Очередная годовщина объявления и разгара красного террора – хороший повод еще раз вернуться в те страшные времена и проследить события, обусловившие генезис советской власти. Это тем более важно, что в наше время вновь громко зазвучали голоса в оправдание преступлений большевиков. Извлечен из нафталина старый тезис, сколь старый, столь и лживый, что «красный террор был ответом на белый террор». Объективное рассмотрение фактов не оставляет от этого тезиса камня на камне.
При этом становится очевидным, что красный террор начался задолго до пресловутого декрета от 5.09.1918, когда никаких белых в среднеевропейских губерниях России и в помине не было. Точно также покушения Каплан и Канегиссера, послужившие предлогом для развязывания Свердловым и Дзержинским сотоварищи всероссийской бойни, никакого касательства к белым не имели, поскольку совершались революционерами, красными. Наконец, сам термин «белый террор» является лживым.
Совершенно очевидно, что террора как системы истребления и запугивания у белых не существовало. Была бессистемная борьба маломощных контрразведок с красным подпольем, борьба весьма ограниченная и робкая. А террор – это всегда система. У большевиков эта система складывалась, планомерно и целенаправленно, из идеологии, законодательных актов (декретов), небывалой в истории машины террора и небывалой же его практики в виде массовых убийств заложников, создания концлагерей, тотального контроля, слежки.
Система росла и ширилась поэтапно. Поначалу аппарат красного террора носил пестрый характер, политическими репрессиями ведали военно-революционные комитеты и штабы и действующие при них отряды красной гвардии. Так продолжалось до 7(20) декабря 1917 года, когда в Петрограде была образована Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
Главным идеологом ВЧК был лидер партии большевиков В.И. Ленин. Возглавил же ВЧК бывший каторжанин Феликс Дзержинский. Поляк по национальности, воспитанной в духе ненависти к России и с детства мечтавший «о шапке-невидимке, чтобы уничтожить всех москалей», партийный конспиратор, проведший в тюрьмах, ссылках и на каторге в общей сложности 11 лет, он являл собою законченный тип мизантропа, одержимого жаждой мести и разрушения.
«Каторжанин Дзержинский до революции не видел солнца и не знал жизни», – напишет о нем писатель русского зарубежья Роман Гуль. И на излёте 1917 года этот «огненный поляк с сектантски вывихнутой душой» вдруг оказался у кормила почти неограниченной власти, ибо вверенная ему ВЧК обладала необычайно широкими правами – негласного надзора, обысков, конфискаций имущества, арестов, следствия, внесудебного рассмотрения дел и жестокой расправы в виде лишения свободы и смертной казни.
ВЧК плодилась и размножалась. В первые месяцы 1918 года страну накрыла густая сеть чрезвычайных комиссий на местах – губернских, уездных, волостных, сельских, прифронтовых, железнодорожных, водных и т.п. Чтобы расчистить для органов ВЧК поле деятельности, большевики уничтожили судебную систему России, основы которой сформировались еще в ходе реформ Императора Александра  II. Декретом Совнаркома о суде от 22 ноября 1917 г. были упразднены Правительствующий сенат (высшая надзорная и апелляционная инстанция), судебные палаты, окружные суды, мировые судьи «приостанавливали» свою работу. Тем же декретом определялось, что местные суды должны руководствоваться в своих решениях дореволюционными законами лишь постольку, поскольку «таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию».
Деятельности ВЧК был присущ правовой нигилизм, обрекавший граждан России на полную беззащитность. Вместо законов действовало «революционное правосознание», на деле означавшее произвол высших и местных инстанций. В дальнейшем, по мере строительства новой, классово-репрессивной судебной системы, этот произвол заменялся узаконенными террором и дискриминацией в отношении целых сословий и социальных групп, а также любых инакомыслящих.
Вот краткая хронология эскалации террора. Смертную казнь отменили 26 ноября 1917 года на II Съезде Советов. Однако уже 17 декабря 1917 году Лев Троцкий сообщил о скором начале террора «в сильных формах». В феврале 1918 года в связи с наступлением немцев вышел декрет СНК о расстрелах на месте, в том числе контрреволюционных агитаторов. Тогда же ВЧК пригрозила расстрелом всем, кто едет на Дон к генералу Корнилову и обещание выполняла. В письме Ленина Зиновьеву от 26 июня 1918 г. содержалось требование «поощрять энергию и массовидность террора». На V Съезде Советов (4-10 июля 1918 г.) к массовому террору призвал Я.М. Свердлов. В ночь с 16 на 17 июля в Екатеринбурге были злодейски убиты бывший Император всероссийский Н.А. Романов, его жена и дети, причём, имеются свидетельства, что приказ об убийстве отдавал Ленин, а организовал злодеяние Свердлов.
Убийство Царской семьи следует рассматривать как начало очередной, более активной фазы красного террора. К ней большевики активно готовились, расширяя сеть внесудебных карательных органов. К осени 1918 года в подконтрольной Совнаркому части России действовало 40 губернских и 365 уездных чрезвычайных комиссий.
Понять механизм красного террора легче на примере деятельности местных органов ВЧК. Главным проводником красного террора в Нижегородском крае стала НГЧК – Нижегородская губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. В разгар ленинских репрессий она имела почти неограниченные полномочия. «Чрезвычайка», как прозвали главный карательный орган большевиков в народе, была, по сути, и прокуратурой, и органом дознания и следствия, и судом, и палачом. ГубЧК подменила собой существовавшую при монархическом строе и в основном сохранившуюся при Временном правительстве судебную систему, основанную на Законе.
Появление губчека предваряла деятельность ВРК – военно-революционного комитета, предпринявшего 10 ноября 1917 года военно-политический переворот в Нижнем Новгороде. В декабре того же года на смену ВРК пришёл военно-революционный штаб (ВРШ), состоявший из двух основных отделов: военного и политического. Военный отдел, которому починялись красная гвардия и части нижегородского гарнизона, возглавил эмиссар из Москвы Борис Краевский, политический, ведавший борьбой с контрреволюцией, был поручен секретарю Канавинского комитета РСДРП(б) Якову Воробьёву.
Еще в ноябре 1917 года ВРК с участием Я.З. Воробьева, К.Г. Хахарева и группы красногвардейцев-латышей взял под контроль отделение Государственного банка, арестовав его управляющего Николая Павловича Полянского. Самой крупной акцией политотдела ВРШ стал сбор в начале 1918 года нижегородской доли единовременного 10-миллирдного чрезвычайного революционного налога. В дальнейшем конфискация имущества станет одним из главных занятий органов ВЧК. В 1918-1919 гг. в домах нижегородцев под флагом борьбы с контрреволюцией и спекуляцией и жителей уездных городов и селений проводились тысячи и тысячи обысков, сопровождавшихся реквизицией всего и вся: золота, денег, домашней утвари, товаров, продуктов. Можно предположить, что во многих случаях именно нажива, а не профилактика заговоров была истинным мотивом таких обысков, которых только в сентябре 1918 года насчитывалось 1462.
Перечни изъятого попадали в официальные отчеты, кое-что публиковалось в прессе. «Нижегородская коммуна» в номере от 10 декабря 1918 года сообщала, что за время с августа по ноябрь отделом хранилищ при НГЧК сдано в губсовнархоз на 11580 руб. золотых и серебряных изделий, конфискованных в городе и уездах. Не забывали чекисты и о себе. Существует предание, что мебелью из дома нижегородского судовладельца Николая Ивановича Ремизова был обставлен кабинет председателя губЧК Воробьёва.
Тем временем Москва, где 20 декабря 1917 года была создана ВЧК по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совнаркоме РСФСР, спешила с насаждением местных чрезвычаек. К этому подталкивали стратегия большевиков и напряженность, вызванная предстоящим разгоном Учредительного Собрания. В циркуляре ВЧК от 28 декабря всем Совдепам было предложено немедленно приступить к образованию чрезвычайных комиссий на местах. В Нижний Новгород 26 января 1918 года пришла телеграмма за подписью председателя ВЧК Дзержинского и секретаря Полукарова с требованием ввиду того, что «обнаглевшая контрреволюция готовит заговор против советской власти, немедленно создать отделы борьбы с контрреволюцией и немедленно же прислать своих представителей за получением инструкций и секретных данных в отдел борьбы с контрреволюцией всероссийской комиссии: Петроград, Гороховая, 2».
Заключение сепаратного мира с Германией множило ряды оппозиции. Брестский договор лишал Россию громадных пространств Русской Польши, Украины, Белоруссии, Прибалтики, Области войска Донского, Кавказа – всего 780 тыс. кв. километров с населением в 56 млн человек. Эти земли отошли к государствам германского блока (Четверного союза) или стали их протекторатами. На утраченном находилось 27 процентов всей пашни, 26 – железных дорог, 89 – добычи угля, 73 – выплавки стали, 40 – промышленных рабочих. Россия выплачивала репарации в сумме 6 млрд марок.
Частью этих репараций стал золотой запас России. По секретному дополнительному договору от 27.8.1918 большевики обязались, помимо поставок продовольствия и сырья, передать Германии свыше 254 тонн золота. К слову, половина золотого запаса империи хранилась в Нижнем Новгороде. По приказу Ленина из подвалов Нижегородской конторы Государственного банка было изъято 96 тонн благородного металла (5808 слитков). Их погрузили в два эшелона и 9 сентября 1918 года отправили в Москву. Через несколько дней через Оршу в Берлин поступил первый из пяти запланированных траншей в размере около 50 тонн золота.
Удержав власть ценой распродажи национальных интересов, коммунисты спешно укрепляли аппарат тотального контроля над страной. ВЧК мыслилась ими как всеобъемлющая и всесильная, орган беспощадного истребления. Формируя такой орган, Дзержинский торопил товарищей на местах. В радиотелеграмме ВЧК от 23 февраля 1918 г. вновь прозвучал категорический приказ Нижегородскому Совдепу: «Для постоянной беспощадной борьбы немедленно организовать в районах чрезвычайные комиссии».
Вопрос выносился на заседание губисполкома, но вначале был отклонён. Возможно, «заговор поручика Громова» и имел целью заставить оппонентов умолкнуть. Так или иначе, но 11 марта 1918 года после доклада Я.З. Воробьёва членам исполкома Совдепа о реорганизации ВРШ решение об учреждении Нижегородской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией было принято. Формально губЧК учреждалась при Совдепе, но в оперативном отношении подчинялась Всероссийской чрезвычайной комиссии, являясь промежуточным звеном её вертикали, губисполкому же была только подотчётна.
Поначалу Нижгубчека разместилась в кремле, в здании бывшего Офицерского собрания, которое с конца 1917 года занимал ВРШ. Согласно инструкции из Москвы, структуры местных комиссий включали канцелярию из 19 человек (коллегия и бухгалтерия), комендантский отдел – 12 сотрудников, следственную часть – 4 следователя и 4 помощника, секретную часть – до 14, в том числе 12 комиссаров и разведчиков, отдел по борьбе с контрреволюцией – 4, иногородний отдел с транспортным подотделом – 24, а всего – 79 штатных единиц, не считая боевой силы.
Воробьёв развил бурную деятельность по сколачиванию чрезвычайки. Со временем в ней возникли самостоятельные отделы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией, преступлениями по должности, иногородний (ведавший уездными ЧК), комендантский, хозяйственный. Заботясь о своем удобстве, 21 апреля комиссия переехала в особняк на улице Малой Покровской, отнятый у купца и гласного Городской думы Филитера Павловича Кузнецова. Около полусотни боевиков-латышей, в основном из состава красной гвардии, образовали первый боевой летучий отряд, численность которого вскоре вырастет более чем в десять раз.
Поначалу в коллегию НГЧК привлекались старые партийцы с опытом подпольной и террористической деятельности. В марте-августе 1918 года в составе коллегии постоянно или временно состояли Я.З. Воробьёв (председатель), К.Ю. Буссе, С.В. Валенчевский, П.В. Гордеев, А.С. Вашнев, Л.Д. Розенблюм, М.И. Фролов, К.Г. Хахарев. Но очень скоро её состав и кадры –  заведующих отделами, комиссаров по обыскам, следователей, комендантов – заполнили латыши. Ведущую роль в ГубЧК в это время играли Кристап Буссе, Роберт Штромберг, Николай Карр, Антон Лелапш, Пётр Маркус, Василий Мовчан.
Весной и летом 1918 года, после издания декретов о хлебной монополии и запрете торговли, продовольственной диктатуре, комбедах, принудительном призыве в армию, недовольство населения росло как снежный ком, выливаясь в акции протеста. Крупные выступления против большевиков зафиксированы: в феврале – в селе Павлове, в апреле – в Воскресенском, в мае – в Богородском (Павловский уезд), в июне – в Городце, в июле – в волостях Васильсурского уезда. В августе в Арзамасском уезде произошли массовые протесты против насильственной мобилизации, потопленные в крови силами только что прибывшей в Арзамас ЧК Восточного фронта во главе с членом коллегии ВЧК Мартином Лацисом. В конце лета и начале осени  мощное движение против изъятий хлеба, бесчинств и насилий возникло в приграничных Варнавинском и Ветлужском уездах Костромской губернии, в сентябре и октябре  – на почве насильственной мобилизации – в Курмыше и Дубовской волости Ардатовского уезда, в ноябре на почве хлебозаготовок – в Емангашах (Васильсурский уезд). В январе 1919 года произошла кровавая драма в деревне Семёновской – месте компактного проживания татар в Сергачском уезде.
Тем временем организация разветвленного карательного аппарата, в том числе и в Нижегородской губернии, проходило в опережающем темпе. В мае вслед за губернской возникли Канавинская и Сормовская ЧК, причём, создание последней ускорил досадный провал большевиков на выборах в Сормовский совдеп, проходивших 9 апреля. Канавинская во главе с 23-летним электромонтёром завода «Фельзер» Робертом Штромбергом выросла из формирований латышской красной гвардии, служившей ударной силой октябрьского переворота. В дальнейшем она станет незаменимым кадровым резервом для губЧК.
Летучий отряд губЧК перерос в 1-й отдельный пехотный батальон Корпуса войск ВЧК. На 15 октября в его составе числилось 530 человек. Историк спецслужб О.Б. Мозохин на конец 1918 года сообщает о численности аппарата НГЧК в 188 человек и батальона при ней в 728 штыков. ЧК разместилась в реквизированном купеческом особняке на ул. Малой Покровский, её вооруженная сила – в здании бывшего Мариинского женского института на ул. Жуковской (ныне один из корпусов технического университета на ул. Минина).
Отряды из состава батальона играли роль пожарной команды по усмирению крестьянских и рабочих протестов, волной прокатившихся по губернии летом и осенью 1918 года, направляясь, в частности, в Безводное, Городец, Васильсурск, Воскресенское. Кроме батальона ЧК возникли карательные отряды при уездных комиссиях, насчитывавшие в общей сложности 535 бойцов. В 1919 году войска ВЧК были преобразованы в войска внутренней охраны республики, а их нижегородская часть переименована в 16-й отдельный стрелковый батальон ВОХР.
Помимо территориальных в системе ВЧК действовали отраслевые чрезвычайные комиссии. В августе 1918 года при ВЧК и губернских ЧК возникли железнодорожные отделы и подчиненные им отделения на крупных станциях. В мае 1919 года «железнодорожников» вывели из подчинения губернских чека, образовав районные транспортные (РТЧК) и водно-транспортные комиссии со своими коллегиями, в состав которых включались председатели губЧК. Первым заведующим железнодорожным отделом НГЧК стал бывший товарный кассир станции Сейма и в дореволюционный период член партии меньшевиков Михаил Пронин. Зампредом ЧК Московско-Нижегородской железной дороги служил в 1918-1919 гг. будущий высший сановник ВКП(б) и министр обороны Николай Булганин. На крупных станциях открывались отдельные ЧК или чрезвычайные комиссариаты. Одной из таких станционных ЧК, Растяпинской, руководил Александр Зашибаев (1895-1938), впоследствии видный партийный функционер в Горьком и заместитель наркома водного транспорта, репрессированный при Ежове вместе с руководителем наркомата и также нижегородцем Н.И. Пахомовым. Из прочих транспортных чекистов назовем Виктора Яркина (1989-1937), возглавлявшего Нижегородскую РТЧК до сентября 1919 года, а также потомственного дворянина Владимира Кишкина (1883-1938), стоявшего во главе районной водно-транспортной ЧК до 1922 г. и поднявшегося затем до начальника 6-го (транспортного) отдела НКВД СССР.
С июня по решению всероссийской конференции губернских ЧК все летучие отряды объединялись в Корпус войск ВЧК. В его составе в каждой из губерний были созданы отдельные батальоны из трёх рот, усиленные конной и пулемётной командами и взводом артиллерии. К концу 1918 года войска ведомства Дзержинского насчитывали 11 000 бойцов, сведенных в 35 отдельных батальонов.
Формирование чрезкомов на периферии требовало времени и подходящих кадров, которые далеко не всегда имелись в наличии, особенно в уездах. Кадровый дефицит преодолевался направлением в глубинку эмиссаров и целых отрядов из губернского центра. В Арзамас для организации уездной чрезвычайки командировали члена коллегии НГЧК Михаила Фролова, в Васильсурск в разгар беспорядков в Быковской волости – Василия Овсянникова, затем Фёдора Фадеева.
Первым опытом такого строительства можно считать Богородскую районную ЧК, созданную 1 мая 1918 года. В центре кожевенной промышленности селе Богородском Павловского (ранее – Горбатовского) уезда проживало 11 тыс. рабочих, занятых на 280 кожевенных заводах и в массе кустарных предприятий. ЧК имела статус чрезвычайного комиссариата, насчитывала 21 сотрудника и распространяла свою деятельность на 6 волостей [26]. Именно в селе Богородском вскоре случилось одно из самых масштабных восстаний. В отличие от большинства других оно носило преимущественно пролетарский и совсем не антисоветский характер, ибо сопровождалось переизбранием местного Совдепа. В селе из-за запрета торговли ощущался острый дефицит продовольствия, и 24 мая протестовать против голода и произвола тех, кто считался его виновником, вышли тысячи рабочих. Огромная людская масса двинулась к зданию уездного комитета РКП(б).
По некоторым данным, кровопролитие спровоцировала стрельба, отрытая из окна председателем укома партии А. Юргенсом. В последовавших затем столкновениях погибли как протестующие (Шапошников, Шаров), так и трое коммунистов. Прибывший из Нижнего Новгорода карательный отряд арестовал свыше 50 человек. Десять из них в ночь, предшествующую похоронам погибших коммунистов, были расстреляны. Большинство других отправилось в губернскую тюрьму и лишь в декабре предстало перед судом губревтрибунала, вынесшего в том числе и расстрельные приговоры, исполнение которых продолжалось даже в 1920-е годы.  
Бессудный расстрел в Богородском стал образцом для будущих расправ с участниками протестов, происходивших, в основном, в уездных городах и селах и, как правило, становившихся реакцией людей на грабежи и насилия местных начальников и чекистов, выполнявших и перевыполнявших директивы центра. После покушения на Ленина лозунг массового террора зазвучал в большевистской печати рефреном, суть его без обиняков выразил «Еженедельник ВЧК»: «За голову и жизнь одного из наших вождей должны слететь сотни голов буржуазии и всех её приспешников».  
Павловская уездная ЧК возникла 13 мая 1918 года. Летом и осенью ею руководили по очереди Л.Н. Молчанов, К.В. Русинов, В.А. Зимин. Именно на их долю выпала неблаговидная роль организации красного террора. Леонид Молчанов заведовал и оперативным штабом, ведавшим обысками и арестами. Василий Зимин до прибытия в Павлово имел опыт командования Васильсурской ЧК, правда, недолгий. Комиссаром оперативного штаба был одно время местный уроженец Иван Комиссаров, который впоследствии сделает успешную карьеру по партийной и профсоюзной линии, но, как и многие партийцы его призыва, закончит свои дни на Лубянке. Под руководством этих лиц павловская чрезвычайка заняла лидирующее положение среди уездных ЧК по количеству расстрелов, начав их еще до выхода декрета о красном терроре с  казней гимназиста Саши Самойлова (7.08.1918) и священника местной Никольской церкви Николая Михайловича Знаменского (опубликовано в газете 1.09.1918).
Созданная 20 мая Арзамасская УЧК с момента переезда 18.08.1918 г. в уездный город ЧК Восточного фронта именовалась «прифронтовой». На её деятельность наложило отпечаток  присутствие в штабе фронта главы фронтовой ЧК Мартына Лациса. Благодаря неистовому темпераменту пламенного латыша летом и осенью 1918 года уезд был залит кровью крестьян и сельской интеллигенции. В пик террора уездную ЧК возглавил 22-летний Алексей Зиновьев. Он был сыном педагога, окончил Арзамасское реальное училище, около года обучался в Харьковском технологическом институте, но в революцию учёбу забросил и стал секретарем Харьковского ревкома. А возвратившись в Арзамас, с головой окунулся в здешнюю революционно-террористическую работу.
Наряду с уездной в Арзамасе действовала и головная «ЧК на Чехословацком фронте», также щедро выносившая расстрельные приговоры. К ноябрю в Казани был налажен её печатный орган «Красный террор», изобилующий не только циркулярами для дочерних губернских комиссий, автором которых был глава комиссии Мартин Лацис, но и пространными списками казненных контрреволюционеров. Именно в этом людоедском еженедельнике прозвучали циничные наставления, адресованные чекистской братии, с требованиями не икать в деле обвиняемых улик, а решать их участь, основываясь лишь на классовой принадлежности, образовании и профессии.
Колоритной личностью был и председатель Ардатовской УЧК Александр Цыбиков. Указанное в анкете рабочее происхождение не помешало ему поступить в Арзамасское реальное училище. Потом была военная служба, учёба на курсах землемеров и – в мировую войну – в Казанской школе прапорщиков. При Керенском Цыбикова произвели в поручики, но по возвращении на родной Ташин завод он первым делом сколотил здесь отряд красной гвардии. Весной был вызван в Ардатов для организации военного комиссариата и ЧК, в октябре жестоко подавил волнения призывников в Дубовке, приговорив к расстрелу и местного батюшку. В 1920-е гг. Цыбиков после короткого пребывания в Нижгубчека сменит по службе 10 военкоматов, пока в 1937-м не подвергнется исключению из партии за моральное разложение.
Летом 1918 года, в период борьбы за Казань, Васильсурск относился к сфере деятельности прифронтовой ЧК во главе с Карлом Грасисом, охватившей также Козьмодемьянский и Курмышский уезды. Толчком к созданию уездной комиссии послужили беспорядки, вспыхнувшие в ряде волостей на почве недовольства произволом местных коммунистов. После кровавого эксцесса в богатом селе Быковке (вотчине дворян Демидовых) в уезд был направлен уполномоченный губисполкома Василий Овсянников, сформировавший чрезвычайную следственную комиссию.
Она и послужила предтечей будущей УЧК, которую возглавил уроженец Княгининского уезда Василий Зимин. В сентябре Васильсурская ЧК отметилась в губернской печати расстрелами двух ананьевских крестьян Василия Иудина и Ивана Кирюшина и семьянского иерея и храмоздателя, будущего священномученика РПЦ Иоанна Флерова, но заступивший в октябре на пост председателя ЧК Фёдор Фадеев пошёл гораздо дальше и сделал расстрелы нормой, утопив в крови бедное марийское селение Емангаши и лично принимая участие в казнях.
Характеристики ряда местных комиссий содержатся в докладах губЧК за сентябрь и октябрь 1918 г. Скромнее других представлена Макарьевская УЧК со штаб-квартирой в Лыскове. Согласно докладу, население этого торгового села зажиточное, составляет группу сельской буржуазии, с которой и вела борьбу чрезвычайка. В июля её возглавил фронтовик Н.Ф. Журавлёв, перешедший после конфликта с уисполкомом на службу в губЧК, в октябре его сменил уездный военком М.В. Сулимов, сделавший впоследствии успешную карьеру и подвергшийся репрессии в 1938 г. вместе со всем руководством наркомата водного транспорта. Лукояновская ЧК под руководством бывшего анархо-коммуниста Михаила Сенцова в сентябре доложила о двух расстрелах, в октябре – о 72 обысках, давших богатую добычу: золотой и серебряной монеты на 180 рублей, 349 предметов столового серебра, ренсковый погреб с винами, припрятанное платье и одежда и 10 пудов мяса.
На постах председателей УЧК подолгу не задерживались, но самая большая текучесть кадров была в Воскресенской ЧК, где за неполный год сменилось шесть руководителей: И.А. Дмитриев, И.Е. Ручин, П.Ф. Ситалёв (с 16.09.1918), Я.А. Штромберг, П.В. Смирнов, И.И. Шитов. Княгининнскую ЧК в этот период возглавляли Иван Лапин, Павел Опарин и Петр Клоков, Семеновскую – А.Г. Шубяков, В.И. Кочубеев, И.О. Манов и С.М. Булаткин, Сергачскую – П.И. Кочетов и Н.И. Михельсон.
Во второй половине 1918 г. в Нижегородской губернии имелось 12 уездных ЧК и 8 чрезвычайных комиссариатов (Канавино, Сормово, Балахна, Безводное, Городец, Выкса, Кулебаки, Растяпино).
Советская пропаганда потратила немало сил для создания привлекательных образов ВЧК и чекистов. Почин в этом принадлежал партийным вождям. «ВЧК – лучшее, что дала партия», – без ложной скромности говорил Дзержинский. Еще дальше шёл Григорий Зиновьев, назвавший ЧК «красой и гордостью коммунистической партии». Ленин, Бухарин настаивали на том, чтобы каждый член партии был одновременно и агентом ЧК.
В дальнейшем в создании мифа о непогрешимости ВЧК и её руководителя Ф. Дзержинского, участвовало множество поэтов, прозаиков и журналистов, включая М. Горького, В. Маяковского, М. Светлова, Э. Багрицкого, И. Бабеля, М. Кольцова, Б. Волина.
Мифы о ЧК имели мало общего с исторической правдой. В стремлении понять природу людей «вооруженного отряда партии» и обращаясь при этом к истокам, мы увидим, что среди большевиков было множество теоретиков и практиков террора. Ленинские «отряды революционной армии», обращаясь в 1905 году к которым партийный вождь требовал убивать из-за угла полицейских, изготавливать и бросать в людей бомбы, обливать кислотой и кипятком полицейских и солдат, мало чем отличались от летучих боевых отрядов эсеров. Свердлов, Красин, Сталин, Литвинов прямо или косвенно участвовали либо в террористической «партизанской» войне, либо в добывании денег для партии посредством экспроприаций, а попросту – грабежей и разбоев.
Для беспощадного красного террора Ленин предлагал искать подходящие кадры, «людей потвёрже», то есть без моральных устоев и склонных к садизму. И такие люди находились во множестве. В органах ВЧК оказалось большое количество авантюристов, аморальных личностей, откровенных психопатов, а то и уголовников. Легендарный петроградский налётчик Лёнька Пантелеев (Пантёлкин), участвовавший в штурме Зимнего дворца и разгроме Юденича, а затем принятый на службу в Псковскую ЧК, не был, конечно, исключением.
Безграничная в условиях беззакония власть, возможность легкой наживы в сочетании с безнаказанностью были лакомой приманкой для людей известного сорта, а санкции сверху на пытки и убийства, подобные вышеприведённым инструкциям и телеграммам вождей РКП(б), и вовсе раскрепощали их внутреннюю суть. Хорошей иллюстрацией к этому могут служить стиль и содержание доклада председателя Васильсурской ЧК Фёдора Фадеева, руководившего расправой над крестьянами села Емангаши и лично расстрелявшего 7 человек.
Примечательно большое количество совсем молодых сотрудников органов, часто занимавших ответственные посты. Председателю Арзамасской ЧК Алексею Зиновьеву едва минуло 22 года, заведующему оперштабом губернской ЧК Альфреду Лелапшу, равно как и главе Лукояновской ЧК Михаилу Сенцову – 23, завотделом по борьбе с контрреволюцией Льву Розенблюму – 21, уполномоченному ВЧК по подавлению Курмышского восстания М.С. Ямницкому – 19, секретарю комиссии в декабре 1918 года Михаилу Бандину – 20, сменившему его Якову Гинзбаргу – 15.
Также пристроившемуся в губЧК Артуру Звирбулю не было и 20, как и его соплеменнику, уполномоченному НГЧК в Балахне Карлу Бойтману или исключенному из Нижегородской духовной семинарии и служившему политкомиссаром в отдельном пехотном батальоне Корпуса войск ВЧК Сергею Барминскому. Начальник общей канцелярии НГЧК Сергей Абакумов в 24 года возглавлял концлагерь в Холмогорах, имевший мрачную репутацию всероссийского погоста.
Подобно многим другим чрезвычайкам, служба в которых сулила не только высокое жалованье и щедрые пайки, но и возможность обогащения и удовлетворения низких инстинктов при почти полной безнаказанности, НГЧК привлекала и немало людей авантюрного склада. Таким представляется сын присяжного поверенного Фёдор Богородский. Окончив Нижегородскую гимназию, он поступил в Императорской Московский университет по юридическому  факультету, но скоро началась война с Германией и последовал призыв несостоявшегося юриста в Балтийский флот, откуда Богородский – видимо, из любви к острым ощущениям, ибо в его патриотизме приходится сомневаться – перешёл в авиацию, став пилотом 35-го корпусного авиаотряда. Получив ранение и инвалидность, он уехал в Москву и завербовался в ВЧК, но в начале 1918 г. из первопрестольной перебрался на родину, где подвизался сначала в отделе по особо важным делам ревтрибунала, а затем в следственном отделе губЧК. Позднее служил в Оренбургской ЧК, потом снова в ВЧК, писал стихи в стиле революционного футуризма и в конце концов посвятил себя живописи, получив в 1946 г. за достижения в соцреализме Сталинскую премию.
Служили в Нижегородской ЧК и женщины. Кроме уже упоминавшейся Розы Гриншпун-Воробьёвой, заведовавшей хранилищем комиссии, туда устроились латышки Паулина Блюм и Елизавета Маркус. Последняя была женой видного чекиста П.И. Маркуса, в разное время занимавшего в губЧК должности завотделом разведки, секретаря секретно-оперативного отдела и помощника заведующего особым отделом. В 1919 году Маркуса из-за личного конфликта с начальником отдела Штромбергом перевели в транспортную ЧК Волжского бассейна, а затем назначили в особый отдел Терской области. Трудоустроена была и жена командира летучего отряда и члена коллегии Мария Буссе, в 1918-1922 годы состоявшая в губЧК делопроизводителем и секретарем секретно-оперативной части.
Криминальным и террористическим прошлым могли гордиться и многие нижегородские чекисты. Председатель губЧК Яков Воробьёв с юных лет возглавлял боевые группы Бунда и анархистов-коммунистов. Член коллегии Павел Гордеев, как и возглавившие уездные ЧК Семён Клоков и Иван Носов, был боевиком дружины РСДРП(б). Руководитель НГЧК в 1919-1920 гг. Виктор Яркин, председатель Лукояновской ЧК Михаил Сенцов, начальник Нижегородской водно-транспортной ЧК Владимир Кишкин также состояли в группах анархистов-коммунистов, в борьбе с царским строем практиковавших «безмотивный террор». Участником террористических групп был П.А. Львов, избежавший в 1905 г. уголовного преследования благодаря диагнозу психического заболевания. В ноябре 1918 г. его подвергли аресту за принадлежность к партии анархистов, но это не помешало пламенному революционеру в 1919-1920 гг. заведовать в НГЧК информационным отделом и секретной частью.
Таких примеров множество. Сормович Иван Чугурин, ставший в 1919 году членом коллегии и секретарем ВЧК, в годы первой революционной смуты заключался в нижегородский острог по обвинению в убийстве агента охранного отделения, а затем стал экспроприатором и имел в общей сложности шесть тюремных сроков. Абрам Левин – председатель Симбирской ЧК и начальник одного из карательных отрядов, заливших осенью 1918 года кровью Курмышский уезд, – с 1904 года состоял членом Бунда, боровшегося с правительством посредством террора. К слову, одним из лидеров нижегородской организации анархистов-коммунистов был родственник Я.М. Свердлова и будущий властитель НКВД СССР Генрих Ягода.
В деятельности революционеров разных оттенков грань между политическим и уголовным была условной. Награбленное с целью пополнения партийных касс сплошь и рядом присваивалось, зачастую экспроприаторы прикрывали фиговыми листками идейности  и партийности заурядную наживу. В чём-то типичной можно считать карьеру бывшего столяра завода «Фельзер» Мартына Краузе. В 1913 году его осудили по уголовной статье на 2 года крепости. А в 1917-м он был принят пулемётчиком в боевой отряд нижегородского ВРШ. Позднее Краузе служил боевиком летучего отряда, комиссаром по обыскам, помощником коменданта и дежурным комендантом НГЧК. Заметим, что в обязанности комендантов входило, кроме прочего, исполнение расстрельных приговоров.
Хотя простые уголовники и считались у революционеров «социально близкими», на практике такое родство доставляло массу хлопот. В органы ВЧК криминальных натур привлекала и жажда наживы, и возможность безнаказанно удовлетворять, прикрываясь революционной фразой, свои низменные инстинкты. Много шума в прямом и переносном смысле наделала история с комиссаром Павловской ЧК и комендантом Павлова Михаилом Лялиным-Куракиным, в сентябре 1918 года похитившим из кассы крупную сумму и пытавшимся скрыться со своей любовницей шансонеткой Антониной Блинчевой. История закончилась перестрелкой во дворе особняка Худякова на Малой Покровской улице, в непосредственной близости от губчека, в ходе которой чекист погиб, а его подруга вскоре была выслежена и расстреляна как соучастница хищения.
Грабёж населения, официальный и неофициальный, получил широкий размах, и ЧК принимали в нём прямое участие. Отдельные случаи самовольных обысков и экспроприаций приобретали огласку, иногда это происходило при разборе конфликтов внутри чрезкомов. Подобные факты фигурируют, например, в материалах по проверке уполномоченного Казанской ЧК в Курмышском и Васильсурском уездах Карла Грасиса или главы Павловской ЧК Константина Русинова.
Последний в ходе разгоревшегося внутри ЧК конфликта был обвинён в моральном разложении и смещён с поста. Кроме систематического пьянства и «грязных похождений» ему инкриминировалось присвоение ценностей, изъятых у граждан при обысках, и дебоши и самоуправство в публичных местах. В том, что Павловская ЧК, руководимая Русиновым, была в числе передовых в губернии по количеству расстрелов заложников, разбиравшая дело комиссия ничего предосудительного не нашла.  
Немало чекистов становилось субъектами партийных следствий и даже суда Революционного трибунала. Среди них был и член коллегии НГЧК Лев Розенблюм, уличённый в торговле оружием. Дежурный комиссар губЧК, а затем председатель Балахнинской ЧК Карл Бауман был осуждён за пьяный дебош со стрельбой, а против коменданта НГЧК Василия Матушонка возбуждалось дело по обвинению в смертельном ранении при обыске нижегородца Фридлянда. В редких случаях к замеченным в уголовщине чекистам применяли крайнюю меру, бывшую  рутинной в отношении непартийных граждан, которых почти ежедневно сажали и расстреливали за незначительные в общем-то проступки вроде антисоветских высказываний или торговли самогоном.
В отчёт губЧК за октябрь 1918 года вошёл случай с начальником летучего отряда Княгининской чрезвычайки, которого вместе с помощником и одним из боевиков расстреляли за самовольные грабежи и насилия. По сообщениям советской прессы, Павел Опарин, Григорий Родионов и Василий Корнев занимались истязанием жителей Кочуновской и Уваровской волостей, практикуя самовольное их «обложение и присвоение этого обложения» и применяя к недовольным насилие и угрозы арестом и расстрелом. Очевидно, что кара обрушилась на уездных чекистов за самочинные грабежи и насилия, а вот то же самое, но с санкции начальства, у органов ВЧК было обычной практикой.
Княгининский эксцесс, поданный властями как исключительный, на самом деле был типичным. Газеты того времени кишат сообщениями о разного рода злоупотреблениях и хищениях в советско-бюрократической среде. Подобные явления вскрыла, к примеру, комиссия по расследованию причин Уренского восстания, охватившего все заречные волости Варнавинского и часть Ветлужского уездов с населением до 100 тыс. человек. При повальных обысках, говорилось в докладе комиссии, хлеб отбирался даже у незажиточных, которым не оставлялась норма, назначенная по декрету. Кроме реквизиции продуктов, совершались кражи вещей, не подлежащих реквизиции. Был совершён ряд насилий и глумлений над личностью. Только за последнюю четверть 1918 года, указывает И.С. Ратьковский, советской периодической печатью зафиксировано около 50 случаев применения смертной казни органами ЧК за расстрелы без повода, истязания, присвоение реквизированных ценностей, подлоги. Но большинство подобных случаев просто растворялось в общем потоке бесчинств и преступлений.
За рамками официальных отчётов осталось, по-видимому, и дело председателя Курмышской чрезвычайной следственной комиссии В.И. Гарина. Вслед за учинённой в уезде после неудавшегося белогвардейского демарша кровавой бойней, когда карательными отрядами и Курмышской УЧК было расстреляно, по советским данным, до 1000 крестьян, этот чекист, ставший в начале 1919 года командиром Курмышской роты Симбирского отдельного батальона корпуса войск ВЧК, был захвачен с возами, нагруженными конфискованным имуществом, и без лишнего шума расстрелян [38].
Однако в большинстве случаев виновные не только избегали реальной кары, но и получали затем хорошие должности. Упомянутый выше член коллегии НГЧК Лев Розенблюм, отданный под суд революционного трибунала, в реальности отделался только судом партийным, отправившим его из ЧК в редакцию газеты «Волжская коммуна». Чуть позже подобное случилось с главой Сергачской чрезвычайки Н.И. Михельсоном и председателем укома РКП(б) М.И. Санаевым, руководившими массовым бессудным расстрелом в январе 1919 года 50 жителей деревни Семёновка и лично в том расстреле участвовавшими. После энергичных протестов населения и решительных требований, исходивших из Татарской секции губкома РКП(б), дело передали в Ревтрибунал, но вскоре оно было замято. Все время следствия обвиняемые оставались на свободе, ходили чуть ли не в героях и вскоре продолжили службу в официальных органах: Санаев – в газете «Нижегородская коммуна» и губкоме партии, Михельсон – председателем местной ЧК водного транспорта.  
Говоря о ВЧК в целом, нельзя обойти стороной зверства, практикуемые её персоналом, мужским и женским. Множество подобных фактов зафиксировано в материалах Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоявшей при Главкоме ВСЮР генерале Деникине, в книге Н.П. Мельгунова «Красный террор в России» и других свидетельствах современников.
Писатель русского зарубежья Роман Гуль так описывал кадры вооруженного отряда партии:
«Дзержинский взломал общественную преисподнюю, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов… Из взломанного социального подпола в эту сеть хлынула армия чудовищ садизма, кунсткамера, годная для криминалиста и психопатолога. С их помощью Дзержинский превратил Россию в подвал чеки и, развивая идеологию террора в журналах своего ведомства «Еженедельник ВЧК», «Красный Меч», «Красный Террор», Дзержинский руками этой жуткой сволочи стал защищать коммунистическую революцию».
Думаю, и преступления, совершенные нижегородскими чекистами вроде Зиновьева, Михельсона или Фадеева, ни в чем не уступали деяниям самых одиозных представителей «комиссии террора». Жестокость и презрение к человеческой жизни были логичным следствием идей, критериев и инструкций, укоренившихся на большевистском Олимпе. Благодаря им в карательные органы охотно принимали «людей потвёрже», предельно снижая для них моральную планку.
Среди таких людей, особенно в первые годы советской власти, было много интернационалистов из числа инородцев. Без анализа национального состава карательных органов трудно понять многие явления гражданской войны. Заранее оговоримся, что этот аспект учитывается не потому, что нации делятся на плохие и хорошие, а исключительно по той причине, что в любых войнах, не исключая и гражданские, иноземцы в гораздо большей степени, чем местные жители, проявляют равнодушие и безжалостность к чужой земле, её судьбе и боли, населяющему её народу. Известны случаи, когда красноармейцы отказывались исполнять смертные приговоры, и на смену им срочно вызывались каратели из числа интернационалистов.
Высокий процент лиц нерусского происхождения в структурах советской власти, вообще, и органах ВЧК, в частности, отмечался многими исследователями. Большая советская энциклопедия сообщает об участии в гражданской войне в России на стороне большевиков до 300 тысяч зарубежных интернационалистов. Особенно высокой была доля «инородцев», как именовали нацменьшинства в царской России, в карательных органах. Исследователи (Л. Кричевский, О. Капчинский) установили, что в первые годы существования ВЧК до 70 процентов руководящего состава её центрального аппарата составляли выходцы из некоренных народов. На местах дело обстояло по-разному, в зависимости от национального состава коренного и некоренного (мигранты) населения, но процент руководителей губернских ЧК некоренных национальностей, и прежде всего, латышей и евреев, в тот период довольно высок.
На кадровый состав Нижегородской ЧК решительным образом повлиял массовый приток в годы мировой войны беженцев из западных областей. Основную массу беженцев составили евреи, поляки и латыши. К 1916 году население губернии насчитывало 2, 6 млн русских, 90 тысяч татар, 15 тысяч евреев, 7 тысяч поляков и 6 тысяч латышей [46]. Несмотря на проявленное властями и коренным населением гостеприимство, именно беженцы образовали значительный сегмент как социальной базы большевистского переворота, так и карательного аппарата нового режима. В 1918 году на ключевых постах мы видим множество евреев, латышей, поляков: во главе губкома РКП(б), губисполкома, военного комиссариата, чрезвычайной комиссии, в руководстве губревтрибунала.
Первым председателем губЧК стал уроженец уездного города Василькова Киевской губернии Яков Воробьёв. Настоящее его имя Аврам Яков Зусев Воробьёв. Часто в литературе к ней добавляется вторая фамилия – Кац, которая, по словам одного из биографов чекиста, была фамилией его матери. В возрасте 17 лет он вступил в анархистский кружок и участвовал в экспроприациях. В 1904-1905 гг. был начальником боевого отряда «Бунда» в Белой Церкви. После ареста и восьмимесячной отсидки в тюрьме взялся за старое, создав и возглавив террористическую группу анархистов-коммунистов. В 1907 году вновь арест, тюрьма и ссылка в Холмогоры. Там, по словам Воробьёва, он стал большевиком. В 1915 году был призван в запасной полк, стоявший в Саратове, но защите Родины предпочел дезертирство и подрывную деятельность в тылу.
Бывшего бундовца и анархо-коммуниста арестовали 27 декабря 1916 года в Нижнем Новгороде в «Канавинском обществе разумных развлечений», под вывеской которого шла подрывная деятельность. При обыске нашли фальшивые паспорт на имя Герша Мордковича Каца и каучуковую печать Нижегородского уездного по воинской повинности присутствия.
В Центральном архиве Нижегородской области имеется документ – справка из дела Киевского ГЖУ, видимо, представленная по запросу начальника Нижегородского ГЖУ И.П. Мазурина и датированная 11 января 1917 года. В ней сообщалось, что Воробьев Авраам-Яков Зусев, мещанин г. Василькова Киевской губернии, был обыскан и арестован в местечке Белой Церкви по подозрению в политической неблагонадежности. По обыску у него обнаружены: брошюра противоправительственного содержания и письма, свидетельствующие о принадлежности его к кружку социал-демократической партии. К формальному дознанию привлечен не был, а переписка по этому делу прекращена прокурором Киевского окружного суда. По сообщению пристава 1-го стана Васильковского уезда от 19 июля 1905 г. за № 309 Авраам-Яков Воробьев принадлежал к существовавшей в местечке Белая Церковь преступной организации «Бунд» и участвовал в беспорядках, происходивших 13 июля 1905 г. в том местечке среди кондитерских рабочих, арестован и привлечен к дознанию не был. По отдельному требованию начальника Одесского отделения Жандармского полицейского управления  железных дорог от 21 июля 1907 г. за № 383 Воробьев в порядке охраны был обыскан. Из донесения Васильковского уездного исправника от 5 августа 1907 г. видно, что постановлением того же исправника Воробьев был заключен под стражу в Васильковскую тюрьму ввиду принадлежности его к преступному  обществу и участия в совершении вооруженного нападения на артельщика Тростянского сахарного завода в железнодорожном поезде близ станции Боярки. По рассмотрении Особым совещанием согласно статьи 34 Положения о государственной охране Аврум-Янкель Зусев Воробьев, как изобличенный в принадлежности к революционной организации, постановлением г. Министра внутренних дел выслан в Архангельскую губернию под гласный надзор полиции на 2 года. Кроме того, Янкель Зусев Воробьев, по негласным сведениям, упоминается в числе других лиц, готовившихся в г. Василькове к разбойному нападению на богатого еврея Местечкина. В 1912 г. Воробьев привлекался при Киевском ГЖУ к переписке в порядке охраны в качестве заподозренного [48].
Из тюрьмы в марте 1917 года Воробьёва-Каца вызволила революционная толпа, и вскоре он проявил недюжинную энергию по сколачиванию из латышей эвакуированных заводов вооружённых отрядов, которые и сыграли решающую роль в захвате большевиками власти в Нижнем Новгороде в октябре 1917-го. Став после переворота сначала главой политотдела ВРШ, а затем и председателем губЧК, Воробьёв зарекомендовал себя фанатичным исполнителем директив и указаний о красном терроре.
Подпись Я.З. Воробьёва стоит на многочисленных ордерах на арест офицеров, полицейских, священнослужителей, промышленников, коммерсантов. Сказывалась ли его национальная принадлежность на принятии убийственных, в буквальном смысле, решений, утверждать не рискнём, но отметим, что в списках заложников, а тем более расстрелянных, почти не встречаются лица еврейской национальности, хотя их в деловой элите Нижнего Новгорода предреволюционной поры было очень много. Служили в НГЧК и близкие родственники Воробьёва. Его жена Роза Гриншпун заведовала отделом хранилищ, куда стекались изъятые при бесчисленных обысках ценности. Младший брат Ефим с 1919 года состоял комиссаром по обыскам в губЧК, а с 1921 г. – помощником коменданта в лагере принудительных работ.
С ноября 1917 года в составе тогда ещё нижегородского ВРШ подвизался сын приказчика Лев Давидович Розенблюм. После недолгой службы в коллегии Нижгубвоенкомата он перешёл в ГубЧК, заняв там место завотделом по борьбе с контрреволюцией и возглавив, в частности, карательную экспедицию в Городец, где в июне произошло антисоветское выступление. В этом органе Розенблюм пробыл недолго, угодив в июле под суд Ревтрибунала за продажу револьвера, но по просьбе Л.М. Кагановича был взят на поруки и позже продолжил службу в качестве помощника начальника военного контроля Тамбовской губернии, начальника следственной части особого отдела 10-й армии, в особом отделе Западного фронта и уполномоченным ВЧК.
В составе НГЧК, опубликованном в газете «Рабоче-крестьянский листок» 3 октября 1918 года, кроме Я.З. Воробьёва мы видим заведующего информационным отделом по фамилии Сафро. В 1919 году секретарем комиссии назначат Я.И. Гинзбарга, следователями будут служить Соломон Хурин и Александр Гузик. В сентябре того же года в командировку на Южный фронт вместе с Я.З. Воробьевым отправятся несколько сотрудников комиссии, включая Арановича. В конце 1920 года председателем губЧК назначат шурина Л.М. Кагановича – Григория Марковича Приворотского, ранее служившего в той же должности в Вятке.
Есть сведения, что в марте 1921 года на этот пост назначался видный сотрудник ВЧК Григорий Мороз, правда, к исполнению обязанностей так и не приступивший. Не ясна национальная принадлежность еще одного председателя НГЧК – Наталия Исааковича Бурцева, стоявшего у руля комиссии после ухода А.С. Запольского (февраль-март 1924 г.). Из периферийных деятелей партии и ЧК назовём помощника начальника чрезвычайной охраны в Горбатовском уезде Илая Берковича Неймана (Нюмана), погибшего в марте 1918 года во время массовых беспорядков.
Тем не менее, о количественном засилье евреев в органах НГЧК и губревтрибунала говорить не приходится. То же можно говорить и о большинстве великорусских губерний, в связи с чем академик Игорь Шафаревич справедливо заметил: «Мысль, что «революцию делали один евреи» – бессмыслица, выдуманная вероятно, лишь затем, чтобы её было проще опровергнуть. Зато их невысокий процент в органах диктатуры пролетариата с лихвой компенсировался господствующим положением. А.И. Солженицын и ряд других мыслителей указывали не на количественное преобладание этого нацменьшинства в революционном потоке, а на влияние на его русло и направление.
Отмечая доминирующее положение евреев на верхних ступенях большевистской иерархии, И.Р. Шафаревич писал: «После переворота несколько дней главой государства был Каменев (Л.Б. Розенфельд. – Авт.), потом до своей смерти – Свердлов. Во главе армии стоял Троцкий, во главе Петрограда – Зиновьев, Москвы – Каменев. Коминтерн возглавлял Зиновьев, Профинтерн – Лозовский (Соломон Дридзо), во главе комсомола стоял Оскар Рывкин и т.д.». Вместе с тем учёный обращал внимание на «особенно большую концентрацию еврейских имен в самые болезненные моменты, среди руководителей и исполнителей акций, которые особенно резко перекраивали жизнь, способствовали разрыву исторических традиций, разрушению исторических корней».
То же наблюдалось и в Нижнем Новгороде. В период укрепления диктатуры большевиков важную роль в Нижегородском Совдепе играли Герман Биткер и Яков Берман, Нижегородскую советскую управу возглавлял Соломон Левит, комитет комсомола в 1919-1922 гг. – Дина Вайсбарт и Наум Матусов, Нижполиграф – Давид Крымский, ведущую партийную газету «Нижегородская коммуна» – Борис Гусман. В критический для власти большевиков период эскалации и пика красного террора верхние ступеньки властной иерархии, особенно в силовых структурах, занимали представители именно этого меньшинства. Лазарь Каганович был председателем губкома РКП(б) и губисполкома, Яков Воробьёв – владыкой губЧК, Ефим Канторович – главой губфинотдела, Илья Коган и Борис Краевский – двуумвиратом в комиссариате по военным делам (при секретаре Э.А. Гондельмане и члене коллегии Л.Д. Розенблюме).  Из шести постоянных членов чрезвычайного органа – военно-революционного комитета, к которому перешла вся полнота власти – четверо были евреи (Воробьёв, Каганович, Коган, Шелехес). Арзамасским военревкомом с 1918-го по 1922 год руководил старший из Кагановичей, Михаил Моисеевич.
О поляках и литовцах в НГЧК и силовых органах, вообще, известно мало. В качестве примера назовём секретаря и члена коллегии губЧК Станислава Валенчевского, бывшего одним из немногих нижегородских чекистов-левых эсеров. Значительно больше выходцев из Привислинского края подвизалось в Ревтрибунале. Первым его председателем в марте 1918 года стал активный член Польской партии социалистов (ППС), активно практиковавший террор против представителей русской администрации Привислинского края, участник революции 1905 года в Варшаве и Лодзи Иосиф Любецкий. В апреле его сменил выпускник Нижегородского реального училища и прапорщик военного времени Александр Анохин (1894-1938), но в замах у того оказался Владислав Янович Доманьский, бывший до 1919 года председателем Нижегородского комитета ППС-левицы и одновременно – заведующим карательным отделом губюста. После перехода в РКП(б) Доманьский возглавил польское бюро в губкоме партии. За руководством обычно тянется шлейф из соплеменников, и в 1918 году среди членов трибунала мы видим ряд поляков, в частности, В.В. Гостинского и К.И. Ляуса.
Зато латыши в период разгула красного террора присутствуют в ЧК, ревтрибунале и губюсте во множестве. Начало такому доминированию положил массовый приток выходцев из Курляндии и Лифляндии в красную гвардию, которую летом 1917 года активно формировал в Канавине Яков Воробьёв. В канун и после Октября этот процесс получил характер цепной реакции. Первый летучий отряд нижегородского ВРШ, а затем и губЧК, составили 40 боевиков-латышей во главе с Кристапом Буссе. Канавинский чрезком создавали Роберт Штромберг, Ян Криппен и Николай Карр. Во главе Растяпинской ЧК встал латыш Василий Мовчан, Сергачской – Николай Михельсон. Почти сплошь латышским оказался состав боевых отрядов при комиссиях Канавина и Растяпина. Богородским комитетом чрезвычайной охраны руководили А.Ю. Юргенс и Я.Х. Бренцис, погибшие в ходе рабочих беспорядков 24 мая 1918 года.
В аппарате ГубЧК та же этническая группа составила прочное большинство. В протоколах обысков и допросов, проводившихся нижегородскими чекистами в массовом порядке летом 1918 года, мелькает множество фамилий латышей – заведующих отделами, комиссаров по обыскам, следователей, комендантов, начальников тюрем: Альтрок, Ансон, Баллод, Барр, Бредис, Бойтман, Бредис, супруги Буссе, Вилит, Звирбул, Иван, Клавс, Криппен, Лаздан, Лелапш, Линин, супруги Маркус, Матушонок, Мовчан, Петерсон, Плуц, Рейнарт, Рейнберг, Розит, братья Таурин, братья Шепте, Чаксте, и т.д.  Роберт Штромберг несмотря на молодость занимал в НГЧК ключевые посты, а с января по март 1919 года являлся её председателем, пока по неизвестной нам причине не был разжалован с переводом на третьестепенную должность заведующего местным агентством Центропечати.
В составе губревтрибунала, возглавляемого русским А.В. Анохиным при заместителе поляке В.Я. Доманьском, мы видим Августа Поднека (председатель следственной комиссии), Карла Вестермана и ряд других латышей. Альфред Поднек (брат Августа) служил завотделом юстиции губисполкома. Много латышей и в разного рода отрядах, выполнявших реквизиционно-карательные функции в уездах. В августе 1918 года Канавинский комитет РКП(б) докладывал в Губком о назначении в отряд коммунаров Б.И. Жубриса, К.Д. Лейте, И.И. Байкштиса, К.И. Купрейша и др.
Судьба латышских карателей в последующие годы незавидна. Те, кто остался в Совдепии, стали «жертвами» массовых операций НКВД в 1937-1938 годах. Кавычки у слова «жертвы» не случайны. Именно инородцы, и латыши в первую очередь, помогли партии большевиков захватить и удержать власть после 1917 года. То есть, несут прямую ответственность за установление тоталитарно-террористического режима в бывшей Российской империи. Лицемерными и лживыми выглядят на этом фоне обвинения нынешнего этнократического режима в Латвии не кого-нибудь, а русских, в последующих событиях, обернувшихся утратой Латвии независимости в 1940 г. Винить латышам нужно прежде всего самих себя.

Станислав Смирнов
для Русской Стратегии