За редкими исключениями, все работоспособные жители страны находились на службе у государства и практически все они, от мала до велика, мечтали, хоть когда-то быть отмеченными или замеченными недремлющим властным оком. То есть в обществе равных граждан наличествовало тотальное стремление выделиться, войти в категорию лиц «наиболее равных» или имеющих «государственное значение». Система моральных поощрений быстро обрела ветвистость, выполняя функцию стимулятора, который повышал активность членов социалистического общества.
В РПЦ издавна существовала схожая система поощрений. Прелаты церкви награждали наперсными крестами или бархатными скуфьями или другими знаками отличий представителей нижестоящего духовенства за ревностное выполнение своих богослужебных обязанностей. Государи императоры жаловали своим придворным огромные имения, вручали героям битв почетное оружие, старательным чиновникам медали и даже ордена. В советской действительности, подобная церковно-имперская поощрительная практика, несмотря на последовательное отрицание православной церкви и монархии, парадоксальным образом возродилась. Хотя награды и поощрения приобрели другой вид или другую символику. Коммунистические власти широко использовали публичные вручения почетных грамот или переходящих вымпелов или красных знамен. Щедро награждали передовиков и ударников медалями и орденами. Старательным труженикам агитпропа присваивали звания «заслуженный» или «народный». Возле здания дирекции каждого предприятия или правления колхоза были оборудованы Доски почта с фотографиями людей, отличившихся в производственной деятельности. На территории каждого административно-хозяйственного района также имелись свои Доски почета. Количество «почетных людей», конечно же, строго нормировалось, и в основном зависело от численности жителей данного района или от количества работников данного предприятия.
Еще при Сталине в стране сформировался внушительный корпус Героев Советского Союза и Социалистического Труда, кавалеров ордена Ленина и других орденов. Практика вручения советских орденов отнюдь не пресеклась со смертью вождя, а получила дальнейшее развитие. Власти охотно вручали почетные награды машинистам паровозов и капитанам пароходов, комбайнерам и шахтерам. Затем стали награждать спортсменов – победителей престижных международных состязаний, и даже клоунов, имевших успех за границей в ходе гастрольных турне советских цирковых коллективов по разным странам. Шла «холодная война», поэтому награды подчеркивали, что битвы идут на разных фронтах, и родина чтит всех своих героев. А место подвигу находилось в любой сфере деятельности. Разумеется, советские граждане гордились наградами и званиями и прочими знаками отличий и очень ценили свои знакомства с такими примечательными людьми, отмеченными партией и правительством. Жители СССР искренне почитали тех людей, которых следовало почитать в данный период времени и старались не вспоминать о тех, о ком вспоминать не следовало. Причем, переход от почитания к остракизму, а от остракизма к последующей «реабилитации» какого-нибудь государственного деятеля или видного ученого (писателя, артиста и т.д.)) происходил довольно легко, по схеме: как приказали, так и сделали. Благодаря такому своеобразному психологическому состоянию (лжерелигиозного послушания) советские люди вполне серьезно относились к псевдонаукам и псевдопрофессорам, которые в каждом вузе неутомимо разглагольствовали о неизбежности победы коммунизма. С неподдельным интересом читали и даже обсуждали романы и художественные фильмы, которые в любом другом нормальном обществе никто бы не читал и не смотрел.
Это было поистине фантастическое время, где придуманные агитпропом герои соседствовали с подлинными героями, а точно сформулированные физико-химические зависимости переплетались с бодрыми заверениями властей, что «близится эра светлых годов». Лозунговые рифмоплеты собирали тысячные аудитории на свои выступления, а затем та же публика, у себя дома, с таким же неподдельным интересом читала томики стихов подлинных поэтов (Пушкина, Лермонтова, Тютчева). Смутная тяга к прекрасному срасталась в сознании людей с самыми нелепыми иллюзиями. А вот праведникам, ушедшим в глубокое подполье, не верили, и пророков, осмелившихся подать свой голос посреди повсеместного молчания, охотно травили и затаптывали.
В истории русского храмовоздвижения, на переломе XVII – XVIII в.в. имел место короткий, но весьма примечательный период распространения т.н «нарышкинского стиля». Здания церквей возводили высокие, стройные, состоящие из нескольких четвериков (реже восьмериков), поставленных друг на друга и слегка сужающихся кверху. Нижний четверик, самый крупный, символизировал крестьянство, которое в ту эпоху многократно превосходило по численности все прочие сословия России вместе взятые. Затем шел ярус, обозначающий посадских людей (ремесленников и торговцев), а следующий «камень» представлял духовенство (белое и черное), над которым возвышался самый маленький по размерам четверик, представляющий собой родовую знать. Золотой купол такой церкви символизировал царский престол, который, в свою очередь, выступал основанием для вознесенного к небу кружевного креста. Так показывалась нерасторжимая связь между Хозяином земли русской с метафизическими сферами, предопределяющими ход развития страны. Эти великолепные, пропорционально сложенные храмы органично воплощали в себе идею сословного общества и, будучи единым целым, возвышались в городах и селах в качестве незыблемых столпов истины.
По вполне понятным причинам марксисты взорвали львиную долю таких церквей, что, в свою очередь, также символизировало полное крушение русского общества. Но, если всмотреться в последовательность этапов становления и роста могущества ЦКД, то поневоле возникают ассоциации с упомянутыми храмами, выстроенными в «нарышкинском стиле». Только возведение нового храма-государства шло с точностью до наоборот.
В основании ЦКД находился самый маленький ярус-четверик: точнее, это был даже не четверик, а метеорит, залетевший из другого, чуждого мира и своими зазубренными краями распоровший поверхность Русской земли, чтобы закрепиться в ней. Другими словами, в основании ЦКД лежат деяния и мечтания сравнительно небольшой по численности группы «прирожденных» марксистов под водительством Ленина и Троцкого, которые намеревались жгучими лучами марксисткой идеологии испепелить весь греко-христианский мир, начав свою «очистительную» миссию с России. Но «мировой пожар» не задался, и тогда, после гражданской войны, на этот «метеорит» водрузили четверик, представляющий собой сильно усеченную и расширяющуюся кверху пирамиду; в партийные структуры и органы государственной власти стали активно вовлекаться колаборанты, доказавшие в годы междоусобицы свою лояльность оккупационному режиму и ставшие «приобщенными» марксистами. Получилась некая конструкция грибовидной формы, названная пропагандистами «первым в мире государством рабочих и крестьян». В середине 30-х годов XX в. на этот четверик поднимается новый «камень», по своей массе намного превышающий предыдущие ярусы и опять же расширяющийся кверху. Водружение этого четверика снова сопровождалось огромными издержками, но именно он задал ЦКД вполне зримые очертания храма, который возводился вопреки здравому смыслу, строился людьми, презирающими любовь, милосердие, честь, но воспевающими непримиримую классовую ненависть и патологическую злобу к людям, придерживающихся иных верований и представлений о мире.
Этот четверик претендовал на то, чтобы заслонить собой само солнце - сначала для граждан СССР, а затем и для остальных жителей планеты. Идею «мирового пожара» сменила идея мирового царства-государства невиданной справедливости и неслыханной правды. Это государство должно было стать обширнее империи Чингисхана, но после смерти «мудрого вождя», личность Сталина уже не абсолютизировалась, а наоборот, подлежала «развенчанию». В ходе этого «развенчания» происходила абсолютизация уже самой конструкции, самого государства, выросшего в дыму и грохоте войн, на крови репрессий и тщательных «чисток». Вместо того, чтобы отшатнуться от монстра, советские граждане проникаются восторгом, пребывая под сенью столь необычной церкви: тысячи и тысячи молодых людей, воодушевленные разоблачениями и развенчаниями, стремятся пополнить собой ряды партии, чтобы упорядоченными колоннами маршировать к «светлому будущему». Таким образом, при поддержке строительных кранов, лебедок и прочих приспособлений, на четверик сталинизма, опять же обращенный своей сужающейся частью вниз, стали втаскивать новый «камень». А успехи в космосе еще более распаляли воображение советских людей, мечтающих дотянуться до звезд.
К этому периоду подверглись полному разгрому националисты всех мастей, были закрыты практически все монастыри. Даже «воры в законе» после пребывания в «пресс хатах» принялись строчить «малявы» своим подельникам, оповещая их о своем отречении от традиций преступного сообщества. Многоразличных сектантов методично изобличали и «перевоспитывали» самым суровым образом. То есть в период этатизма советское общество обрело желанную властями однородность, превратилось в железобетонный монолит. И вот этот монолит и послужил новым ярусом для грандиозного здания псевдоцеркви, опять же расширяющимся кверху четвериком (приток людей в партию год от года только возрастал).
Красная площадь в Москве – это не просто центральная площадь, какие имеются во всех столичных и крупных городах, а «каменная икона», место захоронения уважаемых и почитаемых в советском государстве людей. Мавзолей Ленина уже давно обрел все свойства «краеугольного камня» возводимого здания псевдоцеркви. Жители Советского Союза гордились тем, что пребывали под сенью этой удивительной церкви и скорбели о тех пролетарских массах, которые гнили в дальних странах вместе с разлагающимся буржуазным обществом. Советские люди не воспринимали руководителей страны, как тиранов, диктаторов и поборников беззакония, а наоборот, чтили представителей этой власти, охотно откликались на призывы властей участвовать в гигантских стройках или крепить единство партии и народа. Каждое утро миллионы советских тружеников устремлялись к своим рабочим местам, спешили, преисполненные решимости воплотить в жизнь все решения, принятые на очередном историческом съезде КПСС.
С точки зрения законов сопромата, поставленные друг на друга и расширяющиеся к верху «камни» (причем каждый последующий четверик намного превосходил по своей массе нижестоящий), не могут не представлять собой крайне неустойчивого сооружения, и давно должны были бы развалиться. Но в отличие от сугубо материальных конструкций, любая церковь держится на вере людей в то, что их упования не напрасны. Вот и ЦКД, вопреки всем законам и правилам возведения сооружений, являлась постоянно растущей в своих размерах тяжеловесной конструкцией. Советские люди непоколебимо верили в то, что немыслимые по своим масштабам, просто жуткие человеческие жертвы, которые понесли предыдущие поколения на пути к «светлому будущему», были необходимы, чтобы последующие поколения могли войти в то ослепительно сияющее, обещанное «классиками» марксизма-ленинизма и здравствующими руководителями СССР заветное «завтра». Притягательно-замечательное будущее неизбежно наступит вопреки проискам всех врагов и недоброжелателей советской власти, оно просто обязано наступить… потому что, если не наступит, то бессмысленными окажутся все травли, гонения, лишения, выселения, поношения, осквернения, изгнания, истязания, истребления людей, от которых равным счетом ничего не осталось. Такой исход событий был недопустим просто потому, что такого не могло быть.
Оглашение в начале 60–х годов XX в. руководителем страны «благой вести» о том, что социализм в стране окончательно победил, а через 20 лет наступит эра изобилия, гармонии и счастья, имела принципиально важное значение в жизни всего советского общества и, особенно, для советской молодежи. Объявление конкретных сроков наступления коммунизма не могло не воодушевлять поколение, только входящее во взрослую жизнь. Наиболее энергичные, наделенные определенными способностями и талантами молодые люди решили, что наконец-то пришло время любить, творить и делать мир прекрасным.
Пожалуй, этот клич о скором пришествии коммунизма, обращенный к сотням миллионов людей, которые жили в ужасной тесноте, скверно питались, вкалывали от зари до зари за чисто символическое вознаграждение, является кульминационным достижением агитпропа. Дело в том, что в сознании советских людей стали проступать две параллели, которые перекликались между собой и дополняли друг друга. Линия трудной и глубоко драматичной советской истории обрела тесную связь с линией памятных всем советским людям военных лет. Ведь начало ВОВ было воистину кошмарным, и потери в той войне оказались просто несопоставимыми с потерями гитлеровцев на Восточном фронте. И, тем не менее, несмотря на все разрушения, колоссальные потери в живой силе, та война завершилась полной победой над врагом, т.е. не напрасны были страдания и гибель миллионов людей, сумевших–таки раздавить «фашистскую гадину». Эти потери не расценивались как проявление тупости и невежества тогдашних лидеров страны, а воспринимались, как необходимые, сакральные жертвы в войне, обретшей священный характер. И чем невосполнимее были понесенные жертвы, тем более драгоценной наградой выступала победа над врагом. Поэтому начался новый пересчет погибших на фронтах, пропавших без вести, замученных или умерших от лишений в фашистских концлагерях и т.д. Огромные потери стали превращаться в национальное достояние, в предмет гордости сформировавшейся новой исторической общности – советского народа.
И в период гражданской междоусобицы, последующих репрессий, в ходе коллективизации, индустриализации и прочих мобилизационных проектов, также гибли десятки миллионов людей. Но все эти жертвы также были необходимы, чтобы расчистить «завалы истории» и выйти на прямую дорогу к коммунизму. Другими словами, эти жертвы не рассматривались, как преступления, а опять же носили священный характер: без них никак нельзя было приблизиться к коммунизму. Опираясь на бесспорный факт победы СССР над фашисткой Германией, победы, потребовавшей неимоверных лишений, страданий и невосполнимых потерь для каждой советской семьи, уже стало невозможным трактовать не менее жуткие утраты, понесенные народами СССР и, в первую очередь, русским народом, за десятилетия непрерывных битв за коммунизм, в качестве чудовищных преступлений против человечности. Да, никто не отрицал того, что имели место в советской истории годы, когда брат шел на брата, дети отрекались от своих отцов, а жены - от своих мужей, миллионы гибли от голода, болезней, преждевременно уходили из жизни в местах заключения или на вредных, секретных производствах. Но советские люди были убеждены в том, что сама идея построения наиболее гуманного и справедливого общества подразумевала необходимость подобных потерь и утрат. Однако эти люди непоколебимо верили в то, что победа коммунизма обязательно грядет. Эта победа окажется столь же драгоценной, имеющей всемирно-историческое значение, какой явилась победа в ВОВ.
Через 20 лет после окончания той страшной войны учредили новый праздник – День Победы, который быстро стал самым любимым праздником советских людей. Ветераны тяжелейших битв с гитлеровскими полчищами обычно не любили делиться подробностями о тех сражениях: слишком тяжелы были для них воспоминания. Но быстро сформировалась генерация писателей, песенников, журналистов, скульпторов–монументалистов, кинорежиссеров, активно принявшихся «развивать тему». Развернулась широкомасштабная компания по созданию бессчетных мемориалов в городах и селах, которая также встречала самую горячую поддержку практически во всех социальных группах, потому что в той или иной мере каждую семью задела та война. Фактически, это был праздник потомков воинов-победителей фашистских армий, потомков, которые продолжали вести тяжелые битвы за коммунизм. Именно поэтому успехи в космосе или ввод в строй новой мощной ГЭС также воспринимались всем обществом как знаковые победы, приближающие восхитительное будущее. Их значение было столь же велико, как Сталинградское или Курское сражения. И награды, получаемые советскими кинематографистами на международных фестивалях или выдающиеся достижения советских спортсменов на Олимпийских играх, или престижные Нобелевские премии, изредка присваиваемые советским ученым, также звучали мажорными аккордами над колоннами советских людей, которые дружно маршировали вперед и вперед к заветной цели. Конечно же, противостояние в «холодной войне» всем империалистическим державам и определенные лишения и тяготы, которые накладывала на все общество изнурительная гонка вооружений, не могли не восприниматься монолитным обществом, как очередное и необходимое испытание, как героическое противоборство с внешними врагами, сокрушительная победа над которыми была уже не за горами. Не будет лишним привести слова барда Б.Окуджавы – липового ветерана отгремевшей войны и современника войны «холодной», сына репрессированного большевика и впоследствии реабилитированного:
А нам нужна одна победа,
Мы за ценой не постоим.
Слова из незатейливой песни воспринимались миллионами советских людей в качестве своеобразной молитвы. Эту молитву наиболее настойчиво и страстно повторяли те, кто верили в не напрасность личных утрат, потерь, невзгод, чинимых «классовыми врагами» и «врагами народа», «партийцами-перерожденцами» и «предателями социалистической родины», коварным империалистическим окружением на протяжении всех десятилетий существования кнуто-казарменного режима. Проведение параллелей между жертвенным подвигом советских людей в ВОВ со страшными издержками, связанными с построением первого в мире государства рабочих и крестьян, сдавливаемого со всех сторон скрытыми недругами и откровенными врагами, подразумевало схожесть переживаний защитников Брестской крепости с треволнениями и упованиями строителей коммунизма, сражающихся на бессчетных фронтах (даже сельхозработы возвели в ранг ежегодно повторяющейся «битвы за урожай).
Учреждение Дня Победы в качестве всенародного праздника предваряло проведение юбилейных торжеств, связанных с приближающейся 50-летней годовщиной «Великого октября». Факт столь длительного существования марксистко-ленинской практики обустройства общества наглядно подтверждал истинность ЦКД, ее жизнестойкость, вопреки всем историческим испытаниям «на излом». В подготовке к тем торжествам принимали самое деятельное участие десятки тысяч членов творческих союзов (писателей, композиторов, журналистов, художников, архитекторов, кинематографистов, театральных деятелей), а также «красная профессура», специализирующаяся на истории КПСС и международном коммунистическом движении, и еще на научном коммунизме и столь же научном атеизме. Партфункционеры и комсомольские активисты воспринимали хлопоты, связанные с подготовкой к столь славному юбилею, как свой почетный долг и как драгоценную обязанность. Воинские подразделения, естественно, денно и нощно готовились к парадам. Передовики и ударники рапортовали о своих выдающихся свершениях в производственно-хозяйственной жизни.
Как только прошли эти торжества, так сразу же началась подготовка к 100–летнему юбилею Ленина, реализовавшему теорию Маркса на практике и внесшему бесценный вклад в создание опоронесущих конструкций социалистического общества. Пожалуй, не стоит долго распространяться на тему обустройства алтарных музеев в честь «вечно живого вождя» в столицах союзных республик или установки внушительных монументов соответствующей идеологической направленности в каждом крупном областном центре. Но необходимо отметить, что вековой юбилей основателя советского государства практически совпадал по времени с 25-летним юбилеем победы над фашистской Германией. Конечно же, массовыми тиражами чеканились медали со священными профилями и символами: медали вручались ветеранам многоразличных битв, значимость которых совмещалась и совпадала в исторической ретроспективе. Если при сталинизме произошла интеграция разных социальных групп в единое социалистическое сообщество, спаянное верой в наступление «светлого завтра», то в эпоху этатизма обнаружилась схожесть битв, отгремевших в ходе ВОВ, с битвами за коммунизм, которые беспрестанно инспирировало советское государство в мирное время и которые также требовали неисчислимых лишений и жертв.
Примечательно, что потомки репрессированных, а затем реабилитированных людей принимали самое деятельное участие в проведении всех этих громокипящих акций. «Дети войны», чьи отцы сложили головы на фронтах ВОВ, достаточно повзрослели, чтобы внести свой вклад в героические битвы за коммунизм. Бок о бок с ними трудились, не покладая рук, ветераны «идеологического фронта», которые щедро делились своим богатым жизненным опытом с молодежью и молодежь жадно внимала им.
Взирая на те, сравнительно уже далекие годы из прагматично-меркантильного XXI века, мы можем сколько угодно спрашивать у оставшихся в живых «шестидесятников»: Где же логика? Где здравый смысл? Разве можно построить самое справедливое и гармоничное общество на костях миллионов людей, принесенных в жертву «исторической необходимости»? Как можно палачество приравнивать к геройству, а героев ставить в одну шеренгу с палачами? Как могут люди, сознающие себя материалистами, так слепо поклоняться химере? – Такое было возможно лишь в обществе, где ложь подавалась как выстраданная правда, где вурдалаки и упыри возводились в ранг пламенных борцов за свободу и справедливость, где все до основания было перебуторено, переиначено, вывернуто наизнанку, где нарушены и порваны все важнейшие связи с универсальным миром.
И в то же самое время упорно возводимый храм ЦКД, которому вскоре предстояло увенчаться сияющим куполом коммунизма, никогда не обрывал пуповины, соединяющей его с архетипом карликового мира. Увы, из сернисто-душных глубин того мира по-прежнему восходили на высшие этажи советской власти, дурманящие испарения, вдыхая которые, сменяющиеся правители были преисполнены непоколебимой уверенности в своей правоте и своей исключительности. Эти свойства были всегда присущи нано-жителям, которые сумели пронести свою инаковость сквозь века и тысячелетия. Но малое обычно незаметно. А вот если увеличить крохотного паучка или клеща до размеров слона или кита, то получится чудо-юдо. И Советский Союз, вооруженный идеологией злобы и ненависти, также представлял собой монстра, близкого родственника Левиафана. Стоило только человеку сформулировать свое частное мнение, отличное от общепринятого, а точнее, навязанного агитпропом, как земля разверзалась под ногами «смутьяна» и бесследно поглощала «клеветника». Из тех же гибельных для личности глубин произрастала практика недопущения коммунистов до суда (неподсудность действий члена правящей партии). Прежде чем обвинить проштрафившегося коммуниста в уголовном преступлении (кража, мошенничество, убийство), партийное собрание той организации, в которой числился преступник, сначала исключало его из своих рядов, и только затем запускалась судебная процедура. Так сохранялось мистечковое презрение к «чужому»: «свой» никогда не мог быть виновен, «своего» нельзя «сдавать». Чтобы вынести суровый вердикт преступнику, его следовало вывести в разряд посторонних, чужеродных, изгоев. Соответственно, и выдвижение человека в кандидаты на присуждение какой-нибудь звучной премии также требовало немалых поручительств и ходатайств: выбирались только кандидатуры проверенные, доказавшие преданность коммунистической идеологии своей многолетней и активной общественно-политической деятельностью.

Юрий Покровский

Русская Стратегия