Полиглот, владевший 32-мя языками, блестящий офицер, отличившийся в битвах с турками, поэт, художник, кандидат математических наук в 17 лет, врач, изобретатель, образцовый помещик и отец, один из глубочайших религиозных мыслителей 19-го века… Кажется, совершенно невозможным, чтобы всё это могло относиться к одному единственному человеку. И тем не менее это так. «Художник не творит собственною своею силою: духовная сила народа творит в художнике», - говорил он, и в нём духовная сила народа воплотилась во всей своей необъятной полноте. Имя русского гению, по сей день и на десятую долю не оценённому Россией, Алексей Степанович Хомяков.
Его прадед, бедный дворянин из древнего рода, получил в наследство от дяди значительное имение. Любопытно, что нового барина по воле бездетного помещика выбрали себе сами крестьяне, и указанному ими человеку он завещал всё своё состояние. Новый помещик всецело оправдал ожидания, преумножив имение, заботясь о своих людях и помогая соседям. Когда Екатерина Великая предлагала тульским дворянам открыть банк, те отказывались, говоря, что у них есть Хомяков. Мудрый хозяин соглашался брать разорённые имения во временное пользование и, приведя их в порядок, возвращал владельцам.
К сожалению, сын и внук не унаследовали его добродетели. Первый проводил всё время в охотах и развлечениях, второй – за карточным столом московского Английского клуба. Там он и спустил всё состояние и проиграл бы самое имение, если бы в дело не вмешалась его жена, Марья Алексеевна Киреевская. Умная и властная женщина потребовала, чтобы имение было переписано на неё, и с той поры сама вела все дела, растя при этом двух сыновей – Фёдора и Алексея. Последний вспоминал о матери: «Она была хороший и благородный образчик века, который еще не вполне оценен во всей его оригинальности, века Екатерининского. Все (лучшие, разумеется) представители этого времени как-то похожи на суворовских солдат. Что-то в них свидетельствовало о силе неистасканной, неподавленной и самоуверенной. Была какая-та привычка к широким горизонтам мысли, редкая в людях времени позднейшего. Матушка имела широкость нравственную и силу убеждений духовных, которые, конечно, не совсем принадлежали тому веку; но она имела отличительные черты его, веру в Россию и любовь к ней. Для неё общее дело было всегда и частным её делом. Она болела, и сердилась, и радовалась за Россию гораздо более, чем за себя и своих близких».
Марья Алексеевна воспитывала сыновей в глубокой преданности Православной вере и России. Когда отроки входили в возраст, мать взяла с них слово, что они будут блюсти себя до брака в целомудрии, пригрозив в противном случае лишить их последнего благословения. Сыновья завет матери исполнили.
Можно ли удивляться, что столица, в которую в 1815 году мальчики приехали для учения, показалась им сущим вертепом и обителью разврата? Юные Хомяковы боялись, что их будут принуждать изменить вере, и готовились идти за неё на муки. Братья к тому же мечтали не о наслаждениях, а о ратных подвигах. Когда они услыхали о битве при Ватерлоо, Федор спросил младшего Алёшу: «С кем же мы теперь будем драться?» - «Стану бунтовать славян», - ответил будущий философ.
В 17 лет, уже проживая в Москве, Алексей почти воплотил свою мечту в жизнь. В то время освободительная борьба развернулась в Греции. На помощь эллинам рвались князь Вяземский и Пушкин, но Царь их не пустил. Братья же Хомяковы возгорались, слушая рассказы своего бывшего гувернера грека Арбé. Младший решил бежать на войну. Достав себе с помощью Арбé фальшивый паспорт, купив засапожный нож и собрав рублей пятьдесят денег, он поздно вечером, в ваточной шинели, ушел из дому. Но бдительный дядька Артемий разгадал замысел своего питомца, и юношу поймали за Серпуховской заставой.
Замечательно, что такая воинственность не помешала Алексею в это же самое время прилежно обучаться наукам и получить кандидатскую степень по математике в Московском Университете. Случай этот беспрецедентен в истории, ибо более молодых кандидатов в ней не встречалось.
Казалось бы, с такой гениальной головой следовало заниматься только науками, а не рисковать ею под турецкими ятаганами. Но Хомяков полагал иначе. Он поступил сперва в кирасирский полк, а затем, после трёхлетнего перерыва, проведённого в путешествиях по Европе, в Белорусский гусарский полк, в рядах которого и вступил в русско-турецкую кампанию 1828-29 гг. Молодому офицеру выпало счастье служить адъютантом при блестящем полководце, грозе персов и кавказских разбойников, генерале князе Мадатове. Для Мадатова это была последняя кампания, его силы до срока подточил тяжёлый конфликт с князем Паскевичем, добившегося удаления «соперника» с Кавказа и возведшего на него много несправедливых и ложных обвинений.
Алексей же Степанович, как и все подчинённые Мадатова, боготворил своего начальника и в дальнейшем принимал деятельное участие в составлении биографии князя, изданной служившими под его начальством офицерами. В битвах с турками Хомяков проявил большую доблесть, не раз отличился и был награждён несколькими орденами. «Я писал к вам также на первой станции за Дунаем, но отдал письмо на почте под Силистрией. Туда отправился я с главной квартирой, потом отделился от неё, присоединился к дивизии и к князю, который меня принял очень хорошо, был свидетелем славного дела 30-го мая, где визиря так жестоко разбил наш главнокомандующий, и потом действующим лицем в деле 31-го, где дивизия наделала чудеса, поколотила турок жестоко, гнала их до Шумлы, взяла редуты (вещь неслыханная для кавалерии) и знамен и пушек пропасть. Я был в атаке, но хотя раза два замахнулся, но не решился рубить бегущих, чему теперь очень рад. После того подъехал к редуту, чтобы осмотреть его поближе. Тут подо мною была ранена моя белая лошадь, о которой очень жалею. Пуля пролетела насквозь через обе ноги; однако же есть надежда, что она выздоровеет. Прежде того она уже получила рану в переднюю лопатку саблею, но эта рана совсем пустая. За то я был представлен к Владимиру, но по разным обстоятельствам, не зависящим от князя Мадатова, получил только с. Анну с бантом; впрочем, и этим очень можно быть довольным. Ловко я сюда приехал, как раз к делам, из которых одно жестоко наказало гордость турок, а другое утешило нашу дивизию за все горе и труды прошлогодние», - сообщал молодой офицер матери из-под стен Шумлы.
В 1829 году война завершилась для победоносной русской армии Андрианопольским миром, и Алексей Степанович вернулся к мирным занятиям.
Их, впрочем, не забывал он во всё это время: сочинял стихи и исторические драмы, обучался живописи в художественной академии Парижа, постигал премудрость архитектуры в Италии и изучал, изучал всё, что мог изучить. В это время окончательно складывается его мировоззрение как национального мыслителя, итогом чего стали две знаковые работы. Первая, трактат «Семирамида», являет собой попытку систематического изложения смысла мировой истории, подобную «Философии истории» Гегеля.
Вторая, «О старом и новом», определила ключевые темы дальнейших дискуссий славянофилов и западников: «Что лучше, старая или новая Россия? Много ли поступило чуждых стихий в её теперешнюю организацию?.. Много ли она утратила своих коренных начал и таковы ли были эти начала, чтобы нам о них сожалеть и стараться их воскресить?» «Нам стыдно бы было не перегнать Запада, - писал Алексей Степанович. - Англичане, французы, немцы не имеют ничего хорошего за собою. Чем дальше они оглядываются, тем хуже и безнравственнее представляется им общество. Наша древность представляет нам пример и начала всего доброго в жизни частной, в судопроизводстве, в отношении людей между собою; но все это было подавлено, уничтожено отсутствием государственного начала, раздорами внутренними, игом внешних врагов. Западным людям приходится все прежнее отстранять, как дурное, и все хорошее в себе создавать; нам довольно воскресить, уяснить старое, привести его в сознание и жизнь. Надежда наша велика на будущее».
С этой работы, прочтённой на вечере у Киреевских, берёт начало славянофильское движение. «Некоторые журналы называют нас насмешливо славянофилами, именем составленным на иностранный лад, но которое в русском переводе значило бы Славянолюбцев, - скажет позже отец-основатель. - Я с своей стороны готов принять это название и признаюсь охотно: люблю славян. Я не скажу, что я их люблю потому, что в ранней молодости, за границами России, принятый равнодушно, как всякий путешественник, в землях не-славянских, я был в славянских землях принят, как любимый родственник, посещающий свою семью; или потому, что во время военное, проезжая по местам, куда еще не доходило Русское войско, я был приветствуем болгарами, не только как вестник лучшего будущего, но как друг и брат; или потому, что, живучи в их деревнях, я нашел семейный быт своей родной земли; или потому, что в их числе находится наиболее племен православных, следовательно связанных с нами единством высшего духовного начала; или даже потому, что в их простых нравах, особенно в областях православных, таятся добродетели и деятельность жизни, которые внушили любовь и благоговение просвещенным иностранцам, каковы Бланки и Буэ. Я этого не скажу, хотя тут было бы довольно разумных причин; но скажу одно: я их люблю потому, что нет русского человека, который бы их не любил; нет такого, который не сознавал бы своего братства с славянином и особенно с православным славянином. Об этом, кому угодно, можно учинить справку хоть у русских солдат, бывших в Турецком походе, или хоть в Московском гостином дворе, где француз, немец и итальянец принимаются как иностранцы, а серб, далматинец и болгарин, как свои братья. Поэтому насмешку над нашей любовию к славянам принимаю я также охотно, как и насмешку над тем, что мы русские. Такие насмешки свидетельствуют только об одном: о скудости мысли и тесноте взгляда людей, утративших свою умственную и духовную жизнь и всякое естественное или разумное сочувствие в щеголеватой мертвенности салонов или в односторонней книжности современного Запада».
Алексей Степанович метко замечал, что «наша [России] сила внушает зависть; собственное признание в нашем духовном и умственном бессилии лишает нас уважения: вот объяснение всех отзывов Запада о нас». «Странно, - с иронией писал он, - что Россия одна имеет как будто бы привилегию пробуждать худшие чувства Европейского сердца».
Тем не менее, убеждённого антизападника Хомякова нельзя упрекнуть и в идеализации сыновне любимой им России. «Не говорите: «То былое…» и «Гордись! – льстецы тебе сказали» - это не гимны, но воззвания библейского пророка к своему народу – о покаянии и обращении к Богу. Особенно ярко в этом отношение стихотворение «России»:
Тебя призвал на брань святую,
Тебя Господь наш полюбил,
Тебе дал силу роковую,
Да сокрушишь ты волю злую
Слепых, безумных, буйных сил.
Вставай, страна моя родная,
За братьев! Бог тебя зовёт
Чрез волны гневного Дуная,
Туда, где, землю огибая,
Шумят струи Эгейских вод.
Но помни: быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело.
Своих рабов он судит строго,
А на тебя, увы! как много
Грехов ужасных налегло!
В судах черна неправдой чёрной
И игом рабства клеймена;
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мёртвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
О, недостойная избранья,
Ты избрана́! Скорей омой
Себя водою покаянья,
Да гром двойного наказанья
Не грянет над твоей главой!
С душой коленопреклоненной,
С главой, лежащею в пыли,
Молись молитвою смиренной
И раны совести растленной
Елеем плача исцели!
И встань потом, верна призванью,
И бросься в пыл кровавых сеч!
Борись за братьев крепкой бранью,
Держи стяг Божий крепкой дланью,
Рази мечом — то Божий меч!
Императора Николая Первого нередко представляют гонителем славянофилов. Однако, Хомяков, немало бичевавший пороки современной ему России, оценивал Государя совсем иначе: «Смерть доказала нравственную правоту человека, который столько казался виноватым, - писал он своему другу. - Впрочем, я его всегда считал правым, как вы сами знаете, и винил не лицо, а систему и нас всех».
С наступлением нового царствования cлавянофилы предприняли издание журнала «Русская Беседа». Предисловие к ней было написано Хомяковым и задавало направление всего движения, формулировало основы его мировоззрения: «Русский дух создал самую Русскую землю в бесконечном её объеме; ибо это дело не плоти, а духа Русский дух утвердил навсегда мирскую общину, лучшую форму общежительности в тесных пределах; Русский дух понял святость семьи и поставил ее, как чистейшую и незыблемую основу всего общественного здания; он выработал в народе все его нравственные силы, веру в святую истину, терпение несокрушимое и полное смирение. Таковы были его дела, плоды милости Божией, озарившей его полным светом Православия. Теперь, когда мысль окрепла в знании, когда самый ход истории, раскрывающий тайные начала общественных явлений, обличил во многом ложь Западного мира и когда наше сознание оценило (хотя, может быть, еще не вполне) силу и красоту наших исконных начал, нам предлежит снова пересмотреть все те положения, все те выводы, сделанные Западною наукою, которым мы верили так безусловно; нам предлежит подвергнуть все шаткое здание нашего просвещения безстрастной критике наших собственных духовных начал и тем самым дать ему несокрушимую прочность. В тоже время на нас лежит обязанность разумно усвоивать себе всякой новый плод мысли Западной, еще столько богатой и достойной изучения, дабы не оказаться отсталыми в то время, когда богатство наших данных возлагает на нас обязанность стремиться к первому месту в рядах просвещающагося человечества».
В просвещении видел Алексей Степанович задачу главную. «Надобно и непременно надобно вырабатывать все мысли, все стороны жизни, всю науку. Надобно переделать все наше просвещение, и только общий, постоянный и горячий труд могут это сделать», - писал он своему единомышленнику Юрию Самарину. Хомяков категорически отвергал ложное «просвещение» по западным лекалам: «Принимая все без разбора, добродушно признавая просвещением всякое явление западного мира, всякую новую систему и новый оттенок системы, всякую новую моду и оттенок моды, всякий плод досуга немецких философов и французских портных, всякое изменение в мысли или в быте, мы [Россия] еще не осмелились ни разу вежливо, хоть робко, хоть с полусомнением спросить у Запада: все ли то правда, что он говорит? все ли то прекрасно, что он делает?» По мнению основателя славянофильства, «всякое народное просвещение определяется народною личностью, т.е. живою сущностью народной мысли; более же всего определяется она тою верою, которая в нем является пределом его разумения». «Просвещение не есть только свод и собрание положительных знаний: оно глубже и шире такого тесного определения, - указывал он. - Истинное просвещение есть разумное просветление всего духовного состава в человеке или народе».
Отдельно следует упомянуть богословские труды Хомякова, религиозного мыслителя, на которого часто ссылались в дальнейшем и святые отцы нашей Церкви. Наиболее полно отражены его воззрения и православное учение в работах «Церковь одна» и «Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях». Оппонируя католицизму, Алексей Степанович писал: «Государство от мира сего заняло место христианской Церкви. Единый живой закон единения в Боге вытеснен был частными законами, носящими на себе отпечаток утилитаризма и юридических отношений. Рационализм развился в форме властительских определений; он изобрел чистилище, чтоб объяснить молитвы за усопших; установил между Богом и человеком баланс обязанностей и заслуг, начал прикидывать на весы грехи и молитвы, проступки и искупительные подвиги; завел переводы с одного человека на другого, узаконил обмены мнимых заслуг; словом, он перенес в святилище веры полный механизм банкирского дома. Единовременно Церковь-государство вводила государственный язык - язык латинский; потом она привлекла к своему суду дела мирские; затем взялась за оружие и стала снаряжать сперва нестройные полчища крестоносцев, впоследствии постоянные армии (рыцарские ордена), и, наконец, когда меч был вырван из ее рук, она выдвинула в строй вышколенную дружину иезуитов. Повторяю: дело теперь не в критике. Отыскивая источник протестантского рационализма, я нахожу его переряженным в форме римского рационализма и не могу не проследить его развития. О злоупотреблениях нет речи, я придерживаюсь начал. Вдохновенная Богом Церковь для западного христианина сделалась чем-то внешним, каким-то прорицательным авторитетом, авторитетом как бы вещественным: она обратила человека себе в раба и, вследствие этого, нажила себе в нем судью. (…)
Ложь, сходящая с пера православного, есть бессмысленный позор, положительно вредящий делу, защиту которого он на себя принимает; у протестанта ложь есть нелепость преступная и в то же время совершенно бесполезная; у римлянина ложь является как необходимость, до некоторой степени извинительная. Причина этого различия ясна: православию, как истине, ложь враждебна по существу, в протестантстве, как области искания истины, ложь неуместна, в романизме, как доктрине, отрекающейся от собственного своего исходного начала, она неизбежна».
Замечательно, что мыслитель, писавший эти мудрые и глубокие трактаты, в жизни был весёлым и общительным человеком, не чуждый простых земных радостей. Он любил охоту, с удовольствием играл в биллиард, сам сажал яблони, груши, вишни, кусты смородины. В его оранжереях вызревали даже бананы и ананасы.
Своё имение Алексей Степанович содержал в образцовом порядке. Будучи убеждённым противником крепостного права, он постоянно что-то придумывал, чтобы облегчить им жизнь. Например, совершенствовал сеялки и веялки. Это было, однако, не единственным изобретением Хомякова. В военное министерство он послал ружье собственной разработки, а на Лондонскую выставку - своего же изобретения паровую машину, получившую там патент. Как медик, Алексей Степанович разработал лекарство от холеры и вылечил им тысячи людей, своих и окрестных крестьян. Как архитектор, проектировал церкви в своих имениях. Как живописец, писал иконы и портреты любимой жены, а также стал одним из основателей Московского Училища Живописи, ваяния и зодчества.
Женой Хомякова стала Екатерина Михайловна Языкова, сестра знаменитого поэта. Брак этот был на редкость гармоничным и счастливым, но, увы, недолгим. Через 16 лет Екатерина Михайловна умерла от тифа, оставив мужу семерых детей. Всего за годы супружества в семье родилось девять ребятишек, но старшие сыновья в одну ночь угасли от скарлатины. Десятым ребёнком Хомякова была беременна, когда умерла…
К воспитанию детей Алексей Степанович относился с большой ответственностью. И мысли, высказанные им в работе «Об общественном воспитании в России», продиктованы во многом собственным родительским опытом. «Воспитание в обширном смысле есть, по моему мнению, то действие, посредством которого одно поколение приготовляет следующее за ним поколение к его очередной деятельности в истории народа, - писал Хомяков. - Воспитание в умственном и духовном смысле начинается так же рано, как и физическое. Самые первые зачатки его, передаваемые посредством слова, чувства, привычки и так далее, имеют уже бесконечное влияние на дальнейшее его развитие. Строй ума у ребенка, которого первые слова были Бог, тятя, мама, будет не таков, как у ребенка, которого первые слова были деньги, наряд или выгода. Душевный склад ребенка, который привык сопровождать своих родителей в церковь по праздникам и по воскресеньям, а иногда и в будни, будет значительно разниться от душевного склада ребенка, которого родители не знают других праздников, кроме театра, бала и картежных вечеров. Отец или мать, которые предаются восторгам радости при получении денег или житейских выгод, устраивают духовную жизнь своих детей иначе, чем те, которые при детях позволяют себе умиление и восторг только при бескорыстном сочувствии с добром и правдою человеческою. Родители, дом, общество уже заключают в себе большую часть воспитания, и школьное учение есть только меньшая часть того же воспитания».
Алексей Степанович прожил недолгую жизнь. Его не стало в 56 лет. Парадокс: человек, излечивший от холеры тысячи, не смог вылечить себя, когда заразился опасной болезнью от своих крестьян, которых бесстрашно лечил.
Похоронен Хомяков был вместе с женой, в некрополе Данилова монастыря. А дальше – эпилог почти всех исторических экскурсов – некрополь был разорён большевиками. Правда, праху Хомяковых «повезло» - его перенесли в Новодевичий монастырь. При вскрытии гроба Алексея Степановича тело его было найдено нетленным.
Е. Фёдорова
Русская Стратегия |
