О сражении, которое император Александр II назвал «Славным делом!» в современных учебниках истории - и для школ и для высших учебных заведений - не сказано ни слова. Хотя оно имело воистину историческое значение. 160 лет назад - 21 октября 1860 года небольшой отряд подполковника Колпаковского сумел остановить огромное кокандское войско, которое собиралась обрушиться на русские поселения в Семиречье и вернуть этот край под власть Коканда.
Герасим Колпаковский родился в 1819 году в Харьковской губернии в семье малороссийского помещика Алексея Колпаковского и дочери харьковского священника Прасковьи Иващенковой. Он учился в частном пансионе, еще в юношеском возрасте увлекся историей Суворова и буквально боготворил его.
Так что вопроса о выборе дальнейшего жизненного пути перед ним не стояло - Герасим желал стать военным и служить Отечеству на бранном поле. Причем желание это было настолько сильным, что юноша решил не тратить время на учебу в военной академии и в 16 лет поступил рядовым в Модлинский пехотный полк в Севастополе.
Молодой солдат дворянского происхождения в составе отряда генерала Николая Раевского участвовал в десантной операции против горцев на Черноморской береговой линии. Через год Колпаковский отличился в делах против горцев уже на Кавказе около укрепления Воздвиженского. Потом он участвовал в походах в Молдавию и Валахию. В Венгерской кампании Герасим Алексеевич доблестно сражался в Трансильвании и под Германшдатом, был произведён в штабс-капитаны. В Венгрии Герасим Колпаковский познакомился с Густавом Гасфордом и в январе 1852 года тот пригласил молодого офицера в Сибирь. Колпаковский стал его личным адъютантом.
Современники отмечали: «Из обзора службы Колпаковского видно, что это был человек бывалый и исполнительный офицер. Он обладал огромным здравым смыслом, обширной памятью, привычкой к труду, и, что очень важно, железным здоровьем: целые дни мог не сходить с лошади или не отрываться от письменного стола».
В 1855 году за отличие по службе Колпаковский производится в майоры и назначается исправлять должность Березовского военно-окружного начальника. Через три года его перевели с севера на юг - назначили на должность начальника Алатавского округа и киргизов Большой орды. Он переехал в основанную 7 лет назад крепость Верный (теперь это Алма-Ата), главный город Семиреченской области. И вскоре отправил в Омск первую уверенную депешу: «В Заилийском отряде обстоит все благополучно. Здоровье людей находится в удовлетворительном состоянии. Работы по укреплению Верного продолжаются, по возможности, с успехом».
* * *
Азиатский регион был очень неспокойным. Возведение укрепления Верный в 50-х годах XIX века ускорило присоединение Южного Казахстана и Семиречья к России. Некогда зависимые от Коканда правители кочевых племен начали присягать на верность российскому императору, ведь они давно уже торговали с российскими приграничными областями. Коканд, разумеется, пытался этому воспрепятствовать - при поддержке Англии. Потому Заилийский край регулярно тревожили набеги кокандцев. Для защиты границы Колпаковский стал строить укрепленные форты. Это неспокойным соседям не понравилось еще больше. А войск в Заилийском крае было немного - « 9 рот, 6 сотен, 4 запряженных орудия и 2 ракетных станка, готовых к действию в поле». То есть, за вычетом «разных вестовых, огородников, остающихся на ротных хуторах, больных и т.п.» около двух тысяч человек на всю огромную территорию.
Весной 1860 года правитель Кокандского ханства Худояр-хан двинул свои войска в пределы Семиречья. Эта агрессивная акция завершилась для кокандцев бесславно - выступивший навстречу врагу отряд подполковника Циммермана захватил две кокандские крепости, слывшие неприступными - Пишпек и Токмак. Кокандцев это впечатлило - настолько, что они решили покончить с русской проблемой раз и навсегда. «Коканцы задумали одним решительным ударом уничтожить наше владычество, и, собрав все свободные силы свои, притянуть к себе зачуйских киргизов и прочих каракиргизов, возмутив в то же время, в тылу нашем, все киргизские роды», - писал потом в статье в журнале "Военный сборник» за 1872 год П. Пичугин.
Но русское командование о планах степняков не знало: «С нашей стороны наоборот все успокаивалось. Пишпекская экспедиция была кончена и большая часть отряда вернулась в укрепление Верное. Части войск, на время экспедиции притянутые за реку Или из Копала, пошли домой обратно. Артиллерийский взвод сибирской пешей батарейной батареи сдал орудия в верненский склад, а прислуга повела лошадей на продажу в Копал, где стоял другой взвод батареи, потому что вышло распоряжение: весь дивизион, находившийся в киргизской степи, привести на мирное положение».
Только в первых числах октября среди местных киргизов пошли слухи о приближении к реке Чу коканских скопищ. Потом пленные токмакские сарты поведали, что «в город Аулиэта прибыл главнокомандующий действующих коканских войск (перванези) Канаат-Ша, с десятью или пятнадцатью тысячами человек. При войсках были сарбазы (регулярная пехота) и артиллерия. Цель наступления этих войск заключалась в том, чтобы возобновить, недавно разоренный нами, Пишпек и потребовать от нас выдачи пленных гарнизонов и захваченного в крепостях оружия. Говорили, что во все роды Большой Орды разосланы воззвания — идти на неверных, а бии каракиргизские, Джантай и Джангарач, готовы уже к отъезду в коканский лагерь».
Начальник округа отправил корпусному командиру донесение: «Хотя, как я выше имел честь упомянуть, эти известия и выдаются за достоверные, но тем не менее, по моему соображению, я не допускаю возможности, чтобы коканцы приступили, в теперешнее время года, к постройке нового Пишпека, к чему наступающие холода будут большой преградой при кладке стен. Всего вероятнее, что хан, в полном озлоблении, приказал идти войскам снова на Кастек и хоть сколько-нибудь отомстить нам за успех, и я полагаю, что движение их на Кастек может состояться только в таком случае, если они убедятся в нерасположении к нам кочевников Дикокаменной и Большой Орд, на которых, нет сомнения, теперь построена их уверенность».
Колпаковский попросил прислать подкрепление, но получил такой ответ: «Коканское сборище, по всей вероятности, одна только фантасмагория, и они пришли на р. Чу, вероятно, с намерением только показать киргизам, что никто не помешает им это исполнить и, как должно полагать, скоро разойдутся. Полагаю, что скопища коканцев не решатся вторгнуться в наши пределы».
Пришлось готовиться к обороне с имеющимися силами: «Пехота наша была вообще надежна; кавалерия же из сибирских казаков, не сохранивших даже и в предании лихости своих предков, представляла менее боевых качеств, и только сотня есаула Бутакова, стоявшая на Кескелене, была доведена своим сотенным командиром до замечательной степени боевых качеств. Сам Бутаков представлял образцовый тип закаленного и лихого кавалериста. Артиллерия была хороша, как и везде у нас. Заведывал ею штабс-капитан Обух (Смертельно ранен на отбитом штурме Ташкента 1864 г. в чине подполковника.), давно уже служивший в Верном, блондин лет тридцати, небольшого роста, сангвиник, любитель дела, не враг и веселью в часы досуга — тип совершенно сжившийся со степью. Ракетные станки были поручены поручику Вроченскому (Теперь артиллерии полковник, командует парковой бригадой.), молодому артиллерийскому офицеру, заслужившему под Севастополем орден св. Георгия 4-й степени. О верненском ополчении, созванном, на всякий случай, из водворенных казаков, говорить нечего: довольно сослаться на подлинные слова корпусного командира, приведенные выше».
Колпаковский был вынужден действовать в условиях полной неосведомленности о численности и намерениях противника. Он распорядился выдать жителям станиц оружие, чтобы они в случае нападения могли защититься. Поводов для беспокойства хватало: «Отдельные мелкие бродячие шайки киргизов показались на всех дорогах. На покос были схвачены два казака, мальчик и семнадцатилетняя красивая казачка Черепанова, служившая по разным домам горничной. Сметливая девушка назвалась сестрой окружного начальника, была отправлена, в виде дорогого подарка, в гарем коканского хана перешла от него к какому-то влиятельному сарту; сарт этот перевез ее в Кашгар, где она находится и теперь. Несколько казаков погибли по-одиночке, на своих полях, возле алматинских станиц Кескелена, Софийской, Надеждинской».
Но главное внимание, разумеется, уделялось пограничным укреплениям. Сильнее всего укреплялся Кастек - укрепление, лежащее в 80 верстах впереди Верного, справедливо могло считаться первой целью нападения. Но предводитель огромного войска (его численность по разным данным достигала от 20 до 40 тысяч) Канаад-Ша был человеком хитроумным и дальновидным.
«Не желая рисковать открытым нападением на Кастек, угрожая этому пункту, он думал притянуть сюда все свободные наши силы; распустив же в то же время слухи о движении части своих сил на реку Или, надеялся тем заставить нас разбросать и остальные войска. Отвлекши внимание наше к Кастеку и на реку Или, он рассчитывал, обойдя укрепление Кастек по ущелью, обрушиться с главными силами на центр поселений наших — укрепление Верное с Алматинскими станицами, где находились склады, магазины, запасы всякого рода. Взятием станиц наносился почти смертельный удар развитию края, его колонизации, а, главное, подобная блестящая удача влекла за собою неминуемое восстание всей Большой Орды от Верного до реки Каратола, а за восстанием этой орды подымалась вся степь до самого Семипалатинска», - писал Пичугин.
Потому первой целью кокандцев стал не укрепленный Кастек, а находившийся за 27 верст от него небольшой пикет Узун-Агач.
Два дня отряд поручика Соболева, в котором было около 350 человек и два легких орудия, отражал атаки десяти тысяч степняков.
«В ночь на 19-е октября, почта, следовавшая из Верного в Кастек поспешно вернулась на станционный пикет с известием, что дорога занята неприятелем. Утром наш отряд увидал, что высоты кругом чернеют киргизской и сартской конницей; в толпах последней мелькали белые и красные знамена. Высота, господствующая над пикетом, была также занята толпой человек во сто. С занятием горы сартами, защита пикета делалась невозможной: нас могли бить оттуда на выбор. Фельдфебель Штинев, с 54-мя солдатами и 4 казаками, бросился на гору; солдаты спотыкались, взбираясь по крутому подъему.
Коканцы, заметив с ближайших высот атаку, начали спускаться бегом, чтобы подать помощь; но фейерверкер Дудинский, быстр выкатив на дорогу орудия, начал обстреливать подступы к горе, изолировав ее таким образом. Наши охотники, после короткой рукопашной схватки, сбросили толпу коканцев вниз и утвердились на отнятой возвышенности, потеряв ранеными трех солдат и одного казака..Неприятель, спустившись с высот, лежащих по направлению к Кастеку, бросился на пикет; впереди гарцевали рассыпанные толпы наездников, без толку поддерживавшие перестрелку. Пушечные выстрелы отогнали их от пикета. В два часа пополудни дело затихло».
В пять часов неприятельская кавалерия стала спешно отходить от пикета в сторону кастекской дороги. Казачья сотня с одним орудием, бросилась туда же и расчистила дорогу, выручив отряд казаков, который вез к Соболеву приказание начальника округа идти с ротой в Кастек.
Путь им выпал нелегкий: «Киргизы то кружились, то наседали на казаков, поддерживая неумолкаемую перестрелку. Команда потеряла трех человек ранеными. Рассказывают, что начальник ее, хорунжий Ростовцев, несколько раз употреблял хитрость. С ним ехала двухколесная таратайка, но в пыли и из-за казаков киргизы не могли разглядеть, что это простая повозка. Когда киргизы слишком наседали, то Ростовцев, богатырским голосом, кричал по киргизски: «орудие пли» и киргизы отхлынивали, опасаясь картечи».
На рассвете 20-го октября кокандцев на высотах вокруг пикета стало еще больше. Часть конницы спустилась и вновь напала на пикет; ее отразили картечью. Потом казаки с орудием опять поскакали на выстрелы, и киргизы, расступившись, дали дорогу сотне есаула Усова, прибывшей из Кастека с поручением узнать — почему не приходит рота.
Кокандцы предприняли еще несколько атак, но так и не смогли овладеть верненской дорогой, защищаемой ничтожным отрядом поручика Соболева.
А подполковник Колпаковский, по-прежнему ожидавший в Кастеке нападения кокандцев в двенадцатом часу утра получил записку от Усова: «Герасим Алексеевич! выйдя с Кара-Кастека, я заметил на сопках вокруг узун-агачского пикета скопища киргизов, и слышна со вчерашнего утра пушечная пальба, которая и до сих пор продолжается; определить числительность скопищ по дальности расстояния я не могу, сам же я отправился на Узун-Агач и, прибыв туда, постараюсь доставить вам более подробные сведения».
Составилось краткое совещание. Окружной начальник решил взять часть отряда, подойти с нею к Узун-Агачу и, выручив оттуда роту Соболева, поспешно вернуться к Кастеку, на который все еще ждали нападения. В крепости оставили всего три роты - достаточных, чтобы при неблагоприятном развитии событий продержаться два дня до прибытия остальных сил.
Герасим Алексеевич уже успел хорошо изучить противника. «Зная, что в войне с азиатцами не столько необходима числительность войск, сколько смелость и неожиданность атакования их, я, решился до рассвета выступить к ночлегу коканцев со следующим числом войск: 3 роты пехоты, 4 сотни казаков, 2 батарейных пеших, 4 конно-легких орудия и 2 ракетных станка, всего 799 человек», — доносил он потом корпусному командиру.
Колонна тронулась в два часа пополудни. Шли налегке, без патронных ящиков, с одним комплектом зарядов. При колонне ехала только одна артельная телега при орудиях Обуха. Путь был неблизким, теплый день сменила морозная ночь. Но это обстоятельство оказалось благоприятным для отряда, которому нужно было благополучно миновать вражеский лагерь: «Есаул Бутаков с разъездом, опередив отряд, взъехал на пригорок и дал знать, что неприятель близко. Начальник отряда и штабс-капитан Обух, получив известие, поскакали в темноте к авангарду, свернули с дороги на возвышенность... и перед ними заблистали на огромном пространстве бивуачные огни, ярко горевшие в тихую, безветренную ночь. То был стан Алимбека. Отряд ускорил движение к пикету. В темноте раздались пронзительные крики: киргизы с гор встречали проклятиями и гиком наш отряд. Пустили на удачу несколько гранат, чтобы угомонить киргизов, и достигли цели, потому что те начали кричать издали».
На пикет отряд пришел к девяти часам ночи. Колпаковский, узнав подробности двухдневного боя, решился атаковать неприятеля на следующий день. Он был убежден, что там стоит половина армии Канаат-Ша, а другая до сих пор остается перед Кастеком.
Еще до рассвета отряд тронулся в путь по местности, представлявшей собой ряд почти параллельных высот. Перешел два рукава ручья Узун-Агач и направился к ущелью, черневшемуся между высотами ближайшей к пикету горной цепи. Впереди шла кавалерия с ракетными станками.
Сойдясь с неприятелями, Колпаковский приказал открыть огонь по скопищам кокандцев. «Коканцы, не выдержав огня, сели на лошадей и быстро удалились через невысокую гряду возвышений. Обух подъехал к начальнику отряда.
— «Поздравляю вас, Герасим Алексеевич, с окончанием дела» — весело проговорил он».
Давно уже рассвело, степное октябрьское солнце сияло во всей красе. Коканская конница отступала неспешно - кружилась перед отрядом, держась вне ружейного выстрела и провоцируя бесполезную трату патронов. Но это, оказывается, было только начало.
Переправившись через реку, отряд увидел перед собой главные силы неприятеля. «Ближайшая господствующая над равниною высота была занята пехотной колонной сарбазов, человек в тысячу. Люди были одеты в красные кафтаны, имея на голове черные мерлушачьи шапки. Прочие высоты были также покрыты массами кокандцев. На пройденные уже нами высоты левого берега начали высыпать толпы разного сброда, не смевшие показаться вначале, и понемногу спускались в долину речки, к правому берегу которой, в то же время, стали вылезать из-за гребней боковых высот отдельные кучки всадников. Отряд наш был окружен со всех сторон. Он остановился...
— «Герасим Алексеевич! позвольте вас поздравить с началом дела», - обратился поручик Вроченский к начальнику отряда».
Увидев роту, которая шла на соединение с основными силами, кокандцы решили для начала атаковать ее: «Пехота коканская раздалась и густая масса коканской кавалерии понеслась на цепь. Рота была охвачена мгновенно... Где успели построить кучки, где пришлось отбиваться в одиночку. Ротный командир был ранен саблей в щеку. Личный пример юнкера Шорохова, успевшего отбиться с двенадцатью солдатами, поддержал бодрость в других.Вроченский, увидав суматоху сзади, бросил своих ничтожных противников-киргизов и, не теряя ни минуты, помчался назад и врубился с казаками в толпы сартов; в то же время подоспел штабс-капитан Обух, отряженный начальником отряда с сотней казаков и одним конным орудием. Рота была выручена и коканцы беспорядочной толпой скрылись в лощину».
Далее офицеры и солдаты действовали четко и хладнокровно. И даже сумели обратить ситуацию, близкую к критической, себе на пользу. Главные силы кокандцев занимали господствующую высоту. Чтобы использовать артиллерию в полную мощь, нужно было ею овладеть. «Артиллерия, обстреляв высоту, расстроила колонну сарбазов. По приказанию начальника отряда, поручик Шанявский бросился, с ротой, на «ура!» штурмовать гору. После короткой рукопашной схватки, сарбазы были сброшены с горы и побежали вниз. Гора очутилась в наших руках».
Но это было только полдела - предстояло еще поднять на гору артиллерию. «Разлившиеся арыки разрыхлили почву и образовали болотце между берегом речки и подошвой горы. Орудия могли пробираться к горе только справа по одному, по узкой дороге. Второе батарейное орудие, переезжая грязный арык, в полутораста саженях от подошвы горы, грузно засело в канаве. Конные орудия забрали влево по болотцу; последнее конное орудие тоже завязло. Две сотни с подполковником Шайтановым прорысили мимо на гору. Подпоручик Курковский (Майор, исык-кульский уездный начальник.), командовавший батарейным взводом, молодой человек атлетического сложения и силы, сам помогал вытаскивать свое орудие и наконец успел взвезти его на гору; но конное так и осталось внизу. Его уже некогда было взвозить: коканцы начали решительную атаку против горы и против войск на равнине».
Склоны всех окрестных возвышенностей зачернели спускавшимися толпами, не смевшими прежде далеко высунуться из-за гребней. Пять орудий были придвинуты к правому склону горы. Сотня Бутакова, спустившись немного, прикрыла это новое построение и затем очистила фронт перед батареей. Стрелковая рота, за исключением полувзвода, оставленного внизу у конного орудия, рассыпалась по гребню, на флангах. Две сотни казаков Шайтанова двинулись навстречу приближавшейся кокандской кавалерии. Завязшее орудие вытащили из тины и повернули так, чтобы можно было стрелять по наступавшей неприятельской колонне. Казаки врубились в кокандскую конницу и отбросили ее назад. «По коканцам был открыт картечный огонь; нижнее орудие низало густые толпы неприятеля продольным огнем. Действие картечи, на таком близком расстоянии, и по таким густым толпам было ужасно: в массах коканцев картечь буквально вырывала целые улицы. Наступавшие не выдержали и бросились назад, провожаемые боковыми выстрелами батареи. Каждое орудие сделало в несколько минут, пока продолжалась атака коканцев, по четыре выстрела картечью».
Предводитель кокандцев несколько раз бросал отряды на штурм русских позиций, но успеха не добился - выстрелы с близкого расстояния буквально вырывали в рядах наступавших целые улицы, конница умело отбивала атаки. После девятичасового боя многотысячное кокандское войско обратилось в бегство.
Занятие горы и отражение общей атаки коканцев стоило отряду 15 человек убитыми и ранеными. Сам начальник отряда при этом получил контузию», - писал потом Пичугин. Но Герасим Колпаковский не вышел из боя. Более того, когда кокандцы обратились в бегство, он организовал преследование противника и повернул в сторону Касткека лишь окончательно убедившись, что незваных гостей уже не хватит на бесчинства на русской территории. Колпаковский рисковал - запас боеприпасов был полностью израсходован. Узнай об этом Канаат-Ша - русским пришлось бы худо. Но кокандский военачальник так торопился уйти за реку, что ни о каком реванше уже не думал.
Обратный путь победителей озаряло зарево степного пожара: «Усталый отряд вышел в час пополудни на кастекскую дорогу, к кургану Сауруна. Киргизы зажгли в это время склады сена у кургана и траву. Степной пожар распространился в соседстве нашего отряда... однако ветер погнал его в другую сторону. Самому отряду пожар был не страшен; но искры могли воспламенить рассохшиеся и растрескавшиеся зарядные ящики».
А мирные жители степного края, в числе которых были супруга Колпаковского Мелания Фоминична и его маленькие дочки, готовились к худшему: «Все это время в Верном царила тревожная обстановка. Охрана укрепления была возложена на больных и старых казаков. Нападения орд какандцев можно было ожидать с минуты на минуту. Беспокойство, похожее на панику, подогревали слухи о заговоре среди жителей Татарской слободы, тем более, что была подожжена степь вокруг станиц. Поговаривали, что жены русских офицеров уже разделены между кокандскими военачальниками».
Офицер Д .Г. Колокольцев потом писал: «...По получении известия от Колпаковского с поля сражения, в крепости была, как рассказывают, такая радость, что передать нет возможности: все как будто воскресли после такой паники!..».
После Узун-Агачского о боя в Заилийском крае наконец воцарилось спокойствие. Кокандские военные отряды там более не появлялись.
Генерал Гасфорт в донесении вышестоящему начальству 10 ноября 1860 года констатировал: «Это одно из самых блестящих дел нашего оружия при первом движении в Среднюю Азию. Казахское население, наконец-то, после многовекового гнета и истребления то джунгарами, то кокандцами, смогли зажить спокойно, согласно своим обычаям и нравам».
Император Александр II поручил наградить отличившихся и всех солдат одарить серебряным рублем. А подполковнику Герасиму Колпаковскому было присвоено звание полковника.
Четверть века спустя в 1885 году в селении Узун-Агаш на христианском кладбище открыли памятную стелу в честь победы русского воинства и казахского ополчения над кокандцами в октябре 1860 года. На открытие деревянного памятника прибыли участники битвы во главе со Степным губернатором Герасимом Колпаковским.
В 1905 году на месте деревянного памятника появился гранитный. Несмотря на попытки Советской власти уничтожить свидетельства "проклятого прошлого" в 1921 году, он устоял под натиском вандалов. Но тогда с него исчезли таблички с именами участников боя, а на вершине осталось лишь деформированное металлическое знамя. Памятник известной битвы превратился в безымянный.
В ноябре 2007 года по инициативе председателя Координационного совета русских, казачьих и славянских организаций Республики Казахстан Юрия Захарова памятная стела была восстановлена. Надпись на гранитной плите гласит: «Сей памятник создан в честь победы над Кокандским ханством великих наших предков, казаков и казахских джигитов. Отреставрирован в 2007 году к 140-летию Семиреченского казачества…»
Известно, что таких монументов было возведено только три. Один во всем великолепии воссоздан в казахстанском Узун-Агаше, второй во славу русского оружия установлен на Бородинском поле, третий возведен в честь героев Плевны.
* * *
Следующее славное дело Герасим Колпаковский, тогда уже генерал-губернатор Семиреченской области совершил через 11 лет - после еще одной провокации англичан, спровоцировавших опустошительный набег дунган, таранчей и других племён Северо-Западного Китая весной 1871 года на российские владения в Семиречье. Его жертвами стали в основном местные киргизы (казахи). Генерал-лейтенант Колпаковский во главе двухтысячного воинского отряда, значительную часть которого составляли семиреченские казаки, вторгся во владения кульджинского хана и двинулся на его столицу Кульджу (Инин).
Колпаковский действовал молниеносно. «Выступив 12 июня 1871 года из Барохудзара по Кульджинской дороге, быстрым передвижением войск по пустынным и безводным местностям, энергичными действиями и благоразумными распоряжениями успел разбить и рассеять значительные силы неприятеля близ крепости Чин-ча-ходзы и 18 июня 1871 взял штурмом эту крепость. Затем 19 июня овладел без выстрела крепостью Суйдун, разбив предварительно неприятеля в числе 6 тысяч человек, и, наконец, 22 июня, занял без боя Кульджу», - говорилась в наградном рескрипте (За Кульджинскую операцию Колпаковский был награжден орденом святого Георгия 3-й степени).
Колпаковский не собирался останавливаться на этом - он намеревался идти походом на город Кашгар и одноимённую область. Но официальный Санкт-Петербург, не желавший прямого столкновения с Великобританией, не дал на это согласия. Кульджинский поход, проведенный с минимальными затратами и потерями в людях , продолжался всего около двух месяцев и завершился полной победой русского оружия. Кульджинское ханство, располагавшееся на юго-западной окраине китайского Туркестана, было временно присоединено к Российской империи (В 1881 году доброжелательно настроенная Россия возвратила Кульджу Китаю). Набеги на российские владения в Средней Азии прекратились.
Во время Кокандской войны 1875—1876 годов. Герасим Колпаковский командовал экспедиционным отрядом, который занял ханство и объявил о присоединении к Империи его территории, получившей название Ферганской области.
* * *
В промежутках между походами Герасим Алексеевич совершил немало иных славных дел. В 1865 году Колпаковский был назначен военным губернатором и командующим войсками (одновременно — наказным атаманом казачьих войск) Семипалатинской, а с 1867 года Семиреченской областей.
Он был блестящим администратором, каких очень не хватает сегодня. Герасим Колпаковский решал все вопросы оперативно, в кратчайшее время. Был очень требователен к себе и подчиненным, потому смог наладить четкий механизм работы во всех сферах жизни Семиречья: управлении, экономике, судопроизводстве.
Колпаковский поддерживал развитие в крае садоводства. Он обязал каждого жителя Верного высадить по два тополя около дома, а на придомовом участке — плодовые деревья, столько, сколько позволяет земля. А того, кто посмел срубить дерево ожидала порка розгами и громадный штраф (Были же времена…).
Герасим Алексеевич был членом Императорского Русского Географического общества и оказывал ученым, исследовавшим Среднюю Азию, всяческое содействие. Он регулярно присылал в Москву экземпляры редких птиц и животных.
В 1875 году Герасим Колпаковский становится попечителем Туркестанского учебного округа. Он занималсян созданием первых казахских школ и гимназий, отбирал самых одаренных ребят и направлял их на учебу в Москву, Казань и Петербург. Кроме того, Колпаковский учредил в Верном приют и братскую школу для детей-сирот всех национальностей и вероисповеданий.
Во всех делах ему неизменно помогала супруга Мелания Фоминична. Эмилия Чемберг, старшая дочь курляндского немца- лютеранина, малороссийского помещика Фомы (Томаса) Чемберга в свое время сразу приглянулась молодому офицеру Герасиму Колпаковскому. Но он долго не решался просить ее руки - считал, что будучи военным , он вряд ли сможет обеспечить выросшей в богатой семье Эмилии достойную жизнь. И только после того, как сослуживец, близко знавший Томаса Чемберга сказал ему : «А Вы знаете, Колпаковский, Вас помнят, о Вас спрашивают…», Герасим Алексеевич попросил отпуск и отправился к возлюбленной. Эмилия перешла в православие, изменила свое имя на русское созвучное – Мелания и обвенчалась с любимым. Она стала своему мужу верным другом и соратником. Ее «...жизнь была полна тревог и лишений, – делилисья воспоминаниями родственники. – Она путешествовала с полком, жила в кибитке, родила на плоту первую дочь, вторую – за неделю до Узун-Агачской битвы, от исхода которой зависела не только жизнь ее семьи, но и Отечества...». Четверть века Мелания Фоминична посвятила благоустройству краев Туркестанского и Степного, с мужем возводила храмы, занималась попечением образования и воспитания, покровительствовала науке, искусству и культуре.
Еще при жизни Колпаковского ходили легенды о справедливости и честности Семиреченского губернатора, который требовал того же от своих подчиненных. Высокопоставленный чиновник, долгое время служивший при Туркестанском генерал-губернаторе, рассказывал в своих воспоминаниях: « Обладая железным характером и силой воли, он оказался превосходным губернатором вновь образованной области. Благодаря своему умению распознавать людей, Колпаковский избрал контингент служащих довольно удачный и, главное, он умел зорко следить за всеми и крепко держать весь служащий персонал в руках. Рассказывают, что, узнав, что верненский полицейский чиновник получил в подарок от одного просителя четыре шкурки соболя, Колпаковский позвал его к себе в кабинет и избил нагайкой. Чиновник, конечно, никому не жаловался».
В 1882 году Герасим Колпаковский стал первым Степным генерал-губернатором и командующим войсками Омского военного округа.. Одна из тогдашних газет писала: «Распоряжения генерала Колпаковского, касающиеся экономического и административного устройства вверенного ему края, отличаясь всегда определенностью, носили на себе следы несомненных забот об участи оседлого и кочевого населения». В 1882 году в городе было открыто Омское техническое училище, в 1884 учреждено управление Государственных имуществ, а в 1889 - Омская казенная палата. Кроме этого, Колпаковский способствовал перевозу из Березова в Омск легендарного Знамени Ермака.
Последние годы жизни Колпаковский жил в Санкт-Петербурге и был членом Государственного совета. Герасим Алексеевич умер весной 1896 года и был похоронен на кладбище Александро-Невской Лавры рядом со своей супругой, которую он пережил всего на четыре месяца.
За свою долголетнюю беспорочную службу Герасим Колпаковский был награжден всеми российскими орденами, а также бухарским орденом Восходящей звезды с алмазами
В начале прошлого века его именем были названы назван проспект в городе Верном и две улицы в Омке, сейчас у них другие названия. Памятник губернатору Колпаковскому в Верном установить, увы, так и не успели. Но в казахских степях каждую весну неизменно расцветает тюльпан Колпаковского (Tulipa kolpakowskiana) - первоцвет, найденный близ города Верного ученым Эдуардом Регелем.
Елена Мачульская
Русская Стратегия
|
