Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15557/
Прежде автор этого текста никогда не занимался серьёзно темой репрессий против русского крестьянства в ХХ веке и вообще аграрной и крестьянской тематикой. Хотя стоит отметить, что, для того чтобы заинтересоваться данной темой, у меня были две причины. Первая – это мои корни: по линии матери у меня были крестьяне из Самарской губернии, а по линии отца – из крестьян Грязовецкого уезда происходили бабушка и прабабушка (мать моего деда по отцу). Однако назвать их богатыми было нельзя, поскольку земли у них было не так много. Хотя, по воспоминаниям бабушки, у её отца было довольно хорошее хозяйство. При создании колхоза он вступил туда сам и стал его председателем. К сожалению, я не владею достаточно полной информацией о них и о том, как они жили. Вторая причина – это то, что на историческом факультете Вологодского педуниверситета, который я закончил, на кафедре отечественной истории была и существует поныне довольно серьёзная школа по изучению аграрной истории Русского Севера. Однако меня эта тема тогда совершенно не привлекала – я стал специализироваться на политической истории. Впрочем, я начал несколько больше затрагивать данную тему, когда приступил к изучению собственной родословной и истории революции и Гражданской войны, советского периода истории Вологодчины.
Для меня крайне важно сказать хотя бы несколько слов о том, что случилось с моим родным регионом в то тяжёлое время. Не претендую на какое-то очень серьёзное исследование, поскольку для написания такового нужно перелопатить груды источников и изучить все районы нашей области. Моя задача довольно скромная – показать хотя бы немного, хотя бы несколько фрагментов из истории этого периода. Это знание крайне необходимо молодому поколению, чтобы не обольщаться коммунистической пропагандой.
Посвящаю этот текст памяти своих крестьянских предков – Головиных, Шаталовых, Куликовых, Лялиных и других.
***
Жительница Верховажья Анна Дурнева в 1998 году в своей научной работе писала: «Когда была жива моя прабабушка Анна Феодосьевна Стрежнева, жившая в Верховском сельсовете, она рассказывала мне о том, как два поколения моих предков «обожглись» советской властью. Первым был мой прадед, который перевёз свое имущество и семью в только что созданную коммуну, а после её разрушения потерял всё, сохранив только лошадь. Вторым пострадавшим от советской власти был мой другой прадедушка, который был председателем колхоза, и его послали на принудительные работы только за то, что в колхозе оказался слишком мал приплод свиней (хотя, по сути дела, он же в этом не был виноват)»[1]. Она отмечает, что из раскулаченных верховажских крестьян большинство «не только не арендовали земли, не эксплуатировали чужого труда, но и не были крупными собственниками»[2]. Бывший в 1970-е годы директором Верховажской средней школы Анатолий Фёдорович Лебедев собрал материал по истории Верховского сельсовета. В своих очерках, напечатанных в районной газете «Верховажский вестник» за 1993 год, он приводил воспоминания людей, живших в те времена: «Лидия Андреевна Соломатова сообщала, что у её дяди до первой мировой войны было в хозяйстве 4 лошади и 12 коров, Игнатьевская Серафима Гавриловна вспоминала крестьянина в Пеженьге, имевшего прежде 4 лошади и 7 коров. Такие крестьяне, по общему мнению стариков, были редким исключением и до революции»[3]. После же 1917 года такого количества скота в крестьянских хозяйствах верховских деревень уже не было. «П.И. Чекрыгин говорил, что у самых зажиточных было по 4 – 5 коров и по 2 лошади. У некоторых раскулаченных в хозяйстве имелись водяные мельницы либо кузницы. Вот и всё богатство»[4]. Собственно, списки людей, предназначенных к раскулачиванию, составлялись комитетом бедноты, зачислявшими в эту категорию самых обычных середняков. «Старики единодушны и в том, что членами комбедов двигала не справедливость и тем более не экономическое обоснование своего решения, а исключительно чувство зависти к тем, кто живёт лучше»[5].
Далее Анна Дурнева приводит примеры судеб раскулаченных крестьян Верховского сельсовета. Кого же именно подвергали самому настоящему ограблению?
1. Деревня Сурмино. «В числе раскулаченных называют целую династию Зензиновых, а именно: старика Федора и его сыновей Клавдия и Якова Федоровичей. Все трое были высланы из деревни неизвестно куда. Позднее стало известно, что Клавдий доживал свой век в Ленинграде. Судеб его отца и брата никто не знает. Кроме того, был раскулачен и сослан Ряплов Федор Иванович, искусный, славившийся на всю округу кузнец, у которого была своя кузница»[6].
2. Деревня Таган. Здесь были раскулачены три хозяйства. «Васендин Алексей подвергся этой участи за новый сруб, который он поставил рядом со старой избой. Этот крестьянин, выселенный из дома и сосланный, оставил в деревне на попечение бабушки четырёх детей. Бабушка подняла их всех на ноги и воспитала. Она прожила 103 года. Дрочков Алексей, наоборот, взял с собой в ссылку всех детей. Старшая дочь, уже будучи старухой, дважды приезжала в Таган поклониться родному пепелищу. Семья сестёр Зензиновых также была сослана в отдалённые места и её судьба неизвестна»[7].
3. Деревни Боровичиха, Щекотиха и Лопатино. Здесь были раскулачены: семья Глушиных, имевшая собственную мельницу на реке Каменной; Павел Лысков – кузнец, за то, что имел настенные часы; братья Сальниковы – за то, что владели мельницей; Чекрыгин Фёдор Андреевич из деревни Лопатино за то, что жил несколько лучше других»[8].
4. Местность Пеженьга. Рассказывала Игнатьевская Серафима Гавриловна: «Вопрос о раскулачивании решили на комбеде. Нас туда не пустили». Раскулаченного Игнатьевского Василия Андреевича с семьей выгнали из дома. «Он сидел у нас на крыльце и у других соседей. Просился на ночлег, но никто его не пустил. Боялись, что привлекут за помощь кулаку»[9].
5. Деревня Средняя. «Подверглись раскулачиванию хозяйства Васендина Виктора, Дербина Павла и его сына Алексея. В деревне Маслове – Седунова Алексея и др.»[10]
6. Деревня Слободка. Здесь раскулачиванию подверглись: «1. Братья Алексей и Александр Валюхины раскулачены за то, что владели мельницей. 2. Подосенов Илья Осипович не был сослан, но выгнан из дома председателем сельсовета Соломатовым. 3. Сын И. О. Подосенова – Иван Ильич – был выслан с семьёй. Интересно, что в колонии, где он находился, нашёлся человек, который написал кассационное заявление от его имени во ВЦИК СССР. В 1935 году Подосеновых по этому заявлению освободили. И. И. Подосенов вернулся домой, но из имущества его ничего не сохранилось. Возвратили только дом. 4. О следующей жертве борьбы с кулачеством рассказала Елизавета Леонидовна Соболева: «Хозяйство наше считалось зажиточным – лошадь и четыре коровы. Но нас не окулачивали, только всё имущество описали и отобрали. Остались стол и стулья о трех ногах. Лошадь отобрали, и хлеб по твёрдому заданию[11] я возила на колхозной лошади в Усть-Шоношу. В Верховажье кулацкий хлеб не принимали». И дальше: «Когда Оле было девять месяцев (Ольга Савватиевна Подосенова 1932 года рождения проживала в деревне Таган), меня послали на лесозаготовки. Я не могла её оставить. За это мне дали год принудиловки. Отработала полгода, остальное списали». Муж Елизаветы Леонидовны, Савватий Иванович, в 1930 году тайком успел уехать в Ленинград, где жил его брат. Потом перебрался в Архангельск: «А когда вышло послабление, он вернулся домой и вступил в колхоз», – вспоминает Елизавета Леонидовна. Позднее Савватий Иванович погиб на фронте. В Слободке были раскулачены также семья Непомилуевых, Томилов Константин и др.»[12]
7. Деревня Отводница. «Имели твёрдое задание отец Л.А. Скорюковой, проживающий ныне в Сметанине, и его дядя»[13].
8. Деревня Кушиха. «Был раскулачен Ширяевский Леонид. У Л.В. Бределева конфисковали весь хлеб и наложили твёрдое задание. Коров увёл к себе на двор секретарь сельсовета Бречалов Дмитрий. Позднее твёрдое задание Л.В. Бределеву отменили, но корову Бречалов не отдал»[14].
Дома и все хозяйственные постройки, подвергшихся раскулачиванию крестьян, объявлялись собственностью сельсовета. В их дома на постоянно или временно пускались на жительство бедняки (напоминает пресловутое «уплотнение» в городах). Другие же постройки передавались колхозам. Движимое имущество распродавалось с торгов, а скот передавался в колхозы. Фактически перед нами – самое настоящее ограбление людей, которые добросовестно трудились.
Стоит привести ещё несколько фактов из работы Анны Дурневой. В ходе своей работы она разговаривала с Горынцевой Иларией Васильевной, 1919 года рождения, проживавшей на тот момент в селе Верховажье. В 1931 году её семью раскулачили, а мать, Шутову Домну Егоровну, отправили в лагеря на 2 года. Вот что поведала Илария Васильевна: «Наша семья жила в деревне Дьяконовская Нижнекулойского сельсовета. Семья у нас была небольшая: мама, папа и я. Жили мы неплохо, но жили своим трудом. Трудились с утра до ночи. Мама очень хорошо шила (у нас была своя швейная машинка), вязала половики и, вообще, она была очень рукодельной, помогала людям в деревне, у нас все помогали друг другу. Папа работал в лесу на лесозаготовках. Дом у нас был добротный, изба всегда чистой и красивой, где все было сделано руками моей мамы, у нас даже были занавески на окнах (раньше в домах их не весили, так же как не использовали и замки на избах). Люди, у которых совести не было, завидовали, и, может, поэтому нас раскулачили. Ведь раньше в нашем доме останавливались все начальники, которые приезжали к нам в деревню. Но я бы не сказала, что дом был большим: было две комнаты и маленькая прихожая. Земли у нас было мало, наемный труд мы не использовали, напротив, помогали другим с покосами. У нас было две лошади, три коровы, овцы, свиньи, молочных продуктов было много, поэтому помогали нуждающимся многодетным семьям. Когда нас раскулачили в 1931 году, мне было 12 лет. В тот день, когда увели маму, я была в школе, а когда пришла, ее уже увезли в тюрьму. Я так с ней и не увиделась, не видела ее два года. Папу тоже хотели арестовать, но мужики предупредили его, и он прямо из леса уехал в Архангельск. Вскоре и я уехала к нему. Но пока я оставалась в деревне, из дома тащили все, что могли, и тащили люди, с которыми мы жили бок о бок, и это было самое обидное. Дом наш разобрали на несколько частей, зимовку отдали председателю, верхнюю часть дома – какой-то старухе, а пристройки также растащили, кто что смог унести. Мне нечего было кушать и негде жить, не оставили ничего, только старое платье, которое было на мне. Я уехала к отцу, там нанималась работать нянькой, сидела с детьми. С мамой связаться не было никакой возможности. После того как ее освободили, мы приехали в свою деревню. У мамы был шок: ничего не осталось – ни дома, ни скотины – ничего. Пришлось начинать жить заново. Хорошо, остались еще добрые люди, которые помогли нам чем могли. Родители вступили в колхоз, мне же сразу предложили вступить в комсомол. Я, не раздумывая, согласилась. Отправили на лесосплав. Там я потеряла здоровье, стали отказывать ноги. Позднее, когда это стало возможно, мы переехали в Верховажье. Здесь мама сошла с ума, она все время искала свои кружева, коврики, все время звала коров, собиралась гнать их на выпас. Мне было очень тяжело смотреть и признавать, что ей совсем плохо»[15].
Далее следуют выписки из документов, хранящихся в Верховажском районном архиве, о людях, раскулаченных по Раменскому сельсовету:
Из документа № 1. Список кулацких хозяйств по Раменскому сельсовету на 10 апреля 1930 года:
«1. Бузалов Николай Васильевич, деревня Костюнинская. Окулачен за эксплуатацию чужого труда на маслозаводе около 10 лет. Перепродажа сельхозпродуктов, работу на каковом проводил до 1928 года. Спекулировал и другими предметами: например, осенью 1929 года продал Вахрушенскому заводу бревно за 40 рублей, а сам купил его за 10 рублей. Отношение к мероприятиям Советской власти — противное. Имеет братьев, которые его искусственно заставляли понижать хозяйство. Сам же пользуется наделом их земли.
2. Сальников Андрей Апимфович, деревня Марковская. Окулачен за торговлю дома в селе Верховажье, в Сидоровой слободе и Вельске – перепродажу домов, за раздачу хлеба под проценты. Переработка на чужом заводе и получены за выгодный ему продукт деньги.
По аналогичным причинам были раскулачены:
1) Лютиков Иван Алексеевич, деревня Потуловская;
2) Лютиков Евгений Алексеевич, деревня Потуловская;
3) Болотников Василий Иванович, деревня Потуловская;
4) Ивойловский Евгений Павлович, деревня Марковская;
5) Изменский Александр Федорович, деревня Еломинская;
6) Бекетов Петр Степанович, деревня Еломинская»[16].
Семьи их были разогнаны, а имущество конфисковано, некоторые из раскулаченных были отправлены в лагеря.
Из документа № 2. Сведения об имуществе П.С. Бекетова:
«Имущество кулака Бекетова Петра Степановича. Раменского сельского совета, деревни Еломинская. РАСПРЯТАНО.
У Ивана Дмитриевича Житнухина деревни Боровины, у шурина – брата жены Бекетова – увезено и хранится:
– суконная шуба черная мужская;
– суконное женское пальто черное, полое, прежнее, подкладка кумашная;
– дроги на железном ходу;
– видимо, много женского платья, домотканых сарафанов.
В селе Верховажье у Шимовой (сторожихи школы) в 1930 году около масленицы привезено было 2 мешка имущества. Проверить, вероятно, всё ещё у них. О швейной машинке (ручной). В 1918 году Бекетов эту машинку взял под заклад у гражданки деревни Вакомино, у Алексеевны, и так потом не отдал. Забоясь описи, машинки ей ныне вернул.
Выяснить – скрывает ли её, или отдана действительно. Суд машинку оставил за Бекетовым.
Заявление кулаку Бекетову написал секретарь Раменского сельсовета Мухорин Алексей Тимофеевич, а переписал Мухорин Андрей – брат секретаря сельсовета. Оно разбиралось на РИКе 14 июля сего года.
Гражданка деревни Малыгинской Мухорина Александра Иннокентьевна, уже после описи у Бекетова, унесла красный сарафан. Это было 6, 7 июля. Вероятно, есть ещё кой-чего.
Кулачка деревни Вакомино, Болотникова Елизавета Павловна, после описи, назавтра, от Бекетова Петра Семеновича понесла ночью кошель набитый, его помогала нести и провожала жена Бекетова, а Болотникова Елизавета Павловна несла нагруженную корзину. Бекетова проводила и вернулась. 14 июля 1931 года.
При описи у Бекетова Петра Степановича нашли спрятанными:
– 20 тысяч рублей;
– 10 спрятанных труб холста;
– хлеба 6 мешков под мостом;
– 2 мешка в сене;
– 1 мешок за зимними рамами;
– ларь, немного не полный, засыпан»[17].
Из документа № 3. Список кулацких хозяйств по Раменскому сельсовету на 1 ноября 1931 года:
«1. Бызалов Николай Васильевич, 1878 г. р.
Место жительства – деревня Костюнинская.
Когда и за что был окулачен – 1929 г. Применение наемного труда и спекуляция.
Какую имеет недоимку – нет.
Адрес места работы – неизвестен.
Характеристика — имел маслобойный завод, где и агитировал против Советской власти, запугивал бедноту.
Бызалова Александра Гавриловна – жена 1888 г. р.
Бызалов Василий Николаевич – сын 1911 г. р.
Бызалов Валентин Николаевич – сын 1916 г. р.
Бызалова Серафима Николаевна – дочь 1920 г. р.
Бызалов Александр Николаевич – сын 1926 г. р.
Бызалов Павел Васильевич – брат 1895 г. р.
2. Лютиков Акиндин Порфирьевич – 1879 г. р.
Место жительства – деревня Потуловская.
Хозяйство имеет экономически твёрдое.
Дано твёрдое задание.
Штраф – 100 рублей.
Отбывает наказание по приговору суда. Осуждён на 3 года за невыход на лесозаготовки и агитацию.
Лютикова Анастасия Евгеньевна – 1887 г. р., жена.
Лютикова Аполлинария Акиндиновна – 1919 г. р., дочь.
Лютиков Петр Акиндинович – 1921 г. р., сын.
Лютикова Мария Акиндиновна – 1927 г. р., дочь»[18].
Перед нами – действительно лучшие люди русского крестьянства: обеспеченные, работящие, трудолюбивые, хозяйственные, с большими семьями. Собственно, перед нами – русский средний класс, люди, которые трудились и создавали продукты для страны, для народа. Частные промышленность и торговля – совершенно нормальные занятия для нормального общества. Но для большевиков это – «эксплуатация» и «спекуляция»… Только при абсолютно отклоняющемся от нормы мышлении могло возникнуть такое представление о частной инициативе русского крестьянства. Перед нами встаёт картина самого настоящего ограбления русской деревни, её разорения, последствия которого мы ощущаем до сих пор.
***
Раскулаченные крестьяне с Юга России были переселены на Русский Север. Восточные и северные районы Вологодчины стали местом их расселения. Здесь можно обратиться к научным работам, также написанным в 1998 году. Владимир Трофимов, ученик 10-го класса из Тотемского района, сообщает нам о спецпоселениях Великодворского сельсовета Тотемского района, а Валентина Попова, ученица 9-го класса из Тарногского района, – о спецпосёлках на территории своего района.
В Тотемском районе насчитывалось 36 специальных посёлков. Их заселение в 1930-е годы началось со стороны реки Усть-Толшмы. Появились посёлки Муравьево, Березник, Рябиновец, Третий (через несколько лет после постройки сгорел и конкретного названия по этой причине не получил). В них не переселяли местных «кулаков» (хотя раскулаченных в Великодворье было много), – сюда селили именно выходцев с Русского Юга. В середине 1930-х годов эти посёлки объединились в сельхозартель (колхоз) имени III Интернационала. Причём, что поразительно, даже несмотря на это, крестьяне, водворённые на жительство здесь, всё равно умудрялись вести вполне процветающее хозяйство, несмотря на ужасы колхозного рабства. «Из года в год урожаи сельхозкультур увеличивались, росло благосостояние выселенных крестьян. Переселенцам с юга удавалось выращивать овощи, которые не произрастали в северных районах. Об этих новых культурах в местных деревнях даже и не слышали, поэтому первоначально относились к ним осторожно. <…> Один из крестьян, живший в Чуриловском спецпосёлке, был специально послан к себе на Украину за рассадой клубники. Через некоторое время клубнику стали разводить в местных деревнях»[19]. Спецпереселенцы принесли с собой свои культурные особенности: их дома и постройки отличались от местных домов, их песни и игры были также незнакомы местным крестьянам. Интересно то, что контакты местных со спецпереселенцами были достаточно свободными, как отмечает автор: «Очень строгого надзора за этими поселками внутри района, к удивлению, не было, и переселенцы свободно общались с местным населением, хотя надзиратели были повсеместно. Побеги с поселков были делом обычным, но, как правило, бежавшие не возвращались обратно, они либо скрывались у себя на родине, либо, арестованные по дороге, отправлялись в лагеря для заключённых, уже как враги народа»[20]. Уже в послевоенное время, после амнистии для спецпереселенцев, многие уехали назад, в родные края, и спецпосёлки прекратили своё существование.
На территории Верховского сельсовета Тарногского района от них стались следы: «Километрах в 6 – 10 от Верховья в сторону Тотьмы на берегах рек Уфтюги и Яхреньги до сих пор видны остатки построек, фундаменты разрушенных домов. Жители Верховья называют эти места «посёлками»»[21]. При подготовке работы Валентины Поповой о них ей удалось получить сведения от ещё живших в то время бывших спецпереселенцев Санкова Василия Ивановича и Беслика Адольфа Кирилловича. Вот что сообщается в данной работе: «На территории Верховского сельсовета в конце 1920-х и в 1930-е годы было основано три посёлка для спецпереселенцев. Вначале они имели только номера: 8, 10, 11, а позднее получили названия: поселок Север, поселок Яхреньга и посёлок Высокий. Первые переселенцы появились здесь в 1929 году. Это были жители Татарии, Белоруссии, Узбекистана, но больше всего было переселенцев с Украины. Все они стали жертвами сталинских репрессий. Так, например, Андрей Онуфриевич Панченко имел на родине большое хозяйство; Слесаренко Василий Виссарионович – мельницу, маслозавод, много скота. За это их раскулачили и выслали в наш край. Летом переселенцев на баржах по реке Сухоне везли до Тотьмы, зимой – по железной дороге до станции Кулой, а дальше на лошадях – в верховские леса и высаживали на берегах Уфтюги и Яхреньги. Изначально здесь никаких построек не было, люди оказывались в глухом лесу с малыми детьми, часто без средств к существованию. Приходилось браться за дело. Сначала рыли землянки, строили шалаши, а затем брались за постройку настоящего жилья. Используя пилы и топоры, рубили лес, заготовляли бревна. Вскоре появились бараки, располагавшиеся в два ряда. Каждый барак был рассчитан на восемь семей. Как и у себя на родине, на Украине, стены бараков с внутренней и наружной стороны обмазывали глиной и белили. Бараки стали выглядеть чисто и нарядно. Первое время переселенцы жили бедно, особенно было трудно с продовольствием. В верховских деревнях можно было купить хлеб, но ходить туда без разрешения комендантов не разрешалось. Комендантом в поселке Север был Свинкин, в поселке Яхреньга – Тетеревлев. Они следили за порядком, у них нужно было получать увольнительную, и только тогда разрешалось появляться в деревне. Верховские жители давали переселенцам хлеб. В эти годы многие верховские семьи тоже были раскулачены и высланы за пределы района, поэтому местные жители приняли чужую беду как свою. Хлеб чаще давали бесплатно, но иногда переселенцы сами предлагали свою помощь и обычно во время жатвы приходили ночью, тайком, и нанимались на работу к единоличникам, за что получали зерно и муку. Все переселенцы были людьми трудолюбивыми, не сетовали на свою судьбу, а ведь они были оторваны от родных мест, осуждены и высланы на 20 и более лет. Они с особым упорством взялись за обустройство своей жизни на новом месте. За 2-3 года они построили жильё, баню, пекарню. Вырубили лес, выкорчевали пни, разработали поля. Под пашню в поселке Север было расчищено 80 гектаров, в посёлке Яхреньга – 155, в посёлке Высокий – 146 гектаров земли. Около домов распахали участки, где стали выращивать овощи: картофель, капусту, морковь, свеклу и даже огурцы и помидоры, которых местные жители до них не знали. Семена частично привезли с собой, а также получали от родственников, оставшихся дома. Завели скот, в основном овец и коз. Постепенно жизнь в посёлках налаживалась. Но и здесь, в глухих лесах, переселенцы не чувствовали себя спокойно. Рано гасили свет, редко ходили друг к другу в гости, на улицах при встрече старались быстрее разойтись. А всё потому, что за работой и за порядком следили коменданты и десятники, которые докладывали в органы НКВД обо всём, что случалось в поселках: кто выразил недовольство, кто не выполнил работу и др.»[22] Тогда начинались аресты. В 1936 году был арестован и отправлен в лагеря на 10 лет Иван Феодосьевич Санков; был арестован, а затем расстрелян Кирилл Яковлевич Беслик. Во время Великой Отечественной многие мужчины из спецпосёлков ушли на фронт и около 30 человек не вернулись домой.
Хотя некоторые переселенцы нашли в Верховье свою судьбу, женившись на местных девушках, они всё равно скучали по своей малой родине и мечтали вернуться домой. Когда после войны некоторые семьи получили разрешение вернуться обратно, посёлки начали пустеть. Уже в 1949 году в Яхреньге осталось 133 человека (до войны жило 241 человек), в поселке Высокий – 137 человек (до войны – 237). Последние жители покинули посёлки в 1952 – 1953 годах. В 1989 году многие из спецпереселенцев были реабилитированы. Некоторое время на работы в опустевшие посёлки отправляли жителей окрестных деревень, «но затем скот перегнали, оборудование перевезли в верховские колхозы, поля некоторое время еще пахали, а затем превратили в отгонные пастбища»[23]. В конце 1950-х годов посёлки окончательно прекратили своё существование: отдельные постройки перевезли на другое место, оставшиеся использовались в летнее время пастухами, и постепенно были разрушены. Земли эти заросли лесом, мосты через реку Яхреньгу разрушились, исчезли и заросли лесом дороги, некогда соединявшие посёлки. Остались от этого всего около посёлков кладбища, где на заросших лесом холмиках нет ни крестов, ни табличек.
***
На вологодскую деревню уже после коллективизации и раскулачивания можно взглянуть на примере состояния животноводства в колхозах Грязовецкого района в 1935 году:
«Колхоз им. Будённого Заболотского сельсовета. Председатель колхоза Тузов, заведующий МТФ т. Соколов.
В колхозе 45 коров, больных бруцеллёзом, из них 12 коров абортировало в текущем году. Бык-производитель стоит в абортированном стаде, им же кроют и здоровый скот. Телятник расположен рядом с бруцеллёзным стадом коров. Навоз убирается от больных коров из телятника одним человеком. В телятнике поместили свиней, и этим распространили грязь и сырость. Один телёнок по вине телятницы замёрз. Труд доярок оценивают с головы, а не с надоенного молока. Трудодни пока не начисляют. В этом же колхозе из 9 слученных кобыл скинуло 4 на шестом месяце жеребости от тяжелых работ и в результате обезличенного ухода. Сам председатель колхоза вопросом животноводства не занимается. У него проявляется антиколхозное настроение, что видно из его заявления представителю райзо: «Единолично раньше лучше жилось» [выделено мной – С.З.].
Колхоз «Путь Ленина» Грязовецкого района. Председатель колхоза т. Тянушкин, заведующий МТФ Фабричков.
Из родившихся 51 головы молодняка пало 10, абортировало 4 головы, коровы размещены в типовом скотном дворе, но нет пола, во дворе грязно, коровы чистятся редко, в летнем сарае, совершенно неутеплённом, стоят 10 коров в последнем периоде стельности. Телята стоят в новом выстроенном телятнике, но температура в нем 3 – 4 градуса тепла, так как рамы в телятнике одни летние, и одно стекло в раме выбито. Обрат, которым поятся телята, сливается в бочки, в которых обрат часто киснет, так как бочки моются редко. Больные и здоровые телята поятся из одного ведра.
Колхоз «XVII партсъезда» Жилинского сельсовета. Председатель колхоза Земнев. Заведующий МТФ Дементьев.
В результате плохой постановки ухода и содержания молодняка из родившихся 60 голов телят пало 20. Родильное помещение при ферме не приспособлено и не утеплено. Подстилка подвозится редко, а поэтому коровы стоят по колено в грязи. Во второй бригаде (бригадир Кокорев) телятник не приспособлен, сырость, печь дымит, стойла в телятнике содержатся грязно. После устранения этих недостатков падёж телят в колхозе прекратился.
Колхоз «1 Мая» Заболотского сельсовета. Председатель колхоза Голенев, заведующий МТФ Шпагин.
В 1935 г. отелилось коров 66, пало 14 голов, или 21%. В 1934 г. бык гулял в общем стаде, в результате чего покрыл телок в возрасте 1 год 3 мес., 15 голов, они отелились и дали слабый недоразвитый приплод, так как этому ещё и способствовало плохое кормление. Родильное помещение не приспособлено, где температура 0 градусов. Телятник для новорождённых телят не подготовлен, на площади его 12 кв. м скапливалось 20 – 25 телят. На полу щели, сильное испарение, вентиляции нет, молозиво в первые дни спаивалось 1 л, и были случаи по 400 г. на голову. Телята, когда переходили от доярок к телятнице, ставились в скверные условия.
Колхоз «8 марта» Заемского сельсовета.
На ферме имеется 49 коров, стоят в новом стандартом скотном дворе, ещё хорошо недооборудованном, холодный пол сделан с уклоном в сторону кормушек; в результате этого моча и навозная жижа подтекает под кормушки. Навоз со скотного двора неделями не убирается, накапливается не только под ногами животных, но и в проходах. Скот не чистится, содержится в безобразном грязном состоянии, скот кормится исключительно сеном и соломой, иногда подвозят барду. Кормовой баланс колхозом составлен и утвержден райзо, но корма заведующему фермой не передавались. Учёт расходования кормов отсутствует, и правление колхоза не знает, сколько у него осталось грубых кормов. В колхозе имеется 100 т силоса, а к скармливанию его приступили только в апреле мес. Телятника в колхозе нет, родившихся телят ставят в плохо оборудованную зимовку (при скотном дворе), а в возрасте 15 дней телят переводят в подполье крестьянских домов, где нет света, грязно. В результате плохого ухода за коровами, отсутствия подготовки коров к отелу, отсутствия телятника на ферме произошёл большой отход молодняка. С 1 января 1935 г. по 1 апреля из 17 отелов 8 телят пало и 2 коровы абортировали. Кроме всего изложенного, причиной отхода послужило поение телят кипячёным молоком (этот способ выпойки был рекомендован работником агротехзнаний во время зоотехучёбы).
Колхоз «Большевик» Пухитского сельсовета.
50% отхода поросят. Из 34 поросившихся пало 17, и 3 мертворождённых. Причина отхода: в свинарнике грязь, стены, потолок сырые, стенки клеток обросли навозом, вентиляции нет, воздух насыщен аммиаком. Поросятам-отъёмышам дается только обрат. Овсянки и минеральной подкормки совершенно не дают. Взрослым свиньям прогулки не делают. Минеральная подкормка тоже отсутствует. На почве этих недостатков поросята рождаются слабыми, отчего и падают. Остальные поросята, которые остались в живых, малоразвитые, в 2 –3-месячном возрасте весят 2 кг»[24].
Таковым был состояние колхозного хозяйства в Грязовецком районе Вологодской области в первые годы после коллективизации. Неумение заниматься хозяйством, разорение трудолюбивого и успешного, крепкого крестьянства, партийная большевицкая диктатура, которая по своей безграмотности отдавала такие распоряжения, которые было невозможно реализовать, введение фактически самого настоящего рабства – всё это отрицательным образом сказывалось на состоянии сельского хозяйства.
***
Завершить данный текст мне бы хотелось словами замечательного русского писателя Василия Ивановича Белова, писавшего о трагедии русской деревни: «Большевики в жажде РАЦИОНАЛЬНОГО УПРОЩЕНИЯ устранили многообразие крестьянской жизни. Сократились и выцвели не одни только праздники, обеднели и сами будни. Молот технического прогресса довершил дело: крестьянская культура начала стремительно растворяться в едких растворах технической цивилизации. Коллективизация и нарочитая урбанизация, судорожная «тракторизация» и безграмотная химизация – все эти неестественные процессы были навязаны крестьянству извне, навязаны централизованно и весьма настойчиво. Насилие над крестьянской культурой, навязывание народу иного жизненного стиля, иных поведенческих мотивов отнюдь не ограничились периодом коллективизации и раскулачивания (1928 – 1930 гг.). Менялись лишь формы угнетения и способы грабежа. Реквизиции, расстрелы и тюрьмы дополнились лесозаготовками, трудгужповинностью, налогами и поставками. Война, разумеется, усугубила физические и нравственные страдания русского, украинского и белорусского крестьянства, ускорила его численное сокращение. Геноцид продолжался. Методы Розенберга (его теоретические изыскания и рекомендации оккупационным немецким властям) по сути не противоречили недавним действиям Кагановича на Украине и Юге России. После войны сидевшие в ученых и управленческих креслах наследники Троцкого – Кагановича продолжили классовую линию по отношению если не ко всему крестьянству, то, по крайней мере, к народной, крестьянской культуре. В экономическом смысле эти деятели лишь трансформировали политику 30-х годов. Коллективизация продолжалась на ином уровне. Шло как бы перманентное раскулачивание. При Хрущеве государство раскулачивало уже не семьи, как бывало в 28 – 30-х годах, а раскулачивало, объединяло (коллективизировало) уже сами колхозы. Чуть позже по рекомендации группы учёных (под руководством академика Заславской) правительство объявило НЕПЕРСПЕКТИВНЫМИ многие тысячи крестьянских селений. Что значила эта псевдоурбанизация при жесткой плановой экономике – не так уж и трудно представить. В моем родном Харовском районе с 1950 по 1982 год число крестьян сократилось более чем в два раза (в 1959 г. было 30,5 тысячи, в 1982 – 14,5 тысячи). Примерно за это же время (плюс военное время) в Вологодской области пашенная земля (несмотря на все возрастающее количество тракторов) сократилась на 400 тысяч га, заросло кустарником 250 тысяч га покосов; площади пастбищ, по данным ЦСУ, уменьшились с 815 тысяч до 317 тысяч га. В послевоенной деревне условия стойкой оседлости были окончательно уничтожены. Вымирание и миграция крестьянского населения настолько ослабили общинные и семейные связи, что преемственность поколений в трудовом, нравственном и художественном воспитании молодежи совершенно исчезла. Сократилось число детей в семьях. Участились разводы, стала модной супружеская неверность. Ужасающую бедность правящие круги уравновешивали массовым спаиванием: эта дьявольская симметрия создавала видимость социальной устойчивости. (Цифры, характеризующие потребление полуголодным народом крепких алкогольных напитков, фантастичны). Нравственное и физическое изнурение крестьянства усилено было двойной, совершенно непосильной трудовой нагрузкой – днем надо было работать в колхозе (для содержания городов и рабочих поселков), вечером и ночью – на приусадебном участке (для собственного жизнеобеспечения). Но даже в такой обстановке, когда нечего есть, не во что обуться, когда физическая усталость и просто нет свободных минут, не обрывалось в нашем народе извечное стремление к добру и ко всему прекрасному…»[25]
Таким образом, можно сказать, что коллективизация и раскулачивание принесли на нашу землю лишь горе, страдания, разрушения, разорения – ничего хорошего. Это была самая настоящая трагедия, фактически – геноцид русского народа, который так никогда и не был официально осуждён, никто не был наказан за это страшнейшее преступление против русского народа. Об этом нужно помнить всегда. Никакое оправдание этого чудовищного преступления против русского крестьянства – самой опоры нашего великого русского народа – недопустимо. Никакой холокост, никакой иной геноцид других народов не сравнится с тем, что было сделано против русского народа. И наша задача – не забывать об этом, добиваться того, чтобы этот акт геноцида был официально осуждён и в нашем обществе впредь было бы преступно любое оправдание его.
[1] Дурнева Анна. Верховажская средняя общеобразовательная школа, 11 класс, с. Верховажъе. Научный руководитель – Полежаева Тамара Николаевна, учитель истории. Диплом III степени, 1998 год. ИЗ ИСТОРИИ РАСКУЛАЧИВАНИЯ В ВЕРХОВАЖСКОМ РАЙОНЕ // Известия ВОИСК. Выпуск 6. Вологда, 1998. / Эл. источник: https://www.booksite.ru/fulltext/6vo/isk/5.htm
[2] Там же.
[3] Там же.
[4] Там же.
[5] Там же.
[6] Там же.
[7] Там же.
[8] Там же.
[9] Там же.
[10] Там же.
[11] «Твёрдые задания» по поставкам сельхозпродукции государству – одна из форм раскулачивания. Реализовывалась на основании постановления СНК СССР от 7 октября 1929 г. «О контрактации продуктов сельского хозяйства» и постановления ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г. «Об изменении ст. 29 Положения о едином сельскохозяйственном налоге».
[12] Дурнева Анна. Верховажская средняя общеобразовательная школа, 11 класс, с. Верховажъе. Научный руководитель – Полежаева Тамара Николаевна, учитель истории. Диплом III степени, 1998 год. ИЗ ИСТОРИИ РАСКУЛАЧИВАНИЯ В ВЕРХОВАЖСКОМ РАЙОНЕ // Известия ВОИСК. Выпуск 6. Вологда, 1998. / Эл. источник: https://www.booksite.ru/fulltext/6vo/isk/5.htm
[13] Там же.
[14] Там же.
[15] Там же.
[16] Верховажский районный архив. Ф. 19. Оп. 1. Д. 7. Л. 21 – 22.
[17] Верховажский районный архив. Ф. 19. Оп. 1. Д. 7. Л. 99.
[18] Верховажский районный архив. Ф. 19. Оп. 1. Д. 7. Л. 22.
[19] Трофимов Владимир. Великодворский учебно-воспитательный центр, 10 класс, Тотемский район. Научный руководитель – Огарков Алексей Александрович, директор центра. Диплом III степени, 1998 год. СПЕЦПОСЕЛЕНИЯ ВЕЛИКОДВОРЬЯ ТОТЕМСКОГО РАЙОНА // Известия ВОИСК. Выпуск 6. Вологда, 1998. / Эл. источник: https://www.booksite.ru/fulltext/6vo/isk/5.htm
[20] Там же.
[21] Попова Валентина. Верховская основная общеобразовательная школа, 9 класс, Тарногский район. Научный руководитель – Андреева Надежда Ивановна, учитель истории. Поощрительная грамота, 1998 год. ИЗ ИСТОРИИ СПЕЦПОСЕЛКОВ НА ТАРНОГСКОЙ ЗЕМЛЕ // Известия ВОИСК. Выпуск 6. Вологда, 1998. / Эл. источник: https://www.booksite.ru/fulltext/6vo/isk/5.htm
[22] Там же.
[23] Там же.
[24] Из справки Грязовецкого опорного пункта Нижегородского края во ВНИИЭСХ о состоянии животноводства в районе. 12 апреля 1935 г. // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. Том 4. 1934 – 1936. Москва РОССПЭН. С. 462 – 464.
[25] Белов В.И. Часть первая. РАЗДУМЬЯ О ДНЕ СЕГОДНЯШНЕМ. ДОГОРАЮЩИЙ ФЕНИКС // Василий Белов. Раздумья о дне сегодняшнем: к 70-летию выдающегося русского писателя В.И. Белова. Рыбинск, Рыбинское подворье, 2002. / Эл. источник: https://www.booksite.ru/fulltext/odn/ese/god/nya/1.htm
|
