В первой половине 1918 г. города и селения Южного берега Крыма стали ареной кровопролития. Вначале они пострадали в ходе боевых действий между сторонниками и противниками советской власти, затем испытали на себе ужасы массового террора, который устроили взявшие верх левые радикалы. Особенно страшные события произошли в Ялте, которую большевики и их союзники считали «буржуйским городом». В январе 1918 г. ее нещадно обстреливали из корабельных орудий. Разграблению подверглись многие магазины, особняки и гостиницы. Городской мол стал местом жестоких казней. Схваченных «контрреволюционеров» доставляли на борт стоявших в порту миноносцев, допрашивали, и после вынесения приговора расстреливали, бросая мертвые тела в воду. Весной 1918 г. регион охватило восстание крымских татар, вылившееся в этноконфессиональный конфликт.

Шаткое равновесие установилось лишь к лету 1918 г., когда полуостров был оккупирован войсками кайзеровской Германии. В целом спокойная обстановка на Южном берегу Крыма сохранялась и после того, как на смену германцам Антанты и части Добровольческой армии. Но в марте 1919 г. над местными жителями нависла тень новой угрозы. Военные неудачи белых на фронте, тяжелая обстановка в тылу, привели к тому, что в последние числа марта советские войска вышли к Перекопу и овладели им 4 апреля 1919 г.

Получив известие о прорыве перекопских позиций, 6 апреля 1919 г. правительство края объявило военное положение, а на следующий день почти в полном составе перебралось из Симферополя в Севастополь. Среди имущих слоев населения началась страшная паника.

Вот как описывает эвакуацию из Ялты графиня Екатерина Клейнмихель — фрейлина вдовствующей императрицы Марии Федоровны:

«…Из Севастополя были посланы английские пассажирские и военные суда и миноносцы, и на другой день все собрались на молу в Ялте. Это была грустная картина, все эти беженцы, большинство из них больные и старые и все удрученные горем покинуть свою родину, сидящих на мешках и пледах (сундуков было запрещено брать) в ожидании нагрузки на пароходы. Нас сначала повезли в Севастополь, говоря, что там нам предоставят возможность, ехать ли на Кавказ или заграницу. Императрица исполнила до конца свое обещание и согласилась на отход Malborough, лишь, когда последний пароход с беженцами был нагружен. Вместо того, чтобы эскадра эскортировала судно на котором была Императрица, это Она, как Мать, прикрывала отлет своих детей. В Севастополе нам объявили, что на Кавказ ехать нельзя, и, перегрузив нас на другие суда, нас повезли в Константинополь и Принцевы острова на три дня и опять в Константинополь, где имели умиление видеть вдали Malborough и знать, что наша дорогая Царица с нами!»[i]

Точное количество покинувших Ялту в эти дни неизвестно. Современный исследователь истории Крыма в рассматриваемый период Михаил Владимирский приводит цифру около 20 тыс. человек[ii].

Достоверных сведений о подробностях прихода красных в Ялту немного.  В воскресенье 13 апреля 1919 г. Добровольческая армия покинула город. И в тот же день «в начале пятого часа» туда вошел первый конный отряд 4-го Заднепровского полка под командованием командира полка Николая Квотченко.  На митинге, устроенному по этому поводу, командир, в частности, сказал, обращаясь к местным жителям: «Вы не должны предаваться чувству мести… Не надо крови. Вы должны показать мощь пролетариата в его организованности, планомерной, строительной и организационной работе…»

Было также зачитано воззвание, якобы подписанное начальником перекопской группы войск Иваном Котовым, с призывом не верить контрреволюционным слухам. Населению гарантировались «полная свобода, мир и порядок»[iii].

До лета 1919 г. в Ялте на Южном берегу Крыма вновь установилась советская власть. Характеризуя период «второго крымского большевизма», князь Владимир Оболенский, отмечал:

«За все три месяца пребывания большевиков в Крыму было расстреляно лишь несколько человек в Ялте, и то уже перед самым уходом большевиков, в суете и панике» [iv].

Это утверждение небесспорно. Свидетельство чему – материалы Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, которая проводила расследование после возвращения добровольцами контроля над регионом.

После вступления в город красные организовали военно-революционный комитет (ВРК). Впрочем, согласно свидетельству служащего городской управы в должности городского инженера, Константина Перцева, «последний был сформирован еще до вступления большевистских частей и состоял из представителей партии большевиков левых с.р. и с.д.-меньшевиков. <…> После вступления в город воинских частей, этот комитет был «реорганизован». Все партии, кроме коммунистической, были устранены и первоначальный состав его из 7-ими человек был увеличен приблизительно человек до 12. Эта «реорганизация» произошла следующим образом: в заседание в-р. комитета первого состава из представителей различных организаций, в том числе от городского управления и земства, явился некто Сосновский – коммунист с несколькими другими лицами, коммунистами же, фамилий которых я не помню, и объявил военно-рев. комитет первого состава низложенным, а вместо него назначил новый комитет из себя в качестве председателя и других членов из числа прибывших с ним лиц. Сосновский, происхождением из Курска, еврей по национальности, студент какого-то университета, при Императорском правительстве был в ссылке, а после государственного переворота 1917 года находился в санатории для ссыльных, кажется, в Ливадии содержался в свитском доме. Этот Сосновский был председателем Ялтинского воен. революц. комитета еще во время первого периода пребывания большевиков в г. Ялте, причем сначала он был просто с.р., затем сделался левым с.р. и наконец, как я говорил выше, превратился в коммуниста»[v].

20 апреля 1919 г. приказом №14 Ялтинский ВРК объявил о переходе политической власти в его руки[vi].

Примерно спустя неделю после прихода красных войск в городскую управу прибыл комиссар Иван Имханицкий, который объявил об упразднении думы и управы и «предложил членам управы продолжать заведывание отделами бывшей управы»: медицинским, техническим, городского благоустройства и просвещения. За исключением городского головы, члены управы приняли предложение, в результате кардинальной ломки в ведении городского хозяйства сперва не произошло. Однако впоследствии у городского управления были отняты и переданы в ведение соответствующих советских организаций медицинский, школьный отделы, биржа труда и социальный отдел. Как следствие, «работа стала все больше и больше падать и приходить в расстройство благодаря постоянному вмешательству всякого кто хотел и притом имел в руках винтовку и револьвер», и «только некоторую защиту своих интересов» городское хозяйство имело в лице Имханицкого[vii].

В целом, по мнению очевидца, с местным военно-революционным комитетом «никакого дела иметь было нельзя», так как «добиваться решения того или иного вопроса можно было лишь с револьвером в руках». Такой способ разрешения дел «применялся членами комитета и между собой»[viii]. В подтверждение К.Перцев приводит следующий случай.

Был арестован ялтинский доктор Альтшуллер. Добиваясь его освобождения, член ревкома Матвеев вынул револьвер и заявил, что «перестреляет весь военно-революционный комитет», если доктора не отпустят[ix].

Новые власти упразднили действующие судебные учреждения, органы следствия и прокурорского надзора. Закрыта газета «Ялтинский голос», которая являлась официальным печатным органом партии народной свободы (кадет). Также имели место гонения на «Нашу газету» - орган профессиональных рабочих союзов[x].

«Неприкосновенности личности и жилищ не существовало, - свидетельствует мировой судья Сергей Абрамов. – Никаких законов в этом отношении не было. Обыски и аресты производились как угодно…»[xi] Несмотря на то, что новые власти учредили «контрольно-ревизионный стол», следивший за правильностью и законностью арестов, ЧК и Особый отдел с ним не считались[xii].

Состоятельные горожане был обложены денежной контрибуцией в размере 20 млн. рублей, однако затем, вняв уговорам председателя торгово-промышленной палаты Авксентия Кайтмазова, власти сократили эту сумму до 5 млн. для Ялты и ее уезда. После чего была создана раскладочная комиссия в составе 25 человек, которая приступила к составлению списков плательщиков и распределению между ними контрибуции. Надеясь на скорое освобождение города от большевиков, члены комиссии всячески затягивали работу, однако приставленный к ним комиссар потребовал ускорить процесс, «ругаясь и угрожая арестом за саботаж». Несмотря на это, удалось собрать всего около 1,5 млн. рублей с города и уезда[xiii].

Чтобы подстегнуть «буржуазию», красные арестовали некоторых неплательщиков и посадили в тюрьму, «где подвергали их издевательствам и отправляли на принудительные работы».

Издевательства выражались, главным образом, в ругани и насмешках. Например, заявляли: «довольно, попили нашу кровь, теперь мы вам покажем», или же «караульные в присутствии арестованных вступали между собой в разговор о том, что пишется приказ, чтобы трех человек (из арестованных) поставили к стенке»[xiv].

Весь период «второго крымского большевизма» на протяжении всего периода шла постоянная борьба между предельно жесткой линией военных и более мягкой - гражданских властей.

Назначаемые непосредственно красным командованием (и лично наркомвоенмором провозглашенной Крымской советской социалистической республики Павлом Дыбенко) военные коменданты действовали по своему усмотрению, без оглядки на ревкомы. Доходило до того, что некоторые военкомы сами распускали или собирали ревкомы (как это было, например, в Ялте). Также были отмечены случаи присвоения комендантами чужого имущества и денежных средств (включая и те, которые были уже реквизированы)[xv].

Особенно много злоупотреблений на почве реквизиций было отмечено в Ялте: по распоряжению коменданта Левина, военные арестовывали турецкие суда с шелком и вином, изымали у крестьян повозки, на которых те привозили продукты в города[xvi].

Недобрую память среди обывателей оставили о себе «Отряд особого назначения имени товарища Дыбенко» под командованием некоего Храпова, созданный при Особом отделе РВС Крымской армии, который в середине мая 1919 г. выезжал в Ялту[xvii].

Проводниками репрессий также выступали военные коменданты. По их инициативе проводились аресты, расстрелы и порки.

Как свидетельствовал упомянутый выше А.Кайтмазов, «во время описываемого периода большевистской власти аресты не прекращались ни днем ни ночью, но особенно часты были производимые обыски красноармейцами, причем несмотря на расклеенные приказы о производстве обысков исключительно по мандатам советских учреждений, мандаты обыскивающими никогда почти не предъявлялись, а были ли они у них в действительности, никто конечно спросить не решался. Приходили с обыском всегда для отобрания оружия, но забирали при этом всегда же все ценное, - деньги, золото, серебро и т.д. Лично у меня был произведен обыск один раз, причем у меня забрали серебряные ложки 18 штук, подстаканники и рюмочек около 6 штук, щипчики для сахара и несколько бутылок вина. Надо сказать, что наиболее ценное в том числе белье и платье у меня было спрятано и обыскивающие этих вещей не нашли. Что касается контрибуции то я заплатил 2000 руб.

К рассказу о произведенном у меня обыске могу добавить, что один из красноармейцев, показывая на висевший в углу в раме под стеклом образ Божией матери, сказал – «что это у вас за проститутка», а затем поднял револьвер и выстрелил в образ, но к счастью попал только в раму, а икона осталась неповрежденной. Надо сказать, что подобная стрельба практиковалась у них постоянно»[xviii]. Так, бывший военком Сладкевич, впоследствии расстрелянный большевиками, «не мог пропустить ни одной иконы, чтобы не произвести в нее выстрела»[xix].

Еще один случай с расстрелом икон приводит в своих показаниях заведующий гостиницей «Россия», Михаил Хилинский, который стал свидетелем попойки с участием комиссара Рябова и военрука Петрухина. Они обедали вместе с комендантом Койдецким, который обратил внимание на икону в форме креста, состоявшую из пяти маленьких образков, висевшую на стене.

«Ругаясь площадной бранью», Койдецкий достал револьвер и произвел два выстрела в икону, затем выстрелил в образ, который висел в смежной комнате, после чего велел служащему гостиницы снять иконы и вынести[xx].

Примерно за неделю до оставления Ялты красные провели обыск у домовладельца Сергея Маятникова. Обыскивающие забрали 20 фунтов сахара, а после их ухода хозяин обнаружил исчезновение пяти коробков спичек, дюжины ножей от бритвы и «некоторых несущественных писем и документов»[xxi].

На вопросы, что ищут, следовал ответ: «что найдем, то и возьмем, а вас арестуем». Увидев образ Спасителя, главный приказал своему подчиненному-латышу:

«Карл, сними-ка эту картинку, посмотри, не спрятали ли там деньги»[xxii].

Официальные дискриминационные мероприятия в отношении Церкви выразились в запрете преподавания Закона Божия в школах, запрете общей молитвы учащихся накануне и после занятий, удалении икон из учебных заведений. При этом священники не чувствовали себя защищенными. Их квартиры обыскивали, а опрошенный в качестве свидетеля настоятель Гимназической церкви памяти св. Григория Богослова, о. Иоанн Булгаков, поведал следующее. Однажды он стоял на балконе, а мимо проходило несколько красноармейцев. Один остановился и сказал: «здесь поп живет, надо бы его арестовать и расстрелять», на что другой возразил: «не стоит со всякой сволочью связываться»[xxiii].

Далее власти объявили мобилизацию духовенства для тыловой службы, однако эта инициатива вызвала возмущение со стороны населения и в итоге не была проведена в жизнь. Тогда же имела место попытка ограбления красноармейцами Александро-Невского собора, которые хотели вынести оттуда все ценности, главным образом, священные сосуды и церковную утварь. Этому помещала собравшаяся толпа прихожан[xxiv]. Также удалось отстоять благочинного о. Сергия Щукина, которого красноармейцы собирались арестовать за то, что он «держал речь прихожанам, убеждая их успокоиться». По-видимому, бойцы посчитали, что батюшка призывает народ к борьбе против советской власти[xxv].

Приведенные выше свидетельства дополняют показания священника Александро-Невского собора, о. Виктора Баженова.

«Первое время после своего прихода большевики вели себя смирно и тяжелая их рука ни в чем не чувствовалась, может быть потом что во главе советского правительства в Ялте стали, насколько мне известно, более или менее интеллигентные люди – студенты и проч. Но вскоре все переменилось, студентов сменили люди безо всякого образования и в конце концов у власти оказалось до 15 комиссаров, из коих 12 человек были евреи.

Однако церковь православную и ее служителей большевики не трогали долгое время, богослужения, несмотря на осадное положение и вопреки ему, отправлялись правильно и красноармейцы, если и приходили с требованием о прекращении богослужения, не могли таковое довести до конца. Числа 19-го мая ст.ст. (старого стиля – Д.С.) большевиками был объявлен декрет об отделении церкви от государства и вместе с тем было воспрещено преподавание Закона Божия в школах и оттуда же было приказано вынести иконы. Последнее распоряжение было исполнено только некоторыми училищами, а в некоторых по желанию учеников иконы были оставлены. Декрет об отделении церкви от государства вызвал страшное возмущение среди прихожан, настроение коих было как бы специально подготовлено большевиками различными кощунственными изображениями и карикатурами на церковь, распространявшимися в городе. Возмущение усугублялось еще и тем, что прихожанам стало известно, что предполагается произвести опись всего имущества церкви. Поэтому после обедни, когда по моему предложению прихожане стали записываться на новых листах, чтобы официально зарегистрироваться прихожанами собора, они стали высказывать громко свое негодование и с этим настроением вышли в ограду собора, где образовали толпу человек в двести. На шум голосов вскоре явилось до 20-ти вооруженных красноармейцев с Гуровым известным злодеем во главе и последний крича и ругаясь стал требовать, чтобы народ разошелся. Ничто не помогало, не помогли и угрозы расстрелом и только после моего слова успокоения к народу, где я объяснил, что никакая власть, ни Советская ни иная, не вправе тронуть имущества, являющегося по собственному большевистскому декрету народным, толпа успокоилась и разошлась, причем еще раньше ушли красноармейцы и Гуров. Немного времени спустя показалась новая, еще большая толпа народа с криком и плачем вошедшая сначала в ограду, а затем и в самый собор. На этот раз на шум прибыл (военный комиссар) комендант города Новиков и еще какой-то на мотоциклете и стал кричать на народ, угрожая расстрелом и другими репрессиями. Толпа подняла страшный крик и заглушила собой Новикова. В это же время пришел благочинный о. Сергий Щукин, который вышел к народу и убеждал народ успокоиться. Его послушали и о. Сергий пошел по Морской ул. Здесь его настиг комендант города Новиков. Который считая очевидно о.Сергия главным виновником всего происшедшего, заявил ему, что тот будет в этот же вечер расстрелян. Когда о. Сергий пришел к Успенской церкви, где он совершает богослужения, то он застал там тоже громадную толпу прихожан, которым он сообщил об угрозах Новикова. Возмущение прихожан достигло наивысшего напряжения и они заявили, что не дадут о. Сергия в обиду и действительно образовали из себя караул, который охранял и церковь и квартиру о. Сергия. В тот же вечер большевики, капитулируя, прислали к о. Сергию делегатов, которые спросили его какими средствами полагает тот возможным успокоить народ. О.Сергий объяснил, что считает необходимым 1) воспретить кощунственное издевательство над церковью посредством карикатурных изображений; 2) отменить мобилизацию всех церковных служителей и 3) не производить описи церковного имущества и вообще не затрагивать церкви и ее служителей. Делегация большевиков согласилась на поставленные условия о чем нами после первого богослужении было объявлено народу с амвона.

После ухода большевиков мне была передана из гостиницы «Россия» икона с двумя отверстиями от пуль, расстрелянная по объяснению прислуги гостиницы комендантом города Койдецким во время пирушки. В настоящее время эта икона находится в Александро-Невском соборе»[xxvi].

После оставления красными Ялты икону осмотрели члены деникинской Особой комиссии, о чем составили протокол. В результате сохранилось детальное описание образа и причиненных ему повреждений.

«…икона состоит из пяти небольших образков вставленных в деревянную раму под стеклом, сделанную в форме креста. На этих образках, размером каждый 2 на 2 ½ вершка, изображены: на помещающемся в середине – посещение Праведной Елизаветы Божией Матерью, на верхнем – Нечаянной Радости, на нижнем – Св. Преподобного Сергия и на боковых – слева от смотрящего на икону – Св. Дмитрий и справа – Мария Магдалина. Стекло в иконе разбито, часть его отсутствует, в оставшейся же части имеются два круглых отверстия с расходящимися от них в разные стороны трещинами на стекле. Против каждого из этих отверстий, но несколько выше их, в иконах видных револьверные пули крупного калибра, остановившихся в своем прохождении; одна в краю образа Св. Дмитрия и другая в верхнем левом краю иконы Св. Сергия»[xxvii].

Разграблению подверглись имения и усадьбы Южного берега Крыма, уже пострадавшие в предшествующий период. Дошло до того, что 15 апреля 1919 г. Ленин направил председателю Совнаркома Украины Христиану Раковскому телеграмму с просьбой «немедленно дать распоряжение начальникам войсковых частей, оперирующих на Юге России и Таврическом полуострове, принять самые строгие меры охраны от разрушения и расхищения лечебных заведений, построек, инвентаря, насаждений, материалов и запасов на курортах юга России и Крымского полуострова, Одессы, Голой Пристани, Бердянска, Мойнак, Саки, Евпатории, Севастополя, Балаклавы, Ялты, Алупки, Гурзуфа, Алушты, Феодосии, Керчи и других»[xxviii].

Во исполнение 18 апреля 1919 г. СНК Украины направил в Симферополь телеграмму, в которой констатировалось, что «с занятием побережья Черного моря происходит расхищение курортов и разорение их». В связи с чем, предписывалось «принять надлежащие меры охраны всенародного достояния, беспощадно преследовать расхитителей»[xxix].

Но эти распоряжения едва ли положили конец произволу.

Вскоре после вступления большевиков в Ялту в квартиру Павла Гордиенко, управляющего имением Ай-Тодор, принадлежавшим Великому князю Александру Михайловичу, «постучался какой-то хромой еврей, вооруженный револьвером, приехавший из Ялты на лошади» и заявил, что он назначен комиссаром по национальным имения западного района, и попросился переночевать. Со следующего же дня комиссар «поселился в имении окончательно». Этим функционером оказался некто Кайлан.

«Молодой человек лет 23-х, по профессии портной, с трудом подписывавший свою фамилию, имевший <…> физический недостаток – у него отсутствовала правая нога, будучи отрезана до самой голени»[xxx].

Как и в Алупке, в управление имением комиссар не вмешивался, «а разъезжал главным образом по другим имениям, откуда привозил различное имущество – серебро, платье, белье, муку и т.под. Частью такое имущество складывалось в коридоре свитского дома, а частью куда-то отправлялось. Из этого устроенного им склада провизия постоянного вынималась и потреблялась Кайланом и рядом других комиссаров»[xxxi].

Несмотря на то что винный подвал был опечатан, это не помешало его расхищению. Всего было расхищено «до 200 бутылок вина более ценного». Из гардероба Кайлан взял лично для себя несколько рубашек, «другое белье тоже было расхищено, костюмы же оберегались тщательно в специально опечатанной комнате». Также большевики реквизировали хранившееся в имении фамильное серебро. При этом они уверяли, что увозят его в Ялту в Государственный банк, но это оказалось ложью. Недели за две до оставления Ай-Тодора, Кайлан вынес все платья из гардероба и раздал их служащим имения, «будто бы для того, чтобы платье не забрали в Красную армию». Себе комиссар забрал меховую тужурку, переделал на свой рост и «в ней же и уехал»[xxxii]. Кроме указанных выше ценностей и имущества, большевики угнали из имения автомобиль, трех лошадей, вывезли отрезы ткани. Всего убытку было причинено до 800 тыс. рублей[xxxiii].

Помимо Кайлана, вещи Великого князя расхищали другие комиссары. Они же привозили в Ай-Тодор вещи, взятые из соседних имений. Особенно преуспел некто Берлин, «чрезвычайно энергичный в этом отношении человек». Из имения Барбо, семейства Крамарж, он привез керосин до 40-50 пудов, из имения князя Юсупова – сундуки с серебром и одеждой, из имения Олеиз – до 30 ящиков простого мыла весом около 60 пудов, из имения Гаспра – имущество, принадлежавшее умершему управляющему[xxxiv].

Свидетельство П.Гордиенко дополняют показания Прокофия Челакова, исполняющего обязанности управляющего имением Алупка графини Воронцовой-Дашковой.

«Первоначально, - свидетельствует Прокофий Семенович, - после прихода большевиков в имении все шло по заведенному порядку, но дней через 15 приехал еврей Кайлан, назначенный районным комиссаром по национальным имениям, поселившийся в имении Ай-Тодор, и потребовал, чтобы был назначен комитет из служащих. Последний однако не вмешивался в мою работу и я по-прежнему оставался управляющим имением. Калан постоянно являлся в имение, ходил по дворцу, выбирал оттуда платье, белье и проч., но держал дворец все время в опечатанном виде. Дней за 10 до своего ухода Кайлан приехал с двумя вооруженными красноармейцами и забрал белье и костюмы – 100 простынь, 78 наволочек, 44 одеяла, 2 подушки, 2 костюма и 1 одеяло, шелковое, принадлежавшее лично графине. При виде этого одеяла Кайлан между прочим воскликнул: «вот то буду спать», костюмы же, прежде чем взять их с собою, он примерил на себя.

На следующий день Кайлан приехал снова с комиссаром по охране серебра и ценностей Леппа», и «забрал из дворца старинное фамильное серебро», которое также увез с собой[xxxv]. Служащим имения функционер объявил, что во избежание расхищения, серебро будет храниться в Ялте в отделении Петроградского международного банка. Поскольку серебро отвезли в город на подводах, принадлежавших имению, вскоре стало известно, что ценности попали не в банк, а в соседний с ним дом. Стоимость похищенного серебра, «весом не меньше 10 пудов», Прокофий Семенович оценил не ниже 500 тыс. рублей. Также из имения вывезли 58 ведер спирта, похитили и вывезли 234 ведра вина. Отступая, большевики забрали «всех лошадей в числе 4 штук».

«Последние были брошены и вернулись, но в ужасном, совершенно загнанном виде»[xxxvi].

Кроме того, местный ревком наложил на имение контрибуцию в размере 200 тыс. рублей, однако Кайлан отменил это распоряжение. Общая сумма убытков, причиненных Алупке в рассматриваемый период, составила 1 млн. рублей[xxxvii].

Покидая Ялту в апреле 1919 г. вместе с императрицей Марией Федоровной, князь Феликс Юсупов-Сумароков-Эльстон, перед отъездом поручил виноделу Матвею Яшину присматривать за принадлежавшим ему имением Кореиз.

«Дней через 5 после отъезда, сельский староста деревни Кореиз наложил свои печати на двери помещений дворца и подвалы с вином, а когда в названной деревне организовался ревком, то последний снял печати старосты и наложил свои»[xxxviii].

Почти до самого ухода красных в имении «все было благополучно и приезжавшая один раз комиссия по охране древностей и произведений искусства, опечатала лишь кабинеты князя и княжны». Но за два дня до оставления города и его окрестностей в имение приехал вооруженный отряд во главе с комиссаром Берлиным, который, предъявив мандат на право реквизиции имущества для нужд Красной армии, потребовал, чтобы ему открыли дворец. Добычей экспроприатора стал весь гардероб князя, «а также бинокли, шпоры, бурки, шайка, фотографический аппарат» и прочие вещи, которыми загрузили три сундука. На следующий день забрали кофейный и чайный сервизы из серебра, хрустальные графины, обделанные в серебро, мебельную материю, чехлы от мебели, а также платье, оставшееся нетронутым в ходе первого посещения. Из бывших в имении двух лошадей большевики взяли одну. Также они забрали автомобиль. Общая сумма убытков составила около 500 тыс. рублей. В соседнем имении, также принадлежавшем князю Юсупову, «с дворцом, разными постройками, охотничьим павильоном и т.д., где имеется олений парк», красные расхитили дворцовую утварь и хозяйственный инвентарь на сумму до 38 тыс. рублей. Было убито до 30 оленей, загородка оленьего парка разломана, и «много оленей выпущено»[xxxix].

От действий большевиков также пострадали Ливадия и Массандра. Управляющим Массандровским имением был назначен ялтинский агроном Никифоров, а Ливадийским – некто Андреев. Как и другие усадьбы Южного берега Крыма, Ливадию красные разграбили перед самым уходом. Явившись в имение во главе с новым управляющим Кейни, агенты советской власти стали вывозить бельевую кладовую.

«Они вывезли громадное количество простынь, не меньше 1000 штук, соответствующее число наволочек, полотенец и проч. На сумму не менее 300000 рублей. Далее было взято два блюда и подношение (из серебра и то и другое) весом не менее 30 фунтов, принадлежавшее Императору Николаю II и наконец они угнали 30 лошадей, часть которых, хотя и в искалеченном виде была возвращена обратно»[xl].

Из имения Массандра похищено до 2 тыс. бутылок вина и «в последний момент угнано 20 лошадей, которые так и пропали»[xli].

Город и окрестности захлестнули аресты. Поначалу схваченных «подозрительных лиц» помещали в здание земского арестного помещения. При этом, согласно показаниям смотрителя помещения, Алексея Крыжановского, людей отправляли сюда «без разбора», не принимая во внимание, что в Ялте «находится еще и настоящая тюрьма для следственных арестантов». За весь период «второго крымского большевизма» через арестное помещение прошло 114 человек, «из них контр-революционеров, считая в том числе и заложников, или точнее, арестованных за невзнос контрибуции, 21 человек». К моменту ухода большевиков в арестном помещении находилось 20 человек арестованных, из них четверо – за неуплату контрибуции[xlii].

Арестованных избивали. Это делал лично военный комендант города, некто Койдецкий, «из матросов». В числе избитых им был его предшественник Сладкевич, арестованный за растрату. Койдецкому помогал Храпов. Вместе они истязали содержателя гостиницы Федоренко, обвинявшегося в контрреволюционной деятельности (его сын служил в Добровольческой армии). Несчастный был «избит без всякого повода, за то, что тот буржуй». Койдецкий бил ногами, а Храпов – кулаками в живот.

«Бывали случаи, когда Койдецкий избивал арестованных ручкой револьвера по голове. Были и др. многие случаи избиений»[xliii].

Также арестованных помещали в следственную тюрьму. В двадцатых числах апреля 1919 г. комиссаром тюрьмы был назначен местный житель Иван Долгов, который еще в 1912 г. отбывал здесь наказание по приговору Симферопольского окружного суда за кражу. С этого времени тюрьма стала заполняться арестованными.

«Мне пришлось видеть, - свидетельствует старший надзиратель Изот Гавриченко, некоторое время исполнявший обязанности начальника тюрьмы, - допросы арестованных лиц; происходило это так: очищалась камера тюрьмы от арестованных и в нее по очереди вводили задержанных по обвинению в сокрытии оружия, числившиеся всегда за контрольным пунктом № 4 (местное подразделение ВЧК – Д.С.). Красногвардейцы выбрасывали шомпола из винтовок и затем спрашивали у арестованного, где скрыто оружие; на следовавший отрицательный ответ, они приказывали ложится и затем начинали избивать арестованного по спине, нанося до 15 ударов; после этого следовал приказ встать и допрос возобновлялся, причем, если сознания не было, то избиение шомполами продолжалось; меньше 25 шомполов никто не получал. При мне никто ни разу в сокрытии оружия не сознался. Комиссар Долгов присутствовал при избиении. В избиениях особенно отличились комиссар Кравченко, они же был начальником конного отряда, Юра Харламбо агент 4-го пункта, Константин Петри то же агент 4 пункта, Кирилл Григорчук агент того же пункта и др. Из числа избитых могу назвать Илиаса Шебедина, мирного жителя, занимающегося огородничеством, у которого никакого оружия и не могло быть, Ибрагима тоже мирного жителя, мясоторговца Османа Тартарова и др. Вышеназванные Кравченко, Харламбо, Петри и Григорчук еще в прошлом году содержались в тюрьме как следственные по обвинению в грабежах, кроме Григорчука, который обвинялся в краже. Известный злодей Гуров, отличавшийся особенными зверствами в Ялте, также сидел раньше в тюрьме, кажется в 1913-14 годах, отбывая наказание по приговору Симферопольского Окр. Суда за кражу. Мне известно, что избиения арестованных, производились также и в контрольном пункте № 4, по крайней мере в тюрьму был как то доставлен Ибрам, фамилии не помню, весь обсыпанный известкой; на мой вопрос, что с ним было, тот рассказал, что его избили шомполами, требуя сознания где спрятано оружие, а затем, приставив лицом к стене, обстреливали из револьвера и известка, осыпаясь со стены, падала на него.

Полмесяца приблизительно я пробыл при тюрьме, будучи отстранен от всякой работы, но затем меня арестовали. Однако мне удалось убедить комиссариат юстиции, где меня арестовали, освободить меня из-под ареста. Получив свободу, я отправил семью к родным в Массандру, а сам спрятался – днем бывал у знакомых, а на ночь скрывался в лес. Так это продолжалось до самого бегства большевиков из Ялты…»[xliv]

Дошло до того, что 28 мая 1919 г. красное командование вежливо напомнило ялтинским товарищам, что им «никто не давал право, кого бы то ни было пороть и расстреливать», и что своими действиями они терроризируют население и восстанавливают его против советской власти[xlv].

Впрочем, это не привело к снижению масштабов агрессии и мало повлияло на взаимоотношения военных и гражданских властей. При этом положение последних было очень непрочным. Подтверждением служат материалы совещания представителей ВРК большой Ялты, которое состоялось в первых числах июня 1919 г., опубликованные в местной печати:

«…Представитель Алупкинского ревкома заявил, что до сих пор не получили жалования служащие ревкома, сотрудники отдела просвещения, а также многие рабочие различных профессий. Полученная контрибуция в 500 тыс. рублей не могла удовлетворить нужды. До сих пор не урегулированы отношения военных и гражданских властей в смысле вмешательства первых в дела ревкома. В Алупке действует культпросветобществе «Тая», в котором окопались элементы, занимающиеся вредной агитацией.

<…>

Представитель Симеизского ревкома заявил, что взято на учет все имущество бывших капиталистов. Очень остро стоит финансовый вопрос. Недостаток денежных средств заставил ревком выпустить долговые расписки, и приходится по мере получения денег погашать их за счет контрибуции.

Совещание по докладам отметило:

1) что продовольственная разруха и финансовый кризис служат наибольшим тормозом в планомерной организации и укреплении Советской власти и дают пищу контрреволюционным элементам для агитации против рабоче-крестьянского правительства;

2) что отсутствие инструкций и опытных работников на местах мешает проведению в жизнь всех заданий рабоче-крестьянской власти.

Совещание постановило просить Ялтинский ревком решить продовольственный и финансовый кризис и оказать помощь ревкомам на месте»[xlvi].

Перед уходом большевики учинили расправы над лицами, которые содержались в местной тюрьме.

Как свидетельствует К.Перцев, одним из исполнителей казней был служащий ялтинского военного комиссариата, вышеупомянутый Гуров («вольноопределяющийся, отец его здесь занимался торговлей»), «отличился особенной жестокостью при массовых избиениях в Ялте еще в период первого пребывания большевиков»[xlvii].

В день ухода большевиков, 9-10 июня 1919 г., Гуров явился в городскую тюрьму и захватил «пять или шесть человек» и расстрелял их на Желтышевском (Приморском) пляже.

«Я лично видел трупы расстрелянных и могу удостоверить, что помимо огнестрельных ран, все они имели следы сабельных ударов»[xlviii].

Так, у одного татарина «была рассечена голова пополам». У другой жертвы «вся голова была иссечена сабельными ударами, не оставалось почти ни одного цельного места»[xlix].

Покидая город, красные захватили с собой группу заложников численностью 15 человек, которые содержались в тюрьме. Впоследствии все эти лица вернулись в город.

Но также большевики учинили расправы над местными жителями в окрестностях Ялты. Так, «трупы убитых, один или два были найдены в Нижней Массандре, было найдено несколько трупов в Исарийском лесу и, наконец, при проходе по Исарийскому шоссе они (красные – Д.С.) зашли на дачу к проживавшему там генералу Фролову и ограбив его убили, а также убили его дворника»[l].

Показания Перцева конкретизирует и дополняет свидетельство о.Иоанна Булгакова. По его информации, на Желтышевском пляже было расстреляно 6 человек; 2 (советские функционеры) – на молу; и 2 (генерал Фролов-Багреев и его дворник) – на Исарах[li].

В ночь с 22 на 23 июня 1919 г. группой красноармейцев во главе с комиссаром - бывшим драгунским офицером Воскрельцом (настоящая фамилия Воскобойников) похищена и увезена по направлению к Бахчисараю жена одного из земских служащих, «очень красивая женщина», Ольга Кундеревич, которая служила машинисткой в отделе снабжения. Произошло это так. Подойдя к женщине, комиссар, угрожая револьвером, заставил ее сесть «в экипаж или автомобиль»[lii]. Удалось ли разыскать ее мужу (в газете тот опубликовал объявление, в котором обещал вознаграждение всякому, кто сообщит информацию о месте ее нахождения либо вернет ее в Ялту), неизвестно.

Период «второго большевизма» продлился всего 75 дней. 12 июня 1919 г. на полуострове высадился десант генерала Слащева, и к концу месяца красные были вынуждены оставить Крым.

Ялта и ее окрестности оказались в глубоком тылу Добровольческой армии, которая в период лета-осени 1919 г. достигла наивысших успехов. Были восстановлены прежние органы государственной власти и местного самоуправления, городские думы и земства. Отменены все советские декреты и распоряжения. Возрождено дореволюционное административно-территориальное устройство.

До ноября 1920 г. для местных сторонников «диктатуры пролетариата» наступили трудные времена. Многие бывшие советские функционеры понесли за свои преступления заслуженную и справедливую кару.

Дмитрий Соколов

Русская Стратегия

Подписи к фотографиям
01.Ялта. Фото начала XX в.
02.Парад 1 мая в Ялте. 1919
03-06. Распоряжения советских органов власти. 1919
07.Гостиница «Россия». Фото начала ХХ в.
8 Александро-Невский собор в Ялте. 2008
09.Ай-Тодор, имение Великого князя Александра Михайловича. Фото начала ХХ в.
10 Вилла «Барбо». 1918
11.Воронцовский дворец в Алупке. Фото начала ХХ в.
12 Ливадийский дворец. Фото начала ХХ в.
13 Массандровский дворец. Фото начала ХХ в.
14 Ялтинская тюрьма. 1920

[i]Воспоминания графини Екатерины Петровны Клейнмихель // Клейнмихель В. В., Клейнмихель Е. П. В тени царской короны  — Симферополь: Бизнес-Информ, 2009. – С.310

[ii]Владимирский М.В. Красный Крым 1919 года. — М.:  Издательство Олега Пахмутова, 2016. – С.31

[iii] Там же. – С.33-34

[iv] Оболенский В.А. Моя жизнь. Мои современники. — Paris, YMCA-PRESS, 1988.– С.650

[v] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 80. - Л.6

[vi] Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы, т. 2. Борьба трудящихся Крыма против иностранной военной интервенции и контрреволюции в годы гражданской войны. (Май 1918 г. — ноябрь 1920 г.). - Симферополь, Крымиздат, 1961. – С.126

[vii] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 80. - Л.7

[viii] Там же.

[ix] Там же. – Л.8

[x] Там же. – Л.19

[xi] Там же.

[xii] Там же. – Л.20

[xiii] Там же. – Л.9-10

[xiv] Там же. – Л.10

[xv] Бикова Т.Б. Організація Кримської соціалістичної радянської республіки у 1919 р. // Проблеми історії України: факти, судження, пошуки. К., 2005. Вип. 13. - С. 137–139

[xvi] Владимирский М.В. Указ. соч. – С.65

[xvii] Там же. – С.69

[xviii] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 80 - Л.10-11

[xix] Там же. - Л.11

[xx] Там же. - Л.34

[xxi] Там же. - Л.12

[xxii] Там же. - Л.13

[xxiii] Там же. - Л.12

[xxiv] Там же.

[xxv] Там же.

[xxvi] Там же. – Л.16-17

[xxvii] Там же. – Л.33

[xxviii] Цит. по: Волков В.П. За власть Советов! – Симферополь, Крымиздат, 1963. – С.105

[xxix] Там же.

[xxx] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 80 – Л.37

[xxxi] Там же.

[xxxii] Там же.

[xxxiii] Там же. – Л.37-38

[xxxiv] Там же. – Л.38

[xxxv] Там же. - Л.39

[xxxvi] Там же.

[xxxvii] Там же.

[xxxviii] Там же. – Л.38

[xxxix] Там же.

[xl] Там же. – Л.41

[xli] Там же.

[xlii] Там же. - Л.8

[xliii] Там же. - Л.9

[xliv] Там же. – Л.40-41

[xlv] Владимирский М.В. Указ. соч. – С.70

[xlvi] Волков В.П. Указ. соч. – С.109-110

[xlvii] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 80 - Л.7

[xlviii] Там же.

[xlix] Там же.

[l] Там же.

[li] Там же. - Л.12

[lii] Там же. - Л.13, 44