Феодосия в период «первого большевизма» (январь-апрель 1918 г.)

2 мая 2005 г. в Феодосии, рядом с древней церковью Иверской Божией Матери (1348 г.), был установлен памятный крест, посвященный жертвам большевистского террора, свирепствовавшего в Крыму в годы Гражданской войны.

Впервые город испытал на себе ужасы революционного экстремизма в январе 1918 г. Именно тогда сторонники «диктатуры пролетариата» совершили вооруженный переворот.

Надо сказать, что попытки спровоцировать массовые беспорядки левые радикалы предпринимали и раньше, но не преуспели. Однако очередная попытка захвата власти оказалась удачной.

1  января 1918 г. во дворе бывших казарм Виленского полка местные большевики и их сторонники собрали общегородской митинг. Выбор места не был случаен: во-первых, в казармах было большое число ре­волюционно настроенных солдат; во-вторых, во дворе казарм помещался склад ору­жия. Организаторы рассчитывали тотчас же воору­жить рабочих, если на митинге будет поддержан план вос­стания.

Вдруг во время митинга кто-то воскликнул, что приближаются верные местным властям крымскотатарские части (эскадронцы). Неизвестно кем был произведен выстрел. Следом за этим один из участников, севастопольский матрос Лысак, воскликнул: «То­варищи, к оружию!»

Толпа, выбив окна, бросилась к складам, сбила замки, сломала дверь начала брать оружие. Прибывший отряд эскадронцев встретили ружейными выстрелами[i].

Всю ночь в городе и на его окраинах слышались звуки стрельбы. Часть восставших солдат и уголовные элементы занялись грабежом винных и продуктовых складов. Погром сопровождался пьянством, причем грабили и ближайшие к городу поселки, вывозя оттуда вино. Брошенный без охраны цейхгауз за ночь окончательно был разгромлен жителями городских слободок[ii].

Одержав верх, сторонники «диктатуры пролетариата», сформировали военно-революционный комитет (ВРК) и организовали штаб Красной гвардии во главе с бывшим прапорщиком, большевиком Иваном Федько. 4 января 1918 г. на помощь восставшим из Севастополя на эсминце «Пронзительный» прибыл отряд матросов под командованием Алексея Мокроусова. Позже подошли эсминцы «Калиакрия» и «Фидониси», доставившие новый десант.

Моральный уровень кадров, вставших во главе города, оставлял желать лучшего. Как признавалось впоследствии, «после происшедшего 2 января переворота в Феодосии у власти первое время оказалась не большевистская организация и даже не рабочий пролетариат, а деклассированный солдатский и матросский элемент. Это обстоятельство объясняется тем, что и самый переворот был произведен именно этим элементом, и в дальнейшем последний представлял собой самодовлеющую силу, которой первое время организации советской власти нечего было противопоставить. Понятно, что общественные инстинкты этого деклассированного элемента, несмотря на всю его революционность, вскормленную старым режимом, представляли собой нечто совершенно определенное, случайное, колеблющееся и далеко не совпадающее с теоретическими представлениями большевиков»[iii].

Первое, что сделали левые радикалы, оказавшись у власти – приступили к ликвидации существующих правительственных и общественных учреждений, предъявили к земской управе требование к сдаче всех дел. Когда это требование было удовлетворено, земское собрание было разогнано[iv].

Вместе с тем, первый состав ВРК, куда наряду с большевиками входило несколько меньшевиков и эсеров, не просуществовал долго. Уже 6 января 1918 г. феодосийский комитет РСДРП (б) вместе со штабом Красной гвардии инициировал организацию нового ВРК, президиум которого состоял исключительно из большевиков[v].

В составе Феодосийского ВРК действовал ряд комиссий и комитетов, в том числе, «Комитет по борьбе с контрреволюцией» во главе с прапорщиком Николаем Демьяненко, который захватил под свои апартаменты помещение Городской управы «и не желал знать над собой никакого начальства». Сразу после создания указанный комитет призвал горожан сообщать обо всех «лицах, ведущих в городе антисоветскую агитацию», угрожая, что все «скрытые агенты контрреволюции» будут расстреляны на месте[vi].

18 января 1918 г. Феодосийский ВРК обратился ко всем профессиональным союзам, воинским частям и Красной гвардии, проинформировав о проведении выборов в Советы рабочих и солдатских депутатов.

«Товарищи! – гласило воззвание. – Для водворения в городе порядка Военно-революционный комитет взял в свои руки всю власть, решив передать ее Совету рабочих и солдатских депутатов, как только последний будет сконструирован.

На совещании представителей профсоюзов 11 января было постановлено до 22 января произвести выборы в Совет по всем союзам. Военно-революционным комитетом срок продлен до 1 февраля. Остающиеся 13 дней должны быть использованы сою­зами для устройства собраний с целью выяснения задач Совета, его значения для трудящихся, намечения кандидатов, наиболее отвечающих интересам рабочего дела, и, наконец, самого произ­водства выборов. Правления союзов должны приложить все ста­рания к тому, чтобы на собрания явились по возможности все члены союзов: следует разослать извещения во все предприятия, где находятся рабочие, выпустить особые листки от каждого союза, вообще принять все меры к самому широкому оповеще­нию рабочих масс о предстоящих выборах в Совет.

В таком важном деле никто не должен оставаться в стороне! Товарищи рабочие! На новый Совет будут возложены задачи огромной важности для трудовой демократии: упорядочение про­довольственного дела, охрана труда, заботы о народном образо­вании, борьба с попытками контрреволюции и т. д. — все это войдет в круг ведения Совета.

Надо стараться проводить в Совет людей, соединяющих вмес­те с преданностью интересам рабочего класса также и способность к работе в одной из перечисленных областей. Только тогда рабочие, в лице Совета, сумеют справиться со всеми трудностями предстоящей работы и тем самым обеспечить за собою власть»[vii].

28 января 1918 г. новый состав Совета официально начал работу[viii].

Очевидец свидетельствовал: выборы в Совет «происходили под сильным давлением и под угрозой расстрела. Поэтому в результате большинство получилось представителей большевизма. Из общего количества 140 человек только 26 оказалось не большевиков: с.д. меньшевики и правые с.р. Но вскоре они были изгнаны из Совета, так как отказались признать советскую власть. Деятельность большевистского Совета сопровождалась самым диким разгулом. Фактически орудовали отдельные группы бандитов, а не совет, который был только ширмой»[ix].

То, что избрание органа власти происходило, мягко говоря, не демократическим способом, подтверждают и газетные публикации.

«Митинг в цирке, - писала 17 февраля 1918 г. левоэсеровская газета «Путь борьбы», - был проведен матросами. Выступали исключительно ораторы большевиков. Речи были посвящены предстоящим выборам в Совет и освещению деятельности большевистских и других политических групп»[x].

В городе было введено осадное положение. За исключением большевистских, собрания граждан были запрещены. Газеты, которые выходили в городе накануне переворота, были закрыты[xi].

Изданный в начале января приказ Феодосийского ВРК №3 призывал горожан сообщать обо всех «лицах, ведущих антисоветскую агитацию», и прямо предписывал расстреливать на месте всех «скрытых агентов контрреволюции», ведущих агитацию против советской власти.

Город захлестнули обыски и аресты, которые «производились без всяких мандатов».

«Достаточно было какого-либо доноса вследствие личных счетов, - свидетельствовал член Феодосийской земской управы Сеид Сейдаметов, - чтобы был произведен обыск, сопровождавшийся отобранием всех ценных вещей, обыскиваемое лицо арестовывалось и подвергалось избиению. Производили они обыски и под видом поиска оружия, причем также отбирали все ценные вещи»[xii].

Как показал допрошенный в июле 1919 г. (в период пребывания города под контролем Добровольческой армии) в качестве свидетеля председатель Феодосийской земской управы, Сергей Скуляри, у него лично «в течение недели было произведено матросами безо всяких мандатов шесть обысков, причем, в одну ночь было произведено три обыска. Матросы уже ничего не искали, а просто производили разгром квартиры, выворачивая все вещи из столов прямо на пол, сваливая туда же снятые со стен картины. Обыски сопровождались издевательством, но еще большим издевательствам, а также избиениям подвергались арестованные ими лица»[xiii].

Местные судебные органы были упразднены, вместо них заработали революционный трибунал и народные судьи, которые «обязаны были руководствоваться в своих решениях революционной совестью»[xiv].

А вот оценка ситуации в городе в период «первого большевизма», прозвучавшая из уст помощника присяжного поверенного Вениамина Геймана:

«От неприкосновенности личности остались воспоминания. Беспрерывные обыски, особенно, в ночное время, налеты, грабежи под видом их; аресты совершенно невинных и нейтральных лиц – такова картина свободы личности в период большевизма. Особенно мучителен был арест 45 членов комиссии по обложению «буржуев», чуть не погибших в тюрьмах до взноса 1 милл. Р., а также арест 15ти «буржуев» в конце апреля. Только усиленные взятки и начавшееся бегство от германцев спасло арестованных от казни»[xv].

«Искали оружие, - свидетельствовал заведующий феодосийской нотариальной конторой, Харлампий Мельников, - но отбирали продукты, мануфактуру, ценности и все, что попадало под руку. Обыски производились не только днем, но и ночью. Ими занимались матросы и уголовные преступники, издевавшиеся при обысках, как только могли придумать»[xvi].

Вспоминая об этих событиях, некоторые горожане называли произошедшее «погромными нападениями», и «ограблением».

Так охарактеризовал действия красногвардейцев протоиерей Кладбищенской церкви Алексей Богаевский. По его свидетельству, в течение всего времени пребывания города под властью большевиков «стрельба на улицах не прекращалась, особенно в ночное время, ночью же происходили постоянные нападения на квартиры, сопровождавшиеся разграбление имущества, а иногда и убийствами. Нападения производились как разбойниками, так и красногвардейцами. На мою квартиру также было произведено нападение, но благодаря вызову по телефону воинской части, удалось предотвратить ограбление квартиры, а может быть и худшие последствия, т.к. проникнуть в мою квартиру нападавшим не удалось, и случай окончился лишь перестрелкой с грабителями.

Независимо от нападений производились безнаказанно аресты и обыски, жители были совершенно терроризированы, выходить на улицу было небезопасно даже днем, т.к. никто не был гарантирован от насилия или ареста»[xvii].

В сельской местности крестьяне грабили помещичьи имения и усадьбы. Свидетельство поэта Максимилиана Волошина:

«Феодосия с нового года захвачена большевиками,  - писал он 13 января 1918 г. своей бывшей жене Маргарите Сабашниковой, - и одновременно с этим началось разграбление имений крестьянами, которое до сих пор до Крыма не доходило. В Коктебеле первой жертвой оказалась экономия Юнге: пришли не коктебельцы, а султановцы (жители деревни Султановка, между Коктебелем и Феодосией – Д.С.) и стали делить все сельскохозяйственное имущество и выливать вино. К этому были готовы и заранее примирились с неизбежным. Но, поделив хозяйственные вещи, они уже собирались перейти к дележу и уничтожению мебели, книг: то есть всего того, что осталось от Екатерины Феодоровны, и в том числе рисунков Федора Толстого. Это казалось уже непредотвратимо вчера вечером. Но в последнюю минуту мне удалось вызвать из Феодосии отряд конницы, я отправился один ночью в экономию, оставленную Юнге (они сейчас у нас) и занятую крестьянами, вступил с ними в переговоры, а среди ночи как раз вовремя подоспел вызванный мной отряд «красногвардейцев». Словом, все было спасено. А сегодня, по иронии судьбы, мне с этими же всадниками пришлось организовывать совершенно неожиданно для самого себя «большевистское правление» в Коктебеле. Это пока спасает и остальных обитателей Коктебеля. Надолго ли?»[xviii]

Начались расстрелы офицеров и «буржуазии». По свидетельству Виктора Бианки, накануне переворота исполнявшего обязанности городского головы, первые убийства обывателей на улицах произошли уже вечером 2 января 1918 г. Тогда погибло и было ограблено «несколько человек»[xix].

Другой свидетель, Моисей Цвыбак, отмечал, что «расстреливались преимущественно офицеры, прибывшие в Феодосию из других мест»[xx].

«Оснований для ареста и расстрела, - свидетельствовал Х.Мельников, - требовалось немного. Меня, напр <имер>, арестовали только за то, что я назвал отряд Фитько или Федько бандитами. Федько этот был прапорщик и походил по своей натуре скорее на зверя, а не на человека»[xxi].

Одним из первых эта страшная участь постигла известного феодосийского домовладельца генерал-майора Сергея Шелковникова. Его и еще 6 офицеров арестовали, заключили в тюрьму и через несколько дней расстреляли. Имеются сведения о расстреле в Феодосии в этот период также генерал-майора Николая Яковлева (по другим сведениям – он был убит в Николаеве)[xxii].

Согласно показаниям С.Скуляри, «из числа расстрелянных, целого ряда офицеров и ряда частных лиц, фамилий которых как не местных жителей, я не знаю, мне известны расстрел офицера Приклонского и вольноопределяющегося Картавцева. Расстрелы производились обычно ночью и только расстрел трех человек, обвинявшихся большевиками в убийстве и грабеже, был произведен днем на молу в присутствии народа и детей и трупы убитых долгое время лежали на месте расстрела»[xxiii]. В  числе мест расстрелов М.Волошин также называет местность близ Лысой горы, где людей убивали «средь бела дня», выставляя их тела напоказ – «и  все бежали смотреть с радостью (сам видел)»[xxiv].

Тела убитых также выбрасывали в море, откуда их периодически вылавливали местные жители.

«Вообще, - вспоминал М.Цвыбак, - не было дня, чтобы море не выбрасывало жертв большевистской деятельности»[xxv].

С ним солидарен Х.Мельников, который показал, что «трупы расстрелянных выбрасывались море чуть ли не каждый день, причем таких трупов было выброшено несколько десятков»[xxvi].

«Лично я видел, - свидетельствует С.Скуляри, - один такой труп с разрубленной шашкой головой и огнестрельной на голове же раной. У покойного были на руке золотые часы на браслете»[xxvii].

Вот как погиб упомянутый выше Картавцев. Сын местного жителя, печника по профессии, 5 февраля 1918 г. 18-летний юноша приехал в город на поезде. Проходя через вокзал, молодой человек заметил на полу чью-то фуражку, и, подняв ее, спросил стоявших неподалеку красногвардейцев, кто ее потерял. В ответ его стали называть кадетом, прапорщиком, офицером, а подошедший в это время комиссар станции Журавлев с криком «офицер!», ударил Картавцева прикладом ружья в грудь с такой силой, что тот упал, и из горла у него пошла кровь. Упавшего комиссар продолжил избивать прикладом и на полу, причем, к нему присоединились другие красногвардейцы. На следующий день «красногвардейцы и один матрос отвели Картавцева на мол и там 5-ть часов утра расстреляли»[xxviii].

В данном случае справедливость отчасти восторжествовала. В период германской оккупации города один из убийц был расстрелян по приговору военно-полевого суда[xxix].

Картавцев не был единственным юношей, чья жизнь трагически оборвалась в те страшные месяцы. Х.Мельников стал очевидцем расстрела троих молодых юношей группой матросов[xxx].

М.Цвыбак также сообщал о расстреле 12 горожан, румын по национальности. Виновником их гибели «называли какого-то Спиро», который прибыл из Севастополя[xxxi].

В числе исполнителей казней также называли коменданта города, Михаила Барсова. Так, находясь на балконе реального училища, очевидец, поручик Яскевич однажды увидел, как около 3-4 часов утра «трое мужчин, вооруженных шашками и револьверами, расстреляли на деревянном мостике, выходящем в море, двух каких-то мужчин, которых сбросили затем в море. Один из убийц по своему росту и по фигуре был похож на Барсова. Утром Яскевич, будучи в лазарете, застал там Барсова и комиссара Пичугова, причем слышал, что Барсов рассказывал о чем-то собравшимся. На вопрос Яскевича, о чем рассказывает Барсов, ему ответили, что тот говорит о том, что минувшей ночью он кого-то расстреливал»[xxxii].

В. Гейман так охарактеризовал этого «борца за свободу трудящихся»:

«Русская душа, развращенная жаждой власти. Сала, но и «брал» за выпуск. Получал громадное удовлетворение от таскания в тюрьмы местных тузов, коим он таскал дрова и уголь, в качестве 20-летнего чернорабочего (раньше). Стал жестоким. Впрочем, был мягче приезжих комиссаров, ибо жил в Феодосии с детства»[xxxiii].

Всего в Феодосии было расстреляно более 60 человек[xxxiv].

Некоторые горожане лишь чудом сумели избежать смерти. Так, доктора Виткина красногвардейцы арестовали и чуть не убили только за то, что им не понравился его внешний вид.  Намереваясь расстрелять, несчастного отвели к молу, однако фабричные рабочие отбили его, и тем самым спасли[xxxv].

По всей вероятности, жертв было бы значительно больше, если бы не острые разногласия между местным Советом и пришлыми кадрами, которые стремились к политическому господству. Выясняя отношения, противники нередко пускали в ход оружие, так что «стрельба на улицах слышалась днем и ночью»[xxxvi].

Как показал В.Гейман, «общий террор выражался в попытках все время устроить «Варфоломеевскую ночь», чего избегли благодаря неожиданному приходу немцев. Отдельным лицам пришлось скрываться в подвалах и в горах в течение 10-14 дней. Даже меньшевиков разыскивали для немедленной казни, и только подход немцев и возня с фронтом не дала заправилам возможности расправиться с врагами»[xxxvii].

Крайне интересную оценку «первому феодосийскому большевизму» и царившей в городе атмосфере впоследствии дал поэт Максимилиан Волошин. По его свидетельству, «в течение месяца большевики были крайне правой партией порядка. Местные «буржуи» молили Бога: «Дай, Бог, только, чтобы наши большевики продержались». Благодаря борьбе с более левыми партиями большевикам некогда было заняться собственными делами - т.е. истреблением буржуев.

Иногда наведывался миноносец из Севастополя – «Пронзительный» или «Фидониси» - и спрашивал: «Что, ваши буржуи до сих пор живы? Вот мы сами с ними управимся». На что председатель совета Барсов - портовый рабочий, зверь зверем, - отвечал с неожиданной государственной мудростью:

«Здесь буржуи мои, и никому другому их резать не позволю»[xxxviii].

В письме художнице Юлии Оболенской от 15 апреля 1918 г. поэт описывал несостоявшуюся бойню,  предшествовавшие ей события и саму атмосферу, царившую в городе, как некое фантасмагорическое, опереточное действо.

«Еще подъезжая к городу, я встретил мальчишку, который, посмотрев на меня, свистнул и очень радостно сообщил: «А сегодня буржуев резать будут!». В городе я застал настроение приподнятое и радостное, но без паники: все сообщали друг другу: сегодня нас резать будут. Но к вечеру выяснилось, что на общем митинге было решено большинством шести голосов: пока не резать. Миноносец «Румыния», с матросами резаками, который приходил специально для этой цели, обиделся и совсем ушел". Все это меня так заинтересовало, что я решил пока остаться в городе и подождать, чтобы увидать все собственными глазами. Все, что довелось увидать, было действительно интересно: все Черное море теперь полно транспортами - старыми, заплатанными, заржавленными, грязными, пробитыми, на которых скитаются и бегут самые неожиданные племена, народы, расы". Всех судьба гонит преимущественно в Феодосию. Армяне беженцы из Трапезунта, русские солдаты из Анатолии, армянские ударники с Кавказа, румынские большевики из Констанцы, остатки Сербского легиона из Одессы. Не Феодосия, а Карфаген времен мятежа наемников". Все это толпилось, бродило, демонстрировало свои политические убеждения плакатами и флагами по Итальянской, съедало весь хлеб и куда-то рассасывалось. Приходил турецкий транспорт с умирающими от голода русскими пленными. 11 Им устраивали обед: но не русским пленным, а туркам. Говорили речи: «Скажите Вашему пролетариату и вашей молодежи". торжество социализма". всемирное счастье". Третий Интернационал". да здравствует мир без аннексий".». Турецкое посольство после каждой речи вставало, кланялось и неизменно отвечало: «Видим, слышим, чувствуем и с отменным удовольствием передадим все его Императорскому Величеству - Султану»[xxxix].

С.Скуляри, напротив, не был столь весел в оценке этих событий.

«…самое кошмарное время, - вспоминал Сергей Михайлович, - пережили жители Феодосии, когда на рейд пришло судно «Румыния» с матросами в числе около 200 человек, которые прибыли в Феодосию со специальной целью устроить Варфоломеевскую ночь, подобно тому, как они это сделали в Евпатории, Севастополе, Ялте и т.д., где насчитываются сотни расстрелянных и замученных ими людей. Избегнуть этого удалось только благодаря тому, что удалось привлечь на защиту жителей местный Совет и несмотря на то, что матросы уже составили списки намеченных ими жертв, они ушли из Феодосии под угрозой расстрела и потопления со стороны миноносца «Пронзительный», оказавшего поддержку Совету»[xl].

Несмотря на это, «каждую ночь жители города с ужасом ждали массовых убийств, почти никто не ночевал дома. Несколько раз составлялись списки обреченных, в которые попали и многие местные общественные деятели, известные своими антибольшевистскими высказываниями. Но к счастью убийств этих не было»[xli].

Те из обеспеченных горожан, кому посчастливилось уйти от расправы, в середине января были обложены денежной контрибуцией в 5 млн. рублей, причем 1 млн. предписывалось внести в 48 часов. Выколачиванием средств из представителей имущих слоев занималась специально созданная для этой цели комиссия, также выдававшая мандаты на реквизиции. Впрочем, красногвардейцы и сами не упускали случая поживиться за счет экспроприаций, прекрасно обходясь без ненужных формальностей. Были разорены многие дачи, разграблена картинная галерея Ивана Айвазовского. Несколько полотен великого художника были исколоты штыками, а некоторые проданы прямо на улице[xlii].

Пример феодосийских «товарищей» взяли на вооружение их коктебельские последователи.

«В Феодосии, - писал  25 февраля 1918 г. поэт Максимилиан Волошин художнице Юлии Оболенской, - уже все капиталисты (биржевой комитет) сидят в тюрьме, - пока не уплатят 5 миллионов. На нашу волость наложена контрибуция в размере 500 тысяч. И коктебельские крестьяне сейчас решают, сколько десятков тысяч должен выплатить каждый из дачевладельцев. Так что нет ничего невозможного, что мне придется дописывать «Аввакума» в каком-нибудь узилище»[xliii].

Вводилась трудовая повинность. Вне зависимости от возраста, мужчин, принадлежащих к состоятельным классам, принуждали очищать улицы от снега, а тех из них, кто был арестован за неуплату контрибуции, заставили это делать в тюрьме. Также заключенных из числа «буржуазии» привлекали для чистки отхожих мест, пилке дров, «подвергая их в то же время побоям ружейными прикладами и нагайками»[xliv].

Национализировались промышленные предприятия, фабрики, жилые дома. 8 (21) февраля 1918 г. общее собрание Совета рабочих и военных депутатов приняло декрет № 3 о конфискации городских кинотеатров Бобовича «Иллюзион» и Вафианди «Электро-Биограф». 22 февраля (7 марта) 1918 г. национализирована табачная фабрика Стамболи. На ценные бумаги и средства, хранящиеся в феодосийских банках, фактически был наложен арест[xlv].

Накануне весеннего сева в Феодосии и пригородных селах (как и по всему Крыму) развернулась кампания изъятия продовольствия. «Для рабочих Петрограда и Москвы» на север отправили несколько вагонов муки и вагон сахара общим объемом 320 тонн. Как следствие, уже 18 февраля (3 марта) 1918 г. Феодосийский Совет принял решение о переходе на карточную систему распределения хлеба в связи с его дефицитом[xlvi].

Специфической особенностью феодосийского большевизма стала работорговля, которой занимались солдаты частей Кавказского фронта, возвращавшиеся на родину и не признающие никаких властей. Турчанок, например, продавали по цене от 150-200 до 2000 рублей, их вовсю раскупали татары[xlvii]. С прибытием новых партий рабынь цена на «живой товар» упала до 20-30 рублей. Как вспоминал писатель-революционер Виктор Шкловский, «женщина в Феодосии, например, при покупке ее, навсегда стоила 15 р., употребленная и 40 р. не употребленная». Кроме этих товаров, покупателям предлагалось любое оружие вплоть до артиллерии[xlviii].

Перед уходом из города большевики арестовали «до 40 из имущего класса и держали их в амбаре, имея в виду увезти в Новороссийск», причем матрос Матвиенко (?) предупредил пленников, чтобы они готовились «ночью ловить рыбу в Сочи». Однако на следующий день матрос был убит, а пленников отпустили[xlix].

К сожалению, столь благополучный исход ждал далеко не всех горожан. За 3-4 дня до прихода германцев красногвардейцы обстреляли помещение, в котором располагался местный союз инвалидов, затем арестовали многих из них. Пленников доставляли в гостиницу «Астория»,  «где их набралось 35 человек – солдат и офицеров». Затем двоих из арестованных увели в неизвестном направлении. Именно тогда матросами с миноносца «Фидониси» был убит капитан Приклонский, труп которого позднее обнаружили в море. Там же оказалось мертвое тело другого офицера – штабс-капитана Соколовского. При осмотре его трупа «у него не было обнаружено ран, но у основания кистей его рук <...> были следы от веревки, его же ноги оказались связанными куском тряпки»[l].

Период «первого большевизма» в Феодосии продолжился не более четырех месяцев. 30 апреля 1918 г. в город вошли части германской армии. Но год спустя местное население вновь испытает на себе «прелести» коммунистической диктатуры.

Дмитрий Соколов

Русская Стратегия

[i] Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. (Март 1917 г. – апрель 1918 г.) / Отв. ред. П.Н. Надинский. - Симферополь, Крымиздат, 1957. – С.147; Надинский П.Н. Победа Великой Октябрьской социалистической революции в Крыму // Борьба большевиков за власть Советов в Крыму. Сборник статей. — Симферополь, Крымиздат, 1957. - С.100

[ii] Бобков А.А. Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918. Феодосия-Симферополь, 2008. - С.130

[iii]Констансов И. Большевистский переворот и первые шаги советской власти в Феодосии // Революция в Крыму, №2, 1923. – С.90

[iv] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.4

[v] Бобков А.А. Указ. соч. – С.149

[vi] Там же. – С.154

[vii] Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. – С.181-182

[viii] Там же. – С.193;195

[ix] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.20

[x] Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. – С.194

[xi] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.20

[xii] Там же.

[xiii] Там же. - Л.6

[xiv]Там же. - Л.4

[xv] Там же. - Л.26

[xvi] Там же. - Л.12

[xvii] Там же. - Л.16-17

[xviii] Волошин М.А. Собрание сочинений. Т. 11, кн. 2. Переписка с Маргаритой Сабашниковой. Книга вторая. 1906-1924. / Сост. К.М. Азадовский, Р.П. Хрулева; подгот. текста Р.П. Хрулевой; коммент. К.М. Азадовского. Под общей ред . А.В . Лавров а. - М.: Эллис Лак, 2015. - С.695-696

[xix] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.20

[xx] Там же. - Л.10

[xxi] Там же. - Л.12

[xxii] Бобков А.А. Указ. соч. – С.154.

[xxiii] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.6

[xxiv] Волошин М.А.  Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924. / Сост. А.В. Лавров, Подгот. текста Н.В. Котрелева, А.В. Лаврова, Г.В. Петровой, Р.П. Хрулевой; коммент. А.В. Лаврова и Г.В. Петровой. - М.: Эллис Лак, 20 13. – С.90

[xxv] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.10

[xxvi] Там же. - Л.12

[xxvii] Там же.

[xxviii] Там же. - Л.3

[xxix] Там же.

[xxx] Там же. - Л.12

[xxxi] Там же. - Л.10

[xxxii] Там же. - Л.16

[xxxiii] Там же. - Л.26

[xxxiv] Кришевский Н. В Крыму // Красный террор глазами очевидцев / Сост. Волков С.В. М.: Айрис-пресс, 2009. – С.183

[xxxv] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.12

[xxxvi] Там же. - Л.6

[xxxvii] Там же. - Л.26

[xxxviii]Волошин М.А. Молитва о городе // Собрание сочинений. Т. 6, кн 2. Проза 1 900-1 927. Очерки, статьи, лекции, рецензии, наброски, планы / Под общ. ред. В.П. Купченко и А.В. Лаврова, при участии Р.П. Хрулевой; сост., подrот. текста А. В. Лаврова; коммент. К. М. Азадовскоrо, О.А. Бриrадновой, З.Д. Давыдова и др. - М.: Эллис Лак 2000, 2008. - С.48-49

[xxxix] Волошин М.А.  Собрание сочинений. Т. 12. Письма 1918-1924. – С.89

[xl] ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.6-7

[xli]Там же. - Л.21

[xlii] Бобков А.А. Указ. соч. - С. 153.

[xliii]Волошин М.А.  Собрание сочинений. Т. 12. - С.88

[xliv] Там же. - Л.4

[xlv] Бобков А.А. Указ. соч. – С.177

[xlvi] Там же. – С.180

[xlvii] Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. 2-е изд., испр. и доп. Симферополь: АнтиквА, 2008. – С.270

[xlviii] Бобков А.А. Указ. соч. – С.168

[xlix]ГА РФ, ф. р470, Оп. 2, д. 91. - Л.13

[l] Там же. - Л.15-16