По своей природе Николай II был весьма расположен к поиску новых решений и импровизации. Его государственная мысль не стояла на месте, он не был догматиком; то, что недавно признавалось им в качестве основы государственного строя, как, например, общинная собственность и законодательные прерогативы самодержавия, через некоторое время могло быть отвергнуто навсегда[304]. В 1909 г. заместитель министра внутренних дел С.Е. Крыжановский выступил перед царем с докладом относительно проекта децентрализации империи. «Меня поражала легкость, – вспоминал он, – с которой Государь, не имевший специальной подготовки, разбирался в сложных вопросах избирательной процедуры как у нас, так и в западных странах, и любознательность, которую он при этом проявлял»[305].
О горячем темпераменте, подвижной реакции императора свидетельствуют многие, кто знал его вне официальной обстановки. «Государь был очень энергичным человеком, – вспоминает начальник дворцовой канцелярии А.А. Мосолов, – вне своего рабочего кабинета он почти никогда не сидел долго на одном месте…»[306] Николай не боялся риска, любил экстремальные и активные виды спорта[307], одна из его любимых фраз: «Смелым владеет Бог». Императора тянуло ко всему новому и необычному, он увлекался синематографом, с некоторой вначале опаской полюбил скоростную автомобильную езду. Николай ценил оригинальных личностей, ученых и новаторов. В царской администрации их было немного, и когда император узнавал о таких самородках, то оказывал им личное внимание и поддержку[308].
«К эпохе Императора Николая II, – пишет историк Петр Мультатули, – как нельзя лучше подходит слово “первый”: первая кинохроника, первый трамвай, первый самолёт, первый автомобиль, первая гидроэлектростанция, первый электроплуг, первая подводная лодка. Всё это появлялось в России впервые, и каждое техническое новшество не оставалось без внимания Государя, а то и вводилось по его инициативе»[309].
Однако, памятуя о творческом духе государя, необходимо и отметить, что он нередко подавлял в себе эту позитивную страсть, боясь упустить из виду иные государственные дела. Слишком тяжел груз ответственности самодержца перед Богом и Россией. Творчество как движущая сила царской политики являлось по большей части уделом министров, а не царя. Государь должен был вопреки своему желанию оставаться стационарной фигурой, чтобы взвешенным на весах разума и религиозной совести осторожным решением утверждать и удерживать миропорядок в России. По свидетельству очевидцев, Николай обычно внимательно и с одобрением выслушивал реформаторские предложения своих министров, но далеко не всегда решался на их осуществление. Случалось даже, что, увлеченный новой государственной идеей, он начинал воплощать ее в жизнь, но потом спохватывался и гасил собственную инициативу. Так, в 1916 г. министр иностранных дел С.Д. Сазонов предложил государю в ближайшее время обнародовать манифест о даровании Польше конституции. «Проект, – вспоминал об этом событии Сазонов, – был прочитан Государю целиком, и каждая его статья подверглась тщательному разбору, причем Его Величество задавал мне вопросы, доказывавшие его интерес к предмету моего доклада. По некотором размышлении Он сказал нам, что одобряет проект и находит его обнародование своевременным». Государь обещал поддержать Сазонова в правительстве, где, как ему было известно, большинство министров были настроены против столь радикальных предложений. Однако проект правительством был заблокирован, его председатель, ссылаясь на обстоятельства военного времени, убедил царя пересмотреть первоначальное решение[310].
Что изменило намерение царя? Стремление уберечь общество от несвоевременных преобразований, сохранить баланс интересов и общественный мир? Можно назвать еще ряд благих побуждений «нерешительности» государя. Но главный корень царского консерватизма сокрыт глубоко от постороннего взгляда – в его верующем сердце. Пребывая в молитве, предстоя перед лицом Божьим, царь Николай не только свою душу, но и государственные дела постоянно проверял на верность божественным заповедям. Начальник дворцовой канцелярии А.А. Мосолов, хотя и весьма скептически настроенный к мистическим ощущениям государя, писал, что царь «унаследовал неистребимую веру в судьбоносность своей власти. Его призвание исходило от Бога, и за свои действия он отвечал только перед своей совестью и Богом». Именно это религиозное чувство, по мнению Мосолова, руководило Николаем, когда он после одобрительного выслушивания предложений министров в конечном итоге отказывался от их поддержки[311].
Но так происходило далеко не всегда. Уже в первые годы царствования Николай II показал свою готовность к масштабным государственным преобразованиям. В 1897 г., вопреки мнению консервативного большинства, он одобряет проект денежной реформы. «В сущности, я имел за собой только одну силу, – признавался автор проекта С.Ю. Витте, – но силу, которая сильнее всех остальных, – доверие Императора, а потому я вновь повторяю, что Россия металлическим золотым обращением обязана исключительно Императору Николаю II»[312].
Однако и успешная финансовая реформа блекла в царских глазах перед насущной крестьянской проблемой[313]. Как известно, после отмены крепостного права крестьянство перестало быть забытым сословием. Дед и отец Николая II проявляли существенную заботу о материальном и духовном состоянии «кормильца» страны, и сам крестьянский вопрос в это время стал открытым для обсуждений и предложений на страницах печати, в земских собраниях и в чиновничьих кабинетах. Может быть, поэтому Николай «заболел» крестьянской проблемой еще до восшествия на трон. С.Ю. Витте, которого нельзя отнести к доброжелателям Николая II, вспоминает, как тот, будучи цесаревичем, подробно беседовал с ним о крестьянском вопросе. «Я тогда заметил, – писал в мемуарах этот маститый сановник, – что его высочество со свойственной ему сердечностью и благожелательностью относится в высокой степени милостиво к крестьянским интересам и считает их первенствующими » (курсив мой. – Д.С. )[314]. Став императором, Николай Александрович свое сочувствие и свои замыслы в отношении крестьян воплощает в серии правительственных мероприятий.
Известно, что столыпинским преобразованиям 1906–1911 гг. предшествовал своего рода инкубационный период: практически по всем направлениям предстоящих широкомасштабных реформ Николаем II и его правительством были сделаны первые шаги, благодаря чему и стал возможен «столыпинский прорыв». Мало того, в дореволюционный период царским правительством были разработаны, развиты, нормативно подготовлены многие идеи столыпинского земельного курса: это и землеустроительное дело, и введение низшей нормы дробления и высшей нормы концентрации надельной земли, и агрономическая помощь.
На эту элементарную вещь последовательного многоступенчатого развертывания Николаем свитка реформ, на взаимосвязь государственных идей и последующих за ними государственных дел как-то не принято обращать внимание в учебной исторической литературе. А между тем без строительства Транссиба, определившего движение колонизационных потоков за Урал и заложившего там первичную хозяйственную и социальную инфраструктуру, Столыпин не смог бы реализовать свой грандиозный переселенческий проект. Таким же мероприятием царя, расчищавшим почву для столыпинского переселения, стал закон от июня 1900 г. об отмене ссылки на поселение в Сибирь. Тем самым государь не хотел засорять сибирские просторы преступным элементом, стремясь привлечь в восточные края с целью их развития лучшие силы России[315]. Местом ссылки был оставлен Сахалин.
Крестьянская реформа готовилась царем давно, еще до 1902 г., до весенних крестьянских беспорядков в Полтавской губернии[316]. Назначенный в 1895 г. министром внутренних дел И.Л. Горемыкин предполагал готовить новое законодательство о крестьянах основательно и постепенно, но сначала все «привести в систему». В МВД систематизировали земельное право и создали новую административную структура – Переселенческое управление. Помощником к начальнику этого нового отдела МВД Горемыкин рекомендовал своего друга и соратника А.В. Кривошеина, впоследствии ставшего правой рукой Столыпина в проведении земельной реформы[317].
В развитии переселенческого дела Николай II принимал непосредственное участие[318]. Как председатель Комитета сибирской железной дороги, он, будучи еще цесаревичем, увеличил пособия переселенцам. Комитет принял временные правила об образовании переселенческих «запасных участков» вдоль магистрали и подготовил закон 7 декабря 1896 г., облегчавший получение разрешений на переселение и обязывавший предварительно посылать ходоков. Тогда уже было объявлено о большом значении переселения, водились дополнительные льготы для переселенцев (освобождение от уплаты казенных налогов, отсрочка от призыва в армию на четыре года и др.), установлены нормы наделов новоселам в Сибири (15 десятин на душу мужского пола плюс 3 десятины леса в тех районах, где это возможно). Эти льготы действовали и в столыпинский период вплоть до Первой мировой войны[319].
Царская политика в раскрепощении сельского труда сопровождалась реформой паспортной системы. Утвержденные новые паспортные правила 1895 г. хотя и не вводили для крестьян, как для других сословий, бессрочные паспорта, но все же облегчали временный отъезд из места проживания на заработки. В октябре 1898 г. министр финансов С.Ю. Витте написал объемную по содержанию записку императору, в которой доказывал экономическую несостоятельность общины и предлагал принять закон о правах и обязанностях крестьянина, уравняв его с другими сословиями. Очевидно, что записка дала свой практически результат. В 1899 г. произошла частичная отмена круговой поруки. Власть общины над личностью крестьянина начинала медленно, но неизбежно слабеть.
О непреклонности царя идти неторопливо и дальше в крестьянском вопросе свидетельствует и тот факт, что в 1902 г. сразу двум ведущим министерствам империи: Министерству финансов во главе с С.Ю. Витте и Министерству внутренних дел во главе со сменившим И.Л. Горемыкина Д.С. Сипягиным – царь поручает составить проект земельной реформы.
«В данное время, – заявил Николай II в 1902 г. перед представителями дворянства, – меня наиболее заботит вопрос об устройстве быта и облегчения земельной нужды трудящегося крестьянства при неприкосновенности частной собственности» (курсив мой. – Д.С. )[320].
«Знаю, что нужда крестьян велика, – говорил в сентябре того же года государь крестьянам. – Помочь ей – моя постоянная забота. Что было возможно сделать – для крестьян теперь же сделано. Многое еще остается совершить ; для этого необходимо возвращение к мирной и трудовой жизни и успокоение» (курсив мой. – Д.С. )[321].
Убийство Сипягина летом 1902 г. не изменило намерений царя. Новый министр внутренних дел В.К. Плеве[322] продолжил дело своего предшественника. Твердая воля и целеустремленность, готовность идти до конца в порученном деле, умение подбирать себе дельных помощников и жесткий авторитарный стиль общения с подчиненными – все эти личные качества Плеве помогли ему вывести земельную реформу на новый этап. При МВД была образована Редакционная комиссия по пересмотру законоположения о крестьянах, и началось обсуждение предстоящих преобразований на региональном уровне.
Царским манифестом от 26 февраля 1903 г., в разработке которого на последнем этапе участвовал Плеве, предусматривалось в основу деятельности создаваемых местных губернских совещаний «положить неприкосновенность общинного строя крестьянского землевладения, изыскивая одновременно способы к облегчению отдельным крестьянам выхода из общины » (курсив автора. – Д.С .)[323].
Было образовано 618 местных комитетов – 82 губернских под председательством губернаторов и 536 уездных под председательством уездных предводителей дворянства. В них небольшой численной пропорцией были представлены и крестьяне. Большинство комитетов высказались за ликвидацию общин или за свободный выход из них[324].
Параллельно с этим мониторингом – учетом местных предложений и общественного настроя – правительство продолжало создавать необходимые информационные, экономические и административные условия земельным преобразованиям.
Один из соавторов столыпинской реформы управляющий Земским отделом МВД В.И. Гурко[325] в январе 1904 г. в газете «Новое время» опубликовал свой очерк по итогам работы Редакционной комиссии. В очерке экономически обосновывалась эффективность частновладельческого крестьянского хозяйства. Лед тронулся, прогрессивные идеи отдельных государственных чиновников стали, как круги на воде от брошенного камня, расходиться по всей стране.
Между тем царь продолжает идти навстречу крестьянству. В 1903 г. полной отменой круговой поруки Николай II окончательно снимает с общины первый защитный слой, открывая дорогу хозяйственному индивидуализму. Зажиточным крестьянам был облегчен выход из общины.
Ни Русско-японская война, ни массовые забастовки 1905 г., ни угроза отказа в иностранных кредитах не смогли приостановить поступательную политику правительства в земельном вопросе.
Весной 1905 г. председателем Совета министров И.Л. Горемыкиным было вновь созвано Особое совещание по вопросу о мерах к укреплению крестьянского землевладения. 22 апреля Горемыкин подробно доложил царю о задачах, стоящих перед совещанием. В тексте его доклада напротив слов «целью работы (совещания. – Д.С .) должно быть облегчение выдела крестьянам в частную собственность причитающихся на их долю участков надельной земли» Николай II собственноручно начертал: «Главная задача совещания». И хотя этот вопрос так и не получил развития на совещании, Николай II, по мнению историка О.Г. Вронского, «по крайней мере, определенно дал понять, каким ему видится вектор дальнейшего развития поземельных отношений»[326].
В мае 1905 г. Министерство земледелия и госимуществ было преобразовано в Главное управление землеустройства и земледелия (далее возможно сокр. ГУЗиЗ). Новому ведомству были переданы землеустроительное дело и Переселенческое управление, ранее находившиеся в ведении Министерства внутренних дел. Реорганизация позволила сосредоточить всю правительственную работу по аграрному направлению в одном ведомстве[327].
Именно в это время Переселенческое управление увеличивает подготовку переселенческих участков, организовывает почвенно-ботанические экспедиции в Сибирь, без такой предварительной работы великое переселение на Восток стало бы большой проблемой для столыпинского кабинета.
В этот же период были внесены конкретные предложения о расширении деятельности Крестьянского банка и подготовлен проект изменения его устава. Уже к этому времени количество земли, купленной на банковские ссуды крестьянами, выросло в сравнении с царствованием Александра III в два раза. В 1883–1895 гг. крестьяне с помощью Крестьянского банка купили 2,3 млн десятин, а в 1896–1905 гг. – 5, 9 млн десятин земли[328].
В разгар войны 6 июня 1904 г. царь издает закон, предоставивший крестьянам широкие возможности переселения на бульшие земельные площади. Закон вводил свободу переселения без льгот, но давал правительству и право принимать решение о свободном льготном переселении из отдельных местностей империи, выселение из которых признавалось особо желательным[329]. При этом во всем объеме сохранялся старый льготный режим переселения, требующий получение разрешения и посылки ходоков.
11 августа 1904 г. Николай II Манифестом по случаю крещения цесаревича сложил с крестьян все недоимки в сумме 130 млн рублей[330].
Наконец, еще один царский манифест, изданный 3 ноября 1905 г., отменил выкупные платежи, сбросив с крестьянских наделов «долговые камни», что облегчало крестьянам выделение в личную собственность общинной земли и получение ипотечного кредита. По официальным данным, сумма прощеного долга крестьян составила 1 млрд 107 млн рублей. Подписанный царем в тот же день другой указ разрешал Крестьянскому банку расширить продажу земель крестьянам с выдачей им кредита. Это открывала доступ к покупке земли беднякам и середнякам[331].
«Правильное и постепенное устройство крестьян на земле, – писал государь 31 октября 1905 г., – обеспечит России действительное спокойствие внутри на много десятков лет»[332] (курсив мой. – Д.С. ).
Так поэтапно, шаг за шагом, русская деревня шла к столыпинским отрубам и хуторам, и только нарастание революционного кризиса и попытки оппозиционных думских партий использовать земельные противоречия в подрыве империи прервали эту цепочку «малых реформ», подтолкнув царское правительство к ускорению преобразовательного процесса.
В дореволюционный период вектор царской политики был направлен не на коренное изменение общественной жизни, а на исправление и устранение отдельных ее недостатков. Царь довольствовался настоящим и не считал себя вправе менять модель государственного и общественного строя. Таков был завет покойного родителя, к тем же выводам вела его собственная совесть. Вопреки расхожему мнению о России как слабом звене в когорте мировых держав, о русской революции как следствии отставания в модернизации экономики, с религиозной точки зрения Россия на рубеже веков оставалось страной с гораздо более значительным духовным потенциалом, чем западные страны. Эта духовность шла из прошлого, из традиции, ее транслятором, несмотря на переживаемый кризис, по-прежнему была Русская Православная Церковь. Царь разумно опасался, что несвоевременный радикализм в государственных преобразованиях может расшатать духовные основы русского общества, оторвать людей от родной почвы и тем самым только ускорить наступление революции. Кроме того, само государство с его громоздким и неповоротливым административным аппаратом было не в состоянии проводить активную реформаторскую линию, бюрократия часто извращала и социально деформировала самые благие правительственные начинания. Даже в премьерство Столыпина местные чиновники пытались имитировать развитие хуторов, выдавая идеально благоустроенные макеты за истинное положение вещей[333].
Однако проблема была не только в проводнике реформ, но и в их адресате. Ходынка наглядно показала властям ослабление в народе нравственных сил, так необходимых для внутреннего сдерживания и самоконтроля. А ведь та же переселенческая политика могла привести к повторению ходынок в многократном размере, когда тысячи, десятки тысяч самовольных переселенцев оказались бы в Сибири без всяких средств к существованию. Царь понимал, что без удержания чиновников и народа в религиозной жизни никакое внешнее делание, никакая новая выстраиваемая государством система общественных отношений не даст положительного результата.
Улучшения в государственном строе, их социальная польза зависят от степени приобщения человека к божественной ткани жизни. Реформа – надстроечное явление, она дает только новые формы государственной и общественной жизни, но содержание этих форм определяет нравственное состояние русских людей, их отношение к евангельской истине.
До 1903 г. развитие страны происходило без явных колебаний. Империя почти четверть века не знала военных столкновений, в обществе сохранялась стабильность, а экономика в условиях мирового финансового кризиса могла долго держаться на плаву благодаря значительным золотовалютным резервам. Мало того, к началу века в научно-техническом и промышленном развитии Россия встала вровень с ведущими западными странами. Темпы ее экономического роста вызывали опасение ведущих европейских держав, но еще больший страх вселял духовный потенциал страны. Свидетельством этой духовной мощи России являлись не порабощенная западной светской культурой православная церковь и Богом венчанная и ни перед кем не прогибающаяся власть самодержца. В этих возвышенных надсоциальных сферах хранился генетический код русской цивилизации.
Царь сознательно уберегал эти сферы от радикальных структурных изменений. Если экономические сдвиги создавали в обществе естественную среду для капиталистических элементов, то политические и тем более церковные реформы означали ломку тех устоев и тех заветов, без которых было бы немыслимо существования самой русской государственности. Исходя из такой ценностной ориентации, Николай II в различных областях общественной жизни осуществлял реформы неравномерно, с разной скоростью и масштабами, следуя принципу «Созидая не разрушать». Решение одних государственных вопросов, например статуса Финляндии, приходилось замораживать, отодвигая сроки на отдаленную перспективу, других – растягивать на несколько поколений. Наконец, в России существовали проблемы, не имевшие окончательного решения, их предстояло претворять посредством перевода в новый, более удобный для решения формат. Такой многовековой «вечной» проблемой оставался для страны аграрный вопрос[334].
В тех областях, где дилемма между новым и старым не стояла и где реформы болезненно не задевали духовных сторон человеческих отношений, Николай проявлял незаурядную политическую активность. Особенно впечатляют три государева проекта: программа всеобщей общеевропейской безопасности, выдвинутая им на Гаагской конференции в 1899 г., план превращения России в глобальную энергетическую державу и строительство Транссибирской железнодорожной магистрали.
В 1896 г. император Николай II c целью подъема отечественной промышленности ввел ограничения на вывоз из страны сырой нефти. Это решение дало мощный толчок промышленному развитию России. Вместо дешевого сырья страна стала экспортировать нефтепродукты во все крупнейшие европейские государства, танкеры с российским керосином заходили в порты Индии и Китая. Был даже разработан масштабный геополитический проект строительства транзитного нефтепровода от Баку до Персидского залива[335].
С еще большим размахом, чем в энергетике, государь развивал транспортную систему страны. Как известно, грандиозное железнодорожное строительство Транссибирской железнодорожной магистрали для соединения Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии с европейским миром началось при царе Александре III, однако именно цесаревичу Николаю уже тогда, на первых этапах стройки, суждено было проявить самое деятельное участие в реализации этого проекта. В июле 1891 г. Николай соизволил лично набросать в тачку земли и свезти на полотно строящейся дороги. На запуске проекта был отслужен молебен. Так Транссиб и его продолжение – Амурская железная дорога – стали делом всей жизни последнего государя.
Д.Б. Струков
На пути к Великой России |
