Октябрьский переворот в обеих русских столицах был проведен быстро и сопровождался незначительными потерями для большевиков: по приблизительным оценкам с их стороны погибло несколько сотен человек. Внезапность нападения изнутри страны на важнейшие центры управления государством чревата катастрофическими последствиями для всего общества. Это всем нам хорошо известно из событий в США 11 сентября 2001 г. Неполных два десятка исламских экстремистов одновременно захватили четыре пассажирских авиалайнера, превратили их в летящие ракеты, подменив функции перемещения пассажиров из одного города в другой намерением протаранить ключевые объекты в жизнедеятельности США. В итоге обвалились обе башни финансового центра в Нью-Йорке, серьезные повреждения были нанесены крылу пентагона, а четвертому захваченному самолету не хватило всего нескольких минут, чтобы долететь до Белого дома и превратить центр политической деятельности могущественной державы в груду руин. Погибло около 3 тыс. американцев. А как же радары, эскадрильи истребителей, зенитные установки? Почему бездействовала вся система ПВО, на которую ежегодно расходовали средства, сопоставимые с бюджетом небольшой европейской страны? В том то и дело, что разветвленная система ПВО была ориентирована на отражение нападения вероятного противника извне страны. Никто из руководителей силовых ведомств никогда и мысли не допускал о том, что атака произойдет с местных аэродромов.
Почему большевики идут на вооруженный переворот, когда предвыборная кампания в Учредительное собрание находится в самом разгаре? Потому что власть должна принадлежать большевикам безраздельно, как единственным предержателям истины. Эта партия представляет собой тоталитарную секту изуверов, нацеленных на полное разрушение «старого» мира. Для большевиков не существует каких-либо ограничений, не исходящих от их главарей. Именно эти главари являются оракулами правды и демиургами высшей справедливости. После переворота запрещаются все прочие политические партии, закрываются редакции всех газет, не разделяющих марксистскую идеологию. Монополия на публичное слово для захватчиков естественна, как дыхание. Не должны существовать все те, кто в силу своих ограниченных умственных способностей осмелится возражать тем истинам, которые изрекали марксисты. Таков квазирелигиозный пафос непримиримой борьбы новой власти с инакомыслием.
Большевизм – это гремучая смесь отчаяния всегдашних маргиналов с фанатичной верой в исключительность своей миссии в качестве преобразователей всего универсального мира. Большевики – носители принципиально инокультурной парадигмы, если сопоставлять их мотивации, воззрения, поведенческие установки с традиционной русской культурой. Фактически они установили оккупационный режим, наложив на завоеванный народ строгие предписания и ограничения, которым сами не обязаны были следовать. Неподсудность со стороны насилуемого общества – характерная черта любого оккупационного режима. Благодаря террору и монополии на публичное слово большевики извращали смысл привычных понятий и категорий. Смысл этих привычных понятий и категорий неудержимо раздваивался, дробился и в итоге куда-то совсем улетучивался. Так революцию, начавшуюся в феврале 1917 г. и преследующую создание выборных форм правления, замещает некая другая революция, неизмеримо прогрессивнее предыдущей, но требующая от общества немалых жертв. Декрет о мире вовсе не обещал мира, а призывал к тому, чтобы солдаты и матросы развернулись против своих офицеров, а промышленный пролетариат против владельцев заводов и тогда бы мировая война перешла в новое качество – в вооруженное противоборство социальных низов против эксплуататорских классов. Декрет о земле отнюдь не означал, что трудолюбивые земледельцы начнут распоряжаться выращенным урожаем, а лишь то, что они будут обязаны работать на этой земле до седьмого пота и получать то вознаграждение, какое заслуживают, по мнению комиссаров. Брестский мир полностью обнулял все героические усилия русской армии, самоотверженные подвиги тысяч и тысяч воинов, и обуславливал неожиданное поражение России от проигравшей войну стороны. Национальные интересы превращались в пустой звук, уступая место загадочным интернациональным целям «мирового пожара».
Происходило агрессивное вторжение в онтологическое пространство, осью которого издревле служил нравственный закон, совершенно новых представлений о том, кто является «честью, совестью и умом эпохи». Нормы морали, благородства, сострадания, духовность и святость относились «прогрессистами» к пережиткам прошлого. Выедание пропагандой непримиримой классовой борьбы традиционных смыслов опустошало онтологическое пространство, ввергало множество людей в состояние полной растерянности, порождающей тягостное оцепенение.
В калейдоскопе событий 1917-1918 г.г. действительно было непросто разобраться даже человеку, осведомленному о раскладе политических сил в России и о тайнах дипломатии. Только что страна слыла монархией, состояла в союзе с Антантой, и вот многовековая монархия рухнула, заменившись временной конструкцией с неясными полномочиями. Казалось бы ситуация должна была проясниться благодаря избранному парламенту, но она еще более запуталась из-за пресловутого переворота, устроенного большевиками. Разброд и шатания в обществе только усилились, а новоявленные узурпаторы своими непредсказуемыми действиями лишь подогревали эти разрушительные процессы. Имелись веские основания для того, чтобы обвинить главаря этой шайки бандитов в попустительстве интересам Германии. И заключение позорного Брестского мира только укрепляло подобное впечатление. Но не прошло и двух месяцев после того, как были восстановлены дипломатические отношения со вчерашним врагом, и в Москве убили немецкого посла. А затем последовала жуткая расправа над императорской семьей.
По улицам русских столиц и крупных городов маршировали отряды красногвардейцев, набранные из дезертиров, уголовников, голытьбы и прочего гулящего люда, охочего до чужого добра. Бывшие портные, фармацевты, цирюльники, маляры, контрабандисты и головорезы, именуемые себя «профессиональными революционерами» переоблачались в кожаные куртки и штаны, изготовленные для летчиков русской авиации, и с маузерами в руках чинили в городах настоящий произвол, упиваясь своей вседозволенностью и безнаказанностью. Латышские стрелки расстреливали всех, кто был заподозрен «профессиональными революционерами» в заговорах и других противодействиях новым властям. Среди большевиков немало мелькало армян и поляков и даже православных грузин. Трудно было понять, что же объединяло столь разношерстную ораву инородцев и иноверцев?
Только после выхода закона об антисемитизме проницательным и опытным в политике людям стало более понятно, кто же реально рулит этим злобствующим «интернационалом». К тому времени сквозь псевдонимы и клички организаторов октябрьского переворота уже проступили преимущественно еврейские имена.
Привычный мир действительно перевернулся вверх тормашками. Можно было самыми непотребными словами отзываться об императорской семье, избивать священников, насиловать институток, сравнивать Россию с говном, а вот любой намек на то, что большевистская партия является леворадикальным крылом мирового еврейства, вознамерившегося утвердиться свою власть над всем универсальным (греко-христианским) миром автоматически приравнивался к непростительному кощунству и квалифицировался властями в качестве тягчайшего преступления. И недоумевающих правдолюбцев, совершивших подобные «преступления», расстреливали по антисемитскому закону тысячами.
Если это нашествие совершенно чуждой силы, то где же ее армия и флот? Где ее митрополия? Где то таинственное пространство, которое своей экономикой поддерживает жестокий враждебный натиск? – Эти вопросы не находили внятных ответов. Руководили чуждой враждебной силой явно жиды, именуя себя интернационалистами. Попадались среди них и русские люди, но непременно женатые на еврейках. Неужели этот жалкие нехристи, веками прозябавшие на окраинах империй и на задворках истории, каким-то непостижимым образом превратились в новых хозяев России? – Примерно так рассуждали в растерянности опытные люди.
Столь привычное слово «жид» теперь приравнивалось к самым непроизносимым словам, в то же время все прежние бранные эпитеты легализовались и получили самое широкое распространение во взбаламученном обществе. Голова шла кругом у людей бывалых и умеющих анализировать происходящие события. Совершенно неожиданно на страну наползла ядовитая хмарь, которая отравляла своими лживыми обещаниями сознание сотен тысяч дезориентированных людей.
К схожим выводам приходили и компетентные политики за рубежом. Пожалуй, не будет лишним привести выдержку из выступления У.Черчилля в палате представителей от 5 ноября 1919 г.:
«Нет надобности преувеличивать роль, сыгранную в создании большевизма и подлинного участия в русской революции интернациональных евреев-атеистов. Более того, главное вдохновение и движущая сила исходят из еврейских вождей. В советских учреждениях преобладание евреев более чем удивительно. И главная часть в проведении системы террора, учрежденного ЧК, была осуществлена евреями и в некоторых случаях еврейками. Такая же дьявольская известность была достигнута евреями в период террора, когда Венгрией правил еврей Бела Кун».
За подобные речи в советской России, освобожденной от гнета тиранов и эксплуататоров, подручные «преобразователей мира» выбили бы этому «махровому реакционеру» зубы и глаза, переломали руки и ноги, раздавили мошонку и в анальное отверстие воткнули раскаленный шомпол. А затем пристрелили бы, как «бешеного пса», недостойного даже могилы.
Что касается простых обывателей рухнувшей Российской империи, то они, настрадавшись от тягот и лишений мировой войны, жаждали возвращения к привычной жизни. И уж совсем не были готовы к тому, что за убийством императорской семьи последует «красный» террор, который казался им совершенно бессмысленным и от того еще более ужасным и парализующим волю к сопротивлению.
Однако убийство императорской семьи, последующее расчленение трупов августейших особ и сбрасывание в яму жалких останков имело важное символическое значение для лидеров марксистского путча. Ведь эта расправа накладывала мрачную проекцию на дальнейшую судьбу всего русского народа, который также должен быть расчленен, разодран на клочки, размельчен до сора и выброшен на свалку истории. А те, кому будет сохранена жизнь, станут частицей массы, исходным сырьем для лепки легионов новых людей, беспощадных ко всем тушителям «мирового пожара».
В России, объятой революцией, начавшейся в феврале 1917 г., после вооруженного путча марксистов вспыхнул межрасовый конфликт, инициированный карликовым миром, разгоралась борьба между великим наследием гуманизма и набирающим силу человеконенавистничеством. После стирания пресловутой «черты оседлости» захватчики власти приступили к полному демонтажу демаркационной линии, отделяющей культурное от бескультурья, полезное от губительного, геройское от предательского. Революционная риторика, к которой столь широко прибегали осатаневшие пропагандисты и агитаторы, сплошь состояла из слов-перевертышей и псевдонимов и в основном предназначалась для придонных слоев общества. Для этого и выбрасывались популистские лозунги типа: «Вся власть Советам!» или «Грабь награбленное!».
Самым главным врагом большевиков были не буржуазия или офицерство, не монархисты или зажиточное крестьянство, не священники или казаки, не высокообразованные люди, способные к самостоятельным взвешенным оценкам происходящих событий, а нравственный закон, присутствующий в душах десятков миллионов людей, вне зависимости от их пристрастий, сословной принадлежности, спектра интересов и мотиваций. Быть могильщиком этого закона – вот что являлось стратегической задачей «авангарда всего прогрессивного человечества». Но террор не мог стать тотальным вследствие очевидного неравенства сил: потому большевики и нуждались во всемерном раздроблении и последующем измельчании русского государства «до щебня и пыли», и всей русской нации до состояния «сора на ветру».
Наличие нравственного закона, нанизывающего на себя разные эпохи, само по себе явление удивительное и вряд ли возможное без поддержки божественных сил. Этот закон проницает все общество, не достигая разве что наиболее мрачных и придонных глубин. Он присутствует во всех формах государственного устройства: в монархиях и аристократических республиках, в выборных демократиях и теократиях. Каждый день, каждый человек ощущает на себе его могущественную власть. Благодаря этому закону люди легко отличают подлое от благородного, низкое от возвышенного, благое от вредного. Именно этот закон проводит демаркационную линию, которую не следует преступать никому, дабы не оказаться на территории лжи и зла. Конечно, во все эпохи разные люди, подчиняясь своим вожделениям, слабостям и порокам переступали эту линию, вполне добровольно ныряли в зловонные омуты непотребства, практиковали самые изощренные обманы, но таких преступников всегда старались как можно быстрее выявить и предать казням, подчас крайне жестоким, чтобы тем самым выжечь язву, образовавшуюся на теле общества.
Ни в коем случае нельзя считать всех носителей нравственного закона рыцарями без страха и упрека, праведниками, подвижниками, самоотверженно сеющими вечное и доброе. Такие цельные люди, разумеется, встречаются, но во все времена они предстают исключительными явлениями. Обычные люди часто потакают своим слабостям, бывают ветреными или тщеславными, жадными и завистливыми или непоправимо глупыми. Другими словами, обыватели довольно часто нарушают требования этого поразительного закона. Но зачастую нарушения выступают всего лишь незначительными отклонениями от норм морали или образцов поведения. Поразительно и то, что каждого человека, допустившего такое нарушение, пусть даже никому не известное, гнетет чувство вины или жжет чувство стыда. Почему-то пробуждается голос совести, который неумолчно требует как-то замолить свои грехи или как-то искупить свою вину. Этот голос зачастую понуждает несчастного к публичному чистосердечному раскаянию, а может даже и казнить. Совесть – бдительная прислужница нравственного закона. Почему-то крайне трудно заставить ее замолчать, а тем более усыпить. Для этого следует совершить грубое насилие над собой, как человеком, стереть ту самую пресловутую демаркационную линию, безгранично расширив территорию зла и лжи, чтобы постоянно прописаться на той территории, и, тем самым, расчеловечиться.
Так называемое становление советской власти на местах изобилует эпизодами, когда из добротного дома угрюмые «стражи революции» уводят в беспросветные потемки главу семьи, а женщину с малышом на руках выгоняют на мороз, потому что жилище по каким-то причинам подлежит немедленной реквизиции. И бедная мать всю ночь неприкаянно бродит по ближайшим улицам с ревущим малышом и жалобно просит приютить ее. Но жители боятся делать это, иначе могут попасть в разряд сочувствующих «контре», и потому тихонечко сидят за запертыми дверьми. В итоге, сначала от холода замерзает малыш, а затем и сама женщина изнемогает от усталости и засыпает вечным сном на выстуженном крыльце своих соседей, которых прежде знала как приветливых и доброжелательных людей. А на улицах наступает долгожданная для испуганных обывателей тишина.
Многие люди вполне четко понимают и то, что не обязательно отсиживаться за заборами и плотно закрытыми дверьми, а полезнее занять более определенную общественно-политическую позицию. Так, намедни в дом на противоположной стороне улицы приходили грозные вербовщики, чтобы записать проживающего там паренька в Красную армию, а пострел заблаговременно спрятался (на чердаке, в подвале, погребе, чулане) и не был обнаружен. Тогда грозные вербовщики оставили родителям будущего красноармейца предписания: когда и куда тому следует явиться. Но паренек не хочет идти на призывной пункт, а собирается грядущей ночью бежать на Дон, где кучкуются противники власти рабочих и крестьян. И его родители помогают ему собрать харч и вещички для дальней дороги. Чтобы не допустить этого бегства, нужно как можно быстрее сообщить куда следует, и
получить благодарность за бдительность. А еще лучше записаться в отряд рабоче-крестьянской милиции, чтобы следить за общественным порядком, беспрепятственно проводить обыски, задержания подозрительных лиц. Чтобы тебя не преследовали и не пытали по малейшему подозрению в контрреволюционной деятельности, лучше самому преследовать и пытать. А для этого необходимо запастись охранной грамотой, каким-нибудь мандатом или просто бумажкой с соответствующей печатью. Наиболее верный способ избежать репрессий – стать членом комсомола или партии и во всем следовать требованиям уставов этих организаций.
Террор в качестве действенного средства управления людьми явление действительно жуткое: он тупым колуном бьет по всему корпусу общества, расщепляя это общество на отдельные группки, проникнутые подозрительностью по отношению друг к другу. Закон смены общественных формаций поощряет самые разнузданные формы насилия по отношению к тем, кого надо «сменять». Октябрьский путч по своей сути, представлял собой бунт беззакония против традиционных ценностей жизни и представлений о предназначении человека. Чувство гордости за принадлежность к своему народу, почтение к седой старине и уважительное отношение к родителям, стремление совершенствовать свои навыки и умения, дабы заслужить уважение со стороны других членов общества, впитываются каждым «традиционалистом» буквально с молоком матери. Естественно, любая из систем воспитания имела свои многочисленные огрехи, каждая эпоха накладывала свой отпечаток на взаимоотношения между полами и поколениями, между правителями и подданными, но власть нравственного закона над людьми продолжала оставаться безусловной: этим и определялась связь времен. Человек, как носитель образа Божьего, как приверженец аристократического этоса, как добродетельный христианин, живущий плодами трудов своих, как гражданин своей страны, обремененный представлениями о долге перед страной, непременно наделен внутренним императивом, позволяющим легко отличать допустимое от недопустимого, прекрасное от безобразного.
В условиях же торжества беззакония у человека стирается память об истории своего народа и былых героях, атрофируются родственные связи, приказы властей целиком определяют все действия подчиненных и подневольных и эти приказы не нуждаются в каких-то моральных оценках. Беззаконие притягивает к себе слабых духом, людей с червоточиной, не способных сказать «нет» самым пошлым и гнусным предложениям. Как трясина, оно затягивает человека, утратившего нравственную опору или оплетает бессчетными зависимостями, лишает способности любить, дружить, отрубает творческий мускул, но грубо требует неустанного поклонения химере, элементарно оболванивает и ввергает в неизбывный идиотизм. Беззаконие – это всегда прельщение и соблазн, особенно сильный для молодежи, которой позволяется крушить и ломать все старое, традиционное во имя торжества нового и прогрессивного.
Власть беззакония, утвердившись в обеих русских столицах, открыла самую позорную страницу в отечественной истории. Она выказала презрение к мнению миллионов людей, избравших Учредительное собрание, оплевала национальные интересы при заключении Брестского мира, натравливала сыновей на отцов, а бандитов на праведников, голь перекатную на имущих. Все прошлое великой страны было выброшено на «свалку истории». Всемерно разжигая внутринациональную рознь, утвердила террор в качестве действенного инструмента разрушения общества, поощряя глумления над православными святынями и символами империи. Эта власть возвеличивала истязателей, осквернителей праха и палачей, понуждая мирное население отрекаться от традиционных добродетелей и опускаться до скотского состояния.
К одной из самых отвратительных черт утвердившегося в столицах беззакония относилось широкое использование власть имущими Слова, в качестве инструмента манипулирования сознанием людей. Наглая ложь становилась единственно допустимой правдой жизни. Разжигание внутринациональной розни на многие годы будет служить основным лейтмотивом марксисткой пропаганды. Гадить на Русской земле и кадить своему закону – эти действия обретали сакральное тождество в глазах «прирожденных марксистов». Все те, кто с оружием в руках встал на борьбу с бедствием, обрушившимся на страну, предстают перед нами самоотверженными защитниками попранного нравственного закона. Ведь их никто не гнал штыками и пулями в белое движение. Внутренний императив определял их дела и побуждения. В Добровольческую армию стекались со всех сторон люди по доброй воле, пробирались, преодолевая неисчислимые лишения и преграды. Добровольцы прекрасно понимали, что никогда еще русский мир не находился в более страшной опасности.
Ю.Н. Покровский
Русская Стратегия |
