Любимый город как голод.
Душа – ведь женщина.

Автор вынужден повторить эту известную всем мысль, чтобы читателю стал ясен замысел заглавия этого небольшого размышления. И если любимых городов у вас два, и поочерёдно, находясь в одном из них, охватывает вашу душу тоска по улицам, площадям и извилистым бухтам другого, тогда и «бьёшься на пороге как бы двойного бытия» и постоянно снаряжаешься в дорогу…
Если я вырос и прожил первые 18 лет в Севастополе, а последующие 60 – прожил в Санкт-Петербурге, и, несмотря на разницу в цифрах, заворожен и зачарован этими «умышленными» городами, то кто я? Севастополец? Петербуржец? Но не годы определяют любовь. Я, может, день там прожил, а, может, прожил век… И то, и другое звание для меня – награда и признание, громадная удача моей жизни и ответственность перед этими жемчужинами человеческого ума, таланта и божественного света.
Скорый поезд №7 отходил в мои студенческие годы от Московского вокзала в 18.45. Июньский северный день был тёплым. Несколько дней назад я досрочно сдал экзаменационную сессию, чтобы как можно раньше вернуться в Севастополь. До отхода поезда оставалось более пятнадцати минут. Большинство стоявших на перроне вокзала людей были флотскими. Военно-морские офицеры и курсанты военно-морских училищ. Два флота – Балтийский и Черноморский – постоянно обменивались кадрами. Курсанты уезжали на практику. Я впервые возвращался из города святого Петра в родной Севастополь. Между ними издавна, со времён Императора Александра Второго Освободителя, существовала железнодорожная связь, а с 1895 года эта связь стала беспересадочной. На моей памяти этот скорый поезд числился под №7, а из Севастополя под №8 он уходил под волнующие всякое русское сердце звуки «Прощания славянки». Сколько раз мы с бабушкой Прасковьей переживали это «Прощание» с уходящим от севастопольского вокзала на берегу Южной бухты поездом, наблюдая как долго состав змеится перед первым туннелем под Лазаревскими казармами, а потом по шпалам мы шли к себе на Лазаревскую улицу Петровой слободки. Мне ещё только шесть лет, послевоенный разрушенный Севастополь, только что восстановлен вокзал и взорванные туннели, и по Юго-Западной железной дороге в город приходит первый пассажирский поезд – из Ленинграда, который в 1955 году получает седьмой номер – из одного города-героя в другой город-герой. Мы тогда невероятно гордились, что мы, севастопольцы, как и ленинградцы, живём в городах-героях…
Бабушка моя Прасковья после войны оказалась в роли патриарха четырёх наших фамилий – Бучинских, Правдюков, Щербаченко и Ястремских, потому что мужчин на роль дедушек не оказалось, они погибали в течение первой половины двадцатого века, обильного на пролитие русской мужской крови, впрочем и женской тоже. Прасковья вела переписку, была центром родственных связей, ей надо было знать, что у Григория в Харькове родилась дочь и первой сообщить об этом Андрею в Воронеж, поздравить Марию в Ростове-на-Дону с днём рождения, а Олегу, учившемуся в морском училище, нелепо названным именем Дзержинского, отправить конвертик со сбором весенних крымских трав, чтобы Олег не страдал простудами в сыром кубрике-казарме военно-морского училища. В послевоенном поезде №7/8 был специальный почтовый вагон, куда мы с бабушкой регулярно относили открытки, конверты и небольшие посылки, и уходить с перрона было не принято пока паровоз, выслушав «Прощание славянки», не рванёт с места почтовый вагон и все пассажирские на север. Надо было убедиться, что наша корреспонденция уехала к адресатам.
В 1947 году случилась беда. Вместе с нами жила младшая сестра бабушки Ольга. Почему-то все её называли тётей Олей. Муж Ольги в ноябре 1920 года ушёл вместе с Русской Армией барона Врангеля за пределы нашего Отечества, и Ольга была убеждена, что он жив. Никаких вестей от поручика Зимина, мужа её, не было. Но вдруг в 1947 году пришло от него трогательное письмо, и тётя Ольга с ним не расставалась, прижимала его к груди и сердцу и зачитывала каждому встречному-поперечному. От счастья Ольга, видимо, повредилась немного в уме. Получение письма из-за железного занавеса, «из-за бугра» было связано с тем, что после окончания Второй мировой войны за рубежами Советского Союза осталось, кроме белой эмиграции, большое количество советских людей, не желавших и боявшихся возвращаться. Тогда наш нарком по иностранным делам Молотов выступил с увлекательной декларацией о любви нашего марксистско-ленинского отечества ко всем эмигрантам и в лучах этой любви предложил им, ничего не страшась, возвращаться домой. Тётя Оля возликовала. На её беду в той же газете был опубликован указ Верховного Совета о награждении генералов и адмиралов за освобождение Крыма, а крымских чиновников за успехи в восстановлении полуострова. Бабушкину сестру посетила идея-фикс. Ольга задумалась о награждении тех, кто присоединил Тавриду к России в 18 веке. Императрицу Екатерину, по мнению Ольги, следовало наградить орденом «Знак Почёта». Бабушка Прасковья, видавшая севастопольские кровавые виды гражданской войны, пришла в ужас. Но Ольга была непоколебима. «А ты читала обращение Молотова? Мы всех их теперь любим! А ты разве не знаешь, что памятник Екатерине Второй по-прежнему стоит в Ленинграде?» - кричала она. Прасковья не смогла уберечь Ольгу, и её письмо в Верховный Совет с предложением наградить императрицу Екатерину орденом «Знак Почёта» было брошено в почтовый ящик и отправилось на север.
Ждать ответа пришлось недолго. Примерно через неделю к нам во двор по улице Лазаревской, дом №2, пришёл аккуратный человек в костюме и галстуке и спросил: здесь ли живёт Ольга Емельяновна Зимина? И когда искомая вышла, задал ей вопрос: писала ли она в Верховный Совет? И получив утвердительный ответ, попросил её пройти с ним на почту и расписаться за пришедшее ей заказное письмо. На больших радостях Ольга ушла с ним, и больше мы её никогда не видели… Но и через много лет мне очень жаль, что Екатерина Вторая не была награждена орденом «Знак Почёта». Императрица этого вполне заслуживала, не только за присоединение Крыма, но и за своё путешествие Санкт-Петербург - Севастополь. Для меня же этот маршрут многие десятилетия был самым любимым. При этом всегда одинаково радостным – ехал ли я из Петербурга в Севастополь или из Севастополя в Петербург. Оба города одинаково манили к себе и, живя в одном из них, я начинал тосковать о другом, а душа моя, жилица двух миров, испытывала счастье при переезде. Так и живу, осчатливленный любимыми умышленными городами уже 79-й год…
Умышленным назвал Санкт-Петербург Достоевский. Задуманный Петром, а последующая династия Романовых продолжала думать о нём, украшать и возвеличивать трудом русских умельцев и архитекторов, не всегда русских по происхождению, но постепенно проникавшихся державным духом русской имперской столицы. Особенно необходимо вспомнить Императора Николая Первого Незабвенного с его отменным инженерным умом, осуществившим сплошную застройку многих центральных районов Петербурга, после чего закончилась свирепая власть в городе колючих северных ветров, а у гоголевских героев перестали красть среди белого дня шинели. Вспомнив Государя Николая Первого, добавлю, что его влияние сказалось и на плановой застройке Севастополя, а целый ряд зданий и храмов южного российского форпоста были построены по прямым указаниям и под наблюдением императора. Например, уникальный храм в греческом стиле апостолов Петра и Павла или Лазаревские флотские казармы…
Преимущество «умышленных», задуманных и осуществлённых городов очевидно над хаотически возникавшими из объединения городков малых и селений, как образовались, скажем, Париж и Лондон, - в последнем этот способ появления великого города остался в названиях его районов: Вестминстер, Челси. Ковенгарден, Сити, Уимблдон, Чизвик и другие… Сравните только наличие чётко выраженного центра в Санкт-Петербурге и Севастополе. Ничего подобного вы не найдёте в самых прославленных городах мира. А непосредственно Дворцовая площадь не имеет себе равных, и умышленность кварталов от Невы до Фонтанки, как и центральное кольцо, задуманное и осуществлённое в Севастополе…
Державный дух объединяет два моих любимых города. Героические севастопольские адмиралы учились морскому делу в Петербурге. Можно без преувеличения сказать, что весь сегодняшний военно-морской офицерский корпус России состоит из выпускников петербургских и севастопольских флотских училищ и университетов.
Надеюсь, читатели поймут, каково мне было, когда один из моих любимых городов оказался волею нелепой трагической судьбы территорией чужого выдуманного государства, а поезд №7/8 перестал уходить из Санкт-Петербурга в Севастополь. О возвращении в Отечество наше Севастополя, Крыма, а после появления Крымского моста и скорого поезда №7/8 лучше всего высказались две пожилых дамы в царской Ливадии: «Мы теперь хотя бы умрём на своей Родине». Этим двум русским бабушкам было неважно – лучше или хуже в материальном смысле будет их жизнь. Для них возвращение в Россию русского Севастополя и Крыма было превыше курсов валют, заработной платы и пенсий.
Жилица двух миров? Но может быть и одного, ведь Санкт-Петербург и Севастополь существуют в едином мире нашей русской истории, нашего русского языка, нашего российского прошлого, настоящего и будущего.

СЕВАСТОПЕТЕРБУРЖЕЦ

Виктор Правдюк

Русская Стратегия