Погода нынче стремительно меняется, кто-то даже говорит, что скоро дело рук человеческих ее покорежит до неузнаваемости. Но какая же радость, что желтые листья под ногами все еще делают осень осенью. Идешь по дороге в храм, и как хорошо, как ясно думается на этой дороге! Иногда чуть задержишься, посмотришь, как интересно отражаются силуэты людей в лужах. Жалко, что в этих отражениях никогда не видно лиц. Лица... в лица смотрит Бог, а в лужах только суетное время отражается.

Всмотритесь в старые фотографии Старой России, лучше бы в «живые», то есть в выцветшие, хрупкие, осыпающиеся, но такие дорогие своей тактильностью оригиналы. Вот видите, представьте: крестьянская семья, старуха со сморщенным, едва улыбающимся лицом и добрыми, открытыми глазами. Она не так стара, как выглядит, такой ее сделало ее время. Рядом с ней стоит ее дочь, вот она держит на руках своего ребенка, держит еще чуть неловко, неумело, ребенку явно не нравится, он отвернул свое недовольное лицо от фотографа. Смотришь, и кажется, почти додумывается, как похожи лица у этой старухи, ее дочери и этого малыша. Где сейчас эти лица?

После литургии, Причастия, молодая девушка в длинной белой юбке и косынке, обнимая свою плачущую, только что вкусившую с ложечки Явленную Вечность, Христа, дочь, говорит ей:

—Вот видишь, у нас все получилось! Какая ты молодец, какая ты у меня умница, давай-ка, давай запьем чуть, ты такая молодец...!

Плач ребенка, наивный, еще ничего не понимающий, и горящие, светящиеся глаза матери. Вечные люди, вечные лица! Вот же они, господа, вот же... Вот и как в проявителе узнается Россия. Уходила ли она куда?

Столетие изломов, истребления! Раскаленной кочергой по душе и по плоти прошелся для русского человека двадцатый век. Сколько тяжелых и страшных своей правильностью слов о потерянной стране, потерянном мире было сказано поколением людей, которым выдалось прощупать эти изломы своей собственной судьбой. Какой душевной раной написаны «Окаянные дни» Бунина! «Мертвый, пустой порт, мертвый, загаженный город… Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье...!». С какой тоской Василий Розанов писал в «Апокалипсисе нашего времени», мол, что это, «Россия», уже только «всего-навсего было», и этого больше никогда-никогда не будет.

Русское поле, кормившее поколение за поколением русских людей было отравлено русской же кровью. Русская история от бесконечной лжи и переписываний развалилась на фрагменты, на идеологические клише. Она зримо потеряла связность, цельность, кажется даже, что свою «судьбу» и стала просто орудием для политической или исторической спекуляции, кухонного разговора, или злого анекдота. И все таки, вот девочке мать вытерла рот, вот и дитяте перестала плакать и заулыбалась, и другие прихожане смотрят на мать с ее дочкой с теплотой и любовью, радуются им...и все таки наша история продолжается!

Что такое русский человек, русское царство, история, чем было Белое Движение? Разве только борьба зараженного смертельной заразой организма, борьба как бы всегда заранее обреченная на провал, однако не перестающая от этого быть необходимой? Не только. Россия это вечность, Христос, это его лицо и наши лица. Всмотритесь, вслушайтесь в то, что происходит сейчас, всмотритесь в друг друга, в своих родных, друзей, любимых, в свою семью. Отбросьте размышления о модерне и постмодерне, революции и эволюции, трагедии эпохи и национальной идее, хотя бы на секундочку! Вглядитесь в лицо, до едва уловимой в нем черты, до оставшегося невысказанным вздоха, до его глаз и их затаенного содержания, всмотритесь не язвительно, не скептично, всмотритесь с верой и любовно — вот же она, вот. Наша Россия. Сколько было сожжено, потеряно, выкорчевано, какие страшные красные пожары гуляли на этом месте еще недавно, и казалось, что нет уже ничего кроме этой гари, и когда все потом улеглось, как показалось нам, что не осталось ничего кроме этого пепла. Но вот прошло время и появились зеленые росточки, прошло время и снова на улицах виднеются стройные фигурки в белых юбочках и косынках, прошло время и города осеняются колокольным звоном, и время идет, и вот уже осень, и листья все также желтеют, как они это делали еще во времена Святой Руси. Русские листья на русской земле от русских деревьев.

Не дано человеку вникнуть в замысел Бога о земле, не способны мы постичь вполне смысл происходящих с нами событий, кошмаров, совершенно бесчеловечных бедствий, где не только, казалось бы, нет места Богу, но и даже фигура Дьявола бледнеет перед ужасом совершенных человеком преступлений. Но вот растет новое поколение. «Но еще набухнут почки, брызнет зелени побег!». Да, и разбит наш позвоночник, и не помнят нынешние дети ни белых, ни красных, ни Ленина, ни Колчака, ни Царя нашего страстотерпца, и крестят детей формально, и живут они с детства в бетонных клетушках, и души их, не успевшие ни в чем укорениться, захлестывает океан глобализации. Но всмотритесь, вслушайтесь — лица ведь не просто маска, и у этих детей наши лица, и лица наших предков. И вижу я, и увидьте же вместе со мной, как не знающие Символа Веры эти выросшие люди молятся с искренностью и отданностью души, молятся с надеждой на светлое завтра, увидьте, на какие тихие героические поступки они способны, пускай и оставаясь в культурном плане все такими же потерянными, недовоспитанными, недосформированными.

Слишком многие важные в этой жизни вещи давятся излишками ума, а тем более образования. Как точно И. А. Ильин писал об искусстве любви в «Поющем сердце», говоря, что это умение заключается в способности верного душевного и духовного выбора, а главное — наблюдения, спокойного созерцания, нахождения и раскрытия наблюдаемого предмета. Читая статьи о Белом движении, белой эмиграции, «старой России» поражаюсь иногда отвлеченности мысли и даже как бы в излишне напускной тоске в них, несколько абстрактной уже, натужной. Печаль, осознанная печаль о своей истории, осознание ее драматизма — одно из необходимейших качеств для нравственной адекватности любого человека, но неужели и вправду может так всерьез представляться, что нам, детям двадцать первого века у тех людей нечего перенять, кроме горечи поражений и тоске об ушедшем? Улыбнитесь, прошу вас, даже Иван Александрович Ильин вне своих официозных портретов, где у него строгий и глубокий, много переживший сердцем серьезный взгляд, иногда, и эти фотографии сохранились, улыбался, и не преодолевая только боль, но и радуясь пролетающему мимо него мыльному пузырю. Значит сохранил человечность, живость, значит победил, несмотря на все крики эпохи об обратном. Давайте научимся, давайте вслушаемся!

Зайдемте-ка в обычное кафе. Вот, видите, молодой парень и девушка у окна, их стаканы давно пусты, сейчас у них идет о чем-то спор, ну да не будем их отвлекать, чего стеснять людей, лучше сядемте тихо рядом, услышим отрывисто: «А Достоевский считал...». Или: «Я недавно открыла для себя у Тургенева...». Обычный питерский понедельник в обычном питерском кафе.

А что в провинции? Вернемся ко мне на родину, в Рязань, знаете какая красота сейчас разворачивается в есенинсках местах? Видите, вон там маленькая школьница, с розовым портфельчиком, положив свой смартфон в карман, смотрит на мемориальную деревянную доску с лицом Сергея Александровича. Внимательно смотрит, даже, кажется, слишком внимательно для десятилетней девочки. Не шумите слишком своей аналитикой, она же испугается! Тише, тише, что-то шевелится в этой еще маленькой душе, кто ее осудит за смартфон в кармане?

Оскуднение святого духа, говорят маловеры! Ожидание апокалипсиса, антихриста, конца времен!

Вы читали «Старый Валаам» Шмелева? Какие потрясающие подмененные детали красоты православного богослужения, неправда ли? Или вы помните ту деталь, что на острове том никому даже и в голову не могло прийти ударить кнутом лошадь? Или «у нас без Аминя не входят»? Побывайте на полуночнице нынешнего, заново отстроенного, как бы вернувшегося из небытия Острова, как стоят напротив друг друга линеечкой черные тени монахов в черных мантиях, как среди неяркого света немногих свечей голосами совсем не из этого века они славят, растягивая: «Честнейшую херувим, и славнейшую без сравнения Серафим!». Увидите довольных зверюшек, кошек и собак, которые сами прыгают к вам на руки, прося себя погладить, только вы сядете на лавочку. Увидите...

В. С. Соловьев в своей работе «чтение о Богочеловечестве» выдвинул интересную мысль, что Христос, Богочеловек, явился к нам не только конкретной, воплощенной исторической личностью, (это не только было и прошло!), но мистически обобщил себя, растворился в зарождающемся, становящемся Богочеловечестве, то есть Он уже не только конкретный совершенный Бог, не только конкретный совершенный Человек , но и мистически проявляющийся в нас собирательный образ, который распял себя на каждого человека, распался на все эпохи, со всей их протяженностью вперед, и Он раскрывается в них различно, разными своими гранями, отражениями, степенью...

Русский человек, беря его также метафизически обобщенно, никуда не делся, и, конечно же банда большевиков не смогла бы никогда его убить, со всей своей планомерной и хладнокровной жестокостью. Он был искалечен, исхлестан, избит, брошен в глубокую и холодную яму. Погода вокруг не становится теплее, и воды, что подмывают эту яму и его раны не способствуют тому, что он завтра-послезавтра встанет в своей полной красоте и величии, и тот сон, что унесла за собой Белая эмиграция, тот сон, что сохранила в себе притаившаяся на оккупированной красными территории Белая Россия не станет вскоре явью. Но вслушайтесь — его сердце бьется, он жив. Он даже улыбается. Он многое забыл, и, кажется, так малому научился? Раны медленно заживают, еще болят, где живо, а в местах полной ампутации — фантомно, но кровь уж не идет. Помните «Андрея Рублева» Тарковского? «А может и некоторые вещи и нужно забывать?».

Да, может быть назавтра Христос опять будет распят. Но он опять Воскреснет. На Россию обрушаться новые беды, может быть, и страшнее предыдущих. Но лица, и на фотографиях, и в нас, и вокруг нас — остаются, значит и Россия останется. Любой верующей душе ясно, что ни одна секунда человеческой жизни не проходит напрасно, но сберегается в памяти Вечности, незримо сохраняется, вместе с нами и нашими душами. Так каких холодов нам бояться?

А в середине октября уже всерьез холодает, да, чувствуете? Особенно на Севере, на Ладоге чувствуется движение северного ветра, который куда-то в весну, в дальнее будущее уносит с собой все запахи и ароматы, дает ощущение хода времени.

Запахнемся от ветра покрепче, братья и сестры, обнимемся теплее, и не испугают нас ни исторические, ни житейские бури, и сохраним мы так наш внутренний белый свет, наш Христос, наш русский человек, что эмигрировал не на Запад, и не в двадцатом веке, но всегда вовнутрь, всегда в самую глубь нашего сердца, откуда его никому и никогда не достать, и никакими дьявольскими и человеческими силами не убить, не задуть, не вычеркнуть из памяти. И пусть так и будет, как было, и ныне, и присно, и вовеки веков.

Павел Шустов

Род. в 1999 г.

Студент С.-Петербургского Технического Колледжа Управления и Коммерции

(г. С.-Петербург, Рязань)