство, половина которого по уровню благосостояния мало отличалась от крестьян, а значительная часть лично обрабатывала землю.
Вообще зубоскальство Сироткина по поводу приобретения дворянства службой неумно и смешно, потому что лишний раз показывает незнание им элементарных вещей: суть дворянства в том, что это служилое сословие, только так оно, при всех различиях в деталях законодательства, во все времена и во всех странах и приобреталось. То, что в Х1Х в. все большее значение приобретает служба гражданская - тоже явление исторически закономерное. Так что даже если очень хотелось лишний раз облаять российскую государственность, лучше бы ему было выбрать какой-нибудь другой, не требующий хотя бы некоторых конкретных познаний повод.
источник |
