В предыдущей статье я начал свой рассказ об известном советском писателе Максиме Горьком, культовом для коммунистов и являющемся одним из идолищ советской культуры. Заговорив о его ницшеанстве, я продолжаю разговор об идейных основах сего автора и в данной части хотел бы рассмотреть национальный и религиозный аспекты его воззрений. Начнём, впрочем, с религиозного, поскольку ницшеанство особо яростно противостоит именно христианству.
Отношения Горького с Православием и Церковью были сложными с молодых лет. В 1917 году в «Несвоевременных мыслях» он писал: «Я никогда ни в чём и не перед кем не каялся, ибо к этому питаю органическое отвращение. Да и не в чем мне каяться». Маленький Алексей назло своему деду по матери Василию Каширину искромсал его любимые святцы и отстриг в книгах ножницами лики святых. В автобиографии Пешков отмечал, что в детстве не любил ходить в церковь, но дед заставлял его идти в храм силой, при этом ни про исповедь, ни про причащение не упоминается вовсе. Историк Евгений Антонюк пишет: «Горький никогда не упоминает о своих крёстных, а ведь семья Кашириных была набожной и крёстные в то время играли немалую роль в жизни ребёнка, особенно осиротевшего». 12 декабря 1887 года в Казани он неудачно пытался покончить с собой и, по тогдашним правилам, согласно решению Казанской духовной консистории был направлен к приходскому священнику для разъяснительной беседы. Однако Алексей Пешков вызывающе отказался общаться со священником и был за это отлучён от Церкви на четыре года, чем очень гордился и даже написал по этому поводу глумливые стишки. Позже одна из американских газет во время его визита в США писала: «Страна никогда не испытывала такого позора и унижения, каким награждает ее этот безумный русский анархист, лишённый от природы морального чувства и поражающий всех своей ненавистью к религии, порядку, наконец, к людям».
Мало того, Горький пытался ещё и создать «новую религию», став одним из основателей «богостроительства», которым занимались в его знаменитой каприйской школе. Это была «попытка соединить марксизм с религией и создать нового человека и нового Бога». Её резко отрицательно воспринял и встретил в штыки Ленин, который был просто фанатичным безбожником – точнее, богоборцем. Но с Горьким ругаться не стал, поскольку тот был полезным для партии человеком. Стоит привести тут слова графа Льва Толстого, создавшего своё религиозное еретическое учение: «Не могу отнестись к Горькому искренно, сам не знаю почему, а не могу. <…> Горький это злой человек. Он похож на семинариста, которого насильно постригли в монахи и этим обозлили его на всё. У него душа соглядатая, он пришёл откуда-то в чужую ему Ханаанскую землю, ко всему присматривается, всё замечает и обо всём доносит какому-то своему богу. А бог у него — урод, вроде лешего или водяного деревенских баб».
Идеи «богостроительства» Горький отобразил в своём знаменитом романе «Мать», в котором он использовал библейские образы, сравнивал героев то с ангелами, то с апостолами, первомайскую демонстрацию он называет «крестным ходом», главного героя сравнивает с Христом. Однако заповеди были сильно переосмыслены в книге её героями и, в итоге, из-за этого романа против самого Горького было заведено уголовное дело с обвинением в богохульстве. Прототипом Павла Власова был революционер Пётр Андреевич Заломов, земляк писателя, уроженец Нижнего Новгорода. Он происходил из семьи рабочего, работал слесарем на Сормовском заводе, где организовал социал-демократическую группу. Был членом сперва марксистского кружка, а с 1901 года – Нижегородского комитета РСДРП. Был одним из организаторов первомайской демонстрации в Сормове в 1902 году, за что был арестован. На суде произнёс речь о положении рабочих и умел избежать смертной казни. Его поведение на суде отметил и высоко оценил Ленин. Заломов был отправлен в пожизненную ссылку в восточную Сибирь, откуда бежал в марте 1905 года. На организацию побега ему прислал 300 рублей Горький. Перешёл на нелегальное положение в столицах, принимал участие в московском мятеже в декабре 1905 года, был организатором незаконных вооружённых бандформирований. Сумел пережить все перипетии времени и умер в 1955 году своей смертью.
Достаточно просто посмотреть на несколько фраз из романа. Вот, например, показателен разговор Павла с его товарищем Рыбиным, который говорит ему следующее: «Надо, Павел, веру новую придумать… Надо сотворить бога-друга людям!» То есть, он фактически предлагает создать ересь, в которой будет их собственное понимание Бога. По его мнению, «в церкви нам пугало показывают… Переменить бога надо, мать. Очистить его! В ложь и клевету одели его, исказили лицо ему, чтобы души нам убили!..» То есть, считает Рыбин, в Русской Православной Церкви Бог якобы «неправильный», поэтому необходимо создать новую религию, где Он будет «правильным». Причём, ко Христу отношение к новоявленного «реформатора» отрицательное: «Христос был не твёрд духом. Пронеси, говорит, мимо меня чашу. Кесаря признавал. Бог не может признавать власти человеческой над людьми, он – вся власть! Он душу свою не делит: это божеское, это – человеческое… А он торговлю признавал, брак признавал». Фактически эта строчка самым лучшим способом опровергает все разговоры про «Христа-революционера» и «первого коммуниста», которые так любят говорить современные леваки из числа желающих соединить Христа с антихристовым учением социализма. И это действительно так – Христос не был революционером, он вовсе не призывал свергать власть кесаря, не призывал народ подниматься на восстание. Он принёс спасение людям, Он умер за наши грехи на кресте. Его задачей было именно спасение нас, а вовсе не решение сиюминутных политических задач. Так что новая религия, которую предлагает создать Рыбин – это, по сути, абсолютно антихристианское учение. Тем более, что оно отвергает созданную Самим Христом Его Святую Церковь: «Значит – бог в сердце и в разуме, а не в церкви! Церковь – могила бога». Это как раз напоминает мне знаменитую фразу, любимую нашими либеральными протестантами – «Бог в душе». Тут вспоминается Серафим (Роуз): «Нет большего сродства и близости чем у Бога с душой и у души с Богом, — писал святой Макарий Великий. — Когда душа лишена Бога, она принимается искать». <…> Не встретит она Бога и в протестантстве, потому что для протестантов Бог — это что-то чрезвычайно личное, сокрытое в глубине души, да в такой глубине, что уж и непонятно, есть ли Бог для протестантов». И очень хорошо говорит об этом протоиерей Димитрий Смирнов: «Верующих-то много. У любого на улице спроси: Бог есть? Есть. Но это ничего не значит, потому что спроси у сатаны: Бог есть? – он тоже скажет: есть. Сатана, значит, тоже верующий, и любой бес тоже верующий. Но бесы и сатана Царствия Божия не достигнут. Поэтому все эти верующие, которые веруют в душе, никогда в Царствие Божие не войдут, ни один. Придут, а им скажут: мы вас даже и не знаем. Вы в душе веровали – вот так в душе в Царствие Небесное и войдете, а на самом-то деле нет. Потому что на работу ходите не в душе, зарплату получаете не в душе, обедаете не в душе. Вот возьми и недельку в душе покушай. Или захотел поспать – в душе поспал, а сам сидишь и работаешь. Нет, мало, надо поспать, надо поесть, надо попить. А Бог – это, значит, так, это можно в душе? Поэтому надо ходить в храм почаще и учиться православной вере». По сути же ничем иным, как сатанинской ересью новую веру от Рыбина (точнее – Горького) назвать нельзя.
В 1929 году, на открытии Второго Всесоюзного съезда воинствующих безбожников, писатель сказал, что «в той любви, которую проповедуют церковники, христиане, — огромнейшее количество ненависти к человеку». Только вот не сказал «пролетарский писатель», что атеизм, воинствующее безбожие уничтожили миллионы человек, намного больше, чем вся западноевропейская инквизиция. Кстати, во время кампании по ограблению храмов большевиками Горький, обычно заступавшийся за многих, кого только пыталась уничтожить их власть, промолчал и не сказал ни слова. Что ж, тут с ним всё понятно.
Перейдём к национальному вопросу. Здесь можно сказать уверенно – Горький был патологическим русофобом, несмотря на свои слова о таланте и могучести русского народа, на своё великорусское происхождение. Особенно же ненавидел он русское крестьянство, составлявшее подавляющее большинство русского народа. Давайте посмотрим, что он писал о русских. В декабре 1915 года, в разгар Первой мировой войны, выходит статья Горького «Две души», в которой он пишет, в частности, следующее: «У нас, русских, две души, одна от кочевника-монгола, мечтателя, мистика, лентяя <...> а рядом с этой бессильной душой живёт душа славянина, она может вспыхнуть красиво и ярко, но недолго горит, быстро угасая». А вот что он писал в «Истории русской литературы» (над которой работал на Капри): «Русский человек всегда ищет хозяина, кто бы командовал им извне, а ежели он перерос это рабье стремленье, так ищет хомута, который надевает себе изнутри, на душу, стремясь опять-таки не дать свободы ни уму, ни сердцу».
В годы разгула красного террора Горький писал: «Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа. Трагедия русской революции разыгрывается в среде «полудиких людей». <…> Когда в «звeрствe» обвиняют вождей революции – группу наиболее активной интеллигенции – я рассматриваю это обвинение, как ложь и клевету, неизбежные в борьбе политических партий или – у людей честных – как добросовестное заблуждение. <…> Недавний раб стал самым разнузданным деспотом». В 1922 году, во время страшного голода в Поволжье и ограбления Русской Церкви, он писал: «Русскому народу исключительно — так же исключительно, как англичанину чувство юмора — свойственно чувство особенной жестокости. <...> Я очертил — так, как я её понимаю — среду, в которой разыгралась и разыгрывается трагедия русской революции. Это среда полудиких людей. Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа. <… > Революция, совершённая ничтожной — количественно — группой интеллигенции, во главе нескольких тысяч воспитанных ею рабочих, эта революция стальным плугом взбороздила всю массу народа так глубоко, что крестьянство уже едва ли может возвратиться к старым, в прах и навсегда разбитым формам жизни; как евреи, выведенные Моисеем из рабства египетского, вымрут полудикие, глупые, тяжёлые люди русских сёл и деревень и их заменит новое племя — грамотных, разумных, бодрых людей. На мой взгляд, это будет не очень «милый и симпатичный русский народ», но это будет — наконец — деловой народ, недоверчивый и равнодушный ко всему, что не имеет прямого отношения к его потребностям». Как тут не вспомнить известную работу Карла Маркса «Разоблачения дипломатической истории XVIII века»: «Колыбелью Московии было кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов. А современная Россия есть не что иное, как преображенная Московия. <…> Московия была воспитана и выросла в ужасной и гнусной школе монгольского рабства. Она усилилась только благодаря тому, что стала virtuoso в искусстве рабства. Даже после своего освобождения Московия продолжала играть свою традиционную роль раба, ставшего господином».
Как я уже отмечал выше, Горький с ненавистью относился к русскому крестьянству и деревне. В системе взглядов Горького крестьянин олицетворял все негативные свойства человеческой натуры: глупость, лень, приземленность, ограниченность. Босяк, излюбленный горьковский тип, будучи выходцем из крестьянской среды, возвышался над ней и всем своим существованием отрицал её. Столкновение Челкаша, «старого травленного волка», «заядлого пьяницы и ловкого, смелого вора», с «трусливым, слабым и ничтожным крестьянином Гаврилой» ярко иллюстрирует это противопоставление. Собственно, это как раз исходит из горьковского ницшеанства, о котором я уже говорил в предыдущей части. Просто посмотрим на цитаты из самого Горького:
«...полудикие, глупые, тяжёлые люди русских сёл и деревень – почти страшные люди»
«Если бы крестьянин исчез с его хлебом – горожанин научился бы добывать хлеб в лаборатории»
Вот что пишет Семён Либерман в своих воспоминаниях «Дела и люди (На советской стройке)»: «По этому поводу вспоминаю, как однажды в салон-вагоне Красина, где находились также Радек и Горький, Красин с насмешкой заговорил об этих «строителях» новой России. Тогда Горький ответил:
– Русский мужик вырос корявым. Надо его пропустить через машину, сломать его кости, чтобы они как следует крякнули, вправить их правильно, – и тогда Россия станет тем, чем она должна быть.
Слова его встретили полное сочувствие всех присутствующих». Чуковский вспоминал: «Я чувствую, я… недавно был на съезде деревенской бедноты — десять тысяч морд — деревня и город должны непременно столкнуться, деревня питает животную ненависть к городу, мы будем как на острове, люди науки будут осаждены, здесь даже не борьба — дело глубже… здесь как бы две расы…<…> Теперь он пригласил меня читать лекции во Дворце Труда; и спросил его, о чем будет читать он. Он сказал: о русском мужике. — Ну и достанется же мужику! — сказал я. — Не без того, — ответил он. — Я затем и читаю, чтобы наложить ему как следует. Ничего не поделаешь. Наш враг… Наш враг…». Историк Евгений Антонюк пишет: «Горький всегда не любил русских крестьян, считая их дикими азиатскими варварами, которые выступают против элементарного прогресса и живут в своём убогом мирке, где нет места великим свершениям». Отношение Горького к крестьянству очень хорошо сочетается со взглядами всё того же Маркса и Ленина, который говорил следующее: «В крестьянине живёт инстинкт хозяина, – если не сегодняшнего, то завтрашнего хозяина. Этот хозяйский, собственнический инстинкт отталкивает крестьянина от пролетариата, порождает в крестьянине мечты и стремления выйти в люди, самому стать буржуа, замкнуться против всего общества на своем клочке земли, на своей, как злобно говорил Маркс, куче навоза». (Доклад об отношении к буржуазным партиям (V съезд РСДРП) // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Издание 5-е. Том 15. С.341).
Зато нравились Горькому евреи, к ним он относился с большой симпатией. В своих статьях о евреях он не просто их возвысил, но и объявил родоначальниками идеи социализма. Он считал евреев движителями истории, «дрожжами», без которых невозможен исторический прогресс. В тексте своей речи «О евреях», произнесённой на одном из еврейских митингов в Америке, он говорил следующее: «Своей энергией и воодушевлением они внесли в жизнь огонь и неутомимое искание правды. Они будили народы, не давая им покоя, и наконец – и это главное! – этот идеализм породил страшилище для владык, религию массы, социализм». У Горького были экзальтированное преклонение перед евреями, странное понимание христианства как иудейской религии (характерное, впрочем, сегодня для адептов неоязычества неонацистского толка), таинственная любовь к ветхозаветной истории (любимой книгой Ветхого Завета была у него книга Иова). Вообще всё его творчество буквально отравлено ненавистью к русской Империи, как отмечает Басинский.
Разумеется, что с такими взглядами Горькому была самая дорога к большевикам и прочим врагам России и Русской монархии. Об этом – в следующей части.
Сергей Зеленин
Русская Стратегия |
