Поэт – это призвание Свыше, откуда неумолчно раздается «Свят, свят, свят Господь Саваоф, исполнены Небо и земля Славы Твоей».
Поэзия – не часть культуры и искусства, но То, что заставляет петь наш дух, видя Вечное и то, что вне времени, обозревая Красоту и Гармонию, с ужасом отвергая грех и его последствия. Мир для того и создан, чтобы мы все были поэтами и жили Небом. Поэзия – огненная лава, которая остывая, создает шедевры небесной Красоты и Гармонии.
Поэт тот, кто творит перед Престолом Божьим, делая то, что совершают Небесные Ангелы, закрывая лица и верно служа одному Богу-Творцу.
Высшая Поэзия – не разговор с читателем, не поучение, не самовыражение, не вклад в развитие искусства и культуры, но это Бог и человек-творец, это Сама Жизнь. Поэзия – это когда с шумом разверзаются бездны… От земли идут воздыхания, плач, благодарение, а Свыше радость, веселье, воскресение и небесные мысли, утешение и небесное настроение.
Безполезно использовать поэта в целях социального и вообще одного земного развития, потому что все, духом сильные, - одни Толпы нестройной убегают, Одни на холмах жгут огни, Завесы мрака разрывают…
Поэзия настолько интимна и духовна, насколько она приближается к Богу, вернее, насколько Бог позволяет ей приближаться, чтобы не сгореть в Огне Божества в силу несовершенства. Поэт от Бога – это своего рода Моисей, который вызывается Богом из народа и говорит непосредственно с ним, желая достигнуть целей покаяния и любви. Разрушается косноязычие, и слова обретают совсем другой глубочайший смысл, оставаясь на скрижалях человеческой культуры чеканными малопонятными начертаниями. Люди забывают их и предаются суете и поклонению своим кумирам, но поэты уже там – на другом берегу Леты.
Никто не имеет права вмешиваться в то, что происходит между поэтом и Богом. «Я написал, от Меня это было, а твое дело вот какое…» Гремит гром, ударяют молнии о землю, народ в страхе лежит ниц, умоляя не слышать «Я начертал…» Вырывается из-под земли лава… Вдруг все стихает и перед глазами возникает образ опаленного огнем Рыцаря со скрижалями начертанных на них слов: И полный страха неземного, Горю Поэзии огнем… Вид его печален и трагичен, но светел, как никогда – он знает от Всевышнего, что ненадолго люди послушают его и Бога, но не сказать им самого главного нельзя. В этом его миссия. Мессию могут убить, но люди видели Его в нем и теперь никто не отречется, что не видел Его и не читал скрижали…
Поэт-рыцарь стоит с факелом, высоко поднимает его и, не смотря на сгустившийся туман, продолжает светить. Неужели не виден этот свет?! Но вот из тумана показывается сначала один, потом второй, третий, четвертый, пятый, их уже двенадцать!.. За ними много людей!!.. Они благодарят Рыцаря Любви и Света, иные даже кланяются ему, но в другой Его руке свиток с надписью: «Мне завещано с благоговением святым светить в предверии Идеала»
----------------------------------
Сонный Петроград: Улица, фонарь, аптека… Словно молчаливый страж стоит громада Исаакиевского собора, напротив которого вздыбил коня Русский Царь, готовый защищать свой град и Россию до конца… Долго ли еще топтать ненавистного змия, вкрадчивого, но готового, если что, действовать молниеносно…
Кто идет, ссутулившись, мимо собора? Это же Достоевский!.. Лицо пророка – в глазах странный блеск и безконечно внимание к страдающим, оскорбленным, обиженным. Это лик Христа. Идет пророк, благословляет и настороженно всматривается в утрачиваемые знакомые городские черты. Встает новый день – тут и Свидригайлов на «мерседесе», и Неточка Незванова перед каким-то богатым домом стоит, Раскольников по айфону сбивчиво с кем-то разговаривает, Ильюша в храм спешит… А вот идет кто-то стройный, высокий, в шляпе. Глаза его застланы слезами… Вдруг улица заполняется толпой, у которой на лицах маски с изображением Александра Блока – смех, шутки, разговоры… Улица опустела… Поднялся ветер с Невы и донес до ушей громкий пушечный выстрел, сорвались вороны… Аптека, улица, фонарь... О, люди! О, звери! Будьте как дети. Поймите меня... Слушайте звон удалых бубенцов!
-------------------------------
Колыхание трав… Волнение ржи на безкрайнем поле… Шум веселой листвы и прохладная лесная сень… Журчание родничка… Синь, упавшая в воды реки… Божьи коровки на изгибах травинок… Избы на холмах с сияющими окошками… Белый храм на бугре и высокие ели стражами… И ель крестом, крестом багряным Кладет на даль воздушный крест... Кресты… Пожни… Копны… Стадо коров с дремлющим пастухом… Дорога, стелющаяся вдаль, и отбегающие от нее то в одну, то в другую сторону тропинки… Цветы… Камни… Пение птах… Путник, который вот-вот затеряется в полях…
Так было много веков на Руси. Все это одна песня и одна молитва, один глоток, жизнь без начала и конца.
------------------------------
Волны, волны, волны. Жизнь качается на упругих волнах в бездонном пространстве. Это волны не бури, все расставляющей по местам. Это не волны, оставляющие пенный след или буруны. Это волны тихого света, колебания жизни самой во всем и везде. На бездонных глубинах духа, где человек перестает быть человеком, на глубинах, недоступных для государства и общества, созданных цивилизацией, - катятся звуковые волны, подобные волнам эфира, объемлющим вселенную; там идут ритмические колебания, подобные, процессам, образующим горы, ветры, морские течения, растительный и животный мир. Эта глубина духа заслонена явлениями внешнего мира…»
Рад и всегда радуюсь, даже когда плачу. Светлая печаль овладевает миром, как лунный свет дальней дорогой. Светятся радужные стекла на чердаке. Хлопнула дверь. Смеется любимая. Какая же печаль, когда вовне и внутри сопричастие всему живому - атомам и клеткам, смыканию цифр, звуков и шумов, мыслей, чувств в те же незримые волны. Симфония жизни и любви всего сильней! Пусть не все известно, так надо - надо для жизни, призванной быть всегда. Иду посреди жизни за Жизнью, оставив прежнее, ненужное, ложное. Плыву по волнам, дна не достать, главного не измерить. Близятся завихрения, а в них молнии. Лик склонился к водам, единый лик и смотрит безстрастно на все, и меняются видения. Звуков все меньше. Песня матери еле слышна. Голоса стихают. Утихает все. Одни волны, волны, волны - безконечные волны неземного Света. И ты плывешь. «…Солнце, светлый лик яви! Пламенеющие волны, Расступились для любви!»
----------------------------------
Ветер взвихривает дорожную пыль. Стоит седой человек и пытается разглядеть в нынешнем неустройстве прошедшее, молодое – черты безвозвратно ушедшего времени… Тихо как. Нет тревоги. Никто не бежит. Одни старые вековые вязы встречают путника и ведут его в гору. Оглянешься – платье белое, как нежная бабочка, мелькнет и скроется. А то и нарастающий звук – что это?! Звук приближается… Еще раз оглянешься – всадник на коне скачет там, в полях, где Ивлево, и быстро скрывается… Мой конь утомился, храпит подо мной, Когда-то родимый приют?.. А там, далеко, из-за чащи лесной Какую-то песню поют…
И, покорна всем этим таинственным звукам, молодеет душа, и сжимает рука руку спящей любимой и дорожит такой хрупкой жизнью, и прислушивается – дышит спокойно или нет. Ты и во сне необычайна. Снится? Не знаю – будто ты девочка из той деревни, а я, устав от книг, бреду босоногим по пыльной дороге и где-то ведь встретимся мы, и улыбнемся и будет прилив такого счастья, что и словами не сказать. Все будет – и стога, и туман, и вздыхающая корова, и темный овраг, и бурьян, и лошадь, и изба - твой красный терем, он и доныне жив! Любуюсь тобой через цветы, и листы берез, и сквозь дождь: ты в родительском окне, словно радуга. И голоса жизни – твои незабвенные голоса. Ты и есть жизнь, дающая жизнь. Другого и не надо. И сам не понял, не измерил, Кому я песни посвятил, В какого бога страстно верил, Какую девушку любил…
Возьмемся за руки снова и пойдем туда, куда ведет наша аллея, где горы, где в небе тихо плывут облака, а еще дальше дрожат в бездне звезды, чтобы подсмотреть у безсмертья - тучи вдали встают, разносятся гулы далеких сел, а там «за травой, колокольчик звенит». Помедлим здесь, побудем вместе, забудем, забудем о страшном мире, вздохнем небесной глубиной.
Пусть поют «Коробейники» или «В горнице». Мужской и женский голоса переплетаются и теряются в дождливых далях… А этих голосах: просторная Русь, и красная рябина, и цветной рукав девичий, и погубленная молодость. Осенний хмель. Дождь и будущее солнце. В этом будет тайна ее и моего пути…
-------------------------------
Каким бы разным для одних или однообразным для других или тем или другим вместе, не представлялось земное бытие, сущность всего та же – небо, хлеб, молитва, песня, дорога, поле, ягоды, тропинка, речка, избы, храм, придорожный крест, забытый погост, стога, стадо коров, леса, березовая роща, луга, цветы, часовенка, благодушный старик, солнце, трава, играющий младенец, вокзал, задумчивая сестра, мама у окошка, кормящая грудью жена, рисующий брат, сосновый бор, деревянная школа, гроза, ночь, болото, ручей и многое, многое другое, что называется одним словом – РОДИНА: Чем больше чувствуешь связь с родиной, тем реальнее и охотнее представляешь ее себе как живой организм…Родина - это огромное, родное, дышащее существо, подобное человеку, но безконечно более уютное, ласковое, безпомощное, чем отдельный человек… Некогда крылья Духа понесут нас в объятия Вечности. Время близко… И земная родина еще поит нас и кормит у груди, мы ей обязаны нашими силами, и вдохновением и радостями.
------------------------------------
Душа, когда устает от обыденности, легко поднимается от земли и обозревает родное с высоты. Нисколько не страшно и как упоительно! Летать дано немногим, но крылья даны всем без исключения… Летает только самое чистое, светлое и от того-то и легкое… Летает и поет, может вот это О подвигах, о доблестях, о славе Я забывал на горестной земле или Я подошел - ты отошла, Спустилась к речке и запела... На голос твой колокола Откликнулись вечерним звоном...
Кто ж позабудет взгляд из-под плата или мехового воротника… Кто не отдаст должное царевне, которых и близко-то не видать во влюбленной в себя Франции… La femme - monsieur.. – скука-то какая! «Царевнушка моя, пава, свет души моей, душенька, лебедушка, ягодиночка, зорька…» - конца нет ни края ласкам.
Жена, Дама, Россия, Дева – рождение неизбежно. Рождения же без мук не бывает – «отдай кровь и прими дух». Горний глас: «Сойди во мрак! Ты там нужен Мне» О, поэт, ты поешь и во мраке, чтобы воссияло солнце там, где его давно не было: Но есть ответ в моих стихах тревожных Их тайный жар тебе поможет жить И родиться звезда, и не сможет она уже упасть, потому что свершилось!
Встаю в туманное утро и пою. И ты поднимаешься на крыльцо. В оконце заглядывает солнце и медленно закатывается внутрь. Непрестанно дышу, люблю и молюсь. Совершилось!
-------------------------------------
Храм. Хорошо, что мало народу. Кто-то с Богом шепчется у святой иконы. Можно приткнуться в уголку и слушать, слушать таинственное: «Аще не умрет», «и сказал пришедшим к Нему иудеям», «блажен муж, не ходящий на собрание нечестивых»… Сияют Иконы… Мерцают тихо лампады… Свечи, как огоньки, манят и притягивают к себе, словно приглашают стать вот таким же мирным, спокойным, дружным огоньком… И вспоминаются далекие окошки деревень, вот также горящие во мгле под звездным куполом, через который пролегает Млечная дорога – мост вселенной… Разве можно быть одиноким в таком мироздании с Таким Мироустроителем?!..
Поэт - это священник, хоть и робок и служение его прикровенно для других. Мир спит и видит сны. Поэт же идет росистою межой и в алом от зари притворе обедню служит, и поет: «Думай день и молись ввечеру»
На земле не узнаешь награды.
Духом ясный пред Божьим лицом,
Догорай, покидая лампаду,
Одиноким и верным огнем
Выхожу из храма… Оглядываюсь, крещусь: «Слава Богу за все». Угасают лампады, но одна все горит и горит ровным светом. Бог оставил, пожалел, смилостивился, уберег, сохранил, помог, утешил. Господи, прости меня окаянного… Молюсь суевернее. Плачу и каюсь мучительно.
--------------------------------
Никто не придет назад – время не повернуть… Никто не придет назад, да и незачем, нельзя оглядываться. Впереди благое дело… Не одни они идут…. Не бойся умереть в пути. Не бойся ни вражды, ни дружбы... Все идут, и Кто-то задувает свечи. Вечность начинается сегодня, здесь, сейчас… Вечность – это современность - Она будет и завтра, всегда… Люблю вечернее моленье… Все идут туда, за лес из земного неустройства и мрака. Им Бог один - прозрачная печаль. Единый Бог - залог слиянья. Не об этом ли голос девушки в купол, не об этом ли плачет девочка в осеннем парке… Никто не придет назад… Не надо. Он всюду, куда бы ты не пошел, и эта встреча не сулит уже расставанье.
Слепые ведут слепых, зоркие зажигают огни на холмах - вырываются из тьмы души. Каждая вырванная душа начинает светиться, и вот уже целое море огня – горит Вселенская Купина и не сгорает, диво так диво!
--------------------------------
Впереди несут Икону и потом крест – жизненный крест усопшего, нередко распинаемого внешними и внутреними скорбями в земной юдоли. Божья Матерь Утоли моя печали Перед гробом шла, светла, тиха… А вокруг неумолчное пение птиц, солнце золотое, поля, небесный купол, полный славы, лес и белый храм над водою… А вокруг, на многие миллиарды километров от Земли бездыханный космос, хоть и не безжизненный, но все же чуждый живому человеку с безсмертной душой. И вот Икона и Крест впереди бренного тела, несомого в последний путь земли… Мертвец - родной душе народной: Всякий свято чтит она конец… Навстречу кланялись, крестили Многодумный, многотрудный лоб. А друзья и близкие пылили На Икону, на нее, на гроб...
О, исторгни ржавую душу! Со святыми меня упокой… Если из космоса взирать духовным взором на Землю, то от Нее постоянно отлетают души умерших людей, которых принимают Ангелы и относят на частный суд. Если бы с космической станции, на которой, кстати, тоже есть Икона, наблюдать эту грандиозное видение, то все без исключения люди стали бы в одно мгновение верующими в Святую Троицу. Но Бог не хочет одними видениями привлечь нас к вере, но ожидает, когда мы сами, добровольно, своей собственной волей изберем Благого Бога, а не лукавого. Тогда только мы блаженны, когда свободно проявляем любовь или негодование.
Несут или везут телесную храмину нашу, заключают ее под крышку гроба, но бывает, что и нет – земля Господня принимает свое, но если это прах человеческий - прах добродетельного христианина, то даже он в очах Божьих священен, это святые мощи, которые становятся проводником Божьей Благодати. У Бога нет ничего мертвого!
И пока в белом храме у реки, в окружении елей и крестов пели и кадили, люди с восхищением смотрели на то, как из небольших храмовых оконцев на гроб и усопшего из-за туч пролился несказанный свет и озарил храм и всех, кто грустил, наполнив его незакатной зарей. И этот свет мы понесем дальше в свою жизнь и, не смотря на любые скорби и муки, не утратим его.
--------------------------------------
Природа богоподобна. И шелест травы – это тот же молебен, как и Литургия – неумолчное пение всего тварного с земли до Неба и нетварного с Неба до земли. И хоть жалобно кричит на болоте птица, и она ведь знает Бога. Скользят ящерицы на пне, деловито снуют муравьи по своим делам, и если лечь в густой плотный брусничник (в отличие от мягкого светло-зеленого черничника) рядом с высоким соснами (а где-то рядом притаились (обязательно!) белые грибы, подосиновики и моховики!) и, лежа, рассматривать медленно плывущие над головой облака, то разве не почувствуешь – вот оно простое, безхитростное счастье в слиянии с Божией Любовью, которое заключается отнюдь не в безразличном растворении в природе, а именно в единении с Любовью, творящей одно чудесное и спасительное. ОБЩЕЕ ДЕЛО СВЕРШАЕТСЯ… Что только не вспомнишь, лежа вот так на родине, – как собирал ту же созревшую бруснику с мамой, переходя с одного темно-зеленого острова брусничника на другой… В сосновом лесу светло, как в раю. Стволы старых сосен, как храмовые колонны. Похожено у нас здесь с другом Лешкой, но с мамой больше всего, все углы и что в них растет и где, знаем… Теперь брожу здесь один – мама, отец и брат отошли в вечность, друг детства потерялся на Дальнем Востоке… Поэтому, наверное, и нет ощущения той по детски радостной всеполноты мира. Завидев другого человека в лесу, спешишь свернуть на другой путь, и овладевает душой томление и печаль, которые отгоняешь всеми силами, но память снова возвращает тебя в прошлое и хочется крикнуть, как та птица на далеком болоте, чтобы не было так больно…
Хорошо, пробравшись через густые заросли, выйти здесь же к реке, чтобы почувствовать волнение воды, дрожь смотрящихся в нее сосен, елей, рябин и берез. Это настолько родное, что и передать трудно. Осенью золотится листва берез, алеют кисти рябин, светятся стволы сосен, и вся речная вода пронизана небом с высокими легкими облаками – небесность везде и в тебе тоже! Редкие и славные минуты счастья. Как сделаться подобным вот этой первозданной чистоте? Как воскреснуть во всесовершенство Вечной Красоты? Как без страха и раболепства, будто на Страшном Суде, сказать: Я лучшей доли не искал. СЛАВА БОГУ ЗА ВСЕ.
---------------------------------------
Как радуют пять новых золотых куполов с крестами на восстанавливаемой жителями церкви! И какие виды открываются отсюда на наши раздолья – тут и дороги, и избы, и поля, и леса, - благодать, одним словом. Горят купола, сияют кресты, влекут дороги, приглашают избы, рукоплещет небо и медленно, призывно плывут в поднебесье пушистые белые облака. Все здесь родственно душе: и не только одни радости, но и печали, страдания, скорби, которых здесь, как и прежде, хоть отбавляй. Зажмурил глаза и представил вместо этих древних полузаброшенных русских деревень особняки с аккуратными газонами, рынками, магазинами и слишком вежливыми людьми, и стало как-то неуютно и холодно на душе. Если даже будет все для тела, что для души ущерб, то уйдет из жизни Вечность и тогда не миновать нам худшего…
Высокая трава встречает нас в родной деревне. Наш путь – сразу к храму, родным пепелищам и гробам. Огромное Золотое поле засеяно льном. Вот бы нагрянуть сюда, когда лен зацветет! Вспоминаются старинные названия здешних мест. Завиднелся впереди трехсотлетний Иоанно-Предтеченский храм. Мы пораньше выходим из машины и любуемся открывающимися воистину храмовыми видениями. Избы, дорога, храм – это вечное на Руси. Как вечен и чист женский плач на могилках, старая огромная береза и громадные ели, лапами и ветвями укрывающие место последнего упокоения многострадального православного люда. Кресты на могилах вкупе с храмовым крестом – не есть ли торжество победы крестной любви над безродным, адовым злом.
На громадном Никольском поле, ныне поросшем густой сочной травой и цветами, бьет святой источник. Отсюда Никольское (Никола!) с храмом видны, словно на Божественной широкой длани. Крест, Икона Святителя Николая, святая вода, поле, дети, взрослые, далекая деревня, цветы и даже вездесущие овода, мошка и комары (чем не маленькие самолеты!) – все это играет, шумит, вздыхает, тревожит, веселит тайно и явно. Охмеление родиной – вот как это называется, когда долго не видишь северные узорчья и русскую жизнь.
Потом будет изба родителей – любимые Иконы в красном углу, до боли знакомый звон старинных заводных часов, совсем обветшавшее огородное пугало в проеме окна, все как и при жизни хозяев. И не хватает нам сегодня больше всего не какого-то имущества или даже чудес родной природы, но именно их, когда они с нами были на земле. Но зато какое новое поколение за прошедшее время выпестовалось в крестьянском трудолюбивом роду!.. Хорошо сидеть за старым столом в родной избе, тянуть вино и смотреть, как радуются родные и близкие. Веселья, радости, смеху-то! И думаешь уже о следующей встрече, что, может, удастся пожить поболее, не спеша в родных стенах, побывать на Богослужении в храме, побродить в заповедных чищобах и уголках, напитаться святым и чудесным, испить водицы из святого источника, сплясать под говор подвыпивших сродников.
-------------------------------------
Как же встретиться с великим Поэтом России, причем сегодня в ХХI веке и третьем тысячелетии? Вот так вопрос! Уместен ли он в отношении всеми признанного Поэта? Но почему бы и нет. Надо войти в мир поэта, ведь он в стихах, а стихи доступны для чтения каждому желающему. Но доступны не означает, что поняты во всей их бездонной глубине. У стихов Блока свой стиль, своя словесная походка. Блок – не символист, конечно, но он символичен в высшей степени при передаче того, что владеет человеком, то же что глубок до невероятности и вся эта блоковская глубина пронизана потоками божественных лучей. Бездуховный человек не сможет долго продержаться в ней – не хватит кислорода любви…
Принято считать, что поэты пишут для народа – так нас учили в советское время. Но это не так: поэты выдвигаются народом для хвалы Богу. Русские поэты молитвенными стихами воздают хвалу Святой Троице. Иначе они не могут жить и любить. А уж принять или нет кому-то великую поэзию, то дело каждого отдельного человеческого сердца. И чем больше сердец, поющих Богу, тем счастливее человек и страна, тем больше Святости.
Но как же приблизиться сердцем к поэту Блоку? Ведь он гений, а «я – просто человек». Но если Господь входит в наше сердце, если оно очищено покаянием, то, тем более, в него могут войти гениальные стихи и помогать измениться внутренне. Для это надо быть честным, чистым человеком не перед людьми, а пред Богом. Вот и вся отгадка. Это просто и сложно. Просто, потому что мы призваны к Святости и у нас есть все для Ее достижения, сложно – из-за того, что у многих нет решимости жить в Боге. Когда загорится сердце Божественным, тогда и возникнет таинственная сопричастность с Поэтом и многое что начнет открываться и из сложного обращаться в святое, простое.
А можно ведь и представить встречу с Блоком! Ведь живой Блок всегда жив! Скажут - мистика. Но мы ничего не имеем против настоящей доброй мистики. И тогда эта встреча могла бы стать такой:
Петроградская сторона… Старый Петроград времен Блока там, поверх многочисленных современных магазинчиков с более чем пошлой рекламой, офисами и прочими житейскими атрибутами. Диву даешься разной формы странным без окон каменным мешкам, напоминающим некие цитадели: чьи и зачем? Иногда из такого нагромождения, и то на углу многочисленных петроградских линий, вдруг покажется купола с крестами, но потом все опять закрывается то широкими, то высоким стенами домов с маленькими окнами… Вот-вот сейчас из подворотни выйдет герой Достоевского и нервно зашагает по мостовой, ежась от промозглой сырости, к которой никогда невозможно привыкнуть. А этот господин, высокого роста и в шляпе с походкой дворянина ХIХ века – может это и есть сам Александр Блок?.. Говорят, он очень любил подолгу гулять наедине со своими чувствами и мыслями… Но, нет, это не он… Вон идет незнакомка в шляпе… Нищенка просит подаяние…
А не попадем ли мы к Блоку вместе с молодым Есениным, которого тогда еще никто не знал?!.. Тем более есть его рассказ о первом посещении Поэта: «Поднимаюсь по лестнице, и сердце стучит, и даже вспотел весь. Вот и дверь его квартиры»…(почему-то пришло на память из Евангелия: «Стучите, и отворят…». Там за дверью поэт Блок, живой, интересный, страдающий творец и ожидающий «нового неба и новой земли» - прим. авт.)… «Легко ли подумать – а вдруг сам Александр Александрович двери откроет»… Страшновато становится!.. «Нет, думаю, так негоже. Сошел вниз, походил, походил около дома и решил, наконец – будь что будет. На этот раз прошел со двора, по черному ходу… Вхожу я в кухню, ставлю сундучок, шапку снял, а из комнаты идет мне навстречу сам Александр Александрович. «Здравствуйте! Кто вы такой?» «Объясняю, что я такой-то и принес ему стихи. Блок улыбается: «А я думал вы из Боблова…». Блок продолжил: «Ко мне иногда заходят земляки. Ну, пойдемте!»
И снова Боблово! Разве забудешь темную аллею и горы, и ее белое платье… И дивизион с пятью стартовыми взводами, защищавшими небо Москвы, и разграбленную усадьбу с еле живой деревней…
«Да, Александр Александрович, служили мы в Боблове», - говорю едва ли не охрипшим от волнения голосом. «Вот как? Ну-ка, расскажите» - и очень статный, прямой, словно при жизни изваянный, Поэт приглашает к себе. Смотрю и слушаю с предельным вниманием: раздвигаются полумертвые стенды музея, кто-то неловко подхватывает манекен грустящего Арлекино. Блок немного улыбнулся от неловкого движения… «Мама, это из Боблово к нам пожаловали» - «Из Боблово?!» - «Да. Служил там и вот зашел в гости к нам. Люба, сотвори нам чай» Никакой надменности. Поэт естественен, прост и даже чувствуется, что он немного стесняется…
Голос экскурсовода: «А вот на этот балкон Блок выходил - дальше речка Пряжка, какие-никакие, а все же просторы… Вон на том мосту собирались поклонницы Поэта…» Я снова один в комнатах. Поэт с матерью на балконе. Блок выходил курить на балкон, но с мамой он очень внимателен, и ощущение такое, что разговаривают два ангела: вроде бы ничего особенного, но они понимают друг друга с полуслова… Жизнь моя есть ряд крушений многих надежд. «Бодрость» и сцепленные зубы. И – мать.
Экскурсовод: «Вот здесь стоял гроб с телом Поэта…» В почти квадратной комнате у левой стены от двери стоит книжный шкаф, за стеклом корешки. В окне играет солнце, виден зеленый покатый берег Пряжки полузакрытый белым кисейным покрывалом… Прекрасное христоподобное лицо с тенью тайной печали о нас, еще живущих на горестной земле… Скрещенные руки, а на бледных желтоватых пальцах образ Богоматери… Где ж праздник смерти?.. лик так странно тих… разложенье – красота Неизъяснимо победила… Один из лучших сынов России и Матерь Бога нашего теперь вместе и навсегда - мученик и Покровительница всех земных мучеников за Христа Когда над рябью рек свинцовой, В сырой и серой высоте, Пред ликом Родины суровой Я закачаюсь на кресте, Тогда просторно и далеко Смотрю сквозь кровь предсмертных слез И вижу – по реке широкой Ко мне плывешь в челне, Христос. «НЫНЕ ЖЕ БУДЕШЬ ВО ЦАРСТВИИ МОЕМ»
-----------------------------------
Вот она стоит, хрупкая, невысокая, нежная к другим и строгая к себе ПРЕКРАСНАЯ ДАМА… Сидит за большим письменным столом, уставленным портретами сына – тоже ОНА – ЛЮБИМАЯ. Прислушивается к его шагам и крестит уходящего ЯСНАЯ… НЕОТСТУПНАЯ ТАЙНА… ЗОЛОТАЯ ЗВЕЗДА… БЕЗПОЩАДНАЯ ПРАВДА, ДРУГ, МИЛАЯ, ЛЮБОВЬ.
---------------------------------------
С недоумением смотрю в торце блоковского дома на закрытую кафешку с закрывающимися жалюзями на входе с большим портретом… Блока. Моросит… Я зажмурился и попытался представить другое – «…солнечный июньский день. За окнами синела Пряжка. С того берега доносились обрывки песен. Медленно проплывали баржи с дровами. Неподалеку на реке стирали прачки, пели «Яблочко…» Блок долго смотрит на них: «Как поют, как талантливо работают! Я часто ими любуюсь». Но открыв глаза, вижу полуразмытые силуэты моста, кранов, машин и редких прохожих… Зато то и дело проносятся автомобили, и я никак не могу перейти улицу к подворотне, в которой дежурил Поэт… Поют ли сейчас в Петербурге на улице так или во время работы? Вряд ли… Какая все-таки темная вода в Пряжке. Дверь справа после входа в подворотню распахивается, и девушка словно не выходит, а вылетает в закрытый двор… «Та самая лестница» - догадался я, - которую мне показывала экскурсовод в квартире-музее… «Да, да, идите за мной», - говорила она и открыла дверь - на площадке довольно узкой лестницы сидели две сотрудницы музея и весело потягивали сигаретки. Тепло обменявшись с ними словами, экскурсовод показывает мне на лестницу, по которой часто ступали ноги Блока… На ум пришло: «Лестница есть, а Блока уже давно…» Но сердце сказало другое: «Блок был, есть и будет еще больше! Распахни дверь – увидишь там неба осветленный край…
------------------------------------
Поэт не себя и не свое несет миру, а любовь многих поколений, живших до него, несет честно и поэтому такой только поэт славен на Руси. На горестной земле не до подвигов, доблести и личной славы – надо любить, во что бы то ни стало, хоть бы другие и не любили, надо терпеть до конца, как бы не было тяжело. Страшный мир! Он для сердца тесен! Из сердца кровь струится! Плачь, сердце, плачь… Но тем многоценен и важен подвиг поэта, что он не может прекратиться ни при каких самых страшных условиях. Центральный огонь есть любовь и воля… Этот Божественный огонь вкладывает в руку меч слова Правды и тот разит им неприятеля, пока он не будет изгнан из родных пределов. Покой нам только снится… И, к земле склонившись головою, Говорит мне друг: «Остри свой меч, Чтоб недаром биться с татарвою, За святое дело мертвым лечь! Кто это там на лошади? Что за рыцарь?! Плащ за ним княжеский развевается Вздымается конская грива… За ветром взывают мечи… В степном дыму блеснет святое знамя И ханской сабли сталь… Летит, летит степная кобылица И мнет ковыль… Я слушаю рокоты сечи И трубные крики татар, Я вижу над Русью далече Широкий и тихий пожар… Не может сердце жить покоем, Недаром тучи собрались. Доспех тяжел, как перед боем. Теперь твой час настал. - Молись!
Выступая на защиту, я крещусь мысленно и призываю…
------------------------------------
В церкви мне удавалось найти то, чего я напрасно искал в мире… Темно и прохладно под темными сводами Казанского петроградского собора. Душой смиряясь, сладко сбежать сюда, с шумного и многоголосого Невского проспекта и войти под тихие своды. Весь израненный, спешил Повергнуть ниц перед Единым Остаток оскудевших сил. Мощные колонны уводят ввысь. Правда, и тут много зевак, но куда от них денешься… Сколько ног исшаркали эти древние плиты под ногами - они наверняка помнят и Блока с его Прекрасной Дамой. О чем они шептались тут или просто молчали, прислушиваясь к тому, что внутри каждого из них? Люди, простые и побогаче, стоят к Чудотворному Образу. Что они ждут – чуда исцеления, веры, любви, исполнения заветного?… Всех их жаль безконечно и не знаешь даже почему. «По вере вашей будет вам…» - эти слова словно бы начертаны в благодатном воздухе. Но и в храме нет спокойствия – мысль стремится работает напряженно… Мучительно от своего безблагодатного состояния и стыдно… Очередь медленно продвигается к Ней… Кто-то задерживается перед Ней, кто-то прикладывается быстро, совершая земной поклон… Совершается бедный обряд… После него обязательно легче, будто Она благословила и посоветовала больше терпеть и любить, а помощь обязательно будет… Как отрадны Твои черты! Я жить хочу, хоть здесь и счастья нет, И нечем сердцу веселиться в падшем во зло мире. И все же верю, что этот свет лампад, и свечей переходит туда и оттуда сияет лучами неизреченно и встретит измученную душу на пороге иного бытия: О, я хочу безумно жить: Все сущее – увековечить, Безличное – вочеловечить, Несбывшееся – воплотить! Но ведь этого желал и Христос! Он есть Жизнь и желает, чтобы мы жили вечно с Ним, хоть это и кажется безумным. Он – Христос все созданное Им увековечивает и зовет нас к увековечиванию внутри нас Царства Святости. Христос Бог вочеловечивает нас в Своей Церкви, поднимает «из грязи в князи», освящает нас. Христос Сын Божий воплощает внутри нас то, что ухо не слышало и на ум не приходило нам никогда доселе!
После храма мир представляется, как в замедленной съемке – сердце не придает суете никакого значения. Встала в сердце моем необъятная сила… Воскурю я кадило, Опояшусь мечом…
----------------------------------
Шла Святая Русь и горевала о своих нерадивых детях и о тех, кто проклинал Ее веками из-за гнилых перевалов. Проклятия звучали все громче. Всполошились, зарыскали волки, вороны сбились в невероятно большие стаи, а травы шелковые поникли, затуманилась даль, поблекли березы и закручинились ивы… Затмение, затмение нашло, молнии в тучах, как острые кинжалы играют, грома раскатистые бьют землю и грозят потопными ливнями… Берегись, Русь!.. Новые татары более хищные и злобные – камня на камне не оставляют от святого, жаждут крови невинной, в полон ведут и в свое безверие и иноверие обращают… И час настал. Свой плащ скрутило время, И меч блеснул, и стены разошлись. И я пошел с толпой - туда, за всеми, В туманную и злую высь… А татарва кричит со всех сторон: «Зачем вам Бог, вы Его забыли! Мы сделаем из вас хороших рабов, ха-ха-ха» И средь кощунственных хулений, Застигнут ясностью Зари, Я пал, сраженный, на колени, Иные славя алтари… И вопреки хулам и стонам, Во храме, где свершалось зло, Над пламенеющим амвоном Христово сердце расцвело
--------------------------------
Мы – путники. А раз путники, то что нам терять такого, чтобы о нем горевать? Надо идти и идти, и чем меньше тленный груз мира, тем легче наш путь. Чего же нам бояться в пути?.. Когда умру, прошу вас, дети, Сложить к безжизненной груди Останки жизни грустной эти - И с ними в гроб меня снести… Пусть разрушается тело - душа пролетит над пустыней… Сияет и поет природа, но еще ярче сияет светило искусство святое, сияет ЖЕНА, ОБЛАЧЕННАЯ В СОЛНЦЕ! Не бойся умереть в пути. Не бойся ни вражды, ни дружбы. Внимай словам церковной службы, Чтоб грани страха перейти. Она сама к тебе сойдет. Уже не будешь в рабстве тленном Манить смеющийся восход В обличьи бедном и смиренном. Она и ты - один закон, Одно веленье Высшей Воли. Ты не навеки обречен Отчаянной и смертной боли
----------------------------------
Верю, как только возможно верить, любить и молиться холодному сердцу… Молиться холодному к греху и к тьме сердцу может только воспламененная Богом душа…
Душа, а не тело – вот что дороже всего мира. Святая, пламенеющая любовью душа – свет миру! В то время, как души большинства продолжали коснеть в тяжелом и смрадном невежестве, составляя твердую и благодатную почву для посева всякого рода злых семян, - души лучшей части человечества утончились в горниле испытаний… Среди всех «бурь и бед и мыслей безобразных» почуялось новое веяние, пускают ростки новые силы; и в небывалых прежде блаженных муках начинает рождаться новое, еще неведомое, но лишь смутно пока чувствуемое. Это дело ВЕЧНОГО БОГА. Если и есть печаль, то печаль по Богу – мало сделано для Бога, если и есть грусть – то не по миру, а что в нем творится не по Богу, если и есть тоска, то тоска по Царству Небесному. Вот тогда рвется или выливается из души молитва… Молитву тайную твори… Ибо Бог воздает явно, в том числе лучезарными стихами с добрыми словами. Он диктует вдохновенье, а за словами - сквозь гул невнятный Просыпается светлый Дух… Дух сходит на смиренных, нищих, которым нечего терять, в мрак, в скорби – «сила Божия в немощи совершается» - из немощей, из не полагания на себя, то есть смирения, зримее мир иной, вечный.
Иным людям кажется, что Блок отошел от классической поэзии, выступив в роли символиста. Примерно в том же самом обвиняли и Фета. Как будто гармония должна объяснять что-то и воспитывать. Воспитывает и возвышает явление духа, каким и должна быть литература, особенно поэзия. Поэзия освещает привычное в незнакомом свете и с самой неожиданной стороны. Поэзия меньше всего нуждается в канве или в проповеди. Где упоение, восторг, воодушевление, там и Поэзия! Трава поднимается из грязи – вот и поэзия. Солнце поднимается над полями – поэзия, да еще какая! Все поэзия, где нет зла, даже в скорбях и страданиях ради Бога заключены Высшая Любовь и Небесная Поэзия. Святая Поэзия есть явление Духа Святого, а где Дух Господень, там и СВОБОДА (2 Корин. 3:17). Без Святости человек воспримет временно красивое за эталон и станет поклоняться ему, как идолу. Ведь слепо поклоняться легче, чем творить. На этом поклонении и зиждется человеческая переменчивая культура, отравленная преходящими стихиями мира, лежащего во зле.
Писатель С.Фудель писал: «Дело не в том, чтобы написать или не написать стихи или рассказы, а в том, чтобы зародить в себе и сохранить в себе некую творческую тайну, божественное семя созидания и бытия, которое так же, как семя человеческое, зарождаемое в теплоте утробы, – зарождается только в теплоте и милосердии духа. <…> Важен не способ обнаружения для людей в тебе воссиявшего чуда, а самый факт его воссияния, который и в совсем неграмотном человеке будет излучаться и просвещать и врачевать мир Богу угодными путями».
«В нас должна услышаться песня славословия Господу, чувство реального осознания Его пути. «Песнь Господня, путь Господень!» - говорит сердце и познает себя в них, познает и видит своего Спасителя» (С.Фудель).
И вовсе не надо быть, как Блок, или как Пушкин, надо двигать общее дело Любви, а, значит, и Поэзии вперед, продолжая Батюшкова, Блока, Есенина, Рубцова и других любящих, чтобы и о тебе и о других сказали Он весь – дитя добра и света, Он весь – свободы торжество! Свободным же может сделать душу только Истина – Христос.
Андрей Башкиров
Русская Стратегия |
