Приобрести книгу "Лживый век" в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15548/

Чтобы сохраниться в советском обществе, русскому человеку необходимо было как-то сжиться с этой новой реальностью, а не горевать по своей исконной родине, истерзанной и вывернутой наизнанку – следовало просто-напросто забыть ту опоганенную родину с ее погостами, стертыми с лица земли, с ее плеядами гениев, преданных забвению, с ее женщинами удивительной красоты превращенными в рабсилу. Необходимо было постоянно приветствовать или как-то иначе выражать свои симпатии насильникам и убийцам, причем, с превеликим почтением обращаться к ним, как к своим «отцам-командирам». Необходимо были окончательно и бесповоротно забыть ту старую родину или публично признать ее отсталость и замшелость, и вымучивать из себя радость по поводу пребывания в первом государстве рабочих и крестьян. Это государство простирало свои заботы на каждого советского человека, но и в любой момент могло потребовать немалых жертв.
Этот житейский диссонанс присутствовал в душах многих людей, которые продолжали считать себя русскими, но вынужденно применялись к советской действительности. Собственную память они порой воспринимали как наказание, как врожденный порок, от которого не могли избавиться ни через каторжный труд, ни посредством алкоголя. Этот диссонанс не замедлил обнаружить себя, когда произошло крупномасштабное столкновение фашисткой Германии и коммунистического Советского Союза.
Миллионы красноармейцев откровенно не хотели гибнуть за советское государство и живое божество, воссевшее в московском кремле, и охотно сдавались на милость победителя. Двукратное преобладание Красной армии в численности войск, а также в количестве самолетов, танков и артиллерии над вермахтом скоротечно обернулось позорным разгромом. От пятимиллионной Красной армии к концу 1941 года едва ли осталась ее десятая доля. И только крепкие морозы несколько остудили пыл захватчиков. Победоносное шествие немецких войск длилось около полугода.
Как и в «октябре» 17–го, в оглушительных победах вермахта сказывался эффект внезапности, парализующий волю к сопротивлению. Но огромное значение играла и неприязнь широких социальных слоев населения СССР к коммунизму. Хорошо известно, что прибалты или «западенцы» (жители аннексированной «советами» у Польши территории) встречали войска вермахта, как своих освободителей. На оккупированных фашистами областях России обнаружилось изрядное количество жителей, готовых к активному сотрудничеству с новыми властями: собирались сельские сходы, создавались отряды полиции, выбирали старост, бургомистров. Со временем открылись церкви, которые не успели разрушить воинствующие безбожники: появились священники, дьячки, пономари и певчие. Репрессии обрушивались, в первую очередь, на коммунистов и евреев, а в наспех оборудованных концентрационных лагерях, от голода и холода ежедневно погибали тысячи военнопленных.
В этом эссе уже говорилось о том, что марксисты, исповедуя классовую ненависть и веру в «светлое завтра», отличались удивительной самонадеянностью, ибо считали, что сам ход человеческой истории на их стороне. Выстраивая «систему», они рассматривали массы трудящихся, как исходный материал, вполне пригодный для возведения плотин на могучих реках или для строительства огромных предприятий. Если индивидуальность понижалась до «живого орудия», то идея преобразования общества все очевиднее обретала свойства извращенной религии в качестве наивысшей ценности из всех возможных на земле. И последовательным защитником этой религии выступало советское государство. Но с началом боевых действий на территории СССР, выяснилось, что люди, считавшиеся советскими, не хотели оборонять такое государство от вражеского приступа.
Иррационализм мышления, не поддающаяся объяснению самонадеянность были в не меньшей мере присущи и вождям нацистов, которые буквально на ходу трансформировали свою партию в церковь черного дьявола. Они фанатично верили, что созидают великую империю, которой суждена славная тысячелетняя история и сам древний бог Вотан им помощник. Эта вера, подобно электроэнергии в проводах, стремительно передавалась в низовые партийные ячейки, в дома обывателей, зажигая глаза людей смелыми надеждами и упованиями на грядущее величие горячо любимой ими Германии.
Короче говоря, во второй половине 1941 г. в Восточной Европе мировая война переросла в «дьявольский спор», в котором побежденный терял все. Нацизм расценивал коммунизм, как абсолютное зло, от которого можно избавиться лишь при помощи огня. Соответственно, и народы СССР, подвергшиеся многолетнему марксистскому облучению, рассматривались нацистами, как люди «второго сорта». «Истинные арийцы» не шли на контакт даже с русскими фашистскими организациями, возникшими в 30-е годы, как в Европе, так и в Китае в среде эмигрантов. Русское общество в их глазах не имело будущности, раз допустило у себя марксистский переворот и не сумело сбросить с себя это ярмо. Возгонка чувства расового превосходства в Третьем Рейхе обуславливалась головокружительными военными успехами.
Командование вермахта первоначально не рассматривало украинских националистов, в качестве своих союзников в борьбе с коммунизмом. К 1942 г. в среде нацистского руководства сложилось четкое мнение о необходимости «окончательного решения еврейского вопроса». Кроме того, полному истреблению подлежали коммунисты и сочувствующие коммунистам. А славянское население оккупированных вермахтом территорий, обрекалось на рабство вследствие неспособности к самостоятельному государственному управлению.
Об удивительной самонадеянности нацистов свидетельствуют и другие факты. В Северную Африку был послан мощный экспедиционный корпус для поддержки итальянских союзников. А в Атлантическом океане и на Средиземном море была развязана затяжная битва с Великобританией. Под закат 1941 г., когда части вермахта безнадежно замерзали под Москвой, Германия объявила войну и США. Фактически весь англоязычный мир оказался вовлеченным в военные действия. СССР с одной стороны, а с другой Великобритания (включая другие страны британского содружества) и США оказались союзниками поневоле.
Если нацизм стал «ответом» на марксизм, то вполне логичным «откликом» на освободительную миссию Красной Армии в 1939-1941 г.г. явились дивизии «ваффен-СС», которые со временем были сформированы из добровольцев в странах Балтии и на Украине. Наряду с этим, 2-я ударная армия под командованием генерала Власова перейдет на сторону вермахта, чтобы стать ядром РОА (Русской освободительной армии). Когда военная машина вермахта начнет увязать на дорогах советизированной России, а доблестные армии-победительницы оказываться в котлах и прекращать свое существование, во многих странах Европы тысячи добровольцев вольются в дивизии СС, чтобы защитить свои страны от коммунистической угрозы. Если III интернационал так и не смог развить результативную деятельность, и в годы войны был окончательно упразднен, то фашистский интернационал вполне сложился. Ожесточение противоборствующих сторон год от года только возрастало. Если в период Первой мировой войны потери военнопленных в концлагерях с обеих сторон одинаково составляли 3-4 %, то в годы Второй мировой они выросли не на порядок, а гораздо больше и достигли 75-80 %.
Жестокий натиск на цитадели коммунизма вызвал у многих советских людей пробуждение национального самосознания. На протяжении четверти века слово «русский» совсем не звучало с высоких трибун, а если и применялось, то в уничижительных характеристиках («русификация малых народов», «русский великодержавный шовинизм», «имперская политика русских самодержцев»). И вот части Красной армии попадают в «котлы», и растерянные военнослужащие слышат, как немцы кричат: «Рус, сдавайся!». Штатные советские пропагандисты поневоле начинают вспоминать, чем для наполеоновских полчищ закончилась «русская кампания». Война перерастает в Отечественную, схожую с той, какую вела Россия в начале XIX в. Извлекаются из небытия имена Кутузова, Багратиона, Раевского, Давыдова и прочих героев той славной героической эпохи. Одновременно с этим приостанавливается деятельность воинствующих безбожников и замолкает разнузданная атеистическая пропаганда.
Выморив в наспех оборудованных лагерях для военнопленных несколько сотен тысяч красноармейцев, нацисты допустили роковой просчет. Дьявольский спор двух псевдоцерквей породил в советизированной России двоякую реакцию. Благодаря усилиям агитпропа, Вторая Отечественная война становилась священной войной. Ленинград («колыбель революции», «город, носящий имя гениального вождя»), Сталинград («город Сталина»), Москва - охранительница реликвий коммунизма, обретали сакральное значение. Они ни в коем случае не могли быть отданы врагу. Сдача любого из этих городов была эквивалентна предательству истины. Политруки, журналисты, кинодокументалисты, фотографы, стихотворцы, композиторы-песенники, карикатуристы и плакатисты работали организованно и сплоченно, действительно поднимая и воодушевляя людей на борьбу с грозным захватчиком.
Пока Красная армия бесславно погибала на полях сражений и в «котлах» 1941 г. военкоматы рекрутировали все мужское сельское население, родившееся в первой четверти XX в. и направляли их в учебные центры. Многие из этих крестьян шли на войну с крестиками или с оберегами, с клочками бумажек, на которых заботливые мамаши или бабули неумело нацарапали слова молитвы. Зрелые мужики и молодые парни из глухомани, из дальних деревень и заимок практически поголовно носили имена, взятые из святцев и полученные при крещении, и считали себя русскими людьми, живущими в советском государстве. Эти миллионы физически крепких мужчин, привычных к голоду и холоду, к лишениям и неудобствам, представляли собой последние остатки русского общества. Особенности характера, поведенческие реакции и стереотипы формируются у человека довольно рано и остаются с ним на всю его жизнь. До многих городков, деревень и заимок советская власть добралась лишь к началу 30-х годов. Таким образом, те, кто родился до 1925 - 1927 г.г. в этих провинциальных уголках, еще успели сформироваться в качестве жителей русского мира. Конечно, процессы коллективизации, система школьного образования, комсомол, агитпроп не могли не наложить своего отпечатка на сознание этих людей, но, тем не менее, этот отпечаток был подобен паровозной гари на вагонном стекле. Достаточно было пройтись по тому стеклу тряпицей, и оно вновь становилось прозрачным.
Итак, Вторая Отечественная война неизбежно обнаруживала свое преемство с Первой Отечественной войной, т.е. с историей России. А крестьянские мужики и пареньки, радикально обновив численный состав частей Красной армии, привнесли в войска исконную русскость, не учитывать которую политруки и журналисты уже не решались. Новобранцы воспринимали немцев, как поругателей России-матушки. Многовековая практика обожения действительности, которой последовательно придерживалась РПЦ (русскую церковь часто называли греческой, подчеркивая тем самым преемство миссионерских традиций, заложенных в Византии), не могла быть полностью стерта из сознания людей, расселившихся на гигантской территории, несмотря на все усилия пропагандистского аппарата. В сознании крестьян, крайне далеких от восприятия особенностей марксизма и фашизма, Россия – мать практически совпадала с образом Богородицы, которая бережет и лелеет русский народ. Отцам и дедам этих крестьян тоже случалось ходить на войны, и они шли в бой с ясным пониманием того, что исполняют божественную волю, идут оборонять плодоносящую и жизнь утверждающую силу, благодаря которой произросли сами и породили своих детей. И Сталина, портреты которого или имя которого хмурые воители слышали буквально на каждом шагу, воспринимали как заступника этой чудотворной божественной силы. Прежде чем идти в атаку, многие из новобранцев повторяли «Отче наш» - молитву, которую знали с тех пор, как помнили себя, а уже затем, вслед за политруком, кричали: «За родину! За Сталина!» Выбирались из окопов, из траншей, они храбро шли на врага. И молитвенный образ всеблагого Бога вполне органично совпадал в их сознании с образом Отца народов. Эти пареньки и зрелые мужики, попадая в безвыходные ситуации, уже предпочитали не сдаваться, а бросались на штык-нож или подрывали себя последней гранатой, обильно обагряя своей кровью выжженную землю или почерневший снег.
Та война обнажила множество проявлений любви-ненависти: любви к Русской земле, ненависти к советскому государству. Эти взаимоисключающие друг друга чувства зачастую прихотливо уживались в одном сердце, составляли разные соотношения из-за индивидуальных особенностей того или иного человека. Отечественная история не знает случаев столь массовых переходов на сторону противника, как не знает столь массовых случаев безграничной самоотверженности. Благодаря миллионам крестьян, набранным по деревням и селам и кое-как обученным в наспех созданных центрах военной подготовки, благодаря чудовищному давлению вермахта, главной движущей силой которого было осознание воинами своего арийского превосходства над славянами, русское и советское спрессовалось, спеклось, срослось в течение первых двух лет войны. Не случайно же, Сталин стал взывать к «братьям и сестрам», и обращаться к авторитету русских князей и полководцев, подзабыв, набившую оскомину марксисткою риторику о классовом подходе в оценке происходящих событий.
После того, как фашисты открыли на оккупированных территориях тысячи церквей, советское руководство также вынуждено «распечатало» на подконтрольной ему территории несколько сотен храмов. Затем был восстановлен и московский патриархат. Изменилась офицерская форма, стала очень похожей на ту, которую носили царские офицеры времен Первой мировой войны. Вскоре после снятия блокады Ленинграда многим центральным проспектам, улицам и площадям в историческом центре города вернули исконные названия, напоминающие о той эпохе, когда Петербург блистал в качестве столицы Российской империи.
Русское оживало, распрямлялось в этой исключительно жестокой войне. Дело дошло до того, что некоторые ветераны Первой мировой войны стали носить на своих гимнастерках вместе с советскими орденами и медалями, георгиевские кресты, полученные за былые подвиги еще в Первую мировую войну. Так на одной солдатской груди умещались пентаграммы, красные знамена и сокровенные христианские символы. Или на гимнастерке позвякивали только советские награды, а под гимнастеркой таился нательный крестик, полученный будущим солдатом еще при крещении. За годы войны произошла частичная реабилитация русского народа в качестве государство образующего, а также частичная реабилитация русской истории и православия. Но не будем забывать и того, кто же, нуждается в социальной реабилитации? В ней нуждаются заключенные после длительных сроков, проведенных в тюрьме или люди, перенесшие тяжелые заболевания.
Советский Союз осознается правящей верхушкой уже не только как первое государство рабочих и крестьян, а несокрушимой империей, способной выстоять в противостоянии с любым врагом. Соответственно, все территории, куда советские войска войдут в качестве победителей, станут, в той или иной форме, прибавлением к «завоеваниям октября». Исключением из этого правила выступит одна лишь Австрия, которая превратится в крохотную нейтральную страну – площадку для политических переговоров.
Первая половина 1945г. предстает кульминацией могущества Сталина в качестве вершителя судеб многих народов. Его голос на встречах союзников в Ялте и Потсдаме будет звучать наиболее весомо. Отцу народов – 66 лет. Он полновластный хозяин в Советском Союзе и на территориях, занятых подчиненными ему войсками. В июне того же года на Красной площади состоится действо, несущее в себе многозначительный сакральный смысл. Перед генералиссимусом и его приближенными промаршируют в железных касках шеренги Героев Советского Союза с опущенными штандартами Третьего Рейха, чтобы бросить эти нацистские символы у стен мавзолея. Так святыни церкви черного дьявола были превращены в груду хлама, а сам «священный камень» (мавзолей) служил подножьем-постаментом теократору и «главнокомандующему победой» - т. Сталину.
Еще во время войны, далеко за Урал были депортированы ингуши, чеченцы, крымские татары, немцы Поволжья, отмеченные клеймом подозрения в нелояльности к советской власти. Государство в качестве псевдоцеркви - отнюдь не благотворительная, филантропическая организация. В нем слабо выражена интегрирующая функция, но грозно выпирает повелевающая. Спектр послевоенных репрессий широк и каждый цвет этого спектра интенсивен. Разве можно оставить в живых казачьих атаманов, которые воевали против большевиков еще в гражданскую войну и которые украсили свои папахи свастикой, когда полыхала Великая Отечественная война? Разве можно церемониться с «власовцами», предательски оставившими зияющую брешь на фронте в самый тяжелый период войны? Разве можно цацкаться с полицаями, бургомистрами, старостами, техническими специалистами, которые активно сотрудничали с немецкими властями? Особое презрение вызывали шлюхи и прочие «подстилки», которые сожительствовали с немецкими оккупантами. Нет прощения священникам, дьячкам, пономарям, которые служили в храмах на оккупированных вермахтом территориях и называли коммунистов «безбожниками» и «мракобесами». Нет, и не может быть снисхождения к офицерам и солдатам, которые десятками тысяч без боя сдавались в плен врагу в первый год ВОВ. Неизмерима ненависть советских людей к «кротам», создавшим в прифронтовых городах комитеты освобождения народов России, в том числе и комитеты освобождения русского народа, и готовившиеся радостно встречать нацистов, как своих избавителей от «красного безумия». Разве можно церемониться с русскими жителями Харбина, Шанхая, а также Праги, Белграда, Софии, Бухареста и прочих городов, которые входили в фашистские организации или сочувствовали фашистам? Разве можно попустительствовать дезертирам и все тем, кто занимался членовредительством – лишь бы не идти на передовую? И уж совсем недопустимо было оставлять без должного внимания бессчетных националистов: «бандеровцев», «лесных братьев», которые продолжали партизанскую войну в Карпатах и в Прибалтике. Вполне естественно, что и в странах Восточной Европы нашлось немало людей, которые, так или иначе, сотрудничали с немецкими оккупационными властями или даже входили в состав частей «ваффен СС», или, которые являлись убежденными антисоветчиками, антикоммунистами, ярыми националистами…. Короче говоря, всю эту разношерстную публику крупными партиями пускали в «большую стирку», на переплавку или в расход.
Необходимо отметить, что в глазах жителей стран Восточной Европы, Германии, а также в глазах союзников СССР в борьбе с фашизмом – французов, британцев, американцев все красноармейцы, а затем и военнослужащие Советской армии воспринимались в качестве русских людей, не взирая на их внешний вид. То есть к русским относили казахов и грузин, татар и евреев – всех без разбору. Точно также обстояли дела и во времена Российской империи, подданными которой могли быть этнические англичане, греки, литовцы, гагаузы, армяне, которые и по-русски говорили кое-как, но заграницей все считались только «русскими». Получилось так, что автаркические барьеры, вследствие военных действий, перенесенных с территории СССР на другие страны, практически разрушились. Офицеры, солдаты, представители «компетентных органов», инженерно-технические работники, бюрократы, партфункционеры, многоразличные труженики агитпропа, угнанные в Германию крестьяне, узники концлагерей вступали в контакты с жителями других стран. И все эти неисчислимые соприкосновения, порой дружественные, пророй враждебные, порой нейтральные, порой сугубо личные, интимные довольно быстро обнаружили понижение психического уровня выходцев из «страны советов». Это понижение началось еще в годы гражданской войны, и с тех пор происходило не равномерно, а срывами-уступами, но неуклонно придерживалось только одного направления - вниз. А навстречу этому прискорбному понижению шло восхождение советского, преисполненного испарениями из сернистых инфернальных глубин. Советское росло и развивалось, занимало первые ряды в обществе, первые страницы в газетах и журналах, демонстрировалось в качестве наглядных успехов в дни революционных праздников. Русское же все более отступало в глухую провинцию, замыкалось в молчании, умирало в казематах. Но как уже отмечалось ранее, стихийно напомнило о себе благодаря армиям новобранцев, обеспечивших перелом в страшной войне. В итоге, русское срослось с советским во второй половине той страшной войны и переплелось: это было странное, можно сказать – противоестественное срастание. Но когда Сталин на банкете, приуроченном победе над фашистской Германией провозгласил тост за русский народ, то все присутствующие на том банкете военачальники, партийные и государственные деятели горячо поддержали этот тост. Советские правители пили за величие и героизм русского народа, предварительно погубив бессчетное число русских людей, а миллионы выдворив на чужбину. Истребив весь цвет нации и будучи спасенными миллионами поставленных под ружье крестьян, подвергнув идеологическому облучению все население СССР, проживающее в городах и рабочих поселках, эти партийные и государственные деятели, вкупе с военачальниками, ни в коем случае не воспринимали русский народ в качестве исторической общности, способной выдвигать из своей толщи праведников и подвижников, гениев и правителей. Для них русский народ по-прежнему служил массой, в лучшем случае, щитом, способным выдерживать удары железных клиньев армий вермахта. Русское для них, преимущественно ограничивалось свойствами, доставшимися в наследство от крепостных крестьян и еще от разбойников. Правящая верхушка видела в русском стиле лишь его низменную часть, рабски-холуйскую или нахраписто-бесцеремонную. И вот эти довольно неприглядные стороны русского стиля стали советским правителям особенно близки и дороги за годы отгремевшей войны.
В русской истории присутствует немало мрачных страниц, а в русском характере нетрудно обнаружить склонность к каменеющему догматизму и к бессердечному ритуализму. В социальных низах русского общества роль раба своего хозяина была вполне привычной на протяжении многих веков. Эта роль прилежно исполнялась, если хозяин в любой момент мог укоротить «возмутителя спокойствия». Но, если хозяйская длань слабела, то мечтательная славянская душа охотно откликалась на призыв к бунту, потому что втайне всегда взыскала воли и беззакония.
Православная церковь проделала колоссальную работу по привитию русским людям, занятым тяжелым физическим трудом, представлений о благочестии и стезе добродетели, которых следует придерживаться ради вечного спасения своей души. Но и в прошлые века литургическое начало абсолютно преобладало в обществе, а проповедям и богословию уделялось второстепенное значение. Вот почему обряд, ритуал играл столь важную роль в жизни верующих, и любое изменение обряда проходило крайне болезненно, а порой могло обернуться даже церковным расколом. Советские правители также сделали ставку на ритуализацию жизни, особенно праздников. Военные парады, манифестации, публичные судилища, партийные собрания, пионерские линейки, комсомольские слеты неизменно производили глубокое впечатление на советских людей. Таким образом, ложь антимира, оформленная в марксистскую доктрину, стала постепенно срастаться с теневыми сторонами русского характера, с самым низким (канализационным) уровнем русского стиля и особенно легко усваиваться миллионами тех людей, которые волею обстоятельств оказались полностью оторванными от своих корней и традиций. Многие крестьянские пареньки, пошедшие на войну с ладанками на шее и словами молитвы, а затем награжденные за свои героические подвиги орденами и медалями, увидели вполне ясные перспективы для своего дальнейшего роста в должностях и званиях: следовало только подучиться в специализированных советских учреждениях. Пребывая под сильнейшим впечатлением от победы над Третьим Рейхом, они преисполнялись извращенного религиозного сознания и становились ревностными служителями ЦКД (церковь красного дьявола). Они начинали указывать и приказывать сотням и тысячам людей, включая и тех, кто поневоле оказался вовлеченным в орбиту советского государства. Эти службисты, прошедшие за годы войны огни, воды и медные трубы, и стали представлять в СССР весь русский народ, а других людей вроде бы уже и не осталось: кто догнивал в застенках, кто доживал свой срок за границей, кто вообще перестал понимать, зачем родился и продолжает жить.

Юрий Покровский

Русская Стратегия