Рассмотрев взгляды Горького на религию и национальный вопрос, переходим к его воззрениям относительно политического строя России в то время и его связях с большевиками. Разумеется, что эта тема займёт несколько частей, она довольно обширна и требует тщательного рассмотрения. Мне бы хотелось поведать не только о самом Горьком, но и о людях, которые его окружали.
Он ненавидел русского Государя-мученика Николая II, называя его «бездарнейшим из людей», «мерзавцем и убийцей», «гнуснейшим из всех мерзавцев Европы» – в выражениях не стеснялся. Кстати, эти слова были сказаны в связи с одним очень характерным эпизодом, о котором я непременно хочу поведать. Как я уже писал, Горький фактически принадлежал к «малому народу», который является носителем русофобии (это явление было описано в одноимённом труде Игоря Шафаревича). Этот самый «малый народ» продвигал Горького в почётные академики и возмущался тем, что его этого звания справедливо лишили. И этот же самый «малый народ» однажды устроил фактическую травлю гениального русского певца Фёдора Ивановича Шаляпина, причём, и Горький принял в этом участие.
Дело было так. 6 января 1911 года в Мариинском театре давали «Бориса Годунова». На представлении присутствовал Государь с семьёй. После многочисленных вызовов Шаляпин направился за кулисы. Внезапно из зала раздались крики «Гимн!» и на сцене грянули «Боже, царя храни!». Хористы ринулись к царской ложе и рухнули на пол. Шаляпин тоже опустился на одно колено. Позже выяснилось, что эта акция была продумана артистами заранее – они надеялись этим самым растрогать Императора и подать Ему петицию о прибавке к пенсии. Николай II в тот же вечер подписал соответствующий указ. Шаляпин не был поставлен об этом в известность. Через два дня он выехал на гастроли в Монте-Карло и уже только там узнал о масштабах случившегося скандала. «Малый народ» негодовал: «как же так, после того, что царь сделал с народом, Шаляпин расписался в поддержке этого сатрапа». От Шаляпина демонстративно отвернулись даже его близкие друзья: Валентин Серов, Влас Дорошевич, Александр Амфитеатров. Серов прислал ему ворох вырезок с короткой припиской: «Что за горе, что даже ты кончаешь карачками. Постыдился бы». Во Франции в вагон артиста ворвалась молодёжь с криками «лакей», «мерзавец», «предатель». Лидер меньшевиков Георгий Плеханов прислал некогда подаренный ему Шаляпиным портрет с припиской: «Возвращаю за ненадобностью». Дорошевич иронизировал по поводу Шаляпина: «Шаляпин хочет иметь успех. Какой когда можно. В 1905 году он желает иметь один успех. В 1911 году – другой. Конечно, это тоже политика. А каких он политических убеждений? Это всё равно, что есть суп из курицы и думать: какого цвета у неё перья? Кому это интересно?». Горький писал Екатерине Пешковой 24 января 1911 года: «Выходка дурака Шаляпина просто раздавила меня – так это по-холопски гнусно! Ты только представь себе: гений на коленях перед мерзавцем и убийцей! Третий день получаю из России и разных городов заграницы газетные вырезки. Любит этот гнилой русский человек мерзость подчеркнуть».
Шаляпин был глубоко подавлен и даже писал своему другу, театральному деятелю Теляковскому о намерении не возвращаться более в Россию. 28 февраля 1911 года Шаляпин написал бывшей жене Иоле в Москву письмо: «Что же это за страна такая и что за люди? Нет, это ужасно, и из такой страны надо бежать без оглядки. Конечно, это задача трудная и особенно из-за детей, но что делать? Думаю, что поселившись во Франции, мы так же сумеем воспитать моих дорогих малышей, а главное, что они меньше рискуют испортиться. Прощу тебя ничего не строить на Волге, но постараться по возможности избавиться от всего и даже от дома, чтобы ликвидировать всякие сношения с милой Россией. Думаю я только о том, что жить в России становится для меня совершенно невозможным. Не дай Бог, меня убьют. Мои враги и завистники, с одной стороны, и полные, круглые идиоты и фанатики, с другой, считающие меня изменником Азефом. Россия хоть и Родина моя, однако жизнь среди русской интеллигенции становится просто невозможной». Газета «Киевская почта» 21 июня 1911 года перепечатывает беседу певца с французским журналистом: «Я никогда не принадлежал ни к одной из партий, и мои симпатии были свободны от каких-то обязательств. Но почему те, кто стоят за правду и во имя её жертвуют даже жизнью, так несправедливы по отношению ко мне? Мне очень больно». Это интервью только усиливает травлю со стороны «малого народа».
Горький пишет письмо Шаляпину: «Мне жалко тебя, Фёдор. Но так как ты, видимо, не осознаёшь дрянности совершённого тобой, не чувствуешь стыда за себя – нам лучше не видеться, и ты не приезжай ко мне». Шаляпин несколько раз пытался покончить самоубийством. Мария Фёдоровна Андреева вспоминала: «Он пытался застрелиться, не будь рядом такой сильной дамы, как Мария Валентиновна [вторая жена Шаляпина], он застрелился бы». Фёдор Иванович всё же, несмотря на письмо, решился приехать к Горькому на Капри. Там он плакал несколько дней и просил прощения, которое от писателя получил. Причём Горький писал статьи в его защиту и лично просил за него видных представителей «малого народа». Шаляпин же, фактически, расплачивался перед ними - вносил деньги в партии эсеров, меньшевиков и кадетов, жертвовал прессе. В общей сложности, до 1914 года, за три года, он потратил на эти цели не менее 40 тысяч рублей (по нынешнему курсу – 40-50 миллионов рублей). Фактически, за один неосторожный поступок Шаляпину пришлось потом долго и постоянно каяться – уж что-что, а «малый народ» умеет к этому принуждать любого, кто попался в его сети.
Так что неудивительно, что он стал одним из активных членов партии большевиков и пособником террористов. Горький принимал активное участие в организации и проведении попытки вооружённого государственного переворота в России в январе 1905 года (за что провёл под арестом в Петропавловке около месяца) и в подготовке московского вооружённого восстания декабря 1905 года. Также он укрывал на своей квартире в Петербурге священника Георгия Гапона под видом брата Марии Андреевой (остриг и переодел Гапона Савва Морозов, а прибыв в это укрытие, тот стал тут же вместе с Рутенбергом писать воззвание к рабочим против царя). Горький предоставил террористам свою московскую квартиру для укрытия от полиции и для изготовления ими бомб. Он был в курсе того, для чего она им была нужна, и прекрасно знал, что они там делают. Анна Гейфман в своей работе «Революционный террор в России. 1894 – 1917» пишет: «Горький жертвовал крупные денежные суммы эсеровским и большевистским боевикам, а также предоставлял свою московскую квартиру для использования боевиками в качестве укрытия и для изготовления бомб». В 1905 году Горький писал жене: «Началась русская революция, мой друг, с чем тебя искренне и серьёзно поздравляю. Убитые — да не смущают: история перекрашивается в новые цвета только кровью». В декабре 1904 года он писал Леониду Андрееву: «... всё идёт как следует и вполне прилично. Жизнь устроена на жестокости, ужасе, насилиях, – она требует для переустройства холодной, разумной жестокости и всё! Убивают? Надо убивать. Иначе – что же поделаешь?» Максим Горький также причастен и к покушению на Петра Столыпина в августе 1906 года, осуществлённому эсерами-максималистами. Пострадало при взрыве более 100 человек, из них 32 погибли (27 погибло на месте, остальные умерли в больнице от тяжёлых ранений). Пострадали дети Петра Аркадьевича, его двенадцатилетняя дочь Наталья (осталась инвалидом) и трёхлетний сын Аркадий. Сам Столыпин отделался лишь ушибами – от смерти его спас ценой своей жизни адъютант генерал Александр Замятнин. Взрывные снаряды для террористического акта изготовил Владимир Лихтенштадт (отсидел за это в тюрьме, а во время гражданской войны взят в плен белыми и расстрелян) в динамитной мастерской Боевой технической группы ЦК РСДРП (её возглавлял Леонид Красин) на той самой московской квартире Максима Горького. Охраной мастерской руководил Камо (Симон Тер-Петросян).
Горький, член РСДРП с 1905 года, был крупнейшим спонсором большевиков, зарабатывая огромные деньги на своих литературных трудах. И здесь стоит перейти к рассмотрению данной страницы его биографии. Стоит начать со знакомства с Саввой Морозовым, известным спонсором большевистской партии. Об этом Горький пишет в мемуарном очерке. Вот как он впервые увидел Морозова: «В 96-м году, в Нижнем, на заседании одной из секций Всероссийского торгово-промышленного съезда обсуждались вопросы таможенной политики. Встал, возражая кому-то, Дмитрий Иванович Менделеев и, тряхнув львиной головою, раздраженно заявил, что с его взглядами был солидарен сам Александр III. Слова знаменитого химика вызвали смущенное молчание. Но вот из рядов лысин и седин вынырнула круглая, гладко остриженная голова, выпрямился коренастый человек с лицом татарина и, поблескивая острыми глазками, звонко, отчетливо, с ядовитой вежливостью сказал, что выводы ученого, подкрепляемые именем царя, не только теряют свою убедительность, но и вообще компрометируют науку. В то время это были слова дерзкие. Человек произнес их, сел, и от него во все стороны зала разлилась, одобрительно и протестующе, волна негромких ворчливых возгласов.
Я спросил:
— Кто это?
— Савва Морозов». Собственно, всё, что надо знать о всех этих «прогрессивных» деятелей. Если Государь одобрил разумные доводы Менделеева – то это, значит, что данные доводы в их глазах ничтожны, насколько бы разумными они не были. Впрочем, это не помешало большевикам в 1918 году внести черносотенца (члена Союза Русского Народа) Менделеева в список людей, которым планировалось установить памятник.
На Горького предприниматель произвёл противоречивое впечатление: «в звонком голосе и остром взгляде проницательных глаз чувствовалось пренебрежение к людям и привычка властно командовать ими». Второй раз они повстречались через 4 года за кулисами Московского Художественного Театра (МХТ), одним из основателей которого был наряду со Станиславским (Алексеевым) и Немировичем-Данченко, а также – его главным спонсором. Горький просил у него помощи для устройства ёлки для нижегородских детей. Морозов немедленно откликнулся и обещал содействовать и выделить необходимую сумму. Разговор продолжился у них в ресторане. «Я поклонник Ваш. Привлекает меня Ваша актуальность. Для нас, русских, особенно важно волевое начало и всё, что возбуждает его», сказал при этой беседе Морозов писателю. Также он увлечённо говорил, что учение Маркса привлекает его своей активностью: «У нас для многих выгодно подчёркивать кажущийся детерминизм этой теории, но очень немногие понимают Маркса как великолепного воспитателя и организатора воли». Через две недели они снова встретились, теперь уже в Нижнем Новгороде, и там продолжили свой разговор. Горького поразила широта его интересов. Морозов увлечённо говорил о новых течениях в современной им русской поэзии, цитировал стихи Бальмонта и Брюсова. Судя по тому, что вспоминал позже сам Горький, Савва Морозов отличался той же русофобией, каковой обладали другие «прогрессивные деятели» из «малого народа». Ему присуще это удивительное свойство – начать с похвал и затем уже обливать грязью: «Талантлив наш народ, эта удивительная талантливость всегда выручала, выручает и выручит нас. Вижу, что он – ленив, вымирает от пьянства, сифилиса, а главным образом оттого, что ему нечего делать на своей богатой земле, – его не учили и не учат работать. А талантлив он – изумительно! Я знаю кое-что – очень мало нужно русскому для того, чтоб он поумнел». Типично русофобские речи, из которых следовало, фактически то, что «русскому земли не нужны, деньги не нужны, они ленивые и не хотят работать, вот бы отдать землю кому другому». И что бы там не говорил Морозов, что-де хочет он народ «улучшить», это лукавство. Он буквально жаждал революции в России:
« – Вы считаете революцию неизбежной?
– Конечно! Только этим путём и достижима европеизация России, пробуждение её сил. Необходимо всей стране перешагнуть из будничных драм к трагедии. Это нас сделает другими людьми». Что вышло из этого в реальности – помним прекрасно. Европейская Российская империя, великая держава, подверглась захвату в ней власти новой ордой, установившей азиатскую по своей сути диктатуру. Морозов, фактически, был равнодушен к людям, которые как раз хотели жить буднично, а трагедия – она и есть трагедия, которая ломает и коверкает судьбы. Сам он не дожил до этого момента, но его семьи этот ужас также коснулся. Впрочем, он и сам предчувствовал, что революция может обернуться для России трагическим ужасом и адом, гибелью всего: «наверное, будет так, что, когда у нас вспыхнет революция, она застанет всех неподготовленными к ней и примет характер анархии. А буржуазия не найдёт в себе сил для сопротивления и её сметут, как мусор». Так и случилось – русская буржуазия была или уничтожена, или вынуждена бежать из страны, перед этим же будучи ограбленной до копейки. Но Морозов до этого уже не доживёт. Но тогда он был убеждён, что только революция «может освободить личность из тяжёлой позиции между властью и народом, между капиталом и трудом».
Морозов выступал за пропаганду социалистических идей среди рабочих, поскольку «только социалистически организованный рабочий может противостоять анархизму крестьянства». Отношение его к крестьянству (из которых некогда произошли Морозовы – основатель династии Савва Васильевич Морозов был по рождению своему крепостной крестьянин села Зуева Богородского уезда Московской губернии помещичьей вотчины Рюминых) было вполне в духе марксизма, это отношение было близко, как вы помните, и самому Горькому. Для марксистов крестьяне изначально были «реакционным классом», обречённым на уничтожение (Маркс и Энгельс говорили о естественном процессе, связанном с развитием крупной промышленности, но большевики решили его ускорить и совершить уничтожение самостоятельно). Вот что писал по этому поводу Фридрих Энгельс в работе «Крестьянский вопрос в Германии»: «Крестьяне составляют такой же беспомощный класс, как и мелкие буржуа, от которых они, однако, выгодно отличаются тем, что превосходят их мужеством, но зато они оказываются совершенно неспособными к какой бы то ни было исторической инициативе. <…> Там, где отсутствие дворянства и буржуазии делает возможным их господство, как, например, в горных кантонах Швейцарии и в Норвегии, вместе с ними господствуют дофеодальное варварство, местная ограниченность, тупое, фанатичное ханжество, слепая преданность и добропорядочность. <…> Итак, к счастью, немыслимо и господство крестьян». Таково отношение основоположников марксизма к крестьянству, составлявшему большинство населения и бывших главными кормильцами своих стран и народов.
Сергей Зеленин
Русская Стратегия |
