- Вы любите музыку? - спрашивает меня Амаяк Морян, с которым познакомились мы за несколько мгновений до этого в доме поэта Юрия Юрченко.

- Амаяк, она хорошую музыку любит! - улыбается хозяин.

- Тогда позвольте подарить вам мой новый диск!

Тот диск я слушала затем много раз, а, когда вместе с актрисой Натальей Ореховой мы взялись за 5-ю, финальную серию нашего цикла "Бояны Белого Креста", я позвонила Амаяку и попросила разрешения использовать его композиции в фильме. Мы проговорили тогда, наверное, час... О бедственном положении русской культуры, о музыке, о литературе... А вскоре вышел фильм, в котором звучит только прекрасная музыка прекрасного композитора Амаяка Моряна.

Вчера стало известно, что Амаяка Моряна не стало. Ещё одна горькая потеря этого года. Царствие Небесное прекрасному, душевно щедрому, талантливому человеку!

Елена Семёнова

Музыка из первых рук

Я прожил большую часть отпущенной мне жизни и убедился в том, что встретиться с глубоко талантливым человеком – большая удача, если не сказать счастье.

Рождение человека – это весть из иных миров. Задача окружающих – принять, понять и полюбить эту весть. Но присутствующие при этом таинстве, как правило, плохо справляются со своей задачей – они любят и принимают в появившихся на свет лишь свое подобие, не желают, а порой и не могут, в силу собственной ограниченности, вести душу родившегося ввысь по пути совершенствования. И новорожденный оказывается среди людей, которые попросту спят. Мы являемся из небытия среди всеобщего сна и забвения сокровенной цели, и вскоре сами засыпаем. Очередная весть не состоялась.

Так, к сожалению, бывает с подавляющим большинством людей. Но в случае с Амаяком Моряном все получилось иначе. Вести, которая пришла на этот раз 6 июня 1955 года, суждено было быть услышанной. Композитор Амаяк Морян родился в той семье, которая была готова заключенную в его рождении весть принять. И не только принять, но и дать ей развиться.

Семья Морянов оказалась в Российской империи во время Первой мировой войны, когда многие тысячи армян бежали из Турции. Его предки осели в грузинском городе Батуми, на берегу Черного моря. Дед по отцу был предпринимателем, владел небольшой обувной фабрикой. Воспоминания о нем у 80-летних рабочих, которые еще довелось слышать юному Амаяку, сохранились самые хорошие. Хозяин Морян организовал для детей своих работников детский сад, а их самих вместе с семьями регулярно отправлял за свой счет лечиться на курорты Кавказских минеральных вод. Дедушку тоже звали Амаяком. Он отличался царственной осанкой. У него и прозвище было такое: Конд, что с армянского на русский переводится, как «стройный». Старшему Амаяку было 38 лет, когда его жизнь трагически оборвалась в расстрельном 1936 году. От него осталась старинная скрипка известного итальянского мастера, на которой он любил играть. К сожалению, скрипка не сохранилась, ее всю изъел червь-древоточец. Так что, когда открыли после длительного бережного хранения футляр, она на глазах рассыпалась в прах. Любовь к музыке была тем даром, который, в отличие от скрипки, оказался нетленным. Музыкальность перешла по наследству к сыну Михаилу, который, помимо того, что был честным, порядочным, умным, веселым человеком, еще и с упоением играл в дружеских компаниях на аккордеоне.

Сам Амаяк начал записывать музыку в шесть лет. Это были наивные строчки. Просто палочки и ноты на нотных линейках. Длительности не было: ни тебе 8-х, ни 16-х. Своего рода диктант. Ребенок хотел зафиксировать понравившуюся мелодию.

В общеобразовательной школе до 6-го класса ленился. Какое у пацана может быть отношение к учебе? Конечно, хотелось отлынивать. Хотя такие предметы, как история, география, литература, очень любил. Дома у него стояло немецкое пианино «Вейнбах». Это отец для него купил. Салонный инструмент. Механизм был слабый. Не для темпераментной игры, которой уже тогда отличался маленький Амаяк. То одна струна полетит, то другая.

Потом был фортепианный факультет Батумского музыкально училища, где на третьем курсе в 16 лет он написал свой первый концерт для фортепиано с оркестром по мотивам романа Хемингуэя «По ком звонит колокол». Тогда Амаяк и принял решение перевестись для дальнейшей учебы в Ереванское музыкальное училище, в котором можно было продолжать учебу на композиторском отделении. В это время молодого Амаяка уже неудержимо тянуло к композиции, хотелось писать рождавшуюся в сердце музыку.

Дипломной работой в Ереванском училище у Амаяка была скрипичная трехчастная соната. С ней и еще с парой хоров на слова армянских поэтов Амаяк поступал в Ереванскую консерваторию. Надо было пройти 12 экзаменов; все они, как говорится, профилирующие. То есть даже на последнем, на истории можно было срезаться. Всего соискателей было 7 человек, а мест целых 6. Шесть мест – шесть педагогов, каждый из которых выбирал для себя одного студента. Несмотря на такой маленький конкурс, приемная комиссия было очень жесткой. Почти всех срезали. Поступил один Амаяк Морян. Особенно трудным оказался экзамен по сольфеджио – сложнейший трехголосный полифонический диктант с гармоническими модуляциями. За шесть ошибок ставили двойку. Экзамену сопутствовала нервная обстановка, а пьесу давали прослушать всего 12 раз. Амаяк сделал 5 ошибок и получил тройку. Еще только одна девушка получила тройку по сольфеджио вместе с ним. Но ее срезали почти в самом конце марафона экзаменов на сочинении по литературе. Он же прошел сочинение благополучно. Его уже тогда волновало бесстрашное философское погружение в хтонические глубины того, что каждый считает своей жизнью. И он, выбрав свободную тему, написал целый философский трактат по поводу дилеммы «хотеть и мочь» на примере «Шагреневой кожи».

В консерватории жизнь, по сравнению с училищем, показалась настоящей богемной вольницей. Экзамены нередко сдавали в консерваторском буфете. Педагоги и студенты собирались в нем на первом этаже. Кофе, разговоры, отметки.

Композиция, вообще, странный предмет. Раз в месяц приходил в консерваторию преподаватель композиции – маститый композитор Мирзоян. Принесет ему студент выполненное задание, тот посмотрит, скажет: это лишнее, это хорошо. В Дилижан под Ереваном, в Дом Творчества композиторов (это нечто вроде Переделкино, Рузы, Мелехова) все время тащил на гулянки. Смотрите, ребята, как композиторы живут. В советское время как было – от заказа до заказа. Фактически все, чему Амаяк научился в музыке, он получил в училищах. Сначала в Батумском, потом Ереванском.

На какие деньги он существовал во время учебы? Получал стипендию, еще отец давал 60 рублей. Все равно, 5 дней студент с деньгами, 25 дней – без денег. То девочки помогут, то кто-то посылку пришлет. Еще подрабатывал в Ереванском цирке тапером. Там, кстати, начал делать для оркестра аранжировки.

Бывали и срывы. Так, на втором курсе его отчислили. Чтобы получить хорошую характеристику и заработать на жизнь, он поступил в оркестр Ташкентского радио и телевидения вторым дирижером. Там начал писать партитуры для «биг бэндов». Первая партитура получилась, вообще, никакая. Неудачная. А вторая уже, аранжировка песни, сладилась. Пошел тогда в парк, присел в скверике. И буквально за три часа для всего состава сделал партитуру. Ребята сыграли. Очень хорошая аранжировка вышла. Тогда он разрушил в себе ученический стереотип: боязнь сделать шаг влево, шаг вправо. И он ощутил себя свободным. С тех пор он делал музыку, как хотел.

В Ташкенте на радио и телевидении главным дирижером оркестра был Геннадий Живаев. Он даже предлагал Амаяку остаться навсегда в Ташкенте с перспективой занять место главного дирижера, когда сам уйдет. Но Амаяк через год вернулся в консерваторию. Учиться.

После окончания консерватории Амаяк Морян начал писать, в основном, песни. Они давались ему легко, с наибольшим успехом. Он серьезный, изящный мелодист с оригинальным мышлением, со своим особым видением. У него сливаются в гармонии слово и музыка. Сердцем чувствует энергию, заключенную в слове. К стихам относится не просто как к слогам, для него важно смысловое и образное значение. Из этого получается тонкая интонация произведения — важный момент в рождении музыки.

Чем Амаяку импонируют отец и сын Дунаевские, Давид Тухманов? Тем, что это плеяда композиторов, которые каждое слово видели в соотнесении с музыкой. Не просто штамповали в силу своего таланта, а именно видели. И поэтому у них решение композиторской задачи непосредственно связано с такой важной составляющей, как слово. Как некоторые композиторы пишут сначала мелодию, а потом к ней «рыбу» из приблизительных слов, на которые поэт уже должен написать песню, для Амаяка, вообще, непонятно. Он считает, что сначала должен быть образ, а уже потом соответствующая музыкальная фраза, линия. Именно тогда откровение получается.

Некогда ему казалось, что отличительная особенность его музыкальных произведений состоит в том, что в них он преломляет мудрость трех культур в зеркале собственного сознания. Он впитал в себя светлую ауру Черного моря, первозданность грузинских гор, среди которых родился, вулканические базальты Армении, где учился в консерватории и вдобавок ко всему — европейское музыкальное мышление, на котором его воспитывали с детства опытные педагоги. Позже он понял, что иной музыки и не бывает. О чем бы ни свидетельствовал севший к роялю за нотную тетрадь композитор, он свидетельствует исключительно о содержании собственного сознания. Для Амаяка Моряна музыка – великая сила, связывающая миры, мост между разными реальностями, лестница Иакова, уходящая в небеса.

Композитор продолжает сочинять песни, но главным жанром его становится инструментальная миниатюра – такая форма интересна современному зрителю, она демократична и в то же время противостоит «попсе», которая зачастую принижает публику до уровня оголтелой дискотечной тусовки, толпы. Эти миниатюры и звучали в программе недавно прошедших концертов: пьесы-посвящения (Азнавуру, Гершвину, Комитасу), импрессионистические фантазии («Капля», «Твой каприз», «Утро любви»), пьесы-танцы, с яркой и своеобразной ритмико-мелодической основой («Танец дождя», «Танец под луной»). Лаконичный музыкальный сюжет, насыщенная эмоциональность заставляют слушателя волноваться, радоваться, грустить, наслаждаться, то есть в полной мере переживать прекрасное.

Он написал музыку к популярным телевизионным фильмам: «Кто приходит в зимний вечер», «Убить карпа», к ироническому детективу «Кровавая Мэри», к документальному фильму «Муссолини», получившему премию, к ленте про Фаину Раневскую-Фельдман, к фильму «Великие авантюристы России» (про Беню Крика, про Ольгу фон Штейн и других). Сейчас снимается и скоро должен выйти на телеэкран фильм «Юбилей» с его музыкой.

Недавно, примерно с полгода, он завершил оперу «Давид и Вирсавия». У поэтессы Елены Исаевой была уже готовая пьеса в стихах на этот сюжет. Она же сама и написала либретто для оперы. Амаяк глубоко пережил энергию строфы, ощущение мира, эпохи, заложенные в поэтических строках. Когда ему в руки впервые попал сборник Исаевой, он возблагодарил судьбу за подарок. Потому что внутренне уже был готов к написанию оперы. Его музыкальный язык, отработанный в миниатюрах, гармоническое видение на грани архаики и сегодняшнего дня были, как бы специально, созданы для этого момента. Получался интересный синтез. Тут как раз объединенные в одно целое Европа и Восток помогали ему. И то, и другое вместе динамически работали. Очень близки оказались ладовые структуры еврейского и армянского музыкального мышления. Увеличенные секунды, повышенная четвертая, мощная энергия, мелодическая канва. В то же время есть и отличия, как и должно быть. Если даже два народа живут и по соседству, все равно они будут существенно отличаться. Но общая «канва» несомненно присутствует.

Почему его озарило видение Иерусалима? Это получилось органично, он специально не занимался поисками этнических опор в фольклоре. Подобный поиск очень тяжел. Не жить в древности, а искать смысл в летописи свидетельств, знакомиться с ними, а потом, прочувствовав, воплощать… Это могло привести к нарочитости, искусственности… Но не привело. Врожденное чутье помогло преодолеть и этот предел.

Амаяк преклоняется перед Римским-Корсаковым за «Шехерезаду». Он сделал ее великолепно. Римский-Корсаков сумел увидеть и показать Восток через призму своего таланта. Но для Амаяка Моряна язык Востока все же несколько другой. Амаяк вводит в оперу на иврите Скрижаль Завета. Хор поет за сценой: Лот-ахмор-эше-тре-эхо. Скрижаль Моисея. «Не пожелай жены ближнего твоего, раба его…» – вот это.

Но, правомочна ли звуковая оперная интерпретация сакральной Скрижали? Не кощунствоенна ли? Морян обратился с этим вопросом к раввину московской синагоги и получил ответ, что никакого кощунства в этом нет. В опере Моряна «Давид и Вирсавия» произошел синтез арийства и семитства. Два великих течения всколыхнули колоссальное начало, дополнив друг друга. Индивидуум может пропустить это через себя… Мир трудно представить как без одного, так и без другого. О том свидетельствует вся мировая культура.

Музыкальный язык композитора Амаяка Моряна находился в последовательном развитии с 6-ти лет. Сейчас он пишет много музыки, и его многие искренне любят. Не за деньги или материальные блага. Это высшее достижение, когда человека уважают не за эти внешние факторы, а за его отношение к миру и окружающим людям. Для него прожить жизнь с открытыми глазами – достойная вещь. Его отец говорил: «Проживи так, чтобы тебе никто в спину не плюнул». Это касается многих смыслов. Он не белоручка. Был момент в его жизни, когда он бросил музыку и чуть не скатился в «канаву». Тогда он зарабатывал деньги, организовывая производство обуви и прожигал жизнь в денежном угаре. Он всегда был готов хоть двор убирать, хоть подметать улицы. Для него любой полезный труд почетен. В нем ясно виден Свет, и творчество у него - такое же светлое, как и его душа, емкая, «звуконосная», взволнованная камертоном мира, туманностями Вселенной…

Он подает нищим, покупает колбасу для бездомных собак, никогда не садится в вагоне метро, предпочитая стоять. У него одна просьба к Всевышнему: он молит Бога дать ему силы, хотя бы еще на десять лет, чтобы достичь в творчестве мирового уровня. Чтобы обязательно построить для детей музыкальную школу. Он живет на этом свете, чтобы отдавать. В этом смысл его жизни. И Бог дал ему Музу, чтобы он подтверждал этот Свет звуками.

Лев Сафонкин

источник