В начале этой статьи приводился целый ряд неоспоримых ленинских цитат, в которых выдвигалось требование казнить Российского императора. При этом в работах Ленина нет и намёка на необходимость суда над Николаем II. Почему? Просто потому, что вождь большевиков никогда не видел уж такой необходимости в этом.

Да, идея «всенародного суда» бытовала в среде большевиков. Даже предпринимались некоторые шаги в этом направлении, впрочем, весьма вялые. Так, в протоколе одного из заседаний Совнаркома говорится:

«29 января 1918 года Слушали: <Пункт №> 21. О передаче Николая Романова в Петроград для предания его суду (<Доклад> Н. Алексеева) Постановили: 21. Поручить Н. Алексееву представить в Совет Народных Комиссаров к среде все резолюции Крестьянского съезда по этому вопросу».

К «царской» теме Совнарком вернулся через месяц:

«Слушали: 1. Протокол заседания Комиссии при Совете Народных Комиссаров от 20 февраля 1918 года. Постановили: 1. Утвердить.

Пункт: 1) Поручить Комиссариату юстиции и двум представителям Крестьянского съезда подготовить следственный материал по делу Николая Романова. Вопрос о переводе Николая Романова отложить до пересмотра этого вопроса в Совете Народных Комиссаров. Место суда Николая Романова не предуказывать пока».

Приблизительно тогда же создана следственная комиссия по расследованию «дела» Николая II под председательством Н.В. Крыленко, который успел выступить с нелепым заявлением: Император будет обвинён в нарушении изданного им манифеста 17 октября 1905-го года (заявление вскоре опровергнуто).

Следует обратить внимание, что январский доклад по столь важному, казалось бы, вопросу делал левый эсер, заместитель наркома земледелия Н.Н. Алексеев – лицо, мягко выражаясь, второстепенное и не связанное с юриспруденцией (хотя в будущем он стал своего рода «юристом» – помощником начальника ГУЛАГа). А вот Наркомат юстиции, который, по идее, должен был этим заниматься и которому было поручено «подготовить следственный материал по делу Николая Романова», долгое время не предпринимал ровным счётом ничего. И тормозил работу в подготовке суда именно Ленин. Свидетельствует тогдашний Нарком юстиции И.З. Штейнберг:

«Он <Ленин> также сказал, что сомневается в своевременности этого процесса, что массы заняты другими проблемами и что было бы хорошо отложить его. В подходящее время наркомату юстиции будут даны указания подготовить соответствующие документы для последующего рассмотрения. Нет сомнения, что у Ленина были свои политические расчеты, учитывающие его положение. Этим вечером, однако, вопрос был отложен на неопределённое время и на этой стадии так и остался. Наркомат юстиции никогда не получал “задания” подготовить документы».

И позже рассмотрение вопроса о «суде» оставалось на мёртвой точке. На заседании ВЦИК 9-го мая 1918-го года Свердлов признавал:

«У нас до сих пор не поднимался вопрос о дальнейшей судьбе Николая и, вероятно, в ближайшее время нам придется поставить перед собой этот вопрос точно также, и когда этот вопрос мы найдем возможным и целесообразным поставить, мы предложим его, конечно, на разсмотрение В.Ц.И.К., или, в порядке инициативы, как отдельные члены, так и фракции В.Ц.И.К. смогут в обычном порядке через президиум внести вопрос на разрешение В.Ц.И.К.»[1].

Есть лишь одно указание на то, что в этом деле началось хоть некоторое движение: 4-го июня 1918-го года на заседании Наркомюста было вынесено решение делегировать в распоряжение Совнаркома (по его просьбе) «в качестве следователя т. Багрова» для подготовки процесса. Однако, по свидетельству Троцкого, Ленин и в это (приблизительно) время вовсе не стремился форсировать решение вопроса:

«В один из коротких наездов в Москву – думаю, что за несколько недель до казни Романовых, – я мимоходом заметил в Политбюро, что, ввиду плохого положения на Урале, следовало бы ускорить процесс царя. Я предлагал открытый судебный процесс, который должен был развернуть картину всего царствования (крестьянск<ая> политика, рабочая, национальная, культурная, две войны и пр.); по радио (?) ход процесса должен был передаваться по всей стране; в волостях отчеты о процессе должны были читаться и комментироваться каждый день. Ленин откликнулся в том смысле, что это было бы очень хорошо, если б было осуществимо. Но... времени может не хватить... Прений никаких не вышло, так <как> я на своем предложении не настаивал, поглощенный другими делами».

Троцкий и должен был исполнять роль главного обвинителя на предполагаемом процессе. Льву Давидовичу очень хотелось покрасоваться, тем более что обвинительная речь у него давно была готова. Ещё в 1912-м году в эмиграции Троцкий написал статью «Николай II. (Юбилей позора нашего: 1613– 1913 гг.)»[2]. Она представляла собой демагогическое перечисление всех мыслимых и немыслимых пороков лично Николая II и всего его царствования. Хотя кое-что выделялось особо:

«Но на первом месте в его личной политике бесспорно стоит полоумная, не знающая предела ненависть к евреям»[3].

Впрочем, и доказывать «преступления» Императора не было особой необходимости, так как автор статьи считал его «прирождённым преступником». Нет сомнений, что именно эта статья и стала бы основой предполагаемого выступления Троцкого на «всенародном суде» над «коронованным уродом».

Однако, уже находясь в эмиграции, Троцкий приходит к выводу, что решение о бессудной казни Императорской семьи было правильным. Он солидаризируется с Лениным:

«По существу, решение <о казни> было не только целесообразно, но и необходимо. Суровость расправы показала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель. В интеллигентских кругах партии, вероятно, были сомнения и покачивания головами. Но массы рабочих и солдат не сомневались ни минуты: никакого другого решения они не поняли бы и не приняли бы. Это Ленин хорошо чувствовал: способность думать и чувствовать за массу и с массой была ему в высшей мере свойственна, особенно на великих политических поворотах…».

Таким образом, видно, что Ленин, непрестанно говоря о необходимости казнить Государя, никогда особенно не настаивал на суде, откладывал решение вопроса на неопределённые сроки. Откуда же взялось мнение, бытующее в некоторых современных кругах, что вождь большевиков страстно мечтал о «всенародном суде» и всеми силами противился казни Императора? Эта версия зиждется на несколько источниках.

Первым заговорил о планировавшемся суде над Николаем II видный уральский большевик П.М. Быков:

«В это время в Москве созывался 5 Всероссийский съезд Советов. На этом съезде предполагалось провести постановление о назначении суда над Романовым. Обвинителем на суд в Екатеринбург должен был выехать т. Троцкий. Но положение на Уральском фронте в связи с выступлением чехословаков и организацией белогвардейских банд не было прочным, можно было ожидать падения Екатеринбурга. Вопрос о суде решен был ВЦИКом без съезда. Уральскому Совету предложено было готовить к концу июля назначить особую сессию суда над Романовыми».

Тут необходим некоторый комментарий. Быков, имевший некоторый журналистский опыт, был первым, кому позволили заговорить в печати о цареубийстве (не считая официальных публикаций сразу после казни). Его статья «Последние дни последнего царя» вошла в сборник «Рабочая революция на Урале», изданный в Екатеринбурге в 1921-м году (сразу после выхода сборник был конфискован и уничтожен). В статье Быкова впервые обнародован дотоле тщательно скрываемый факт: убит не только Государь, но и вся Семья. Ни о каком суде над Николаем II в этом издании нет ни слова. Приведённая выше цитата взята не из первоначальной статьи, а из книги Быкова «Последние дни Романовых», изданной в Свердловске в 1926-м. Эта публикация явилась большевицким ответом на труд следователя Н.А. Соколова «Убийство царской семьи» (Берлин, 1925). Одной из главных целей Быкова было опровергнуть утверждение Соколова, что казнь не могла быть проведена без прямого указания высшего руководства большевиков. Вот тут и появилась впервые версия якобы планировавшегося суда: Москва требовала суда, но уральские большевики приняли самостоятельное решение о казни в силу форс-мажорных обстоятельств. Надо представлять себе, что опус Быкова был не историческим исследованием, а орудием идеологической борьбы. Поэтому в книге излагалась тщательно отработанная официальная версия событий, включающая в себя сознательную дезинформацию (существование множества заговоров по освобождению Семьи, ведущая роль Ермакова при проведении казни[4] и т.д.). Да и в самой приведённой цитате о суде можно заметить целый ряд нестыковок. Почему суд оттягивался до конца июля, если «можно было ожидать падения Екатеринбурга»? Где якобы принятое решение ВЦИК? Мог ли реально планироваться выезд на суд в Екатеринбург Троцкого, с головой занятого военными делами? Заявления Быкова по поводу суда напоминают неловко скроенную легенду.

О предполагавшемся суде воспоминал и один из цареубийц – М.А. Медведев (Кудрин), рассказывая о совещании уральских большевиков, на котором решался вопрос о казни:

«Сообщение о поездке в Москву к Я.М. Свердлову делал Филипп Голощекин. Санкции Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета на расстрел семьи Романовых Голощекину получить не удалось. Свердлов советовался с В.И. Лениным, который высказывался за привоз царской семьи в Москву и открытый суд над Николаем II и его женой Александрой Федоровной, предательство которой в годы Первой мировой войны дорого обошлось России.

– Именно всероссийский суд! – доказывал Ленин Свердлову: – с публикацией в газетах. Подсчитать, какой людской и материальный урон нанес самодержец стране за годы царствования. Сколько повешено революционеров, сколько погибло на каторге, на никому не нужной войне! Чтобы ответил перед всем народом! Вы думаете, только темный мужичок верит у нас в доброго батюшку-царя. Не только, дорогой мой Яков Михайлович! Давно ли передовой ваш питерский рабочий шел к Зимнему с хоругвиями? Всего каких-нибудь 13 лет назад! Вот эту-то непостижимую “расейскую” доверчивость и должен развеять в дым открытый процесс над Николаем Кровавым...

Я. М. Свердлов пытался приводить доводы Голощекина об опасностях провоза поездом царской семьи через Россию, где то и дело вспыхивали контрреволюционные восстания в городах, о тяжелом положении на фронтах под Екатеринбургом, но Ленин стоял на своем:

– Ну и что же, что фронт отходит? Москва теперь – глубокий тыл, вот и эвакуируйте их в тыл! А мы уж тут устроим им суд на весь мир.

На прощанье Свердлов сказал Голощекину:

– Так и скажи, Филипп, товарищам – ВЦИК официальной санкции на расстрел не дает».

Прямо театральная сцена. К моменту завершения этого мемуара прошло более 45-ти лет со времени описываемых событий, Медведеву идёт 73-й год, через несколько недель он помрёт. А как запомнил всё человек! В лицах, прямой речью – кто что говорил. Конечно, и перед смертью можно помнить отпечатавшиеся в голове и в сердце слова. Только слов этих Медведев никогда не слышал, никогда не общался ни с Лениным, ни со Свердловым. К нему всё дошло через третьи руки: Голощёкин говорил, что Свердлов говорил, что Ленин говорил… Надёжный источник? Сказочку на старости лет человек сочинил. Но не для внучков. Первоначально он надеялся опубликовать свои записки при содействии КГБ – не получилось. Окончательный же вариант предназначался для отсылки Хрущёву. Что же в нём могло содержаться, кроме официальной версии о самостоятельности решения, принятого Уралсоветом? Ну, добавилось ещё художественное творчество Медведева (либо его «соавтора») на поприще драматургии.

Рассказ Медведева повторил, как под копирку, и другой цареубийца – И.И. Родзинский. Секретная звукозапись его воспоминаний была сделана в1964-м году в Комитете по радиовещанию при Совете Министров СССР. Тут всё объясняется просто: Родзинскому, по-видимому, перед записью просто дали почитать мемуар Медведева, и он пересказал его чуть не дословно (с «хоругвиями», «батюшкой-царём» и т.д.). Сам-то Родзинский рассказа Голощёкина не слышал: тут уж через четвёртые руки передача идёт. Так что, и это «свидетельство» учитывать не приходится.

Третий источник версии о «всенародном суде» всплыл при звукозаписи в том же 1964-м году встречи с ещё одним цареубийцей – Г.П. Никулиным. Сотрудник секретной части Радиокомитета Д.П. Морозов, проводивший встречу, зачитал отрывок из воспоминаний подруги жены Свердлова большевички П.С. Виноградской:

«Вместе с другими товарищами, я была в выходной день приглашена к Свердлову на обед. Мы стали свидетелями того, как нещадно он ругал И.Н. Смирнова, приехавшего из Екатеринбурга, после суда над Николаем Вторым, так как Свердлов считал большой ошибкой, что свергнутого царя судил местный суд. Романовы 300 лет угнетали народ, судить их должен был весь народ. “Суд нужно было устроить в центре, открытый и доступный для всех” – говорил он с раздражением»[5].

Тут Никулин не выдержал:

«Да, это он <Свердлов> преувеличивает. Это он так, для красного словца».

И продолжил дальше:

«Суда не было. Не было. Так, что, вот, уже она неправду пишет: “судил его местный суд...” Никакого суда не было».

Вот такой вышел казус в Радиокомитете. Пришлось «выправлять» воспоминания Виноградской. В её книге «События и памятные встречи», вышедшей в 1968-м, эпизод выглядит уже совсем по-другому, тут и появляется «ленинский след»:

«…Яков Михайлович отчитывал товарищей, приехавших из Екатеринбурга после расстрела Николая II. Свердлов доказывал, что это их большая ошибка, Ленин намеривался устроить гласный суд над бывшим царём. Владимир Ильич считал, что Романовых, угнетавших 300 лет русский народ, должен был судить весь народ. “И суд надо было устроить в центре, открытый и доступный для всех!”».

Однако в любой из редакций эпизод выглядит более чем странно. Свердлов, с самого начала курировавший «царское дело», совершенно хладнокровно воспринявший известие из Екатеринбурга об уже свершившейся казни, сделавший бесстрастным голосом сообщение о ней на заседании Совнаркома, теперь, когда прошло уже довольно много времени, начинает лить «крокодиловы слёзы».

Я честно привёл все четыре источника (книга Быкова, воспоминания Медведева, Родзинского и Виноградской), на которых базируется миф о том, что Ленин настаивал на суде над Императором. Их достоверность оцените сами.

Почему же Ленин, если не был явно против суда, то, по крайней мере, не проявлял никакой инициативы и откладывал решение вопроса на неопределённое время? Доказательно ответить на этот вопрос не представляется возможным. Позволю только высказать предположение. Суд над Государем (а может быть, и над Государыней) вождя большевиков мог бы устроить, так как непременно закончился бы той же казнью. А вот что делать с остальной Семьёй и другими Романовыми? Над ними даже такой демагогический суд, как над Государем, был немыслим. А бессудные расправы в Перми, Екатеринбурге, Алапаевске, Петрограде вполне решали вопрос.


* * *

Итак, все версии того, почему Ленин мог быть против казни Императора и всех (находившихся во власти большевиков) Романовых, при внимательном рассмотрении не выдерживают критики. А причина должна была быть настолько масштабной и веской, чтобы заставить Ленина отказаться от воплощения в жизнь идеи, которую он вынашивал на протяжении пятнадцати лет. Ни один из рассмотренных вариантов даже приблизительно не дотягивает до подобного масштаба.

Остаётся задать последний вопрос: зачем понадобилось Ленину так тщательно скрывать свою роль в решении судьбы Романовых? Ведь и он сам, и его окружение, и «революционные массы» ничуть не сомневались в бесчисленных преступлениях Императора. Почему нельзя было открыто заявить: да, мы казнили «коронованных преступников» за все злодеяния, совершённые на протяжении всего правления Дома Романовых? Почему современные необольшевики боятся откровенно сказать: да, Ленин приказал расстрелять всю Семью – и правильно сделал?

Дело в том, что Ленин и его коммунистические единомышленники (прошлые и нынешние), глубоко презирая нормы человеческого бытия, вынуждены подделываться под них. На словах вождь большевиков мог эти нормы отрицать:

«В каком смысле отрицаем мы мораль, отрицаем нравственность? В том смысле, в каком проповедовала ее буржуазия, которая выводила эту нравственность из велений бога. Мы на этот счет, конечно, говорим, что в бога не верим, и очень хорошо знаем, что от имени бога говорило духовенство, говорили помещики, говорила буржуазия, чтобы проводить свои эксплуататорские интересы. Или вместо того, чтобы выводить эту мораль из велений нравственности, из велений бога, они выводили ее из идеалистических или полуидеалистических фраз, которые всегда сводились тоже к тому, что очень похоже на веления бога. Всякую такую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем. <…> Классовая борьба продолжается, и наша задача подчинить все интересы этой борьбе. И мы свою нравственность коммунистическую этой задаче подчиняем. Мы говорим: нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества и объединению всех трудящихся вокруг пролетариата, созидающего новое общество коммунистов» («Задачи союзов молодежи», 1920 г.).

Из этой обширной цитаты видно, что место Бога в «нравственности коммунистической» занимают «классовая борьба» и «разрушение старого эксплуататорского общества». Полное революционное переустройство мира социального невозможно без переустройства всей системы нравственных ценностей.

Приложим этот тезис к разбираемой теме. Допустимо ли убийство Романовых с точки зрения «нравственности коммунистической»? Ответ может быть только утвердительным: допустимо как форма «классовой борьбы» и «разрушения старого эксплуататорского общества». Но это можно утверждать на словах, в довольно отвлечённых формулировках, которые и не все поймут. По-другому всё воспринимается, когда дело доходит до конкретной реализации слов. Можно сказать: «царское правительство – надо стереть с лица земли», но нельзя заявить: я отдал распоряжение бессудно убить полковника Романова, женщин, девушек, детей… Всех Романовых…

Действуя по правилам «нравственности коммунистической», Ленину приходилось маскироваться под нравственность, принятую в окружающем коммунистов человеческом сообществе. Показателен такой пример. Нарком юстиции И.З. Штейнберг, протестуя против расширения революционного террора, бросил Ленину:

«Тогда зачем мы возимся с наркоматом юстиции? Давайте честно назовем его комиссариатом общественного уничтожения и будем этим заниматься».

По воспоминаниям наркома, Ленин ответил:

«Хорошо сказано... именно так и должно быть... но мы не можем сказать это».

Можно утверждать, конечно, что Штейнберг всё выдумал. Но чем, по сути, эта фраза отличается от предыдущей, несомненно ленинской: «нравственность это то, что служит разрушению старого эксплуататорского общества»?

Принцип «так и должно быть, но мы не можем сказать это» стоит и за всей ленинской конспирацией в деле о казни Романовых. Не случайно в качестве проводника воли большевицкого центра использовался Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов Урала. С самого начала и до конца так называемой Советской власти Советы существовали лишь как демократическая ширма, за которой всегда скрывались большевики.

Тут стоит упомянуть ещё один миф, связанный с Советами: значительную роль в цареубийстве сыграли левые эсеры. На это ссылались в своих воспоминаниях и некоторые цареубийцы. Однако здесь наблюдается хронологическое смещение. Влияние эсеров на Урале действительно было серьёзным, но не в июле 1918-го (особенно после подавления левоэсеровского выступления в Петрограде), а много раньше – между двумя революциями 1917-го года. Однако уже в январе 1918-го Президиум Уралсовета возглавил большевик А.Г. Белобородов. На момент цареубийства из 15 членов Президиума только трое были эсерами (М.Х. Поляков, В.И. Хатимский, Н.А. Сакович). Мощное влияние… Но и эти эсеры не присутствовали ни на одном совещании, где решалась участь Государя и Семьи. Решение принимал узкий круг большевиков, а по сути – руководящая тройка (Голощёкин, Белобородов, Сафаров[6]), неразрывно связанная (через Голощёкина) с Лениным и Свердловым. Президиум же Уралсовета играл роль той самой «демократической ширмы», за которой скрывались действия большевицкой партии.

Подобная тактика продолжилась и в дальнейшем. Найдя алгоритм действий в ходе подготовки «екатеринбургского дела», Ленин потом уже широко использовал этот опыт: все указания, сомнительные с точки зрения так презираемой им «буржуазной морали», отдавались вождём большевиков не напрямую, а через посредников и в строжайшей секретности[7]. Наиболее характерна в этом смысле записка по поводу сокрытия убийства адмирала Колчака:

«Склянскому: Пошлите Смирнову (Рев<олюционный> в<оенный> с<овет> 5 <5-й армии Восточного фронта>) шифровку шифром

Не распространяйте никаких вестей о Колчаке, не печатайте ровно ничего, а после занятия нами Иркутска пришлите строго официальную телеграмму с разъяснением, что местные власти до нашего прихода поступили так и так под влиянием угрозы Каппеля и опасности белогвардейских заговоров в Иркутске.

Ленин. Подпись тоже шифром».

Узнаёте вариант «екатеринбургского сценария»? Ленин (подпись зашифрована) – заместителю председателя РВСР Э.М. Склянскому, тот – члену РВС 5-й армии Восточного фронта И.Н. Смирнову, а там – всё свалить на «местные власти» и «опасности белогвардейских заговоров». Концов не найдёшь[8].


* * *

Все подмены и обманы, сопутствовавшие екатеринбургской трагедии, преследовали главную цель: сохранить в чистоте «человеческое лицо» большевицкого руководства и, прежде всего, Ленина. До революции Ленин вполне мог себе позволить высказываться весьма откровенно, от своего лица произносить призывы к цареубийству. Но после захвата власти всё изменилось. Вождь большевиков вынужден был надевать маску «общечеловеческого лица» и демонстрировать её всему миру. Нельзя было сказать: я убил. Гораздо выгоднее заявить: они убили. «Они» – это народные массы в лице своего демократического органа – Света рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Именно эти акценты делал член Президиума Уралсовета Сафаров в передовице номера газеты «Уральский рабочий», сообщавшего о цареубийстве:

«Воля революции была исполнена, хотя при этом и были нарушены многие формальные стороны буржуазного судопроизводства и не был соблюден традиционно-исторический церемониал казни “коронованных особ”. Рабоче-крестьянская власть и в этом случае проявила крайний демократизм: не сделала исключения для всероссийского убийцы и расстреляла его наравне с обыкновенным разбойником».

Обратите внимание на ещё одну подмену: бессудный расстрел есть форма «крайнего демократизма». Вслед за подменой следовал прямой обман: Императорская семья «отправлена в надёжное место». Обманывали, как я уже писал, даже своего посла в Германии, чтобы и тому было, по словам Ленина, «легче врать». По логике большевиков такое вранье вполне можно назвать «крайней честностью».

По этому поводу ещё в начале XIX века высказался адмирал А.С. Шишков:

«Революция значит превращение[9], собственно же разумеется превращение умов, то есть представление вещей навыворот. <...> Человек, путеводимый ими <революционными правилами>, привыкает видеть вещи навыворот: в благонравии кажется ему буйство и в буйстве благонравие, в просвещении невежество и в невежестве просвещение, в свободе рабство и в рабстве свобода и т. д.».

Подмена всех представлений, существовавших в «дореволюционном» мире, разрушение всех его устоев и есть основная задача любой революции. Но об этом нельзя говорить открыто. Важно, чтобы люди сами постепенно привыкли «видеть вещи навыворот», чтоб у них исподволь выработался инстинкт разрушителей. На выработку такой привычки было направлено и само цареубийство, и все обманы, сопровождавшие его. Этот образ действий начертал ещё главный «бес» Достоевского – Петруша Верховенский:

«Мы провозгласим разрушение... почему, почему, опять-таки, эта идейка так обаятельна!

Но надо, надо косточки поразмять». «А тут еще “свеженькой кровушки”, чтоб попривык»[10].

А вот пока не «попривык», нужно скрывать истинное лицо, нужно бесконечно менять личины, маски[11] – конспирироваться. Гениальный революционер Ленин всё это прекрасно понимал и не мог действовать иначе. Понимал он и то, что если навсегда уничтожить в сознании русских людей представление о Боге на Небе и о Царе на Земле – тогда «рухнет балаган» (как говаривал тот же Верховенский). Именно поэтому даже отрекшийся от престола Царь должен был быть уничтожен. Именно поэтому вождь мирового пролетариата cразу после цареубийства (в самый разгар Гражданской войны, когда сама власть большевиков висела на волоске) «занялся Богом» – лично контролировал кампанию по вскрытию святых мощей.

Богоборчество и цареброчество Ленина решало не прагматические социальные и политические задачи, а преследовало цели глобальные и метафизические – столкнуть бытие человеческое с его исконных основ. Ленин и был воплощением Всемирной революции и стал её аллегорией[12].


 

2020-й год.

Глеб Анищенко

Опубликовано в журнале "Голос Эпохи" №4/2020


 

[1] Оцените стиль большевицкого бюрократа.

[2] Первоначально автор печатал её под названием «Благочестивейший, самодержавнейший» и под псевдонимом Н. Троцкий.

[3] Ленин, напомню, тоже ставил «еврейский вопрос» во главу угла, собираясь «отрубить головы по меньшей мере сотне Романовых, чтобы отучить их преемников от организации черносотенных убийств и еврейских погромов».

[4] Есть предположение, что еврея Юровского заменили на русского Ермакова, чтобы не дать повода для толков об убийстве Царя евреями.

[5] Мемуар Виноградской «Последний рейс. (Воспоминания о Я. М. Свердлове)» был опубликованы в «Новом мире» за год до беседы в Радиокомитете. Там есть и окончание цитаты: «Яков Михайлович продолжал гневно настаивать, что это “местничество, нарушение директивы вышестоящих органов”».

[6] Все эти три богатыря уральского большевизма были расстреляны в сталинскую эпоху. Голощёкин обвинялся «в том, что являлся участником антисоветской организации, проводил борьбу против ЦК ВКП(б), а также занимался педерастией» (был постельным партнёром наркома Ежова). Белобородов, будучи арестованным, доносил на такое количество бывших единомышленников, что не выдержал даже Сталин: «Можно подумать, что тюрьма для Белобородова – трибуна для произнесения речей, заявлений, касающихся всякого рода лиц, но не его самого». Сафаров же после ареста стал профессиональным провокатором, получая за это деньги и дополнительное питание: «В период пребывания в местах лишения свободы, Сафаров использовался в качестве свидетеля-провокатора и по заданию работников органов госбезопасности, а также и по своей инициативе давал показания на многочисленных лиц».

[7] Техника ленинского «шифрования» достаточно подробно описана в статье В. Воронова «”Дембель” по-ленински».

[8] Неоднократно предпринимались попытки доказать, что этот проект телеграммы написан уже после казни Колчака, и посему не может являться ленинской санкцией на расправу над адмиралом. Ленин записку не датировал, но в архиве Троцкого (в котором она и сохранилась) есть комментарий (по-видимому, самого Троцкого): «(написано рукой тов. Ленина). Январь 1920 г. Верно. (Из архива тов. Склянского)». Колчак же был расстрелян 7-го февраля. Крупнейший исследователь биографии Колчака профессор И.Ф. Плотников, проведя детальный разбор полного текста документа, аргументированно датирует его 20-ми числами января, т.е. задолго до казни.

[9] Revolution (франц.) – превращение.

[10] В этой связи напомню ещё раз схожее высказывание Троцкого о цареубийстве: «Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель».

[11] «Образ, который они принимают, также зависит от их выбора; а так как сама сущность бытия бесов – ложь, образ этот – фальшивая видимость, маска. По характерной русской пословице, “у нежити своего облика нет, она ходит в личинах”» (С.С. Аверинцев. Статья «Бесы». В кн.: «Мифы народов мира. Энциклопедия»).

[12] Из этого вывода вовсе не следует, что не было, и нет (в настоящее время) других воплощений этой Революции.