В мире скорбны будете, но скорбь ваша в радость обратится. Библия (Ин. 16. 33, 20)

Служба в армии далеко не всегда кажется мёдом особенно рядовому солдату, обязанному подчиняться во всём и всем – от сержанта до генерала, а приказывать ему некому, разве что себе и безмолвной технике, которая далеко не сразу становится послушной и управляемой. Не казалась солдатская жизнь сладкой и лёгкой и Алексею, служившему в войсках противовоздушной обороны, где сложнейшая техника, и освоить её иногда не под силу даже молодому кадровому офицеру, не говоря уж о призванных солдатах со школьными знаниями, чаще всего далеко не блестящими. Понадобилось более года, чтобы Алексей со средними способностями познавать всё новое научился худо–бедно справляться со своей задачей, которая казалась поначалу очень трудной и даже неподъёмной...
Заканчивался трёхлетний срок его службы. Перед демобилизацией он каждый день и каждый час думал о родном доме и надеялся, что совсем скоро встретится с родной матерью, которая всегда его ждала с нетерпением. Эти радостные мысли и надежды не покидали Алексея даже во время боевой тревоги, когда всякое промедление не допустимо, и когда какая–то доля секунды решает всё и нужно сосредоточиться и думать не о доме родном, а о том, как быстрее и без ошибок выполнять непростые операции на сложнейшей технике…
Наконец–то служба закончилась. Повзрослевший и возмужавший Алексей, прошедший армейскую закалку, вернулся к матери в родную деревню Вязово. Долгожданная встреча сына с матерью состоялась, и была она для них, конечно же, радостной, а особенно для матери, радостной до слёз.
Находясь дома, Алексей в первое время скучал по своим армейским друзьям, с которыми вместе служил три года в одном дивизионе, и часто вспоминал о них. К солдатской форме он настолько привык, что некоторое время носил её дома как выходную с начищенными пуговицами и бляхой ремня до золотистого блеска. После нескольких дней отдыха Алексей втянулся как запряжённый в деревенскую работу, которой конца и края не видать. Летом косил траву на колхозном лугу, пас коров, когда подходила очередь пасти свой скот. Заготовил сено для своей коровы. Напилил и наколол дрова для дома на целую зиму. И мать его Марьяна была очень счастлива и всем сердцем радовалась за своего сына, единственного помощника в семье.
Счастливое время пролетело незаметно, и поздней осенью, когда основные полевые работы завершались, и была выкопана вся картошка, в деревне Вязово неожиданно появился незнакомый человек, назвавший себя вербовщиком из Архангельской области. Он обещал большие заработки и настойчиво агитировал сельских ребят поехать на лесозаготовки. Такой заманчивой агитации поддался Алексей – кому же не хотелось заработать денег, ведь в колхозе за работу рассчитывались не деньгами и не хлебом, а палочками в трудовой книжке. Целый день он ходил понуривший и озабоченный, с печалью на глазах, а вечером, когда работа по домашнему хозяйству была завершена, встретившись с матерью во дворе, сказал:
– Предлагают работу на Севере, и хорошие деньги. И я решил ехать. Поеду, заработаю хоть что–то для дома и вернусь обратно…
Лицо матери сразу же вытянулось и побледнело, сердце её встрепенулось. Она, не зная, что сказать, заплакала. И с горькими слезами на глазах еле промолвила:
– На кого же ты меня оставляешь. Я же тебя так долго ждала. Три года ждала, а ты меня опять покидаешь. Кто же мне будет помогать? Как же я одна смогу прожить?
– Мама, не плачь! Я уезжаю, но не навсегда. Весной, когда заработаю деньги, вернусь домой и помогу с работами в поле и дома. А сейчас, что мне делать здесь в деревне? Бесплатно работать в колхозе? Вся молодёжь уезжает из деревни, и редко кто возвращается. Но я обещаю – обязательно вернусь и буду тебе помогать по хозяйству и в огороде.
Марьяна хотя и немного успокоилась, но внутренне никак не могла смириться с мыслью, что её единственный сын покидает родной дом. Ведь она хорошо представляла, как ей одной, без сына очень трудно будет справиться со своим хозяйством и работой в поле...
Утомительная повседневная работы от зари до зари и неразлучные беды сделали своё неладное дело. Эта женщина–труженица, как и многие другие в деревне, выглядела изрядно постаревшей раньше времени. Была похожа на согбенную старуху, хотя ей не было и пятидесяти лет. Когда–то в молодости Марьяна славилась своей красотой. Она считалась первой красавицей во всей деревне и даже в районе. Но красота её постепенно испарилась, со временем куда–то улетучилась: исчез живой румянец на лице, затуманился жгучий пронзительный взгляд, а её лоб избороздили глубокие морщины. Не всё складывалось благополучно в её семейной жизни. Любимый заботливый муж после ранения на фронте в тяжёлых страданиях умер. Две дочери, старше Алексея, давно уехали в город, вышли замуж и после замужества редко когда навещали мать и не так уж часто писали письма. Так что дома оставался Алексей, единственная опора и надежда на помощь. Как взрослый человек, прошедший нелёгкую армейскую службу, он прекрасно понимал, что надо помогать родной матери. Но стремление заработать деньги победило, и он уехал по вербовке в Архангельскую область. А в каком месте ему придётся работать, он сам ещё не знал, и, прощаясь с матерью, сказал, что скоро вернётся и будет ей во всём помогать. Просил её не беспокоиться, не волноваться и не переживать...
Проходили дни, недели и месяцы после отъезда сына, а мать никаких вестей от него не получала. И это очень беспокоило её. Ведь совсем недавно, когда он служил в армии, письма и поздравительные открытки от него приходили регулярно и даже тогда, когда их часть выезжала на военные учения на длительный срок в другие отдалённые места. Писал о том, что  скучает по дому и тоскует по родной деревне, что сначала ему было очень трудно, особенно в учебном подразделении, что взводный сержант оказался строгим, но справедливым. Писал, как однажды после отбоя один верзила–дембиль, его старший сослуживец пытался кулаками показать свою власть подмять под себя более слабых. И верзила получил отпор, и с тех пор ни он и никто другой не приставал к нему. Когда немного освоил материальную часть сложной техники противовоздушной обороны, ему стало легче. И почти в каждом письме писал, что и с нетерпением ждёт окончания срока службы, чтобы скорее вернутся домой
Писал письма и хотел всегда, как можно, скорее вернуться домой, но почему же он сейчас не пишет? Этот мучительный вопрос везде и всегда преследовал Марьяну. Чтобы она не делала: доила ли корову, возилась ли в огороде, топила ли печь или ложилась спать после утомительного дня, – всегда думала о своём пропавшем сыне.
Какие только мысли не приходили в голову бедной женщины. Может быть, в дороге что–нибудь случилось с ним? Может быть, замёрз на лесоповале в далёком, холодном краю? Где же мой Алексей? Что с ним? Пропал, как в воду канул. Жив ли? Здоров ли? Может быть, попал в шайку бандитов? Такие безрадостные мысли не давали Марьяне покоя ни днём, ни ночью. Печаль и тревога наполняли её истосковавшееся сердце…
Марьяна вспомнила, что, прощаясь, Алексей обещал не только регулярно писать письма, но и прислать ей деньги. А тут ни писем, ни денег…
– Денег присылать, Алексей, не надо. Они тебе пригодятся. А вот письмо напиши. Напиши хоть два слова: жив ли, здоров ли, – с такой слёзной просьбой она простилась с ним. И несколько ночей не могла заснуть…
Бедная несчастная мать, измученная горем и тоской, готова была сама написать письмо и даже отбить телеграмму. Но куда, по какому адресу? – она не знала.
О том, что пропал Марьянин сын, знала вся деревня, от мала до велика. Все знали его с детских лет и о нём хорошо отзывались. И это ещё больше наполняло сердце матери гнетущей болью, печалью и скорбью. Она всё чаще стала вспоминать о своих грехах, молиться и каяться.
Её старались утешить соседи и все, кто с ней встречался на улице. Одни, вселяя надежду, советовали не переживать и не расстраиваться, уверяя в том, что сын опомнится и скоро напишет, а, может быть, и приедет домой. Они рассказывали, что были случаи в деревне, когда уехавшие в город дети всё же возвращались – кто–то в отпуск, кто–то и совсем, попробовав «сладкой» городской жизни, но писем они почему–то не писали. Об этом Марьяна знала сама, но слушала внимательно, что скажут ей близкие и добрые люди. Утешала её и баба Аксинья. Эту скромную пожилую женщину, пережившую октябрьский переворот, братоубийственную войну, бандитскую коллективизацию, а затем снова страшную войну, уважали в деревне, и к её мудрому совету прислушивались все, и всем она старалась сказать добрые слова и помочь в трудную минуту.
– Время сейчас такое суетное, быстротечное, что нашим детям некогда вспомнить о нас, бедных родителях, – тихо, почти шёпотом, без суеты и спешки промолвила однажды баба Аксинья, умудрённая жизненным опытом, встретившись с Марьяной. – Ты, дорогая, страдаешь не одна. Вся земля наполнена страданиями и печалью. Все страдают вокруг нас. В каждой хате каждый человек переполнен своим горем, своими страданиями, нами не ведомыми. Посмотри вокруг себя, на твоих соседей, и ты поймёшь, что не одинока в своей беде. Терпи и надейся на Божию помощь, и скоро ты почувствуешь облегчение. Советую тебе, Марьяна, обратиться к директору школы Николаеву. Он – добрый человек, старается всем помочь, кому словом, а кому и делом.
Марьяна долго не думая,  решила пойти к Николаеву. Был восьмой час вечера, и он в такое позднее время обычно бывал дома. Его бревенчатый дом, мало отличавшийся от других крестьянских хат, находился на краю деревни. Хата директора, как и многие в деревне, была крыта соломой, и внешне почти не выделялась среди других. Но всё же были некоторые отличия внутри. Во многих крестьянских хатах обычно одна просторная комната, где и печь, и у глухой стены широкий настил из толстых досок – крестьянская кровать. В переднем дальнем углу – стол и вокруг него лавки. Над столом вверху в самом почётном месте – божница с иконами. Хата же директора была разделена на две части, так что получались две небольшие комнаты – передняя и дальняя (она часто называется горницей). А передняя тоже была разделена только не глухой стеной, а дощатой перегородкой с дверным проёмом. Справа, в большей части передней комнаты находилась обычная русская печь, а в левой части в углу у окна стоял стол, покрытый цветистой клеёнкой. С дальней стороны стола слева у окна стояли стулья с высокими спинками. Божницы и икон не было. Вместо них в самом почётном месте на стене вверху над столом висел в большой, чёрной, застеклённой рамке портрет почитаемого тогда кумира, который, с лёгкой руки Маяковского, оставался живее всех живых, хотя, на самом деле, давно помер, и его прах до сих пор не предали земле по–человечески. По–видимому, директор, будучи партийным, тоже вольно или невольно поклонялся этому кумиру, искренне веря, что следуя партийным указаниям, можно приблизить «светлое будущее» и построить некий рай на земле не только для тех, кто носил красный билет в кармане, но и для простых честных тружеников. Поэтому предметом поклонения для директора был вовсе не Спаситель, как для многих тружеников–крестьян, а «вождь мирового пролетариата»…
В переднюю комнату вышел хозяин дома, как полагалось, в партийной форме: в тёмной шерстяной гимнастёрке, опоясанной широким кожаным ремнём с пряжкой со звездой, в брюках галифе и в начищенных до блеска хромовых сапогах. На гимнастёрке выделялись два больших выпуклых нагрудных прямоугольных кармана, и в левом, что поближе к сердцу, Николаев, как и положено, носил красный билет, который помог ему выбиться в люди – после окончания краткосрочных курсов партийного ликбеза его назначили директором Вязовской семилетней школы, построенной ещё в тридцатые годы местными мужиками–крестьянами. Поэтому он берёг свой билет как зеницу ока и никогда с ним не расставался.
Поздоровавшись с Марьяной, назвав её по имени и отчеству, хозяин предложил ей сесть за стол, указав рукой на стул, стоявший у окна, а сам сел с другой стороны стола прямо под портретом «вождя».
– Чем могу помочь, Марьяна Ивановна? – вежливо и спокойно спросил Николаев.
Марьяна, оказавшись в непривычной обстановке в чужом доме и испытав чувство робости, совсем растерялась. Потом, собравшись с духом, едва удерживая слёзы, рассказала про Алексея, уехавшего на заработки и пропавшего. Николаеву была известна эта история, но он, не перебивая, слушал внимательно взволнованную женщину. Конечно же, директор хорошо знал всех учеников, которые учились в его школе–семилетке. И Алексей не составлял исключения. Он вспомнил, что учёба ему давалась с большим трудом, и при хорошем поведении не отличался ни прилежанием, ни особым стремлением учиться. Выслушав до конца печальный рассказ Марьяны, Николаев сказал:
– В наше время, не то, что раньше, дети часто забывают своих родителей. И не только ваш сын. Вы, наверное, знаете, что Демьянова дочь уехала три года назад, а писем или каких–либо вестей от неё до сих пор нет. Такое сейчас время, такова сейчас наша жизнь. Надо ждать, Марьяна Ивановна, и ваш сын обязательно каким–либо образом объявится. Советую обратиться к председателю сельсовета. Ведь с его разрешения приезжал вербовщик в деревню, чтобы агитировать сельскую молодёжь.
Марьяна поблагодарила Николаева за утешение и добрый совет и решила пойти, не откладывая, завтра же в сельсовет. Встав с рассветом солнца, вытопив печь и управившись по хозяйству, она отправилась пешком в дальний путь. Сельсовет находился в селе Высокое в восьми километрах от Вязово. В девять часов утра она была в сельсовете, но председателя Недорезова не оказалось на месте. Она узнала от местных жителей, что председатель обычно приходит в сельсовет только после обеда, после того, как откушает. Просительница решила далеко не отходить от казённого дома, а вдруг партийный чиновник соизволит появиться раньше, до обеда. Увидев скамейку здесь же рядом, в нескольких шагах от сельсовета, она подошла к ней и села лицом к его входу, чтобы видеть всех вошедших в этот дом. Оттуда хорошо просматривался небольшой плакат, висевший на стене сельсовета прямо над проёмом между двумя окнами. Он был небрежно приколочен крупными гвоздями, которыми обычно прибивают подковы лошадям. Плакат был не типографский, а самодельный: на обратной белой стороне небольшого обойного куска прямоугольной формы фиолетовым чернилам крупными печатными буквами очень аккуратно было начертано: Слава КПСС! Под солнечными лучами все буквы изрядно выцвели, а внизу этих блёклых расплывчатых букв образовались фиолетовые подтёки. Загнутые гвозди тоже оставили свои следы в виде ниспадающих ржавых рыжих полос, заострённых книзу. Марьяна, внимательно посмотрев на это произведение партийного творчества, не могла понять, почему его вывесили на самом видном месте. Она знала и помнила с детства совсем другие слова: Слава Богу! – и повторяла их по несколько раз в день, как и многие её односельчане, и эти поистине народные слова никто и никогда не вывешивал на общее обозрение. Смышлёная женщина, умудрённая жизненным опытом, сообразила, что этот плакат, изобретённый партийцами, призывает прославлять не Бога, а самих себя. «Что же они сделали доброго? За что же их прославлять? Чудеса и только! Придумать что–нибудь разумное, новое и полезное людям – у них не хватало ни ума, ни совести», – подумала Марьяна. Посмотрев ещё раз на непонятный плакат с подтёками, она тихо, еле слышно произнесла:
Этот партийный плакат плачет. «Слава КПСС!» проливает слёзы.
А потом через некоторое время в её голову пришли и другие мысли:
– Раз он плачет, то не поэтому ли его называют плакатом, ведь корни этих слов похожи?
Выцветающим буквам и расплывающимся подтёкам мудрая сообразительная женщина с неполным начальным образованием нашла своё оригинальное объяснение:
– Сама природа противится тому, что Богу и человеку не угодно: яркое солнышко старается выжечь даже красиво написанные, но противоестественные  и непонятные слова, а дождичек своей чистой водицей пытается их смыть.
Увиденное партийное творчество немного отвлекло Марьяну от грустных мыслей и, несколько позабавив, помогло ей скоротать время... Но Недорезов так и не появлялся. Это был пришлый чужой человек – его прислали по партийной линии. И никто из крестьян не знал, откуда он приехал и чем раньше занимался и что делает сейчас, сидя в сельсовете. Вскоре выяснилось, что этот «слуга народа» не имеет даже малейшего представления о деревенской жизни. Не умел он ни пахать, ни сеять, ни косить, но познал настоящую цену власти и успел вкусить её сладкие плоды. А поселили его с семьёй в центре села в большом бревенчатом доме с шестью окнами, выходящими на улицу. Когда–то этот добротный дом принадлежал крепкому крестьянину Никитину, которого, объявив кулаком, расстреляли, а его многодетную семью сослали на Соловки. Никто из крестьян от этого пришлого человека, партийного чиновника, присланного сверху, никогда не слышал добрых слов. Если кто–либо, не дай Бог, не выплатил вовремя советские подати, которые для многих семей были просто неподъёмными, то из его животнообразных уст выливалась нецензурная брань подобно грязным помоям. При этом он становился внешне похожим на сорвавшуюся с цепи лающую проголодавшуюся собаку, которую незаботливый хозяин забыл покормить. Иногда разгневанный, в порыве звериной злости он выхватывал револьвер из кобуры, спрятанной под замусоленной, измятой, грязной кожанкой, и прикладывал его к груди «провинившегося». Таким варварским способом выбивать из него наложенный непосильный оброк. И эта страшная картина, напоминавшая нападение хищника на свою беззащитную жертву, повторялась изо дня в день.
Никто из крестьян не любил его, и ему присвоили вполне заслуженную кличку Обрез. Об этом хорошо знала и Марьяна и не питала иллюзий и каких–то  добрых надежд на его помощь.
В сельсовете Обрез появился после двух часов, когда солнышко поднялось высоко–высоко. Сначала к нему в кабинет зашли какие–то два незнакомых посетителя, вовсе не похожих на крестьян. И просидели они там около часа. Потом зашла Марьяна. На её приветствие он не соизволил в ответ поздороваться, как это делают все нормальные воспитанные люди, а только кивнул головой. Как будто у него кто–то вырвал язык, а если бы вырвал, то это было по его заслугам. Он не предложил ей сесть – одурманенный советской властью, «высокий» начальник не хотел знать и понять, что к людям следует относиться по–человечески. Перекладывая на столе какие–то мятые бумажки, как будто в них заворачивали селёдку,  бросив беглым взглядом на посетительницу, он сделал вид, что очень занят, и с большой неохотой стал слушать её и, не дав возможности высказаться до конца, в грубой форме не произнёс, а прокричал во всё горло:
– Не моё дело разыскивать блудного сына!! Обращайтесь в милицию!!
Можно только удивляться, что этот мелкий чиновник, яркий представитель советской безбожной власти, знает библейское словосочетание «блудный сын». С трудом верилось, что он знал притчу о блудном сыне. Ведь на краткосрочных курсах партийного ликбеза забивали голову совершенно другим – так называемой теорией, которая правильная, потому что верная, и которая учит, как разделять и властвовать, а вовсе ни покаянию, ни состраданию и ни милосердию. Ему, как пришлому человеку, власть предержащему, не было никакого дела не только до бедной несчастной посетительницы, подавленной горем, но и до жителей всего сельсовета, в котором было несколько больших и малых деревень. По его опухшему лицу с красным носом, необычно широким и округлым, и заплывшими глазами было видно, что советская власть не просто его испортила, а по своему внешнему облику приблизила к тем благородным четвероногим животным, которые называются бульдогами. Да и по своему дерзкому поведению он мало чем от них отличался. Ведь его власть не собачье ли дело? А что касается пропавшего Алексея, то не с его ли разрешения и по его ли наводке в деревню Вязово явился, не запылился вербовщик, обещавший златые горы и реки полные вина и заманивший Алексея уехать в дальние края. Однако об этом он вспоминать и знать не хотел. Зачем ему эта лишняя головная боль.
Бедная Марьяна, вся в слезах, вышла из казённой избы. Собравшись с последними силами, она тихо побрела домой, поливая горькими слезами пыльную дорогу. Шла как будто в беспросветном тумане. Плакала весь день. Плакала всю бессонную ночь. В её душе ощущались смятение, неизвестность и неуверенность в завтрашнем дне. Расстроенная женщина после сельсовета долго думала, стоит ли идти в милицию, следуя совету Недорезова. Она, как и многие её знакомые, знала, что милиция, как и сельсовет, живёт по своим правилам и законам, а их служители и в то же время «защитники» прав граждан работают, в основном, на себя, а не для того, чтобы помогать людям и защищать их права. Все знали, что такие «властители» в погонах – плохие защитники: они решают все проблемы простых людей на словах и на бумаге, а не на деле. До их скудного ума никогда не доходила простая истина: настоящая власть – это не власть над другими, а власть над самим собой. Многие люди боялись подобных властителей, и не напрасно: от них ждали только наказаний, далеко не всегда справедливых. Всё это прекрасно понимала и Марьяна. Однако она всё–таки решила пойти в милицию, но не по совету Обреза, а по собственному убеждению – а вдруг помогут. Ведь где–то же должны быть добрые люди, которые в тесно сплочённых рядах власти не потеряли человеческого обличия, чувства совести и сострадания. И в её истомившемся сердце затеплилась хоть и слабая, но всё же надежда.
Встав, как обычно, до пения первых петухов, в пять часов утра, подоив корову и вытопив печь, Марьяна стала собираться в дорогу. Дорога была дальняя – двенадцать километров до районного центра Каменск, где находилась милиция. Отрезала несколько ломтиков хлеба, испечённого в собственной печи два дня назад, завернула их в чистый платочек и с этим небольшим узелком отправилась в путь. Пройдя соседнюю деревню, житное поле, сосновый лес и небольшой аэродром, Марьяна вышла на широкую улицу, ведущую в центр посёлка Каменск. Напротив сквера с памятником «отцу всех народов» она увидела большой деревянный дом с застеклённой верандой. Этот дом принадлежал до бандитской коллективизации одному благочестивому крестьянину, которого вместе с семьёй раскулачили и сослали куда–то на Север. На стене дома справа от веранды между окнами висела в чёрной рамке под стеклом вывеска с надписью «Каменское районное отделение милиции». Войдя в это отделение, Марьяна увидела сидевшего за невысокой дощатой стойкой приземистого, полного человека в погонах и с пистолетом на ремне. Это был старшина милиции Дундуков, дежурный милиционер, мужчина лет сорока с округлившимся одутловатым лицом и изрядно отвисшим подбородком. Не дождавшись пока посетительница подойдёт поближе к стойке, человек в погонах, не поздоровавшись, как это принято при встрече нормальных людей, а очень строго, как его учили в милицейской школе,  прокричал:
– Что вам, гражданка, нужно?!
Внешне этот человек был похож на натасканную собаку с большой мордой, которая выбегает из–под ворот и начинает громко лаять, дабы не пропустить чужака во двор хозяина.  
Марьяна, побледнев от страха, ответила:
– Мне, товарищ начальник, ничего не нужно.
– А если вам, гражданка, ничего не нужно, то зачем пришли сюда?! – повысив голос, продолжал показывать свою служебную выучку и натаскивание Дундуков.
– Я хотела бы просить вас, чтобы посоветовали, как найти мне сына, – еле слышно промолвила Марьяна.
– Ваш сын что–то совершил, чтобы его разыскивать?
– Мой сын Алексей тихий, смирный… Он ничего плохого никому не сделал, – со слезами на глазах ответила Марьяна. – Он уехал. Уже прошло полгода, а весточки от него нет.
Дундуков встал, поправил портупею, подтянул ремень с кобурой, надел шапку с кокардой и, вытянув вперёд широкую грудь, посмотрел на согбенную женщину свысока. У него не хватило ни совести, ни ума, ни знаний, чтобы посмотреть по–другому – вверх, чтобы увидеть, увидят ли его истинное, огрубевшее лицо. Он об этом и подумать не мог, ведь его не воспитывали в православных традициях, чтобы отличать добро от зла, а натаскивали, как это делает хороший хозяин со своим четвероногим питомцем. Немного помедлив, он железным голосом отрубил:
– Вы говорите, что ваш сын ничего не совершил! А мы разыскиваем людей, совершивших преступления против человеческой личности!
Выпалив скороговоркой и без запинки эти «правильные», волшебные слова, старшина испытывал неземную радость и чувство глубокого удовлетворения от того, что он запомнил их и уверенно произнёс. При этом его окаменевшее сердце ничуть не дрогнуло, и душа оказалась непроницаемой, чтобы хоть как–то по–человечески откликнуться на горе бедной, несчастной женщины.
Побледневшая Марьяна, совсем расстроенная, не знала, что сказать. Из её уст невольно вырвалось:
– Помогите!
Милиционер с нахмуренными бровями и надутыми щеками, насупившись, сел на своё прежнее место, снял шапку и положил её на стол рядом с истрёпанным и засаленным, как портянка, журналом. Уткнувшись лицом в этот журнал, как свинья в корыто, он сделал вид, что у него более важные дела, а тут его отвлекают всякие ходатаи с непонятными для него просьбами, и пришедшая гражданка только мешает работать ему, человеку в милицейской форме, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. Увидев, что гражданка, тёмная и забитая в его представлении, не собирается уходить, он соизволил разъяснить:
– Когда ваш сын уезжал, он нас не спрашивал, надо ли ему ехать, а если ехать, то куда и зачем? Теперь, если он вам нужен, то ищите его сами!
– Спасибо, товарищ начальник, за совет! – утирая слёзы, ответила Марьяна и вышла на улицу, униженная и оскорблённая…
Если бы на месте этого милиционера в погонах был человек с добрым сердцем, то он наверняка помог бы ей найти сына, – подумала она. И тут у неё возникли сомнения. Она вспомнила, как в её молодости районные служаки в погонах отнимали у односельчан ржаные колоски, собранные в поле после жатвы, и некоторых из них за такие «преступления» сажали в тюрьму сроком на пять лет. Эта трудолюбивая несчастная женщина, как и многие другие люди, знала, что милиция разыскивает и ловит невольно оступившихся людей, а отъявленные бандиты и преступники гуляют на свободе.
Марьяна зашла в небольшой сквер, где росли высокие стройные тополя и раскидистая сирень, и, выбрав затенённое место, села на зелёной, никем не примятой травке. Напротив, в центре сквера стоял большой бетонный памятник усатому «вождю», покрашенный бледно–синей краской. На самом его верху, на голове без головного убора суетились проворные воробьи. И вся макушка была покрыта тёмно–серым бугристым слоем: воробьи, проявляя заботу о «вожде», старательно делали своё дело – периодически пополняя этот естественный слой, дабы уберечь «отца всех народов» от солнечного удара.
Как только Марьяна начала развязывать узелок с хлебом, воробьи тут же покинули насиженное и удобренное место и стали садиться на травке вблизи неё. Она отщипнула несколько кусочков хлеба и бросила им, и они, продолжая суетиться, и в знак благодарности ещё громче стали петь свою многоголосую воробьиную песню. Хлеб она никогда не выкидывала и не бросала птицам, считая, что они сами найдут себе корм. Так поступали и поступают все благоразумные люди. Добывая его своими мозолистыми руками, они знают истинную цену хлебу насущному: хлеб – всему основа; кто хлеб носит, тот и есть не просит. И только сегодня она сделала исключение – ей показалось, что эти Божьи твари больше сочувствуют человеку, чем некоторые люди с непроницаемым каменным сердцем.
Сквозь зелёные ветви сирени и верхушки тополей проглядывалось голубое небо, покрытое редкими кучевыми облаками. А с западной стороны, совсем издалека, почти от самого горизонта надвигалась тёмная, свинцовая туча. Увидев эту дождевую тучу, Марьяна стала поторапливаться, чтобы до начала дождя успеть вернутся домой. Она быстро встала, и проворные воробьи тут же вспорхнули и устремились на прежнее насиженное место, дабы и дальше выполнять свою архиважную работу.
По дороге к дому её нагнал пустой  грузовик, но водитель не остановил машину, чтобы её подвезти, а оставил за собой густой шлейф пыли, который долго повисал над пыльной песчаной дорогой. Она не обиделась на незнакомого водителя, считая, что он тоже человек, и ему также, по–видимому, хотелось поскорее, до дождя добраться домой. Погружённая в свои навязчивые печальные мысли, она не заметила, как преодолела дальнюю дорогу. И первые капли летнего тёплого дождя настигли её, когда она приближалась к своей хате.
Последняя надежда на добрых людей не оправдалась. Кругом бессердечные, безразличные и равнодушные люди. Везде чужие люди. Никто не хочет знать о её беде. Никто не хочет помочь. Какая печаль! Какая тоска! Какое горе! Как же мне найти родного сына?! Марьяна днём и ночью думала об этом. Она готова была занять денег у соседей, чтобы купить билет и поехать к сыну. Готова была бросить своё небогатое хозяйство: корову, кур и поросёнка, – попросить соседей, чтобы они за ними приглядели, и ехать. Ехать, хоть завтра! Но куда ехать? И эта неопределённость ещё больше тревожила бедную женщину и усиливала её страдания.
Придя домой, Марьяна зажгла свечку перед иконой Спасителя и стала усердно молиться. Молитвенника у неё не было. Во время войны украли не только молитвенник и Евангелие, но и почти всё, что оставалась дома и что можно было унести. Тогда всех жителей деревни, якобы ради спасения жизни, превратили в беженцев, а на самом деле выгоняли из родных хат и грабили все, кому не лень – и партизаны, и свои, и чужие. Молитву «Отче наш ...» и другие молитвы она выучила наизусть, и помогла ей в этом её покойная мать, умершая, не дожив и пятидесяти лет.
Она много раз в день повторяла:
– Господи, помилуй! Господи, помилуй и помоги найти мне сына!      
После усердной молитвы Марьяна чувствовала какое–то облегчение на сердце. Как будто тяжёлое бремя сваливалось с её души.
Каждый день примерно в двенадцать часов дня она выглядывала из окна, а иногда выходила на улицу, чтобы узнать у почтальона Михаила, разносившего почту, есть ли весть от сына. Письма от своих родных и близких с нетерпением ждут все всегда и везде, особенно в деревне, где в каждой семье рады любой весточке. Но у Марьяны был особый случай, и добродушный почтальон, зная об этом, пытался, как мог, утешить её, отвечая по–разному на её один и тот же вопрос. То серьёзно скажет: надо ждать – письма сейчас идут подолгу, особенно с Севера. То с улыбкой почти пропоёт: письма все и всегда ждут. То произнесет: письма ждут не только матери от сыновей, но и сыновья от матерей. А однажды, шутя, сказал, что письма нету – читай газету, хотя наверно забыл о том, что она не выписывала газет – не хватало денег. Все эти шутливые слова Михаила, хоть ненадолго, но успокаивали и утешали Марьяну. Однажды он рассказал случай, как в соседней деревне Кобылино уехал на заработки старший сын Матвеевых и только через год соизволил написать письмо. Но это совсем не утешало её.
Бедной женщине казалось, что она никогда так сильно не переживала, даже во время войны, когда ждала мужа из фронта. Тогда почти в каждой семье ждали мужей и сыновей. Все надеялись, что война кончится, и они вернутся домой. Однако многие так и не дождались, получив печальные вести: «погиб на фронте» либо «пропал без вести» – слова без определённости. Несмотря на такие безрадостные новости, во многих семьях продолжали ждать и во время войны, и после войны. Марьяна же своего мужа дождалась – он вернулся из фронта в сорок третьем, тяжело раненым в грудь. И эта встреча была великой радостью для всей их семьи. Но болезненная рана гноилась и никак не заживала, все больше и больше расползаясь по всей груди. Нестерпимые боли его сильно беспокоили и днём, и ночью, не давая заснуть. Поправится и выздороветь он так и не смог: умер в муках и страданиях ранней весной, когда всё начинало оживать. Эта тяжёлая утрата и горе принесли Марьяне и её малолетним детям немало душевных страданий ... Со временем эта душевная боль улеглась. Но теперь, спустя почти двадцать лет, ей казалось, что она ещё больше переживает за своего единственного сына, которого она очень любила и любит, и каждый день молится за него.
Время для этой исстрадавшейся женщины замедлилось. Каждая минута длилась будто день. И чтобы не делала, она с нетерпением ждала двенадцати часов, чтобы увидеть почтальона, разносившего почту. И каждый раз надеялась, что он принесёт для неё добрую весть. И вот в один прекрасный день, на Троицу, она пошла в лес, чтобы наломать кленовых ветвей для украшения окон своей хаты. В этот день по старой доброй традиции окна, выходящие на улицу, обрамляли кленовыми ветками, чтобы сделать их по–праздничному нарядными. Придя домой и развесив кленовые ветки, цепляя их с внешней стороны наличников, она зашла в хату. Вдруг раздался стук в калитку. Это был необычно громкий стук.
– Кто там!! – громко прокричала Марьяна и, выглянув в окно, увидела почтальона.
Ещё не было двенадцати, и она не ждала почтальона так рано. По–видимому, он поехал на почту пораньше, чтобы быстрее разнести письма и газеты и успеть к праздничному столу домой.
– Отворите скорей – почтальон у дверей!! – с радостью и восторгом произнёс Михаил.
Взволнованная, но радостная Марьяна пулей вылетела из хаты. И вот она уже в руках своих держит долгожданное письмо. На конверте знакомый почерк. На нём написанные рукой сына слова: «Смоленская обл., Каменский р–н, д. Вязово, Кургановой М.И.». Наконец–то дождалась доброй весточки. Слава Богу! Он жив! Она дрожащими от волнения руками раскрывает конверт и замиранием сердца начинает читать:
– Здраствуй, многоувожаемая мама!
В первых строках моего письма спешу саобщить, что я жыв и здаров, чего и тебе жалаю …
Читала она очень медленно, почти по буквам, запинаясь и затаив дыхание. Она с трудом могла понять не совсем разборчивый почерк сына. И для неё было интересно каждое слово. И на её глазах навернулись слёзы утешения, слёзы радости. Она не замечала, что в прочитанных строках было допущено несколько ошибок. Да и могла ли она их увидеть: её учёба закончилась, едва начавшись. Как только она научилась читать, писать и освоила правила сложения и вычитания, её родители решили, что такой грамоты для неё достаточно. И для них важнее было, чтобы их подрастающая дочь помогала работать в поле и по хозяйству дома. Считалось, что чтение книг, да и грамота только отвлекает людей от более благородного дела – растить хлеб насущный и собирать урожай, а для этого достаточно опыта, который передавался от поколения к поколению. И так в деревне было всегда, с давних времён. Всякий крестьянин знал: кто любит землю, тот не будет ходить с сумой, тот будет застрахован от нищеты и голода. Эту благородную истину познала позднее повзрослевшая Марьяна. Но в те детские годы ей очень хотелось учиться, и учёба ей нравилась. Она с большой охотой ходила в школу. И  учительница начальных классов считала её способной и говорила об этом родителям. Но воля родителей была для неё законом, и её школьная наука закончилась после второго класса.
Её сын Алексей пошёл гораздо дальше матери – закончил шесть классов. Пошёл в седьмой. В конце сентября в классе писали диктант, и Алексей, допустив восемь ошибок, получил двойку. В контрольном задании по математике он не смог решить задачу – опять двойка. Эти неудачи отбили у него всякую охоту ходить в школу и учиться. Он стал пропускать занятия и потом, спустя некоторое время, признался матери: наука – это не моё дело, буду помогать тебе дома по хозяйству. Мать пыталась, как могла, убедить Алексея, что сейчас без учёбы, без образования трудно прожить. Многие сейчас учатся и выходят в люди. На уговоры матери он ответил, что ему легче научится пахать, сеять и косить, чем усвоить, в чём различие между прилагательным и существительным. Он уверял мать, что ему интереснее ходить за плугом, чем думать, как определить расстояние между двумя сёлами, если известны скорость и время движения путника. С таким объяснением мать не могла согласиться. Она долго уговаривала его со слезами не бросать школу и продолжать учиться. Но это не помогло. Алексей охотно работал в поле и дома, что  несколько успокаивало его мать, и она стала свыкаться с мыслью: не всем же быть слишком грамотными – кому то же нужно пахать, сеять и растить хлеб, а для этого разве нужна большая наука.
В ту осень, когда Алексей решил распроститься со школой,  все основные полевые работы были выполнены. Оставалось только собрать картошку. Алексей помогал матери выкопать картошку, и её уборку удалось закончить раньше других. Мать была очень рада, что он с охотой убирал картофель, и стала снова слёзно его просить не бросать школу. Но и на этот раз он не внял её просьбе. И было это давно – более семи лет назад. Но время пролетело незаметно…
А сегодня в руках Марьяны письмо любимого сына. Она продолжала медленно читать, пытаясь вникнуть в каждое слово, написанное корявым почерком. И для неё было не столь важно, что письмо небрежно написано и что слова не выведены красивыми буквами. Важно было другое –  это письмо от родного сына. Она была счастлива, и слёзы радости и умиления не исчезали из её глаз.
Увлечённая чтением письма Марьяна не заметила, как почтальон сел на велосипед и отъехал. Увидев его вдали, она с восторгом и радостью крикнула ему вслед:
– Спасибо, Михаил, за добрую весть!
Потом она зашла в хату, села на лавку у окна и, положив письмо на подоконник, продолжала читать:
– Устроелся на работу. Правда, не сразу. Вербовщика, каторый обещал хорошую работу, здесь никто не видывал и не знал. Пришлося находить работу самому. Два месяца меня нигде не брали на работу. И мне показалось, что я здесь никаму не нужен. Оказался чужым в чужом краю ...
Дальше он писал, что собирался вернуться дамой, но денег на дорогу не хватало … Но всё же земля оказалась не без добрых людей. Его приютили хорошие люди, подселившие к себе в комнату в общежитии, хотя и без того было  тесновато. Сначала он спал на матрасе, не раздеваясь, прямо на полу. Питался, как придётся. Поначалу спасало сало, которое он взял из дома и которое не хотел брать с собой … Через два месяца его всё же взяли на работу сучкорубом на лесоповал. Ему выдали топор, который оказался настолько тупым, что им с большим трудом удавалось обрубать сучки с поваленных деревьев. Таким топором, похожим на колун, колоть бы дрова, а не рубить. Эта работа особенно сначала была до изнеможения изнурительной и тяжёлой. В первый же день на натруженных руках появились мозоли, которые долго не заживали. Утром болели суставы и с трудом едва сгибались и раздвигались пальцы. Потом постепенно стал втягиваться в тяжёлую работу. Сначала он не мог выполнить месячную норму заготовок, и, ему, как отстающему работнику, мало платили, и на еду в столовой всё же хватало. Не каждый день ходил в столовую на ужин и завтрак. В столовой изо дня в день одни и те же блюда – жиденькие щи из квашеной капусты и жареные котлеты, которые, хоть и считались мясными, но мясом и не пахли. Спасал чёрный хлеб. Было очень трудно. Таких трудностей не испытывал даже на службе в армии. И он думал, что не сможет освоить свою работу сучкоруба и, заработав денег на дорогу, обязательно приедет домой. Поэтому не писал письма, чтобы не расстраивать свою мать. Но всё же постепенно он втянулся в работу.
В конце письма Алексей написал, что ему дали место в том же общежитии–бараке, где сначала поселился, и выдали постельное бельё. И он решил поработать до весны и затем вернуться домой. Прошедшая зима в тех северных краях была непривычно суровой. Общежитие оказалось очень холодным. В сильные морозы ложился спать, не снимая верхней одежды. Выпал глубокий снег. В феврале часто заметало дорогу, что ни проехать, ни пройти. Таких трескучих морозов и пурги в его родной деревне никогда не было. А весной, когда становилось тепло и всё зеленеет, другая напасть – комары и мошки, от которых нет спасения…
В последних строках письма Марьяна прочитала:
– Очень скучаю по дому, но прыехать в ближайшее время нет вазможностей.
Дочитав до конца письмо сына, и аккуратно вложив в конверт, она положила его за икону Спасителя. В таком почётном месте хранились все «ценные» бумаги: квитанции об уплате налогов и страховки, облигации.
Затем Марьяна зажгла свечку перед иконой, перекрестилась и со слезами  промолвила:
– Слава тебе Господи! Всё хорошо! Алексей жив и здоров, устроился на работу. Возможно, в конце лета либо осенью приедет домой.
Сердце её наполнилось благодарной радостью:
– Господи! Как ты милостив! Ты не забыл меня! Ты не оставил меня! Как же мне благодарить Тебя!
Радостная счастливая Марьяна вышла во двор. Светило яркое летнее солнце. В самом зените голубого неба неподвижно повисли небольшие пушистые облака с серебристым отливом. Со всех сторон доносилось многоголосое пение птиц. Казалось, что вместе с Марьяной радуется и сама природа.

Библиографические ссылки
Карпенков С.Х. Русский богатырь на троне. М.: ООО «Традиция», 2019. – 144 с.
Карпенков С.Х. Стратегия спасения. Из бездны большевизма к великой
России. М.: ООО «Традиция», 2018. – 416 с.
Карпенков С.Х. Незабытое прошлое. М.: Директ-Медиа, 2015. – 483 с.     
Карпенков С.Х. Воробьёвы кручи. М.: Директ-Медиа, 2015. – 443 с.
Карпенков С.Х. Экология: учебник  в 2-х кн. Кн. 1 – 431 с. Кн. 2 – 521 с. М.: Директ-Медиа, 2017.
 

Степан Харланович Карпенков