Праздник Покрова Пресвятой Богородицы в 1964 г. для Русской Православной Церкви совпал с другим важным событием. В этот день, 14 октября 1964 г., пленум ЦК КПСС отправил в отставку Никиту Хрущева, чья деятельность во главе государства отличалась крайней нетерпимостью к духовенству и верующим.
В государственно-церковных отношениях начался новый этап.
Осознавая отрицательные последствия, вызванные прежней антирелигиозной политикой (растущее недовольство, падение престижа СССР на международной арене), новое руководство страны поспешило исправить самые вопиющие «перегибы». Уже 10 ноября 1964 г., то есть спустя месяц после смещения Хрущева, было принято постановление ЦК КПСС «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения», в которой осуждались акции, сопровождающиеся публичным оскорблением чувств верующих. В конце года в Верховном суде СССР состоялось специальное совещание, признавшее многочисленные факты нарушений советской законности в отношении верующих в 1961-1964 гг. По представлению Верховного суда Верховный Совет СССР в январе 1965 г. принял постановление «О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих», в соответствии с которым было отменено много ранее принятых судебных решений. В результате немало людей, пострадавших в ходе гонений, были реабилитированы[i].
Тогда же прекратили существование две академические антирелигиозные серии: «Ежегодник музея истории религии и атеизма» и «Проблемы истории религии и атеизма». В справке идеологического отдела ЦК от 10 февраля 1965 г. отмечалось, что поскольку некоторые местные работники препятствуют устранению ошибок в борьбе с религией, факты администрирования будет разрешено критиковать в журналах «Партийная жизнь» и «Социалистическая законность»[ii].
Смену политики в отношении православного духовенства и верующих советское руководство стремилось показать публично. Так, 19 октября 1964 г. митрополиты Никодим (Ротов) и Питирим (Свиридов) были приглашены на правительственный прием в честь космического полета корабля-спутника «Восток». В феврале 1965 г. председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин направил поздравительную телеграмму в связи с 20-летием избрания Патриарха Алексия I Первосвятителем Русской Православной Церкви[iii].
Но эти перемены имели внешний характер и не означали отказа от антирелигиозной политики. Просто она стала осуществляться иными методами.
В декабре 1965 г. Совет по делам Русской Православной Церкви и Совет по делам религиозных культов были объединены в Совет по делам религий при Совете Министров СССР. Создание данного органа не вызвало широкого общественного интереса внутри страны, но получило резонанс в зарубежной печати, расценившей этот акт как отражение стремления компартии установить полный контроль над всеми сферами человеческой жизнедеятельности[iv].
Мнение западных журналистов не было лишено оснований. Чтобы убедится в этом, достаточно перечислить тот круг полномочий, который осуществлялся Советом. Это:
- осуществление контроля за соблюдением Конституции СССР, правильного применения и исполнения законов СССР по вопросам, относящимся к религии;
- проверка соблюдения советского законодательства религиозными объединениями и правильности применения и исполнения законодательства о культах центральными и местными органами;
- ведение учета религиозных объединений, молитвенных домов, зданий;
- разработка проектов законов СССР, указов Президиума Верховного Совета СССР, постановлений и распоряжений Совета Министров СССР по вопросам, касающимся религий, и вносил их в Совет Министров СССР;
- содействие религиозным организациям в осуществлении международных связей.
Совет был обязан информировать правительство СССР о деятельности религиозных организаций в областях, краях и республиках. Решения Совета о регистрации и снятии с регистрации религиозных объединений, об открытии и закрытии молитвенных зданий и домов являлись «окончательными и обязательными для республиканских, краевых, областных и других местных советских органов».
Одним из важных направлений деятельности Совета являлись сбор и анализ информации. В Совет от местных уполномоченных поступали сведения о сети религиозных объединений, численности служителей культа и проведении религиозной обрядности, о поступлении и расходах денежных средств в зарегистрированных религиозных объединениях, о возрасте и образовании служителей культа и обслуживающего персонала, о письмах, заявлениях и жалобах, поступавших от граждан в адрес уполномоченных. Совет по делам религий обладал полной информацией о деятельности религиозных объединений, что свидетельствовало о его контроле над религиозной жизнью в стране.
Совет контролировал финансовую деятельность религиозных объединений. К примеру, решал – увеличивать или оставлять в прежних размерах суммы отчислений в Фонд мира, Республиканское общество советско-монгольской дружбы, Общество по охране памятников и другие организации. Получив согласие ЦК КПСС, Совет давал разрешения религиозным объединениям на проведение международных мероприятий или участие в них. Участие Совета распространялось и на такую, казалось бы, сугубо внутриконфессиональную деятельность, как формирование групп паломников. Религиозные объединения запрашивали у него разрешение на изменение своей внутренней структуры[v].
Совет тесно взаимодействовал с органами государственной безопасности.
Фактически Русская Православная Церковь попадала под полный контроль государства. Выступая 16 июля 1969 г. на Всесоюзном совещании уполномоченных совета Председатель Совета религий СССР Владимир Куроедов заявил о полном контроле над Синодом, кадрами священнослужителей на приходах, учебными заведениями и издательской деятельностью Церкви[vi].
Вместе с тем, ее влияние и структуры использовались на международной арене в русле советской политики. Теперь Церковь была вынуждена оправдывать такие непопулярные действия государства, как вторжение в Чехословакию в августе 1968 г., попутно обличая «американский империализм».
Это происходило в условиях продолжающейся антирелигиозной пропаганды. В сравнении с предшествующим периодом, количество атеистических лекций выросло в несколько раз. В одной лишь Воронежской области в 1968 г. было прочитано 9916 лекций, что было больше, чем в 1962 г., в самый разгар хрущевских гонений (6142)[vii]. В новом Уставе ВЛКСМ, принятом в мае 1966 г., на комсомольцев возлагалась обязанность «вести решительную борьбу» с «религиозными предрассудками», которые ставились в один ряд «со всеми проявлениями буржуазной идеологии», «тунеядством», «различными антиобщественными проявлениями и другими пережитками прошлого»[viii].
Продолжалось закрытие храмов. Теперь это происходило без лишнего шума, вследствие прекращения деятельности приходов, особенно в сельской местности. Ежегодно в 1965-1985 гг. в стране фиксировалось около 40 таких случаев[ix]. И если на конец хрущевского правления в стране функционировало было 7853 храмов, то в 1985 г. их осталось 6806[x].
Случаи возобновления деятельности религиозных общин в рассматриваемый период, напротив, были немногочисленными. Так, выступая в 1978 г. на конференции, посвященной 60-летию восстановления патриаршества, Патриарх Пимен сообщил, что за последние месяцы было открыто четыре церкви и семь приходов[xi].
При этом целые регионы оставались без церквей и молитвенных домов, порой расстояние до ближайшего храма составляло тысячи километров. Такая ситуация была, например, на Камчатке, Сахалине, Курильских островах, других районах Сибири и Дальнего Востока[xii].
Для Симферопольской и Крымской епархии это было время упадка и кризиса. Новые храмы не открывались. Сокращалось количество прихожан. Не препятствуя деятельности православных религиозных организаций в тех рамках, которые были им отведены, режим не способствовал их развитию.
При этом запрос населения на религиозные обряды сохранялся. Значительная часть семей, включая и семьи, в которых были комсомольцы и коммунисты, крестила своих детей, считая, что это спасет ребенка от болезней и различных житейских проблем. Особенно явно эта тенденция проявляла себя в сельской местности, где люди часто обращались за помощью к лекарям и знахарям, общение с которыми, как правило, начиналось с вопроса, крещен ли ребенок. Отрицательный ответ влек за собой отказ в помощи, либо родителям не давалось гарантии в успешном лечении. В результате, чтобы крестить грудного ребенка, молодые семьи вынуждены были совершать многокилометровые поездки в другие районы и даже области.
Закрытие церквей не только не повлекло за собой снижения количества совершаемых треб, но и, наоборот, их число в некоторых регионах даже возросло, так как отсутствие храма не являлось препятствием для достижения этой цели. Попытки тотального контроля за выполнением совершаемых в храме треб привели к тому, что многие люди, опасаясь наказания за крещение ребенка, совершали этот обряд, находясь в гостях или на отдыхе, так в храмах Крыма ежегодно совершали крещение своих детей сотни отдыхающих из разных регионов страны.
Отсутствие храмов в целом ряде районов серьезно повлияло на значительное возрастание похоронных обрядов, совершаемых в церкви. В несколько раз возросло число «заочных» отпеваний и «опечатываний» земли.
Увольнение за штат из-за закрытия храмов несколько тысяч наиболее молодых и энергичных священно- и церковнослужителей, которые не устраивали местные власти, привело к появлению странствующих священнослужителей, занимающихся нелегальным совершением треб[xiii].
К 1977 г. в Крыму действовало 43 религиозных объединения, в том числе: 14 православных церквей; 12 обществ евангельских христиан; 4 общины адвентистов седьмого дня; 2 общины христиан веры евангельской; 1 старообрядческая община и 1 иудейская религиозная община. Незарегистрированных религиозных групп в Крыму было 8: - 5 общин «пятидесятников»; община сторонников Совета церквей евангельских христиан-баптистов и 2 группы Свидетелей Иеговы[xiv].
Действующие православные храмы преимущественно располагались на кладбищах. Такая ситуация сложилась в Севастополе и Симферополе, где очагами религиозности весь поздний советский период оставались именно кладбищенские Всехсвятские церкви. Исключение составляла курортная Ялта, где центром церковной жизни стал собор Святого Александра Невского, являющийся одной из главных достопримечательностей города. В остальном ситуация в религиозном вопросе оставалась плачевной.
Церкви и храмы, которые сегодня все привыкли видеть полными прихожан, в рассматриваемое время в большинстве своем пребывали в забвении. Закрытые в ходе хрущевских гонений, многие из них возобновят свою деятельность только в конце 1980-х гг.
Так, Покровский собор в Севастополе был передан городскому архиву. На небольшом погосте, на котором прежде хоронили священнослужителей, расположенного в непосредственной близости от разрушенного южного придела, устроили игровую площадку детского сада № 24. Расположенная неподалеку братская могила двухсот участников обороны города в 1941-1942 гг. к началу 1990-х гг. была превращена в свалку. И это притом, что памятник времен Великой Отечественной войны был закреплен одновременно за тремя коллективами: школой № 39, детским садом № 24 и государственной филармонией, оборудовавшей в соборе органный зал[xv].
Здания бездействующих храмов ветшали и приходили в упадок. Власти пытались использовать их, устраивая в них спортивные залы (как в церкви Святого Ильи Пророка в Евпатории), мастерские, склады и гаражи.
При этом активные гонения на Церковь прекратились. Антирелигиозная пропаганда продолжалась, но в ней не было прежнего задора. И все же исповедовать христианскую веру было чревато проблемами. Как и в прежние годы, были нередки случаи увольнения с работы или исключения из института за посещение храма, участие в паломничестве. Проблемы могли возникнуть и после принятия крещения. Моряку, отправляющемуся в плавание, приходилось оправдываться за то, что бабушка попросила его взять с собой образ святителя Николая Чудотворца. Если человек состоял в комсомоле и вдруг изъявлял желание круто изменить свою жизнь, поступив в духовную семинарию – несладко приходилось руководству ячейки. Им приходилось объяснять, почему они не были бдительными.
Трудно было родственникам тех партийцев, которые на смертном одре вспоминали, что были крещенными, и просили за них помолиться. В крымских городах, где многие знали друг друга, а околорелигиозная среда была наводнена информаторами, волю умирающих приходилось исполнять, идя на всевозможные ухищрения. Так, в Севастополе в начале 1980-х гг. дочь адмирала, будучи сама членом партии, не могла так просто прийти в храм и заказать необходимую требу. В результате ей пришлось просить об этом сестру, которая проживала в другом регионе.
Как религиозную пропаганду власти расценивали запись на магнитофон церковных песнопений и проповедей.
Взамен открытых административных методов борьбы с религией предлагалось усилить идеологический натиск. Например, проводить воспитательную работу с молодежью. Одним из таких средств было введение «новой советской обрядности» для замещения таких церковных обрядов, как крещение и венчание.
13 января 1965 г. «Слава Севастополя» опубликовала по этому случаю материал под заголовком «Новые советские обряды», рассказывающий об опыте работы столичных учреждений культуры. В публикации приводились восторженные высказывания местных работников культуры о посещении ими клубов, дворцов и домов культуры в Москве и Ленинграде.
«Кого не волновало, - читаем в газете, - получение комсомольского билета, первого советского паспорта, проводы в Советскую Армию!
А можно ли забыть день, когда тебе исполнилось 18 лет! А вступление в союз любви н дружбы, или регистрацию нового гражданина Советского Союза? Все эти события бывают у человека раз в жизни. Поэтому в этот самый счастливый день все должно быть светлым, красивым. радостным, остающимся в памяти на всю жизнь.
«Ты на подвиг зовешь, комсомольский билет!» — так назывался вечер торжественного вручения комсомольских билетов, проведенный Домом культуры заводов «Станкодит» и «Борец».
Билет задушевно приглашал юношей и девушек на вечер:
«Дорогой друг!
Сегодня тебе вручат комсомольский билет! За плечами комсомола — походы гражданской войны, огни Магнитки и Комсомольска-на-Амуре, героика битв Отечественной войны, романтика полей целины, новостроек Сибири, космических трасс. И в каждом деле — верность великому делу партии.
Береги честь комсомольского билета!»
Вечер начался «Обращением к комсомолу» (из речи В. И. Ленина на III съезде ВЛКСМ). Слушали мы и словно видели на сцене живого Ильича.
После торжественного вручения комсомольских билетов молодых комсомольцев приветствовали: старый большевик А. Д. Блохин, секретарь МГК ВЛКСМ В. Трушин, Герой Советского Союза 3. А. Сорокин, главный редактор журнала «Техника молодежи» писатель В. Д. Захарченко, артист Владимир Трошин.
Дворец культуры завода им. Лихачева проводил вечер «Молодая семья». В этот день во Дворце все было торжественно и красиво. Под звуки полонеза по ковровой дорожке в зал торжественного бракосочетания вошла первая пара в сопровождении родных, друзей и знакомых. После соответствующего ритуала регистрации брака, после поздравлений родных, друзей русский народный хор поздравил молодых «Венчальной песней».
Все в этот день принадлежало самым счастливым. Ведущий вечера секретарь райкома комсомола объявляет вечер «Молодая семья» открытым и просит всех встать для встречи новобрачных.
Надо сказать, что вечер проходил непринужденно. Выступали молодожены, прожившие год, рассказывали о своей совместной жизни, о своих радостях и огорчениях. Выступила пожилая женщина и рассказала, что ее молодость проходила в трудные годы революции И замуж вышла в то же время. Все было на пути семьи: лишения, радости. Но вот уже сколько десятков лет они живут дружно и в согласии.
Хочется рассказать еще об одном вечере — торжественной регистрации новорожденных.
Добро пожаловать
В любимую Отчизну.
Наш маленький
Советский человек!
Эти слова сверкали при входе в Дом культуры. В фойе был открыт магазин «Детский мир». Врачи Дома санитарного просвещения дарили комплекты книг, в которых рассказывалось, как ухаживать за новорожденными. В специально оборудованной комнате матери и ребенка мамы получали исчерпывающие консультации врача - педиатра.
Регистрация проводилась в большом зале на сцене, где так много света, цветов, где царило торжественное праздничное настроение. Когда работниц ЗАГСа и депутат заняли свои места за столом регистрации, ведущий обратился к сидящим в зале:
- Товарищи родители, прошу встать для встречи нового гражданина Советского Союза!
По ковровым дорожкам через весь зал идут гордые мама и папа с новорожденным в сопровождении почетных родителей. Ведущий объясняет почетным родителям, что они так же, как и родители, несут ответственность за воспитание ребенка, и дает им расписаться в книге почетных родителей. Ребенок из рук родителей переходит на руки почетных родителей. Депутат вручает маме свидетельство о рождении, папе - памятку родителей, а также памятку почетным родителям. Снова цветы, подарки, поздравления. На сцене — октябрята, пришедшие поздравить родителей. Звучит песня «Пусть всегда будет солнце». После приветствий ведущий объявляет торжественную регистрацию оконченной и приглашает всех на праздничный концерт.
Мы совместно с севастопольским бюро ЗАГС тоже проводили торжественную регистрацию брака; новорожденных, но менее интересно. Теперь же, после увиденного в столичных дворцах и домах культуры, безусловно, будем искать новые формы.
Впечатлений от поездки в Москву и Ленинград масса, много почерпнули нового из опыта работы учреждений культуры. Теперь надо применить его у себя, чтобы все хорошее не осталось только в памяти»[xvi].
Изобретались и новые решения. Например, с 1966 г. вводился Всесоюзный день сельхозработника, в рамках которого завершение уборки урожая отмечалось придуманными на местах ритуалами, часто полуязыческими. Они должны были «воодушевлять…звать людей на праздники труда», славить «социальное, политическое и идеологическое единство общества при социализме»[xvii].
Давление государства на Церковь не позволяло ей вести активную пастырскую и миссионерскую деятельность. Это вызывало недовольство части священнослужителей и верующих мирян. Некоторые представители религиозных диссидентов в те годы позиционировали себя не только как враги коммунистического режима, но и как противники священноначалия, обвиняя его в пассивности и бездействии.
В ноябре 1965 года священник из города Дмитрова Глеб Якунин и московский священник Николай Эшлиман направили в адрес Николая Подгорного, являвшегося Председателем Президиума Верховного Совета СССР, письмо, в котором содержался протест против нарушения государством принципов свободы совести и преследования Церкви. В это же время священники Якунин и Эшлиман направили письмо в адрес Патриарха, в котором они обвиняли его в соучастии в процессе закрытия храмов и потребовали созыва Поместного Собора для отмены решений Архиерейского Собора 1961 г., принявшего решение о подчинении клира общине мирян. Оба эти письма были опубликованы в зарубежных средствах массовой информации. За рубежом развернулась дискуссия по проблемам церкви в советском государстве. 7 июля 1966 г. во все епархии было разослано обращение Патриарха Алексия в связи с деятельностью священников Якунина и Эшлимана. В нем говорилось: «В нашей церковной жизни в последнее время наблюдаются печальные факты стремления некоторых клириков и мирян посеять соблазны и нарушить мир в церкви». Патриарх осудил деятельность священников, опубликовавших ряд обращений и открытых писем, в которых они подвергли сомнению законность решений, принятых архиерейским Собором 1961 г. Патриарх и Священный Синод осудили практику использования «открытых» писем как форму общения клириков с главой церкви. Якунин и Эшлиман были отстранены от службы в своих храмах[xviii].
Судьба обоих священников сложилась по-разному. Эшлиман вскоре вступил во второй брак, что закрыло для него возможность вернуться к пастырскому служению. Якунин после запрещения продолжал правозащитную деятельность, публикуя сведения о нарушении прав верующих. За это он подвергся репрессиям. В 1979 г. был арестован, до 1985 г. находился в заключении, а затем – в ссылке в Якутии[xix].
С критикой церковно- и священноначалия выступали не только духовные пастыри. Широкую известность получило так называемое «Великопостное письмо» Александра Солженицына Патриарху Пимену (1972 г.). Приведем его текст целиком:
«Святейший Владыко!
Камнем гробовым давит голову и разламывает грудь еще не домершим православным русским людям - то, о чем это письмо. Все знают, и уже было крикнуто вслух, и опять все молчат обреченно. И на камень еще надо камешек приложить, чтобы дальше не мочь молчать. Меня таким камешком придавило, когда в рождественскую ночь я услышал Ваше послание.
Защемило то место, где Вы сказали наконец о детях - может быть, в первый раз за полвека с такой высоты: чтобы наряду с любовью к Отчизне родители прививали бы своим детям любовь к Церкви (очевидно, и к вере самой?) и ту любовь укрепляли бы собственным добрым примером. Я услышал это - и поднялось передо мной мое раннее детство, проведенное во многих церковных службах, и то необычайное по свежести и чистоте изначальное впечатление, которого потом не могли стереть никакие жернова и никакие умственные теории.
Но - что это? Почему этот честный призыв обращен только к русским эмигрантам? Почему только тех детей Вы зовете воспитывать в христианской вере, почему только дальнюю паству Вы остерегаете "распознавать клевету и ложь и укрепляться в правде и истине"? А нам - распознавать? А нашим детям - прививать любовь к Церкви или не прививать? Да, повелел Христос идти разыскивать даже сотую потерянную овцу, но все же - когда девяносто девять на месте. А когда и девяноста девяти подручных нет - не о них ли должна быть забота первая?
Почему, придя в церковь крестить сына, я должен предъявить паспорт? Для каких канонических надобностей нуждается Московская Патриархия в регистрации крестящихся душ? Еще удивляться надо силе духа родителей, из глубины веков унаследованному неясному душевному сопротивлению, с которым они проходят доносительскую эту регистрацию, потом подвергаясь преследованию по работе или публичному высмеиванию от невежд. Но на том иссякает настойчивость, на крещенье младенцев обычно кончается все приобщение детей к Церкви, последующие пути воспитания в вере глухо закрыты для них, закрыт доступ к участию в церковной службе, иногда и к причастию, а то и к их присутствию. Мы обкрадываем наших детей, лишая их неповторимого, чисто-ангельского восприятия богослужения, которого в зрелом возрасте уже не наверстать, и даже не узнать, что потеряно. Перешиблено право продолжать веру отцов, право родителей воспитывать детей в собственном миропонимании, - а вы, церковные иерархи, смирились с этим и способствуете этому, находя достоверный признак свободы вероисповедания в том. В том, что мы должны отдать детей беззащитными не в нейтральные руки, но в удел атеистической пропаганде, самой примитивной и недобросовестной. В том, что отрочеству, вырванному из христианства, - только бы не заразились им! - для нравственного воспитания оставлено ущелье между блокнотом агитатора и уголовным кодексом.
Уже упущено полувековое прошлое, уже не говорю - вызволить настоящее, но будущее нашей страны как спасти? - будущее, которое составится из сегодняшних детей? В конце концов истинная и глубокая судьба нашей страны зависит от того, окончательно ли укрепится в народном понимании правота силы или очистится от затменья и снова засияет сила правоты? Сумеем ли мы восстановить в себе хоть некоторые христианские черты или дотеряем их все до конца и отдадимся расчетам самосохранения и выгоды?
Изучение русской истории последних веков убеждает, что вся она потекла бы несравненно человечнее и взаимосогласнее, если бы Церковь не отреклась от своей самостоятельности и народ слушал бы голос ее, сравнимо бы с тем, как, например, в Польше. Увы, у нас давно не так. Мы теряли и утеряли светлую этическую христианскую атмосферу, в которой тысячелетие устаивались наши нравы, уклад жизни, мировоззрение, фольклор, даже само название людей - крестьянами. Мы теряем последние черточки и признаки христианского народа - и неужели это может не быть главной заботой русского Патриарха? По любому злу в дальней Азии или Африке Русская Церковь имеет свое взволнованное мнение, лишь по внутренним бедам - никогда никакого. Почему так традиционно безмятежны послания, нисходящие к нам с церковных вершин? Почему так благодушны все церковные документы, будто они издаются среди христианнейшего народа? От одного безмятежного послания к другому, в один ненастный год не отпадет ли нужда писать их вовсе: их будет не к кому обратить, не останется паствы, кроме патриаршей канцелярии.
Вот уже седьмой год пошел, как два честнейших священника, Якунин и Эшлиман, своим жертвенным примером подтверждая, что не угас чистый пламень христианской веры на нашей родине, написали известное письмо Вашему предшественнику. Они обильно и доказательно представили ему то добровольное внутреннее порабощение - до самоистребления, до которого доведена Русская Церковь: они просили указать им, если что неправда в их письме. Но каждое слово их было правда, никто из иерархов не взялся их опровергнуть. И как же ответили им? Самым простым и грубым: наказали, за правду - отвергли от богослужения. И Вы - не исправили этого по сегодня. И страшное письмо двенадцати вятичей так же осталось без ответа, и только давили их. И по сегодня все так же сослан в монастырское заточение единственный бесстрашный архиепископ - Ермоген Калужский, не допустивший закрывать свои церкви, сжигать иконы и книги запоздало-остервенелому атеизму, так много успевшему перед 1964 годом в остальных епархиях.
Седьмой год как сказано в полную громкость - и что же изменилось? На каждый действующий храм - двадцать в запустении и осквернении, - есть ли зрелище более надрывное, чем эти скелеты, достояние птиц и кладовщиков? Сколько населенных мест по стране, где нет храма ближе ста и даже двухсот километров? И совсем без церквей остался наш Север - издавнее хранилище русского духа и, предвидимо, самое верное русское будущее. Всякое же попечение восстановить хоть самый малый храм, по однобоким законам так называемого "отделения Церкви от государства", перегорожено для делателей, для жертвователей, для завещателей. О колокольном звоне мы уже и спрашивать не смеем, - а почему лишена Россия своего древнего украшения, своего лучшего голоса? Да храмы ли? - Даже Евангелие у нас нигде не достать, даже Евангелие везут к нам из-за границы, как наши проповедники везли когда-то на Индигирку.
Седьмой год - и хоть что-нибудь отстоено Церковью? Все церковное управление, поставление пастырей и епископов (и даже - бесчинствующих, чтоб удобнее высмеять и разрушить Церковь) все так же секретно ведется из Совета по делам. Церковь, диктаторски руководимая атеистами, - зрелище, не виданное за Два Тысячелетия! Их контролю отдано и все церковное хозяйство и использование церковных средств - тех медяков, опускаемых набожными пальцами, И благолепными жестами жертвуется по 5 миллионов рублей в посторонние фонды, - а нищих гонят в шею с паперти, а прохудившуюся крышу в бедном приходе не на что починить. Священники бесправны в своих приходах, лишь процесс богослужения еще пока доверяется им, и то не выходя из храма, а за порог к больному или на кладбище - надо спрашивать постановление горсовета.
Какими доводами можно убедить себя, что планомерное разрушение духа и тела Церкви под руководством атеистов - есть наилучшее сохранение ее? Сохранение - для кого? Ведь уже не для Христа. Сохранение - чем? Ложью? Но после лжи - какими руками совершать евхаристию?
Святейший Владыко! Не пренебрегите вовсе моим недостойным возгласом. Может быть, не всякие семь лет Вашего слуха достигнет и такой. Не дайте нам предположить, не заставьте думать, что для архипастырей Русской Церкви земная власть выше небесной, земная ответственность - страшнее ответственности перед Богом.
Ни перед людьми, ни тем более на молитве не слукавим, что внешние путы сильнее нашего духа. Не легче было и при зарождении христианства, однако оно выстояло и расцвело. И указало путь - жертву. Лишенный всяких материальных сил - в жертве всегда одерживает победу. И такое же мученичество, достойное первых веков, приняли многие наши священники и единоверцы на нашей живой памяти. Но тогда - бросали львам, сегодня же можно потерять только благополучие.
В эти дни, коленно опускаясь перед Крестом, вынесенным на середину храма, спросите Господа: какова же иная цель Вашего служения в народе, почти утерявшем и дух христианства и христианский облик?»[xx]
Среди православных священников в рассматриваемый период стала набирать популярность идея перехода в католицизм. Так, еще в сентябре 1963 г., в разгар хрущевских гонений, в Крыму находился священник из Свердловска Луганской области, игумен Василий Носов. Он посетил ряд городов Крыма и в разговорах стал агитировать пастырей за переход под эгиду католической церкви. Его поддержал священник Николаевского собора Евпатории Алексей Филимонов, который утверждал, что «соединение церквей может нанести сокрушительный удар атеистам. Лучше подчиняться Папе, чем безбожной власти»[xxi].
Проявления недовольства антирелигиозной политикой государства отмечались и со стороны верующих мирян. Так, 20 сентября 1972 г. в поле зрения органов попал пенсионер А.Бородин, который распространял среди прихожан православной церкви собственное сочинение «Толкование Откровения Божия Иоанну Богослову»: «Да, в октябре 1917 года вышел зверь из людского моря и сразу же заявил гордо и богохульно: «Разрушайте алтари, ниспровергайте богов <...> зверь или антихрист поставил своей задачей убить в людях веру в Бога»[xxii].
Надо сказать, что критика в адрес церковно- и священноначалия со стороны отдельных пастырей не была лишена оснований. Опасаясь возможных проблем, архиереи под разными предлогами отказывали в назначении тем батюшкам, которые ранее подверглись преследованиям. При этом они не были свободны в своем решении, а следовали указаниям надзирающих органов.
Показательная история. В 1972 г. из заключения освободился священник Павел Адельгейм, осужденный на 3 года лагерей по обвинению в «клевете на советский строй». На свободу батюшка вышел инвалидом, потеряв в тюрьме ногу. До выяснения судьбы его направили служить в кладбищенскую церковь Ташкента, затем архиепископ Варфоломей с сожалением сообщил, что не может его нигде устроить в пределах епархии, и рекомендовал отправиться в Симферополь, к владыке Антонию. Тот принял Адельгейма радушно, однако сказал:
«- У меня 13 приходов и 400 кандидатов. Но раз просит Владыка Варфоломей, я сегодня же послал бы Вас на приход. Один батюшка просится за штат. Очень немощен. Только…не зарегистрируют Вас... – Владыка задумался.
- Хорошо. Поезжайте домой. Я выясню все. Если что получится, немедленно напишу»[xxiii].
Письма от владыки Антония не поступило.
Приходится констатировать: при всех положительных качествах, в то время епископы осознавали свое подчиненное положение и вынуждены были действовать в отведенных им рамках.
Падение влияния Церкви привело к тому, что верующие стали уходить в другие религиозные течения и секты, преимущественно протестантского толка. Для государства активизация их деятельности стала настоящей проблемой, поскольку преследования только укрепляли сектантов в их правоте, создавая ореол мученичества.
Ежегодно в Крыму в 1960-1980-е гг. административному наказанию подвергались десятки сектантов. В одном лишь 1983 г. был оштрафован 61 человек, в том числе: евангельских христиан-баптистов (ЕХБ) – 24; Совета церквей ЕХБ – 23; «пятидесятников» – 10 и Свидетелей Иеговы – 4[xxiv].
Давление на сектантов оказывалось и путем лишения родительских прав либо отказом в присвоении очередной степени материнства. Так, в феврале 1974 г. исполком Ялтинского городского Совета отказал в представлении к награде орденом «Материнская слава» 3 степени двум женщинам, имевших по семь детей и к медали «Медаль материнства» 1 степени женщине, имевшей 6 детей, только лишь за то, что они являлись членами незарегистрированных религиозных объединений «пятидесятников» и водили на моления своих детей.
В мае 1977 г. в СССР верующие женщины Совета церквей ЕХБ провели широкомасштабную акцию протеста против кампании лишения родительских прав. В адрес руководства страны было направлено «Открытое письмо от матерей-христианок, проживающих на территории СССР». Копия письма также была направлена в адрес глав многих государств мира. Всего под письмом, на 166 листах, подписалась 4031 женщина. От Крыма свои подписи поставили 18 жительниц Симферополя и 33 жительницы Сак.
Письмо было протестом против существующего законодательства о религиозных культах, по которому женщин могли лишить материнства за религиозные убеждения. Авторы приводили многочисленные факты лишения родительских прав верующих Совета церквей ЕХБ на территории СССР.
В конце письма цитировались выдержки из различных документов советского государства и международных пактов, в которых родителям разрешалось обучать детей религии.
После обнародования письма в Крыму была начата индивидуальная работа с женщинами, поставившими свои подписи под обращением. Однако лишь одна из них согласилась с тем, что поставила свою подпись ошибочно. Все остальные были непреклонны и настаивали на правильности изложенных в тексте фактов и сделанных на их основании выводов[xxv].
Активизация сектантов стала проблемой и для Русской Православной Церкви. 12 мая 1970 г. епископ Антоний, в соответствии с указанием Экзарха Украины Филарета провел совещание священников Симферопольской и Крымской епархии, на котором обсуждался вопрос «об изучении влияния сектантов на верующих православного вероисповедания и наличия случаев перехода из православия в секты»[xxvi].
Несмотря на то, что православные храмы епархии продолжали оставаться наиболее посещаемыми, в течение 1970-х гг. количество верующих крымчан, принадлежащих к различным протестантским течениям и сектам, продолжало расти.
Годы, предшествующие «перестройке», характеризуются стремлением государства усилить атеистическую работу. Только за 1984 г. было принято четыре закрытых антицерковных постановления ЦК КПСС (против православия, ислама, католицизма и сектантства). На XVIII (1978) и XIX (1982) съездах ВЛКСМ призывали не оставлять внимания ни одного случая участия комсомольцев в религиозных обрядах[xxvii].
Но все эти действия не достигали желаемых результатов. Верующие уходили в подполье, количество незарегистрированных и неконтролируемых религиозных общин разных толков продолжало расти. Время неумолимо демонстрировало крах иллюзий о том, что пропаганда и административный нажим способны убить веру в Бога.
[i] Филиппов Б.А. Очерки по истории России. ХХ век: учеб. пособие – 2-е изд., испр. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2012. – С.480
[ii] Шкаровский М.В. Русская Православная Церковь в XX веке. — М.: Вече, Лепта, 2010. – С.383-384
[iii] Там же. – С.384
[iv] Там же.
[v] Митыпов В. М. Совет по делам религий – проводник государственно-конфессиональной политики СССР // Власть. 2013. Том. 21. № 9. – С.117-118
[vi] Димитрий Сазонов, протоиерей. Брежневские гонения на Церковь. По материалам Центральной России // https://ruskline.ru/monitoring_smi/2016/02/11/brezhnevskie_goneniya_na_cerkov_po_materialam_centralnoj_rossii
[vii] Дроба С.А. Церковь, государство и общество XX века по периодическим изданиям и воспоминаниям современников. Исторический очерк — Тверь: Издатель Алексей Ушаков, 2010. – С.203
[viii] Там же.
[ix] Филиппов Б.А. Указ. соч. – С.483
[x] Кострюков А.А. Лекции по истории Русской Церкви (1917-2008): Учебное пособие. – М.: Изд-во ПСТГУ, 2018. – С.245
[xi] Там же.
[xii] Там же
[xiii] Катунин Ю.А. Православная церковь Крыма в 1958-1963 гг.// http://dspace.nbuv.gov.ua/bitstream/handle/123456789/81004/19-Katunin.pdf
[xiv] Там же.
[xv] Покровский собор в Севастополе: страницы истории / Сост.: Н.М. Терещук, С.Е. Сорокин. — К.: КММ, 2010. – С.42-43
[xvi] Слава Севастополя, 13 января 1965., №8 (11770)
[xvii] Филиппов Б.А. Указ. соч. – С.482
[xviii] Катунин Ю.А. Указ. соч.
[xix] Кострюков А.А. Указ. соч. – С.258
[xx] http://www.vehi.net/politika/pismo.html
[xxi] Катунин Ю.А. Указ. соч.
[xxii] 58-10. Надзорные производства Прокуратуры СССР по делам об антисоветской агитации и пропаганде. Март 1953—1991. Аннотированный каталог. Под ред. В.А. Козлова и С. В. Мироненко; сост. О.В. Эдельман, М.: Международный Фонд «Демократия», 1999.— С.743
[xxiii] Павел Адейльгейм, иерей. Своими глазами. Повесть. – М.: Крестовоздвиженское малое православное братство, 2010. – С.201
