Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15557/
Эпоха «великого перелома» и предельно жёстких хозяйственно-политических кампаний 30-х годов была временем огромной кадровой нестабильности и постоянных разоблачений морально-политического облика должностных лиц, укрывания ими компрометирующих моментов прошлого, хозяйственных провалов и этических проступков. Бывшие красные партизаны, активно представленные в номенклатуре низового и среднего звена, то и дело подвергались проработкам, активно участвовали в интригах и склоках. Значительная часть из них была изгнана в 1920-е – 1930-е годы из партии за реальные (пьянство, некомпетентность, развал работы, хищения) и надуманные (политические ошибки, резкие высказывания, связь со скомпрометированными лицами) вины. Немалое число партизан уже к исходу 20-х годов подверглось уголовному преследованию за криминальные проступки, а также стало жертвами политических репрессий.
Однако до 1929–1930 гг. у них имелся прочный ореол защитников советской власти, поэтому бывшие партизаны ещё могли представать перед нею жертвами, например, кулацких интриг. В начале 1928 г. в с. Сретенское Канского округа некий «кулак систематически подпаивал бедняка, бывш. партизана, имея целью выпустить его на собрании, против проводимого самообложения, или, в крайнем случае, проведения раскладки не с налогового рубля, а с души, что и было сделано»[1]. Из бюллетеня о настроениях крестьянства на 7 февраля 1928 г., направленного из Новосибирска в ИНФО ОГПУ, следовало, что кулаки и зажиточные не ограничиваются воздействием на отдельных пьющих партизан, а доходят «до вербовки крестьян нескольких селений к выступлению против Соввласти и использования, в этих целях, авторитетов в деревне – бывш. красных партизан»[2].
Основная часть партизан до коллективизации в целом поддерживала мероприятия властей. С.М. Буденного, приехавшего в Сибирь в начале февраля 1928 г. для помощи в хлебозаготовках, на митинге в алтайском с. Хабары, собравшем полторы тысячи крестьян, торжественно встречал отряд бывших партизан, вооружённых своими старыми пиками. На митингах с участием Будённого в других сёлах «прения носили характер бешеного наступления на кулаков и баптистов за их агитацию против коллективов и коммун, а также несдачу хлеба»[3]. Вместе с тем заметная часть партизан в годы нэпа резко укрепила свои хозяйства (в том числе и с помощью награбленного в период Гражданской войны чужого добра) и, по мнению властей, утратила революционность. По сведениям руководства Красноярского округа, за 1920-е годы «окулачились» более 200 ранее партизанствовавших крестьян одного лишь Новосёловского района[4].
Докладная записка полпреда ОГПУ по Сибирскому краю Л.М. Заковского и начальника Информационного отдела полпредства Г.А. Лупекина в ИНФО ОГПУ 20 июля 1928 г. говорила о случае массового крестьянского выступления в райцентре Агинское Канского округа, где проявился протест против «поголовного обхода по амбарам» во время хлебозаготовок. По делу проходило 54 обвиняемых, из которых 13 было арестовано с целью подготовки показательного процесса. В связи с этим протестом среди крестьян района пошли слухи о неизбежном скором восстании и падении советской власти. Но местные «…партизаны отнеслись к выступлению отрицательно, среди них заметно приподнято-воинственное настроение и желание расправиться с “бузотерами и зачинщиками бунта”. В следующий базарный день – 8-го Июля на базар явилась группа вооруженных партизан в 12 чел. с целью недопустить попыток могущего быть повторения выступлений. Среди этих партизан слышались разговоры: “У нас седла не погнили и оружие не поржавело”, “Кто хочет крови, тот будет дело иметь с нами”. Так-же отмечено среди б/партизан некоторое недовольство партийными ячейками за их замкнутость в работе и не вовлечение их в общественную работу. Партизанами высказывается так-же мысль о необходимости созыва Районного Съезда с целью выявления разложившихся партизан и отмежевания от них»[5].
Однако принципиальное разрушение нэпа стало для большинства бывших повстанцев шоком. В октябре 1928 г. популярный партизанский вожак и нарком земледелия РСФСР В.Г. Яковенко, ранее подписавший оппозиционное «Заявление 83-х», посетил Тасеевский и Рождественский районы Канского округа, где выслушал жалобы до 400 бывших партизан. В письме к Сталину Яковенко сообщил, что его земляки, у которых не осталось даже посевного зерна, утратили интерес к хозяйственным делам и «ходят как с перебитой спиной». Местные власти, объявив крестьян, выбившихся из нужды, «кулаками», подвели их под индивидуальное обложение и разорили[6].
При этом сибирские партизаны довольно долго верили властям и во время конфликта на КВЖД осенью 1929 г. говорили, что «ещё не прочь повоевать с буржуями»[7]. В следующем году многие из них активно участвовали в подавлении крестьянских выступлений, применяя привычное насилие и грабительские привычки. Характерно, что бывший партизан и чоновец И.И. Долгих в августе 1937 г. так писал в партийные инстанции о поручении лидера Сибкрайкома ВКП(б) Р.И. Эйхе подавить восстание в Ойротии весной 1930 г.: «Я… развил всю свою энергию… с согласия партийных организаций собрал до 400 человек бывш. партизан, отбросил все разложившее[ся], ненадежное, потерявшее ценность, – и может жестко (чего мы боялись с [заместителем полпреда ОГПУ] т. Гариным) восстание подавили»[8].
Таким образом, в 1930 г. Долгих ликвидировал восстание алтайцев с той же жестокостью, которую демонстрировал в 1922 г. при разгроме отряда подъесаула А.П. Кайгородова, но осторожно признавал «жёсткость» своих действий. Вероятно, Долгих использовал несколько ударных групп: 29 марта 1930 г. руководство ОГПУ Сибкрая докладывало, что с целью ликвидации «банд» Лазаря Макарова и Б. Тибирекова в Ойротии действует отряд Куличенко из 50 бывших партизан (2 апреля чекисты сообщили, что Л. Макаров был убит в бою)[9].
В Ермаковском районе Минусинского округа, где летом 1930 г. вспыхнуло крупное восстание, Нижне-Троицкий карательный отряд Баранова из 20 партизан и бедняков отбирал у деревенских жителей овчины, лён, мёд, которые затем продавались и пропивались; крестьян избивали, причём не избежал этой участи и заместитель председателя одного из сельсоветов. В сентябре 1930 г. бюро райкома ВКП(б) констатировало, что отряд Баранова «оказался бандитским», поскольку в его составе были отбывавшие принудработы и хулиганы, и постановило расследовать дело отряда[10]. Действовавший в том же Ермаковском районе карательный отряд Казакова в порядке развёрстки по сёлам забирал у крестьян продукты, одежду и лошадей, грубо обращался с населением; райком сначала постановил провести срочную чистку отряда и расследовать его действия, но уже пять дней спустя, 4 сентября 1930 г., постановил отозвать Казакова на постоянную работу в районный адмотдел, а дело по незаконным действиям его отряда прекратить, поскольку снабжение карателей было плохим, а факты о безобразиях оказались де «извращены». Что касается начальника упоминавшегося выше отряда, то Баранова власти района рекомендовали использовать в органах ОГПУ[11].
Несмотря на лояльность основной части партизан, их организованность и способность на критику властей всё время тревожили правящую верхушку. Так, многие партизаны были вычищены во время партийной чистки 1929 г. за протест против насильственных хлебозаготовок и коллективизации[12]. Бывший командир эскадрона в армии В.Г. Яковенко И.Л. Шадрин был выбран земляками председателем коммуны. В доносе на него секретаря денисовской комячейки И. Обухова говорилось: «У Шадрина была боязнь за раскулачивание деревни, а также у Шадрина имеется неверие в выполнение пятилетнего плана, он считает, что коллективизация, проводимая в настоящее время, – безжизненная!» В июне 1929 г. Шадрина исключили из партии, а 7 августа 1931 г. он был арестован чекистами на ст. Канск и год спустя умер в Иркутской тюрьме[13].
За письмо секретарю Тюменского окружкома ВКП(б), где высказывалось разочарование в коллективизации, весной 1930 г. был исключён из партии бывший партизан в Ялуторовском уезде и организатор коммун Е.Н. Чемякин, а «чемякинщина» резко раскритикована в местной прессе. За активную поддержку Чемякина вся Спасская комячейка Шатровского района Тюменского округа была распущена, а сам он в 1937 г. арестован[14].
Весной 1929 г., когда в ряде дальневосточных округов крестьяне умирали от голода, чекистская сводка отмечала, что в Николаевском-на-Амуре округе в связи с «обострением продзатруднений наблюдается резкое ухудшение политнастроения бывших красных партизан»[15]. Особые отделы ОГПУ следили за тем, какое количество бывших партизан служит в воинских частях[16]. Внимательно отслеживались критические замечания партизан в связи с несправедливостями властей при проведении налоговой политики. Крупный партизанский вожак Кузбасса В.П. Шевелев-Лубков в 1937 г. показывал следователям: «…Ко всем нам как к своим бывшим командирам, часто приезжали из деревень бывшие партизаны наших отрядов, наиболее зажиточные жаловались на то, что по хлебу и налогам их жмут также как жмут кулаков, не дают им жить как они хотели-бы. Недовольство этих партизан мы рассматривали как общее недовольство крестьянства неправильной политикой партии и правительства в деревне»[17]. Соратник Шевелева-Лубкова Н.В. Буинцев на допросе подчёркивал: «Нам, бывшим командирам, было особенно тяжело, потому что бывшие партизаны наших отрядов предъявляли к нам своеобразный счет, будто бы мы повинны в создавшейся обстановке»[18].
Мнение об особой роли партизан в управлении Сибирью и несправедливости их отстранения от власти имело широкое хождение до начала 30-х годов. Уполномоченный ОГПУ по Мамонтовскому району В.В. Бурмакин сообщал в 1930 г. Барнаульскому оперсектору ОГПУ, что в Гражданскую войну почти всё население активно участвовало в борьбе с колчаковскими отрядами и «добровольное пожертвование продуктами» делалось «даже кулацкими хозяйствами». Но с момента окончания борьбы с белыми значительная часть партизан проявила недовольство центральной властью: «Основным источником недовольства, являлось, со слов бывших партизан, то, что… в состав партизанских войск внедрили идею, что по свержению колчаковской власти упразднится налоговый пресс, крестьянство будет являться главенствующим лицом в управлении государством…» Распространение подобных «идей», по свидетельству Бурмакина, и в настоящее время препятствовало проведению мероприятий, намеченных районным руководством[19].
Следует отметить, что часть бывших повстанцев привлекала не только коммунистическая идея. Зачастую крайние ненавистники православной церкви, защищавшей традиционные властные устои, они со временем не так уж редко приходили к христианству с другого бока, поддаваясь активной миссионерской деятельности местных протестантов. Современный исследователь утверждает, что многие участники партизанского движения на российском Дальнем Востоке, где несколько процентов населения относилось к неправославным сектам, впоследствии, разочаровываясь в действительности и реализуя свой общественный темперамент, становились активными верующими, баптистскими или евангельскими проповедниками[20].
Коллективизация резко изменила настроения бывших партизан, многие из которых не были чужды частному предпринимательству и мановением начальственной руки вдруг превратились из революционеров в классовых врагов, подлежавших «раскулачиванию». Заметные репрессии в отношении партизан начались сразу после начала сплошной коллективизации. Из доклада Секретно-оперативного управления ОГПУ за 1–15 апреля 1930 г. об операции по «кулацкой контрреволюции» по СССР (составленного не ранее 10 мая) следовало, что «аресты проводились местами в порядке “очистки” районов от антисоветского элемента вообще, на основании голых социологических данных или данных о прошлом. Не единичны случаи арестов значительного количества середняков и бедняков». Поэтому в состав «контрреволюционных группировок и организаций», особенно в местах грубых перегибов и извращений, вовлекались «бывшие красные деклассированные партизаны, часть середняков и спровоцированных и нередко подкупленных кулаком бедняков…»[21]
Уже в январе 1930 г. в рамках реализации агентурного дела «Сброд» чекисты Барнаульского округа начали аресты крестьян в Алейской, Калманке, Нечунаево и ещё трёх сёлах, заявив о раскрытии повстанческой организации, имевшей связи в Семипалатинске и Бийске, во главе с бывшими партизанами Калишенко и Щипиловым[22]. Основная часть выявленных организаций, по мнению чекистов, возглавлялась «кулаками» и бывшими офицерами, но тема присутствия в заговорщицкой работе партизан всплывала в спецдонесениях постоянно[23].
Директива ОГПУ от 25 февраля 1930 г. дополняла известный приказ Лубянки от 2 февраля, разверставший нормы «раскулачивания» и арестов «кулаков» по регионам, и запрещала выселение и конфискацию имущества в отношении «бывших красных партизан и действительных участников гражданской войны, имеющих ранения и другие заслуги». При этом в директиве оговаривалось, что репрессии могут применяться к тем из бывших активистов гражданской войны, кто «превратился в кулаков, ведущих активную борьбу с коллективизацией и участвующих в контрреволюционных группировках». Каждый случай репрессии в отношении лиц данной категории должен был рассматриваться местным партийным органом[24]. Пресса обращала внимание на отдельные нарушения, представляя их как эксцессы. Так, в марте 1930 г. краевая газета сообщила, что в Большереченском районе было раскулачено 80 середняцких хозяйств, из которых 16 принадлежало бывшим партизанам и красногвардейцам[25].
Однако местные власти широко выселяли зажиточных партизан, отождествляя их с «кулачеством», и массово арестовывали протестовавших, фабрикуя дела о повстанчестве. Бывших повстанцев «окулачивали» и выселяли во всех регионах. Так, из Башкирской республики выселяли и бывших партизан, и лиц, служивших в РККА, которые в 1931 г. прокуратурой были освобождены от ссылки[26].
Уже 26 февраля 1930 г. Л.М. Заковский сообщал в Москву об огромных «перегибах» сибирских властей: «Особенного внимания заслуживают массовые явления грубейших извращений в отношении середняцких и даже бедняцких, также партизанских и других семейств, выражающиеся в подведении значительного количества их под экспроприацию… за наём по неотвратимым уважительным причинам в период сезонных работ, несдачу семзерна и т. д., подвергая последних наравне с кулаками продаже [имущества], выселению»[27]. Таким образом, в начальный период «раскулачивания» Заковский ещё мог говорить о праве нанимать работника на время посева или уборки «по неотвратимым уважительным причинам». Одновременно он направлял свой аппарат на фабрикацию сотен групповых дел о «кулацком» саботаже, вредительстве, терроре и повстанчестве, по которым в первые месяцы 1930 г. расстреливалось порядка трети от общего числа осуждённых[28]. И очень скоро любой факт применения наёмного труда (даже если нанимался родственник) стал абсолютным криминалом, автоматически означавшим применение процедуры «раскулачивания» к «эксплуататору».
В справке КРО ОГПУ о предварительных итогах оперативной работы против контрреволюции в деревне за январь – первую половину апреля 1930 г. отмечалось, что в Сибири, на Урале, Дальнем Востоке и Северном Кавказе активизировались «разложившиеся окулачившиеся бывшие красные партизаны», выступившие против советской власти единым фронтом с «белогвардейско-офицерскими и бандитскими кадрами». В качестве примера сотрудниками КРО приводились Вассинская «организация» в Новосибирском округе[29] во главе с бывшими партизанами; ликвидированная в Минусинском округе повстанческая организация красных партизан во главе с бывшими белыми офицерами; а также тот факт, что в Андийском округе Дагестана народное выступление было организовано бывшим партизанским командиром Вали Долгаевым[30].
По мнению чекистов, в целом ряде мест совершенно недостаточно «агентурно обслуживаются бывшие красные партизаны, бывшие члены ВКП(б) и злостные контрреволюционные элементы, вычищенные из советского и кооперативного аппарата, а, между тем, многие из этих элементов нередко участвовали и даже иногда возглавляли контрреволюционные группировки, организации, повстанческие и бандитские выступления»[31]. По сообщению ПП ОГПУ Сибкрая от 5 апреля 1930 г., в д. Лебеденевке Боготольского района Ачинского округа (в районе при вывозке продовольствия «в недородные районы» всего оказали сопротивление восемь сёл) в протесте участвовало всё население, включая бывших партизан[32]. В марте 1930 г. в «партизанском» Рождественском районе Канского округа райкомом ВКП(б) было созвано кустовое собрание бывших партизан по вопросу колхозного строительства и те расценили это так: «Правители наши спохватились, чувствуя, что их дело проиграно, теперь решили на партизанах отыграться… Не выйдет!..» В итоге все партизаны д. Улюколь вышли из колхоза. К концу апреля в руководстве ОГПУ Сибкрая сложилось мнение о враждебном отношении большинства партизан к мероприятиям советской власти[33].
Полпред ОГПУ Заковский летом 1930 г. был вынужден публично отметить, что в Барнаульском и Бийском округах настроение «партизан по целому ряду причин не может быть хорошим, ибо перегибы коснулись и партизан (окулачили, лишили прав голоса и провели целый ряд других… неправильных моментов)»[34]. Заковский отмечал, что среди бывших партизан, не разбогатевших за годы НЭПа, а оставшихся бедняками, появились инициаторы движения за немедленное восстановление в правах всех «кулаков» и возвращение им конфискованного имущества[35]. В июле 1930 г. партизанские коммуны Барнаульского, Ачинского и других округов края возмущались насильственной контрактацией скота и гнали заготовителей, заявляя: «Если будут силой отбирать скот, завтра же разойдемся. Разве со стороны власти не перегиб допускать отбор скота в партизанских коммунах, которые 16 лет завоевывали [имущество] себе… отдадим только то количество, которое найдем излишним»[36].
Когда в 1930 г., по постановлению ЦИК и СНК СССР «О льготах бывшим красногвардейцам и красным партизанам и их семьям», стали составляться списки партизан, некоторых погибших в Гражданскую войну повстанцев посмертно лишили этого звания в связи с кампанией «раскулачивания». Так, относительно жителя алтайского с. Гуселётово Арсения Голушко была принята следующая резолюция: «Расстрелян [белыми] в Буканке, но [так] как [его] отец сослан в Нарым, кулак, спекулянт и семейство разлагательское, не достоин быть красным партизаном»[37]. Созданные в начале 30-х годов особые «партизанские комиссии» вели перерегистрацию партизан, оставляя в списках только преданных власти лиц.
Спецификой сибирских и дальневосточных бунтов начала 1930-х гг. было частое участие бывших красных партизан, например, в случае Тасеевского восстания летом 1931 г. в бывшем Канском округе. Немалая часть бывших партизан, как и в начале 1920-х годов, уже в конце 1929 г. и первые месяцы 1930 г. приняла активное участие в настоящем вооружённом сопротивлении антикрестьянской политике «великого перелома». Имели место не только сфабрикованные чекистами, но и настоящие антиправительственные организации и выступления с активным участием экс-партизан.
С точки зрения проверявших работу тройки полпредства ОГПУ Сибкрая москвичей (руководящего деятеля Лубянки Я.М. Генкина и прокурорского работника М.И. Панкратова), доложенной в конце апреля 1930 г. зампреду ОГПУ Г.Г. Ягоде, резкое недовольство середняков, бедняков и бывших красных партизан было спровоцировано грубыми перегибами властей во время коллективизации и «раскулачивания», причём «…издевательства над кулаками вызвали не только сочувственное отношение, но и выступления в их защиту. На этой почве в Барабинском округе вспыхнуло восстание, в котором участвовало св. 1.500 чел., из них только 86 кулаков, а остальные середняки, бедняки, бывш. партизаны и даже батраки». Одним из лидеров этого восстания в марте 1930 г., известного как Муромцевское, был бывший меньшевик и красный партизан Эрнест Гуппельц, вскоре схваченный в д. Алексеевской в 17 км от районного с. Евгащино Омского округа [38].
Маршал В.К. Блюхер в 1937 г. признавал, что в коллективизацию «очень много этого народа [дальневосточных партизан – А.Т.] отошло» от большевиков, обозвав данную часть повстанцев, несмотря на прежние заслуги, «хламом»[39]. Действительно, заметная часть повстанческих отрядов, действовавших в 1929–1931 гг., возглавлялась партизанскими вожаками, ранее вполне лояльными власти, но не выдержавшими насилий периода коллективизации.
Сисимское выступление в Красноярском округе 29 декабря 1929 г.[40] из 300 мобилизованных на лесозаготовки зажиточных крестьян, работавших в Новосёловском и Балахтинском районах, возглавили бывший партизан, «кулак» А.Г. Вихляев, а также бывший командир партизанского отряда, 73-летний литовец О.И. Гудович (этот кузнец к 1929 г. трижды арестовывался за критику властей). При этом чекисты отмечали, что известный местный партизан Ф. Коллегов отказался от руководства повстанцами. Лесорубы и лесовозы разоружили и арестовали администрацию, причём Вихляев объявил советскую власть на территории Красноярского, Минусинского и Хакасского округов низложенной, выдвинув лозунги: «Долой коммунистическое иго», «Долой деление на бедняков, середняков и кулаков»[41]. Однако Вихляев был застрелен «случайно встретившимся лесоработником Шмидтом», которого повстанцы пытались арестовать, после чего крестьян быстро разогнали и со 2 по 5 января 1930 г. 112 из них оказались под арестом[42]. Уже 12 февраля тройка полпредства ОГПУ по Сибкраю осудила к расстрелу основную часть мятежников, включая арестованного О.И. Гудовича – 92 человек[43], что являлось проявлением неприкрытого массового террора.
В Усть-Каменогорском районе Семипалатинского округа 20 февраля 1930 г. началось восстание, охватившее несколько населённых пунктов и возглавлявшееся бывшим комиссаром полка «Красных горных орлов» Ф.Д. Толстоуховым, кавалером ордена Красного Знамени. Чекисты именовали его «кулаком» и эсером, поднявшим бунт под лозунгом «Долой грабежи и колхозы, да здравствует свободный труд!» Вскоре из почти 900 повстанцев было убито 160 и ранено 70, арестовано 564 и ещё трое покончили с собой, причём Толстоухов бежал в Самарский район, собрал 25 чел. и «сделал налёт на с. Братское». Чекисты 3 марта оповещали, что для его поимки «брошены все агентсилы», а подавляющее большинство красных партизан резко выступали против повстанцев. Тогда же чекисты Казахстана вторично «заострили» перед крайкомом ВКП(б) вопрос «о неуклонном выполнении директив ЦК в отношении красных партизан»[44], требовавших аккуратного отношения к этой прослойке и тем самым мешавших расправляться со всё новыми «кулаками» и «подкулачниками».
На Алтае в конце июля 1930 г. в бою с военно-чекистским подразделением под с. Белово Чистюньского района погиб предводитель небольшого (несколько более 20 бойцов) отряда, бывший помощник командира Алейского полка мамонтовской армии Т.И. Геримович. Чекисты объявили, что за Геримовичем стояла организация из 310 партизан, объединённых в 35 повстанческих ячеек[45]. Другим примером военных действий против властей стала деятельность бывшего партизана Сизова, который в 1921 г. руководил красными карателями в борьбе против участников Западносибирского мятежа, а в 1930 г. возглавил повстанческий отряд в Крутинском районе Омского округа[46].
Известны партизанские в своей основе протесты и на Дальнем Востоке. В апреле-мае 1930 г. Сианское восстание (скорее, выступление) охватило устье Зеи и Амура; организовал и возглавил его местный крестьянин, красный партизан Терентий Перелыгин. Бывшие партизаны составили и костяк повстанцев. Однако боевой дух и дисциплина были невысоки, крестьяне выступали прежде всего за то, чтобы их оставили в покое, поэтому отряд почти не предпринимал активных действий и в течение месяца вёл переговоры с уполномоченным ЦК ВКП(б). В итоге из 135 повстанцев основная часть (101 чел.) сложили оружие, но при этом не выдали Перелыгина и четвёрку его ближайших соратников. Интересно, что агентуре ОГПУ не удалось ни обнаружить в тайге основную часть повстанцев, ни захватить самого Перелыгина и его сподвижников[47].
Серьёзным образом восстание с участием партизан потрясло жизнь русской колонии в Туве. Заковский сообщал Лубянке 5 мая 1930 г., что в апреле органы управления ГВПО Тувы установили наличие контрреволюционной организации и 26 апреля арестовали 9 главарей, причём трое из намеченных к аресту скрылись. После этих арестов в следующую ночь в Шагонарском районе, в тувинском посёлке Красная звезда, что в 70 км южнее погранзаставы Усть-Уза, два десятка кулаков и бывших партизан восстали против коллективизации. Группу усилили бежавшие кулаки из пос. Туранский, после чего эти 40 повстанцев захватили пос. Красных партизан, что в 90 км южнее с. Верх-Усинского Минусинского округа. Там они освободили арестованных, а в госэкономии (пос. Элегест) убили коммуниста и советника министерства народного хозяйства Городищева. Захватив ружья и деньги, повстанцы скрылись.
Всего в организации насчитывалось 80 чел., из которых 20 % – бывшие партизаны. Лозунгами восстания стали: «За советскую власть без коммунистов», «Да здравствует чистая власть без коммунистов и служащих»[48]. В столице Тувы Кызыле воцарилось «тревожное настроение и жизнь учреждений приостановилась», т. к. 118 горожан были направлены в отряды для подавления восстания, а 70 – мобилизовано для охраны города. Полпред в Туве Старков просил ввести войска, но чекисты отмечали, что «наши погранчасти слабы». Ликвидация восстания местными силами заняла месяц – к 27 мая в Туве было захвачено 50 «бандитов» из восставших[49].
Многие партизаны между собой вели разговоры о том, что в ответ на произвол властей выход один – следует подниматься и «перевоёвывать». Чаще всего такие разговоры оставались разговорами, но власть, особо отмечавшую внеклассовую сплочённость бывших повстанцев, они очень тревожили. В докладе о ходе коллективизации в Волчихинском районе Запсибкрая затруднения при её проведении связывались с массовым участием населения в партизанском движении. При этом секретарь Волчихинского РК ВКП(б) подчёркивал, что «по своему социальному составу участники партизанского движения являлись представителями всех социально-экономических групп и разных политических убеждений, включая кулаков, эсеров и даже духовенства»[50].
А в октябре 1930 г. уполномоченный крайкома и крайисполкома по Волчихинскому району отмечал: «Партизаны имеют такой разговор: “воевали за крестьянскую власть, отбирали 2-этажные дома, а сели у власти буржуи и выкидывают теперь нас из домов, надо идти завоевывать крестьянскую власть. <…> На специальном сельском собрании партизан были такие рассуждения: “что коммунисты под нас подкапывались раньше, они подкапываются и сейчас. В партию вошли все сволочи, поэтому лучше быть беспартийным”. Были призывы вступать в “нашу”, т. е. партизанскую партию». Власти Волчихинского района делали вывод о том, что «среди партизан, даже коммунистов, имеются попытки организационного оформления» неких альтернативных структур[51], что было заведомым преувеличением, но отражало большое недовольство политикой коллективизации даже среди коммунистов и сельского актива. Краснинский райком ВКП(б) ЗСК осенью 1930 г. отмечал, что в партизанском Мусохрановском сельсовете общее собрание вынесло «вопреки всяким директивам и установкам партии и правительства вызывающее и по существу контр-революционное постановление»[52].
Власть всё время показывала, что не остановится ни перед чем при выполнении кампаний. В 1931 г. в Рыбинском районе Восточно-Сибирского края план хлебозаготовок был выполнен на 102,5 % за счёт повальных обысков и массовых арестов, включая колхозников и красных партизан. Власти отбирали продукты у тех, кто вёз их на базар, в Рыбинском сельсовете массовые обыски и аресты были проведены по распоряжению заместителя секретаря РК ВКП(б) Кузбяковского и председателя РИКа Бройдо, то же самое практиковалось в ряде других сельсоветов. Председатель Рыбинской райКК ВКП(б) Морозов лично проводил обыски. К весне 1932 г. численность колхозников в районе уменьшилась с 4 тыс. до 2 800 чел. На заседании бюро крайкома и президиума крайКК ВКП(б) «за грубейшие левацкие извращения» бывший секретарь райкома Рубинский, Бройдо и др. получили строгие выговоры с предупреждением[53].
Как отмечалось выше, реальное участие партизан востока России в антикоммунистических восстаниях начала 30-х годов было очень заметным. Если партизаны Западной Сибири после террора 1930 г. почти не участвовали в крестьянских восстаниях, то активность их восточносибирских коллег была гораздо выше, и они летом 1931 г. организовали серьёзное вооружённое сопротивление режиму в повстанческих районах бывшей Енисейской губернии. Участниками состоявшихся в июне-июле 1931 г. в бывшем Канском округе вооружённых выступлений стали 1 200 крестьян, в частности 200 бывших партизан, а их руководителями – популярные повстанческие вожаки И.Я. Князюк, М.А. Чупин (комиссар 1-го Алейского полка армии Е.М. Мамонтова на Алтае и бывший сотрудник ЧК-ОГПУ), Н.И. Толстиков, П.Я. Быстров. В своем «Требовании» повстанцы писали: «Мы не видим духа завоеванной нашей кровью советской власти… В стране рабочих и крестьян все тюрьмы забиты самими же рабочими и крестьянами…» После подавления восстания было осуждено 432 человека, из них 9 – к расстрелу. Однако даже после такого разгрома бывшие партизаны не утратили склонности к сопротивлению. В марте 1932 г. среди этой категории населения Нижнеудинского и Канского районов наблюдались коллективные отказы приступать к посевным работам и угрожающие заявления о массовом уходе в тайгу[54].
Ответом властей на любое противостояние были активные пропагандистско-агентурные мероприятия для разложения протестной среды и прямой террор. Власть делила партизан на лояльных и «разложившихся», требуя от «настоящих» партизан активного участия во всех кампаниях режима. В обращении Запсибкрайкома ВКП(б) к секретарям райкомов от 2 января 1931 г. в ряду причин сопротивления партизан проводимым мероприятиям называлась «традиционная внеклассовая спайка, выражающаяся в слепой солидарности партизан между собой без различия классовой принадлежности каждого в отдельности, что стирает или затушевывает моменты классовой борьбы в партизанской деревне». Крайком подчёркивал, что этим умело пользовалась «чуждая и враждебная соввласти прослойка среди бывших партизан», состоящая: «а) из кулаков прежнего времени и выросших за период мирного строительства; б) представителей антисоветских партий и им сочувствующих и в) “обиженных”, фактически разложившихся, преимущественно из среды бывших командиров, в т. ч. и бывших партийцев». По свидетельству краевого руководства, эти лица оказывали значительное влияние на бедняцко-середняцкую часть бывших партизан[55].
Восстания партизан, их сплочённость, взаимовыручка и круговая порука обязывали, с точки зрения чекистов, обратить особое внимание на насаждение в этой среде широкой осведомительной сети. Агентура обязывалась «освещать динамику экономической мощности партизанских хозяйств, политико-моральное состояние комсостава и партизанских авторитетов, отношение бывших партизан к коллективизации», а также выявлять «наличие организованных видов контрреволюционной деятельности и повстанческих тенденций среди бывших партизан»[56].
С наступлением эпохи «великого перелома» основная часть экс-повстанцев, находившихся во властных структурах, в случае каких-либо самостоятельных действий тут же обвинялась в политической нелояльности. Весной 1933 г. секретарь Ачинского РК ВКП(б) Толстиков жаловался Р.И. Эйхе на откомандирование начальника ОГПУ и настаивал, что в районе, известном недавним «бандитским прошлым», необходим «особенно крепкий большевистский аппарат» чекистов, поскольку на этой территории имеется, помимо беглых «кулаков», много партизан, включая значительное число «псевдопартизан», то есть тех бывших красных повстанцев, «часть из которых сейчас разложилась»[57]. Под «разложением» понимались не столько процветавшие в этой среде пьяное дебоширство и бытовая распущенность, сколько словесная (по преимуществу) невоздержанность, нелояльность к агентам власти и проводимым ими хозяйственно-политическим кампаниям.
Общее серьёзное недоверие к партизанам в период раскрестьянивания было характерно для властей всей страны: так, объясняя выселение в конце 1932 г. почти всех жителей кубанской станицы Полтавская (Славянский район Северо-Кавказского края), авторы массовой пропагандистской брошюры сетовали, что только десятая часть многочисленной партизанской прослойки этой станицы вступила в колхоз, а активистов борьбы с «кулачеством» среди бывших повстанцев нашлось не более полутора десятков. В итоге власть покарала и своих бывших защитников: «Перешедшие на сторону кулака партийные руководители станицы Полтавской сознательно превращали многих партизан в паразитов, уклоняющихся сегодня от классовой борьбы и колхозного строительства и стремящихся жить за счет старых заслуг»[58]. Недоверие к бывшим партизанам отражала и тогдашняя беллетристика: в «Поднятой целине» Шолохова богатый донской крестьянин Тит Бородин, по оценке двадцатипятитысячника Семёна Давыдова – «вчерашний партизан и нынешний кулак и враг»[59].
Распространение критического отношения к власти среди многих партизан (именовавшееся большевиками «разложением») объясняло тот факт, что в середине 30-х годов советские и партийные работники продолжали отмечать наличие «антисоветских» настроений в среде крестьянства, причём особое сомнение у властей Сибири вызывали именно бывшие партизаны[60]. Кампания Большого террора коснулась партизанской прослойки в гораздо большей степени, чем прежние чистки. В 1936–1939 гг. по всей стране оказалась арестована и уничтожена большая часть известных партизанских командиров и, вероятно, десятки тысяч рядовых повстанцев. Именно частое выражение недовольства политикой в деревне обрекло их в итоге на повсеместные массовые репрессии[61].
Большевики искусно использовали анархическую разрушительную мощь партизанщины в борьбе с белыми, а затем, применяя государственное принуждение, утихомирили кнутом и пряником партизанскую вольницу, силой разоружив её и временно поделившись частицей власти с руководящей головкой и активной частью повстанцев. Можно уверенно говорить об историческом возмездии, которое постигло основную массу красных партизан, рассчитывавших в ходе Гражданской войны завоевать свою собственную, анархическую крестьянскую власть, и не жалевших ради этого ни чужих, ни своих жизней. Активисты партизанских отрядов, взнесённые социальными лифтами на руководящие посты, в основном были уничтожены в 30-е годы карательными органами большевиков как «враги народа» и «заговорщики»; их судьбу разделили многие тысячи рядовых партизан, особенно из тех, кто примыкал к антикоммунистическим восстаниям начала 1920-х и начала 1930-х годов. Основная же масса бывших красных партизан, активно участвовавшая в убийствах и дележе имущества «врагов» периода Гражданской войны, а также бывшая питательной средой красного бандитизма, в итоге оказалась обречена оказаться в рабстве у деспотического государства, закончив своё активное существование в ранге бесправных и полуголодных колхозников.
[1] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 852. Л. 150.
[2] Там же. Д. 854. Л. 328–329.
Якорь[3] ГАНО. Оп. 5. Д. 44. Л. 230, 231.
[4] Шекшеев А.П. Крестьянский протест на Сисиме в документах правоохранительных органов // Сибирские архивы в научном и информационном пространстве современного общества: мат-лы межрегиональной научно-практич. конференции (Новосибирск, 11 марта 2015 г.). – Новосибирск, 2015. С. 294.
[5] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 6. Д. 852. Л. 517–520.
[6] Шекшеев А.П. К истории устранения коммунистами политической оппозиции на Енисее в 1920-е годы // Гуманитарные проблемы военного дела. 2019. № 3 (20). С. 222–232; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: док-ты и мат-лы в 5 тт. 1927−1939. Т. 1. – М., 1999. С. 400.
[7] Азаренко Ю.А. События на КВЖД и сибирские коммунисты // Проблемы истории местного управления Сибири XVII–XX веков. – Новосибирск, 1997. Вып. II. С. 109.
[8] ГАНО. Ф. П-8. Оп. 1. Д. 1041а. Л. 120.
[9] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 219. Л. 424, 453.
[10] ГАНО. Ф. П-3. Оп. 3. Д. 153. Л. 26.
[11] Там же. Л. 1, 4, 5, 12, 14.
[12] Климук Я.А. Раскулачивание и красные партизаны Алтая в 1928–1933 гг. // Алтайская деревня в 20–30-е годы ХХ века: сб. науч. тр. – Барнаул, 2010. С. 142–151.
[13] Боровец В. Расстрелянная республика // Красноярский рабочий. 1990. 16–30 нояб.
[14] Петрушин А. «Чемякинщина» // Родина. 2010. № 4. С. 80–82.
[15] «Совершенно секретно»: Лубянка Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.). 1929. Т. 7. – М., 2004. С. 149–150.
[16] Подкур Р., Ченцов В. Документы органов государственной безопасности УССР 1920–1930-х годов: источниковедческий анализ. – Тернополь, 2010. С. 319.
[17] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 278. Л. 104.
[18] Там же. Л. 126–127.
[19] Соколов А.В. Бывшие партизаны Сибири: сопротивление политике «раскрестьянивания» // Сибирский субэтнос: культура, традиции, ментальность: мат-лы 2-й Всерос. научно-практ. Интернет-конференция. – Красноярск, 2006. Вып. 2. Кн. 2. С. 93–104.
[20] Дударенок С.М. Баптисты и евангельские христиане российского Дальнего Востока в годы Гражданской войны и военной интервенции // Гражданская война и военная интервенция на российском Дальнем Востоке: уроки истории. Программа и тез. докл. и науч. сообщений 2-й международ. науч. конф., посвященной 90-летию окончания Гражд. войны и иностранной интервенции (Владивосток, 25–27 окт. 2012 г.). – Владивосток, 2012. С. 126–130.
[21] «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину… Т. 8. Ч. 2. – М., 2008. С. 1380, 1358.
[22] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 219. Л. 314.
[23] Там же. Л. 315–317.
[24] «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину... 1930. Т. 8. Ч. 2. – М., 2008. С. 1576.
[25] Сов. Сибирь. 1930. 26 марта.
[26] ГА РФ. Ф. 3316. Оп. 64. Д. 1074. Л. 51.
[27] ГАНО. Ф. 47. Оп. 5. Д. 104. Л. 95.
[28] Тепляков А.Г. Деятельность особой тройки ПП ОГПУ по Сибкраю в 1930 г. // Гуманитарные науки в Сибири. 2012. № 1. С. 87–91.
[29] Сибирские чекисты в одном из документов прямо именовали повстанческую организацию в с. Старо-Соседово Маслянинского района Новосибирского округа «спровоцированной». Тепляков А.Г. Дело „Чёрные“: к истории антикрестьянского террора в Западной Сибири... С. 302.
[30] «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину... 1930. Т. 8. Ч. 1. – М., 2008. С. 756–757.
[31] Там же. Т. 8. Ч. 2. С. 1378.
[32] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 219. Л. 458.
[33] Там же. Д. 220. Л. 123, 124.
[34] Стеногр. отчет Пятой сибирской партийной конференции ВКП(б). – Новосибирск, 1930. С. 352.
[35] Познанский В.С. Социальные катаклизмы в Сибири: голод и эпидемии в 20–30-е годы ХХ в. – Новосибирск, 2007. С. 214.
[36] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 220. Л. 55.
[37] Иванов Г.Е., Кабанова Е.Г. Памятник «Бутырской трагедии» // Сохранение и изучение культурного наследия Алтайского края. – Барнаул, 2009. Вып. 17. С. 152–153.
[38] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 220. Л. 115; Д. 219. Л. 347; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: док-ты и мат-лы. Т. 2. Ноябрь 1929 – декабрь 1930. – М., 2000. С. 400–404.
[39] РГВА. Ф. 29204. Оп. 1. Д. 89. Л. 199.
[40] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 791. Л. 187.
[41] Шекшеев А.П. Крестьянский протест на Сисиме... С. 296–297.
[42] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 791. Л. 187.
[43] Шекшеев А.П. Крестьянский протест на Сисиме... С. 298.
[44] «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922–1934 гг). 1930. Т. 8. Ч. 2... С. 1252, 1253, 1341–1342.
[45] Некоторые исследователи твёрдо верят в эти сильно преувеличенные чекистские цифры и поныне: Соколов А.В. Бывшие партизаны Сибири: сопротивление политике «раскрестьянивания»... С. 93–104.
[46] ГИАОО. Ф. П-7. Оп. 5. Д. 51. Л. 177.
[47] Караман В.Н. Сианское восстание крестьян 1930 г. // Россия и АТР. 2005. № 4. С. 6–11.
[48] ЦА ФСБ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 219. Л. 520, 530, 531.
[49] Там же. Л. 522, 575.
[50] ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 151. Л. 42.
[51] ГАНО. Ф. П-3. Оп. 3. Д. 149. Л. 95, 8.
[52] Там же. Д. 177. Л. 22.
[53] ГА РФ. Ф. 374. Оп. 27. Д. 1976. Л. 224, 225.
[54] Шекшеев А., Петров Г. Судьба сибирского партизана // Красноярский рабочий. 2012. № 43. 14 марта; Енисейский энциклопедический словарь. – Красноярск, 1998. С. 685–686.
[55] Соколов А.В. Бывшие партизаны Сибири: сопротивление политике «раскрестьянивания» // Сибирский субэтнос… – Красноярск, 2006. Вып. 2. Кн. 2. С. 93–104.
[56] Папков С.А. Сталинский террор в Сибири 1928–1941 гг. – Новосибирск, 1997. С. 189.
[57] ГАНО. Ф. П-3. Оп. 2. Д. 369. Л. 89.
[58] Радин А., Шаумян Л. За что жители станицы Полтавской выселяются с Кубани в северные края. – Ростов-на-Дону, 1932. С. 6, 12–13 (тир. 200 тыс. экз.).
[59] Шолохов М.А. Собр. соч. в 8 тт. – М., 1980. Т. 5. С. 103.
[60] Соколов А.В. Бывшие партизаны Сибири: сопротивление политике «раскрестьянивания»... С. 93–104.
[61] Хаустов В., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936–1938 гг. – М., 2009. С. 261.
|
