Правдивая история ВЧК еще не написана. Есть, и во множестве, выдуманные тружениками советского агитпропа (и их нынешними последователями) мифы, имеющие мало общего с действительностью. Среди них – миф о Дзержинском-аскете, миф о гуманности Чрезвычаек, отпускавших врагов под честное слово, миф о том,  что красный террор был ответом на некий «белый террор», которого на деле не существовало.
Сюда же отнесем и миф о чуть ли не прекращении большевиками террора после кровавой осени 1918 года. Это такая же сказка, как и, скажем, отмена большевиками смертной казни в начале 1920 года.
Для наглядности покажем, как действовал «вооруженный отряд партии» 100 лет назад на примере деятельности Нижегородской губчека.
В конце 1919 года во главе местной Чрезвычайки встал Виктор Яркин – бывший повар в ресторанах и анархист-коммунист в пору своей революционной юности. Подробно «РС» о нем уже писала, и мы не будем повторяться, а отошлем читателя к той публикации: http://rys-strategia.ru/news/2019-08-14-7890
Свою работу в Нижнем Новгороде палач Смоленска Яркин начал с реорганизации вверенной ему Чрезвычайки, представив доклад о создании районных чрезвычайных комиссий.  Они должны были заменить уездные ЧК, упраздненные в начале 1919 года. В соответствии с секретной инструкцией в Нижегородской губернии создавалось 3 районных комиссии (РОЧК).  В первую с центром в Арзамасе вошли Арзамасский, Ардатовский, Лукояновский и Сергачский уезды, во вторую, Лысковскую, – Княгининский, Макарьевский и Васильсурский, в третью, Семеновскую, – Семёновский и Воскресенский и в четвертую, Растяпинскую, – Балахнинский и Павловский уезды.
Штат каждой из районок включал в себя 3 члена комиссии,  5 следователей, 12 разведчиков, 3 комиссара по обыскам, а также по 1 делопроизводителю, журналисту, регистратору-информатору и канцеляристу; при районной ЧК имелась вооруженная сила из 30 пехотинцев и 4 кавалеристов батальона ВОХР.
Войска внутренней охраны республики (ВОХР) возникли по постановлению Совета обороны РСФСР от 28 мая 1919 года. В их состав вошли все 33 отдельных батальона Корпуса войск ВЧК, включая нижегородский, а также продовольственная армия. Функциями войск ВОХР в губерниях  были подавление контрреволюционных выступлений, охрана важных объектов и мест заключения, сопровождение грузов и изъятие хлеба у крестьян.
Основу РОЧК составлял секретно-оперативный отдел (СОО), возглавляемый председателем комиссии. В его функции входило наружное и негласное наблюдение (разведка), учет и регистрация враждебных элементов (буржуазия, царские чиновники, офицеры и полицейские, актив антисоветских партий, духовенство), производство обысков и арестов. В связке с СОО действовал следственный отдел. Помимо этого в каждом из уездов имелся уполномоченный НГЧК, штат которого включал помощника уполномоченного, 2 секретных сотрудников и 2 комиссаров по обыскам с приданием им 5 бойцов ВОХР.
Деятельность Политбюро при уездных отделах милиции совпала со снижением интенсивности красного террора, вызванным ослаблением накала гражданской войны. Лидеры партии большевиков, еще вчера срывавшиеся в истерику и требовавшие «больше крови», постепенно, словно пресытившись ею, меняли риторику в сторону смягчения. В декабре 1919 года Дзержинский подписал приказ Президиума ВЧК № 208, ограничивающий полномочия органов ВЧК. «К аресту, – гласил документ, – следует прибегать лишь в том случае, когда серьезное преступление налицо». Ровно через месяц, 17 января 1920 года, постановлениями ВЦИК и СНК РСФСР была декларирована отмена расстрелов по приговорам ВЧК и её местных органов. А в феврале того же года на 4-й всероссийской конференции ЧК был провозглашен отказ от массовых обысков и тотального террора с предписаниями делать акцент на наблюдении и пресечении корней контрреволюции.
Этими решениями и особенно введением весной 1921 года НЭПа диктовались перемены в стиле работы как головных, так и реформированных местных органов ВЧК, каковыми являлись уездные политбюро. В основном их работа была воспроизводством деятельности уездных уполномоченных. Она по-прежнему заключалась в наблюдении за населением через аппарат негласных осведомителей, информировании Губчека о политическом и экономической состоянии в уездах и о настроениях разных групп населения, но включала в себя и производство обысков и арестов, а при необходимости – и следствия по делам лиц, задержанных по подозрению в антисоветской агитации и иной контрреволюционной деятельности.
Кадры набирались в основном из прежних чекистских рядов. Уездные политбюро возглавили: в Ардатове  и Воскресенском – бывшие уполномоченные НГЧК Кард Баллод и Карл Гегерман, в Семёнове и Ветлуге – прежние руководители Борской ЧК Петр Галанин и Ветлужской – Сергей Соловьев.
В губернии по-прежнему вспыхивали крестьянские мятежи. Продолжалась охота за антисоветскими элементами: активистами небольшевистских партий, выходцами из контрреволюционных классов и оппозиционно настроенными гражданами, вообще. «Нижегородская коммуна» из номера в номер печатала хронику обысков, арестов, конфискаций, приводя поимённые списки арестованных и освобожденных. Чекистская работа по-прежнему напоминала конвейер.
Штат негласных агентов (разведчиков), а также авторы доносов поставляли в органы диктатуры пролетариата обильный материал. Львиная доля возбуждённых на его основе дел замыкалась на Губчека, прочие же, видимо, казавшиеся чекистам малоинтересными, передавались в производство ревтрибуналу. Во многих случаях арестованных по спискам, подозрениям или наветам освобождали, продержав в тюрьме по многу недель и месяцев.
Оправдывая своё существование и финансирование, аппарат ЧК, становящийся всё более многочисленным и разветвлённым, не сидел сложа руки. Поэтому предлог для ареста и заключения в тюрьму мог быть самый пустяковый.  Наглядным примером этого может служить дело по обвинению бывшего корректора газеты «Нижегородский листок».
Вера Васильевна Порошина, 34 лет, служащая архива расформированных войсковых частей, размещавшегося в Крестовоздвиженском монастыре, был арестована 9 марта 1919 года. По  ордеру № 228 за подписью председателя НГЧК Воробьева и со стандартным предписанием «реквизировать товар и в зависимости от обыска арестовать» комиссар Швагер произвёл обыск в её квартире во Всехсвятском переулке. В протоколе указаны несколько брошюр и конфискованные деньги в сумме 4360 рублей. На этом основании гражданку Порошину взяли под стражу. В квартире матери, В.В. Порошиной, проживавшей на Гребешке, также устроили обыск.
Поводом для специальной операции НГЧК послужило павшее на Варю Порошину подозрение в авторстве стихотворения «Ликуй, народ освобожденный», попавшего в редакцию советского журнала «Факел» и там, видимо, напечатанного. Отметим, что такие полуграмотные вирши печатались в советской прессе во множестве, но на этот раз чей-то бдительный глаз смог разглядеть в них явно контрреволюционную иронию, едва прикрытую намеренно-фальшивым пафосом.
Лакеев подлых капитала
Отбрось мозолистой рукой,
Чтоб рать враждебная дрожала
И шла покорно за тобой…
А тех, кого враги смущают,
Великим словом оживи,
Ведь, жалкие, не понимают,
Цель новой жизни впереди.
Не ясно, почему под подозрение пала именно безвестная переписчица военного архива. Скорее всего, толчком к этому послужил обыкновенный донос, а может, кого-то насторожили анкетные данные Веры Порошиной: родом из дворянской семьи, окончила педагогические курсы и Народный университет в Москве. Так или иначе, в стихах разглядели «оскорбление нашего вождя Ленина», за что грозила нешуточная кара.
Однако Порошина свою причастность к виршам категорически отрицала. Дело дважды рассматривал юридический отдел ЧК в составе Богородского, Остроумова, Ивана и Кузякина, постановив, наконец, передать все улики в ревтрибунал. Там арестованную вновь допрашивали, проводили сличение почерков, но всё безрезультатно. Пробыв в тюрьме 7 месяцев и 20 дней, Вера Порошина была освобождена.
Дело «о провокационной выходке за написание контрреволюционного стихотворения» имело как прецеденты, так и повторы в дальнейшем. В сентябре 1918 года при обыске у нижегородца, сына судовладельца и бывшего капитана парохода «Лесопромышленник» Петра Васильевича Скрипкина, возраст 35 лет, была обнаружена рукопись стихотворения «Русские самодержцы», в котором перечислялись рифмованные фамилии большевистских вождей. Стих был по тем временам просто вызывающим и заканчивался такими словами:
У украинцев есть гетман,
У поляков – круль,
А у русского народа
Не то Янкель, не то Сруль.
После серии допросов дело Скрипкина передали в отдел по борьбе с контрреволюцией, что уже само по себе было зловещим знаком. Процессуальное решение в материалах дела отсутствует, а само дело обрывается  на дате 20 ноября 1918 г.
Однако далеко не все дела НГЧК имели относительно благополучное завершение, как у корректора Порошиной. Нередко выносились гораздо более суровые, в том числе и смертные, приговоры. Прерогатива расстрелов с конца 1918 года принадлежала губернской ЧК. При этом казни, за исключением дезертиров, происходили без огласки, газетные заметки о них носили единичный характер.
В июле 1919 года Губчека приговорила к ВМН топографа штаба Волжской флотилии Леонида Введенского, а транспортная ЧК – кассира управления водного транспорта Ивана Ивановича Кустова. В ночь на 25 октября по обвинению в спекуляции спиртом расстреляли Марию Матвеевну Спентеву. Тогда же состоялся расстрел сотрудника Ардатовского упродкома Дмитрия Николаевича Шаркова, в чьей биографии отыскали факт службы полицейским урядником на Ленских приисках.
Хотя органы безопасности являлись лишь проводниками партийного курса, есть немало примеров, когда в реализации карательной политики сотрудники ВЧК, что называется, бежали впереди поезда, стремясь задавать тон и тренд. В этом смысле характерна резолюция коммунистов НГЧК, принятая  на общем собрании партийного коллектива комиссии 8.04.1919. В ней выражался решительный протест против намечавшегося освобождения из тюрем членов социалистических партий меньшевиков и эсеров и содержалось настойчивое требование принять к ним самые крутые меры, а кроме того, настаивалось на недопущении контроля НГЧК со стороны ревтрибунала, поскольку, мол, в него, проникли всякого рода «соглашатели, продажная и шкурная сволочь».
Строгость и беспощадность к врагам у бойцов вооруженного отряда партии сочеталась с предельно гуманным отношением к самим себе, о чем говорилось выше. О том, что чекисты не являлся образцом моральной чистоты, свидетельствуют и пункты постановления НГЧК от 3.10.1919: «Присутствуют: председатель – Яркин, секретарь – Киселев, члены Хахарев, Козо-Полянский. Постановили: 1. Принять к сведению Приказ ВЧК № 192 о прекращении в корне пьянства чекистов. 2. Сделать дежурному помощнику коменданта Бредису строгий выговор за грубость».  
За прошедшее время Нижегородская ЧК умножила свои ряды. На февраль 1920 года в ней состояло 110 служащих аппарата и 1336 бойцов батальона ВОХР, из них 1295 пеших и 41 конный. Кадровый состав комиссии изменился незначительно. В коллегии состояли Яркин (председатель), Киселев (секретарь), Мовчан, Клоков, Михельсон. Начальники уездных политбюро: Ардатовский уезд – Куфтин, Арзамасский – Верин, Балахнинский – Бойтман, Васильсурский – Ласс, Воскресенский – Гегерман, Княгининский – Баллод, Макарьевский – Браун, Нижегородский – Иванов (при начальнике милиции Карре), Павловский – Кребс.
Со второй половины 1920 года, после ухода Виктора Яркина из органов ВЧК на службу в возглавленный Ф.Э. Дзержинским наркомат путей сообщения РСФСР, в Губчека в течение года сменилось пять руководителей. Побывал на этом посту и шурин будущего сталинского железного наркома Лазаря Кагановича – Григорий Маркович Приворотский.
 В содержании и стиле работы ЧК существенных изменений также не произошло. Двухнедельная сводка секретно-оперативного отдела за подписью зампреда комиссии Хахарева и заведующего отделом Мовчана сообщает, что в межотчётный период была раскрыта одна белогвардейская организация, произведено 76 обысков и 57 арестов, в том числе: за контрреволюционную деятельность – 5, агитацию – 27, принадлежность к партиям – 2, взятки – 2; зафиксировано 3 экономических забастовки. В графе «Расстрелянные» поставлен прочерк.
А как обстояло дело в действительности? В Книге памяти жертв политических репрессий сведений о применении высшей меры наказания в 1920-м и последующие годы мало. Связано ли это с затуханием красного террора вследствие побед Красной армии на фронтах гражданской войны или банальным отсутствием гласности, можно только гадать. Напомним, что в январе 1920 года по инициативе ВЧК было принято решение об отмене смертной казни, правда, с оговоркой, что оно не распространяется на прифронтовые территории. Вместе с тем по данным С.П. Мельгунова эта по-чекистски гуманная декларация сопровождалась массовыми зачистками в тюрьмах, в ходе которых только в Петрограде было расстреляно 400 человек, в Москве – 300, в Саратове – 52.
Нет ясности и относительно процессов, шедших в это время в недрах Нижгубчека. К примеру, так и осталась тайной подлинная причина гибели в тюрьме НГЧК бывшего офицера Туркменского конного полка Бориса Алексеевича Нейдгарда. Осенью 1918 года вместе с отцом, бывшим губернским предводителем дворянства и членом Государственного совета А.Б. Нейдгартом, его арестовали в Арзамасе, препроводив в Нижний Новгород. В декабре того же года последовал приговор коллегии ГЧК о заключении Бориса Алексеевича в тюрьму заложником на все время гражданской войны.
Отца расстреляли 6 ноября того же года по случаю годовщины революции, сын продолжил томиться в застенке. Позднее на запрос матери последовал ответ: ее сын умер в тюрьме ЧК от тифа в феврале 1920 года. Сколько подобного вранья на счету работников советских спецслужб! Поэтому и здесь есть большие сомнения в их правдивости, и не исключено, что молодой офицер-фронтовик погиб в ходе одной их зачисток мест заключения. (Подробно читай в статье: http://rys-strategia.ru/publ/1-1-0-3261).
Вполне возможно, что и в нижегородских тюрьмах, скрывавших подобно Борису Нейдгарту  множество заложников на всё время гражданской войны, или в лагерях принудительных работ, где содержались в том числе и пленные чины белых армий, зачистки также проводились, но не афишировались.
В Книге памяти есть несколько лиц, подвергнутых расстрелу как раз в это время. Так, Алексей Гаврилович Головачев, 1896 года рождения, уроженец Нижнего Новгорода, указанный как бывший адъютант армии Колчака, а в мирное время репетитор, был арестован 2 февраля 1920 года и расстрелян по приговору особого отдела Совтрудармии, вынесенного 27 апреля того же года.
В тот же 5-й том Книги памяти включен Вениамин Иванович Лебедев, 26-ти лет, также уроженец Нижнего Новгорода, но на момент репрессии житель Казани, поручик 9-го Иркутского полка (вероятно, армии А.В. Колчака), также приговоренный особым отделом 1-й Совтрудармии к расстрелу 15 мая 1920 года.
Смертный приговор был вынесен и жителю с. Кочетовка Сергачского уезда Владимиру Петровичу Моисееву, лесоводу, мобилизованному в армию А.В. Колчака (расстрелян 6.05.1920).
Тогда же особым отделом Юго-Западного фронта приговорен к заключению в концлагерь на все время гражданской войны 22-летний уроженец Нижнего Новгорода подпоручик 2-го Марковского офицерского полка Иван Иванович Грибков.
В том же 1920 году в недрах НГЧК шло интенсивное развитие методов и пестование кадров по контролю за гражданами. В отчёте секретного отдела за вторую половину октября содержатся жалобы на крайнюю стеснённость разведки в средствах. В её рядах, пишет автор отчёта, всего шесть сотрудников, людей большей частью малоразвитых, хотя штат определен в 15 человек, при этом гардероб разведки ничтожен, нет парикмахера, имеется всего одна конспиративная квартира. За истекший период отдел вёл работу по политическим партиям, ликвидировав 12 дел из 28, и в настоящее время сосредоточил усилия на расширении сети осведомителей.
Гражданская война и политика репрессий требовали расширения и развития лагерной системы. Весной 1919 года НКВД РСФСР принял за основу разработанный Ф.Э. Дзержинским проект декрета «О концентрационных лагерях», принятый затем под менее пугающим названием «Декрет о лагерях принудительных работ». Лагеря при карательных отделах Губисполкомов поручалось организовать ВЧК.
В Нижегородской губернии действовали два ЛПР – Нижегородский, в здании Народного дома, и Сормовский. В феврале 1920 года в них содержались 72 женщины и 1043 мужчины, в том числе военнопленных белых армий – 185, польских пленных – 216, заложников на все время гражданской войны – 172.
Эти цифры постоянно менялись из-за переброски узников из лагеря в лагерь. К началу года прибыло в нижегородские лагеря 987 белогвардейцев, убыло из них 235. В это время было намечено открыть еще несколько ЛПР: в Выксунском заводе и Балахнинском, Васильсурском, Лукояновском и Семёненовском уездах.

Станислав Смирнов

для Русской Стратегии