Приобрести книгу Ю.Н. Покровского "РУССКОЕ" в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15566/

Неприязнь к власти среди поборников прогресса, гуманизма и прочих идей, неизменно относимых к передовым и либеральным, имеет в России давнюю традицию. Противостояние монархии началось, как это ни странно, с дворян. Бунтовщики типа Емельки Пугачёва воплощали собой одномоментный эмоциональный выплеск негодования на тяготы жизни, выражающийся в разбойной вседозволенности. Но вот отрубили голову атаману, повесили других заводил – и тишина вокруг кладбищенская.
Дворяне же, после получения вольницы от Екатерины II, воспроизводили недовольство устроением государства, бытом и нравами в обществе из поколения в поколение: через создание тайных обществ, в том числе масонских лож, публикацию вольнодумных трактатов и даже в форме открытого мятежа. Чем могущественнее становилась Россия, тем стремительнее росло сопротивление абсолютизму самодержавия у наиболее обеспеченной и обласканной властью части русского общества. Кому-то было душно жить на бескрайних просторах, кто-то чувствовал себя «лишним», кто-то мнил себя «неведомым ещё изгнанником». А вот простой люд, особенно крестьяне, государя искренне любил; если и кручинился по поводу порядков в империи, то, в основном, по причине того, что Святая Русь сбилась со своего пути; однако толком никто не мог сказать, когда же это произошло.
Святая Русь в сознании русского человека – это добродетельная власть, организующая жизнь христолюбивой страны в соответствии с правилами благочестия и служения истине, высшим и внешним проявлением которой выступал государь. Мечта о добром и справедливом царе, мечта, которой бредили особенно истово в годины лихолетий, формировала и личность самодержца. Именно таким – добрым и справедливым – царь своими действиями и решениями и должен был представлять волю Божию. Ведь Силы Небесные не могут ошибаться в выборе своего избранника... Но если что-то не так обстояло в более чем обширном государстве, то все ошибки, жестокости управления списывались на советников и придворных. Государь же был истоком милости и благодати, оставаясь незримым для подавляющего числа русских людей. Государь был любим ими искренне и беззаветно. Он правил Россией, омываемый волнами благоговения, которые устремлялись к нему, пребывающему в могуществе и славе, из сотен городов и городков, из тысяч сёл и деревень.
Многие общественные деятели сетовали на то, что народ не догадывается или не сознаёт унизительную нетерпимость своего положения. Они искренне кручинились по поводу того, что народ беден, невежественен и бесконечно смиренен. Они считали, что народ нуждается в знании того, что именно государь несёт всю полноту ответственности за все тяготы бытия: он - самый главный эксплуататор, причина всех личных невзгод и общественных неурядиц. И пришло время, когда люди, особенно в крупных городах, стали прислушиваться к подобным шептунам-агитаторам.
Власть становилась для поборников свободы и гуманизма средоточием греха, узилищем, где гаснут в человеке благородные порывы. Обличать, ниспровергать, подрывать устои власти, бороться с сословными предрассудками означало для многих противников самодержавия священную борьбу со злом.
Разрушение – это прерогатива дьявола. Но революционный порыв, оправдывающий поджоги, убийства, глумление над святынями, уже воспринимался многими горячими головами как искоренение зла. Понятия, направляющие протекание жизни отдельного человека, сильно сместились и даже перемешались. Сам факт многовекового строительства империи вызывал у революционеров только отвращение. То, что раньше порождало благоговение, стало превращаться в исток ненависти. Человека, отягощенного понятиями долга и чести, стали воспринимать как реакционера и ретрограда.
И всё же отречение Николая II от престола в пользу брата, не пожелавшего стать императором, не могло не потрясти души православных людей. Кто-то считает это отречение подтверждением теории о неизбежности наступления эпохи пролетарских революций, кто-то – предательством командующих фронтов, подтолкнувших царя к столь пагубному решению. Мнений на этот счёт до сих пор в избытке. Очевиднее другое. Это событие остаётся самым важным не только для 1917 года. По влиянию этого события на судьбы страны – ему нет равных во всём XX столетии. Мистическое значение отказа помазанника Божьего быть царём сводится к признанию самодержцем того прискорбного факта, что Бог оставил Россию.
Отречение Николая II можно расценивать и как всего лишь один из эпизодов гибели монархий. Великая война невосстановимо сокрушила австрийский и германский престолы. Но то были страны, потерпевшие полное поражение в мировой бойне. Иное дело – наша страна. В начале 17-го года ничто не предвещало её поверженности перед обессилевшим врагом. Наоборот, ресурсная обеспеченность русской армии боеприпасами, оружием в ту пору была как никогда велика. Но состояние русского духа (подлинная причина всех военных триумфов, а также политических потрясений внутри страны) ввергало Россию в затяжную смуту.
На протяжении трёх веков сиятельная власть государя выступала как бы продолжением Божией воли. Монарх являл собой олицетворение истины, своими благоволениями вытягивая всю необъятную страну на высоту исторического бытия. Он олицетворял собой славу русского оружия и воплощал все добродетели православия. И вот государь стал один из смертных, и, даже более того, превратился в арестанта.
Неблагоприятное стечение обстоятельств иначе как роковым не назовёшь: вековая усталость дома Романовых от правления огромной страной, страдающей склонностью к анархии, врождённый недуг царевича, излишняя сосредоточенность Николая II на семейных заботах, идущая в ущерб делам государственным, отсутствие побед в обеих войнах начала века, а только к победам привык русский народ во времена империи, спорная фигура Распутина... – вот неполный перечень проявлений трагедии, постигшей Россию.
Самодержавие пало само. Произошла как бы победа дьявольского соблазна, выразившаяся в серьезных изменениях самой среды обитания императорской семьи.
Конечно, эти изменения обнаруживали себя не сразу. Сначала возникает несовпадение идеалов отцов и детей, намечается раздробление общества на враждебные друг другу партии и группировки. Непримиримость усугубляет тесноту общежития. Любой значимый поступок кем-то приветствуется, а кем-то обязательно подвергается хуле. Народ оказывается в положении путника, который спешит, спотыкается вслед за закатным солнцем, но то слишком быстро уходит за горизонт. А с противоположной стороны путника всё явственнее настигает мгла, которая густеет и разливается всё шире, заполняет собой всё пространство, поглощая контуры знакомых предметов. И вот уже мир совсем иной, и не видно дороги. И путник замирает. Он вздрагивает от непонятных шорохов, внезапных звуков. Ему мерещатся призраки и упыри. Стираются грани между сном и бодрствованием... Так и всё общество замерло, в надежде переждать и опять обрести чувство пути. И вдруг оно заволновалось, гонимое отчаянием.
С экономической точки зрения Россия весьма динамично развивалась, к тому же переживала удивительный расцвет искусств. Российская империя неизменно играла ведущую роль в пятёрке великих европейских держав (Англия, Австро-Венгрия, Германия, Франция). Многие мировые авторитеты прочили России в XX веке исключительную роль, и для этих утверждений имелись веские основания. В том-то и дело, что власть пала не по причине кризиса в сферах материального производства или военного поражения, а вследствие эрозии духовного стержня – Православия – в политически активных слоях общества. Определение «обезбоженный» для меня неизменно ассоциируется со словом «обожжённый». Гигантская империя – славное вместилище святых и монархов, героев и гениев, к началу XX века стала обожжённой страной.
Десакрализация институтов Церкви и монархии обрушили всё здание империи. Величественное перестало считаться таковым. Христианство вошло в историю тихо и незаметно, но завоёвывая души людей, оно иссушило Римскую империю. Угасающее же Православие ослабляло и низводило власть кесаря российского. Суть духовного кризиса блестяще выразил В.В.Розанов в статье «Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского». Приведу один пассаж из этой статьи:
«Мы не отойдём, кажется, далеко от истины, если скажем, что с искушением прибегнуть, овладевая судьбами человечества, к «земным хлебам», здесь, разумеется, один страшный, но действительно мощный исход исторических противоречий: это понижение психического уровня в человеке. Погасить в нём всё неопределённое, тревожное, мучительное, упростить его природу до ясности коротких желаний, понудить его в меру знать, в меру чувствовать, в меру желать – вот средство удовлетворить его, наконец, и успокоить...».
Власть раздавливал не напор внешних, необоримых сил и не беспорядки в городах из-за частых перебоев в снабжении хлебом, а именно упрощение природы человека до «ясности коротких желаний». Во время войн с Наполеоном жили не сытнее, и во времена петровских войн тоже, но империя крепла год от года. А в канун Первой мировой войны благоговение перед властью уже оскудевало, вследствие «закрытия от глаз человека всего небесного». Оскудение веры исподволь превращало монарха в обыкновенного человека, полковые знамёна в ненужные тряпки, а слова присяги – в пустой звук.
Существует некая фрагментарная общность описываемых событий с эпохой пресечения династии Рюриковичей. Московия неустанно объединяет разрозненные русские земли, завоёвывает татарские ханства на Волге и за Уралом, распространяет своё влияние до Балтики, возводит в городах каменные крепости, а власть тем временем выпадает из рук владетельного рода. Да, опять же имеет место роковое стечение обстоятельств: смерть царевича, погубленного гневливым отцом, безразличие Фёдора Иоановича к государственным делам, убийство малолетнего Дмитрия – последнего сына Грозного. Но эти трагические события повлекли за собой лишь пресечение династии по прямой линии. Потомков Рюриковичей на Русской земле проживало предостаточно, но что-то мешало им претендовать на власть.
Только Шуйские предприняли подобную попытку, и то весьма неудачную. Не заявляли о своих намерениях занять престол и потомки византийских императоров, например из династии Комнинов или
Палеологов, хотя Москва уже имела статус «Третьего Рима» как преемницы Константинополя. Практически никто не воспринимал как реальных претендентов на царский трон и представителей литовского владетельного рода Гедиминовичей, тесно связанных с историей Русской земли.
Любое общественное событие, несмотря на свою внезапность для современников, не происходит вдруг, а медленно вызревает в потаённых пластах бытия: оно вначале залегает как зерно, готовящееся прорасти сквозь толщу стареющих правил устроения государства.
Этот росток – всегда неведомый, и само его обозначение на  поверхности жизни будоражит чувства людей: «Нe сорняк ли? А может, ядовитая колючка?»
Увы, наука вряд ли когда-то внятно объяснит, почему одни народы тысячелетиями скитаются по «углам», уподобляются траве «перекати-поле», а другие сравнимы с могучими деревьями. Легче увидеть в этой участи и в этом выборе веление божественных сил: они-то и выдают высочайшее разрешение или налагают необоримый запрет. В середине ныне уже завершившегося тысячелетия народ русский такое разрешение явно получил. Оно никем не было вымолвлено и нигде не написано; оно присутствовало в чувствах людей, в их верованиях и терпении, превозмогшем двухвековое татарское иго.
Груз памяти десятка предыдущих поколений был слишком печален, и, конечно же, мешал строить далеко идущие, смелые планы, но и разворот событий не мог не смущать смиренные души. А события были таковы, что в ХV веке происходит умаление величия традиционных центров христианства. Константинополь оказывается под властью турок. Вскоре и в Северной Европе начнётся процесс отторжения от Рима. Россия, с одной стороны, и североевропейские страны, с другой, ищут свои особые самостоятельные исторические пути. Если слова инока Филофея о Москве, как о Третьем Риме встречают в душах русских людей взволнованный отклик, то инициатива митрополита Исидора, подписавшего во Флоренции договор с Ватиканом об объединении Вселенской Православной церкви с Римской католической, не получает ни малейшего исторического продолжения. Патриарх Константинопольский Иеремия мечтает перенести в Москву своё местопребывание, но в Москве встречает лишь тёплый приём и возвращается в поверженный Царьград с грамотой Годунова, в которой выражена просьба к султану – не обижать первосвященника.
Русская земля – не остров в океане, а гигантская территория, продуваемая со всех сторон ветрами или агрессиями. В 1596 году в результате Брестской унии произошло объединение греко-католиков. Православные приходы и епархии, находившиеся в составе Польского королевства, подпали под верховенство римской курии, хотя и сохранили традиционные обряды.
Возникновение греко-католической унии, охватывающей прикарпатские земли, явилось реакцией на учреждение в Москве патриархата. Иов – высший церковный иерарх всея Руси, который по своему статусу никому не подчиняется, только перед Богом держит ответ.
Очень много прямых и косвенных признаков того, что народ русский не хочет больше подчиняться правителям с «норманнским прошлым» и патриархам константинопольским, стремится обрести самостоятельность своей национальной Церкви.
XVII в. для России – крайне мучительный век. Власть Рюриковичей падает не вследствие гнева народного или под ударами внешнего врага, а потому что промыслительное стечение обстоятельств, вкупе со стремлением русских к национальному самовыражению, неизменно отвергает существование наследников и продолжателей этой власти. Потомок татарского мурзы Годунов объявляет о своём родстве с Рюриковичами и понуждает патриарха Иова подтвердить это, но их старания вдвойне напрасны: в Годунове видят лишь узурпатора, а не законного царя. И Василий Шуйский не убедителен. И Скопин-Шуйский имел очень мало шансов на успешное правление.
Да, из Скандинавии пришли первые правители земли русской, из Византии – христианское учение и церковные иерархи, но в XVII в. огромной стране и народу, создавшему её, нужны были «свой» царь и «своя» Церковь. Однако драматизм ситуации усугублялся тем, что Русская земля испокон веков, с первоначальных времен Руси, являлась вотчиной Рюриковичей: они были как бы природными правителями, и Церковь мощью своего авторитета освящала их владение. Одно дело сбежать из хозяйского дома, как это делали казаки или Курбский, а другое дело – увидеть в том доме хозяина нового.
Отсутствие людей, обладающих правом править, чревато для России трагическими событиями. Что последовало вслед за отречением Николая II? Разгул анархии, октябрьский путч, братоубийственная война, обезлюживание территорий, истребление целых сословий. Не менее ужасны годы после убийства царевича Дмитрия: голод, моры, пожары, разбойничьи шайки. Только совсем недавно было мощное государство на страх всем соседям – и вот оно уже представляет собой сплошное пепелище. Рюриковичей больше нет в правителях, но и другим нет места на троне.
У русских людей воля к власти не проявлена: для них природа власти божественна, и поэтому необходима санкция Промысла. И Провидению было угодно, чтобы варяжские дружины верховодили на Русской земле и заложили основы государственности. Были времена, когда великий хан выдавал ярлык на княжение. Царский род передавал власть в соответствии со строгими законами династического владения Русской землей. А дальше как жить? Кто ни посягнёт на власть, у него ничего не получается – только новый разор для страны.
Годунов, получивший власть путём тяжких прегрешений, быстро превратился в издёрганного невротика. И Шуйские оказались в исторических неудачниках. Тщетно поднимают на щит «дело Рюриковичей» самозванцы. Кстати, иерархи Церкви, которые их поддерживают, греческого происхождения: например, архиепископ Рязанский Игнатий.
Польская интервенция является всего лишь продолжением стратегии объединения русских земель под эгидой католицизма. Раз Брестская уния (1596 год) была заключена, оставалось собрать вместе всех «блудных детей» христианства, то бишь православные народы, доселе признававшие над собой безусловный авторитет греческой церкви. К тому же католицизм искал территориальных компенсаций после того, как от него отложились страны Северной Европы.
В свою очередь, Швеция, сбросив с себя клерикальный патронаж Рима, стремилась вспомнить традиции завоевательных походов викингов и настаивала на том, что Рюриковичи как раз являются выходцами из плеяды тех славных и победоносных воинов.
Польская и шведская интервенции ставили под сомнение саму будущность Московии и с ее расплывчатыми территориальными границами и чрезвычайно обострили нужду в «своём» царе. Избрание юного Михаила Романова имело огромное целительное значение для судеб будущей России. Народ (а Земский собор 1613 г. был действительно всесословным, с участием посадских людей и сельских обывателей), выразив свою волю в акте избрания, выражал как бы и волю Божию. В противном случае провиденциальные силы не предоставили бы русским людям великой миссии – охранение истинной веры. Рюриковичей освятила на правление греческая церковь. Романовых избрал народ-богоносец, как единственный защитник попранного во всех иных землях Православия. Это избрание символизировало и вручение Романову всей земли русской во владение на вечные времена.
Но смута, начавшись с трагической гибели царевича Дмитрия, не закончилась с вхождением во власть Романовых, а завершилась тогда, когда Никон своими реформами окончательно отдалил русскую церковь от греческой. Православие станет национальной религией. «Свой» царь, «своя» Церковь, «своя» земля – вот к чему пришёл народ русский за более чем полувековой период смуты. Миллионы умерших от голода и болезней, погибших в битвах и от разбойных нападений, миллионы ушедших в «раскол» послужили тяжёлой данью смуте. Минин и Пожарский станут первыми национальными героями.
О проблеме раскола мне представляется необходимым остановиться подробнее. Дело в том, что историки единодушны во мнении о прекращении смуты с момента избрания Романова, не увязывают политические события с последующими событиями церковными и настаивают на том, что никонианство было обусловлено стремлением русских иерархов вернуть паству в лоно греческой церкви. А ради этого возвращения и выправлялись некоторые тексты и упорядочивались обряды. К сожалению, не все приняли эти новшества, объявленные истинными, и вошли в жёсткую конфронтацию с реформаторами.
С точки зрения реформаторов, русская православная церковь на протяжении шести с половиной столетий была подвержена тенденции неустанных искажений, медленных, но неуклонных отступлений от подлинных представлений и понятий о христианской вере – тем самым, давно уже не являлась «греческой», а некой иной, заблудшей, чуть ли не доморощенной, и настала пора исправить эту доморощенность твёрдой рукой, вернув русскому православию подлинный облик.
Но ведь православие на Русскую землю пришло как раз из Византии в пору расцвета могущества теократической империи. И наставляли народ русский иерархи Церкви как раз греческого происхождения. Греками же были и первые зодчие и иконописцы. Кирилл и Мефодий также были выпестованы византийской культурой. А в пору реформ XVII в. Греция уже два века находилась под игом турок и никакого мощного влияния на жизнь Православия не могла оказывать. Да и как было повиноваться греческим патриархам, не защитившим свои церкви от магометан? Здесь не будет лишним привести гневные слова Никона, сказанные им перед ссылкой, в адрес вселенских патриархов: «Вы, султанские невольники, бродяги, ходите всюду за милостыней, чтобы было чем заплатить дань султану».
Подспудные причины реформы, пожалуй, не столь богословского, сколько политического характера. Реформа позволяла отдалиться от Церкви, поддерживавшей на протяжении многих веков Рюриковичей. Объявляя себя «истинной», обновлённая Церковь ставила Церковь «старую» в положение Церкви ложной, обрубая тем самым у неё корни, и закрывала будущее одновременно. Никон видел в Московии новую «землю обетованную», в реформированной церкви – Новый Иерусалим. Поэтому он и основал Ново-Иерусалимский монастырь, притязающий стать новым центром Вселенского Православия. Он мечтал превратить царство в теократию и, тем самым, возродить Второй Рим в пору его расцвета.
Как и подобает христианскому подвижнику, Никон обрек себя на мученическую жизнь и последние годы провел не в почете, а в ссылке, в политической опале – в затворе.
Староверы же не могли смириться с ролью закосневших в заблуждении, они придерживались традиций, пришедших из живой Византии, а не «уточнений», депортированных из оккупированной турками Греции. В реформах они увидели происки Антихриста и унесли своё учение вместе с собой в дремучие леса, в полной уверенности скорого наступления Судного дня. Нужно отметить, что с падением династии Романовых РПЦ также окажется на грани своего полного уничтожения и сумеет сохранить себя только в условиях эмиграции. На её смену придёт православная церковь советского периода, здравствующая и поныне. И между этими тремя Церквями нет единства до сих пор, несмотря на исчезновение коммунистического режима. Каждая из этих Церквей существует как бы в отдельном историческом потоке, не отрицая при этом своей приверженности христианской ортодоксии.
Вот и крах тоталитаризма явился полной неожиданностью для подавляющей части граждан Советского Союза. Да и не только для них; даже высоколобые «советологи» этого краха не предсказывали. Страна слыла сверхдержавой, располагала неисчерпаемыми природными ресурсами, огромным интеллектуальным потенциалом, мощной армией и развитой индустрией. Фактически отсутствовала внутренняя оппозиция существующему режиму; за исключением разрозненных деятелей науки, искусства, культуры; никто извне не смел бы посягнуть не только на часть территории страны-крепости, но и на пределы многочисленных сателлитов. Почти никто не верил, что этот монолит может быть когда-то раздроблен на мелкие куски. Считанные единицы, и среди них Солженицын – ещё в конце 70-х годов выражали частное мнение по поводу того, что этот режим рухнет до конца столетия. Солженицын говорил об этом через «забугорные» радиостанции, которые слушали миллионы его соотечественников. Тогда соотечественники не считали его провидцем, а скорее отщепенцем, ожесточившимся от произвола коммунистических властей.
Советская власть пала почти неслышно. Многомиллионная армия коммунистов растаяла, как туманная дымка на летней зорьке. Многочисленные дивизии разоружились без единого выстрела с обратной стороны. В Германии, Италии гибель тоталитаризма потребовала военной катастрофы, в странах «народной демократии» режимы без поддержки Москвы оказались мыльными пузырями. В России коммунистический режим рухнул сам.
Своеобразие России в том, что светскую власть упраздняет духовный кризис. Наступает паралич организующей воли, которая ранее сосредоточивала жизнь миллионов людей на созидающей деятельности. Происходят тектонические сдвиги на онтологическом уровне бытия, невидимые глазу, но неостановимые. И вот уже растёт, крепнет стена, прозрачнее воздуха, но звукопоглощающая. И тот, кто отдаёт команды, наконец, понимает, что его не слышат, и ему ничего не остаётся делать, как замолчать. И тогда его молчание сливается с молчанием тех, к кому он прежде обращался в качестве хозяина положения.
В других странах у правителей могут быть высокие или низкие рейтинги доверия и почитания. В России правитель нуждается во всеобщем доверии и почитании, и когда это почитание идёт на убыль хотя бы у части общества, он застывает в скорбном безмолвии... И цветущая экономика, научные центры, вооруженные армады, социальная инфраструктура – всё ломается, крошится, вдавливается в грязь. То, что не могут сделать вражеские армии, происходит как бы само собой.
Смута как раз и проистекает из неясности: кого слушать, кому верить. Смута означает отсутствие зримого пути для движения страны в будущее, и невозможность жить дальше без отторжения и даже переиначивая наследие прошлых эпох. Этот период представляется современникам как тщета усилий всех предыдущих поколений: неправильно думали, не так жили...
Сила, исходящая от власти, зиждется на вере. Слабеющая вера не является выразителем истины, ввергает народ в уныние и растерянность. Но русские – это державный народ. Оттого-то смута, переживаемая им, чревата хаосом и долгожданна лишь для сплочённых преступных группировок да этнических меньшинств, спешащих поживиться и насладиться почти безопасным разорением страны. Как войны или стихийные бедствия воодушевляют мародёров на отвратительные «подвиги», так и смута порождает кратковременные триумфы для аферистов и самозванцев. Эпицентром смуты всегда является столица, превращаясь как бы в «чёрную дыру», в стыд и позор для всего народа. И позор этот необходимо преодолеть, изжить, иначе он распространится на всю страну до самых отдалённых ее окраин.
На протяжении уже многих лет провинциалы с бессильным негодованием наблюдают за тем, как Москва, безудержно поглощая людские надежды, выделяет лишь миазмы цинизма. На наших глазах чертоги власти превращаются в гноище, с которым никто не знает что делать: как прижечь эту заразу, как отвратить общество от саморазграбления и самоуничтожения.

Юрий Покровский

Русская Стратегия