6 февраля 2021 года исполнилось 95 лет Народному артисту РСФСР Владимиру Петровичу Заманскому, а 27 февраля отпразднует свой день рождения его жена актриса Наталья Ивановна Климова. Владимир Петрович и Наталья Ивановна вместе уже 60 лет. Более 20 лет назад они оставили шумную столичную жизнь и переселились в город Муром.
Владимир Петрович прославился после выхода в прокат в 1985 году фильма «Проверка на дорогах» (снят в 1971 г., но был «положен на полку» как идеологически вредный), за роль в котором в том же 1985-м он получил Государственную премию СССР. Заманский работал с такими известными режиссерами, как Андрей Тарковский и Алексей Герман-старший, снялся более чем в 70 фильмах, среди которых «Каток и скрипка», «Бег», «Вылет задерживается», «Два капитана», «Вечный зов», «Трясина», «Аллегро с огнем», «Завтра была война», «Скорбное бесчувствие», «Солярис» (озвучивание главной роли) и другие. Наталью Ивановну все русские дети знают как Снежную королеву (по одноименному фильму).
Несмотря на популярность и востребованность, супруги оставили актерскую карьеру и в 1998 году по благословению духовника переехали в Муром. Из окон их дома открывается великолепный вид на Оку, а рядом расположены старинная Николо-Набережная церковь и Воскресенский женский монастырь – любимый приход Заманских. До недавнего времени голос Владимира Петровича можно было услышать на радио «Радонеж», где он озвучивал творения отцов Церкви.
В гостях у Владимира Петровича и Натальи Ивановны необычайно уютно, тепло и светло. В чем секрет их счастья? «Ой, вы знаете, я даже не могу сказать. Просто… мы с Володей вдвоем. Мы каждый вечер перекрестим друг друга, попросим прощения. Мы вместе. И ничего другого и быть не могло», – говорит Наталья Ивановна.
В небольшом интервью супруги рассказали о своем пути к вере, вспомнили случаи из жизни и поделились своим отношением к актерскому ремеслу, театру и кино.
Путь к Богу
– Владимир Петрович, Наталья Ивановна, расскажите о вашем пути в Церковь. В какое время для вас стала открываться вера в Бога? Как это произошло?
Владимир Петрович: Вы сразу взяли такую высоту – боюсь, что я даже рассказать об этом ничего не могу. Путь к Богу у каждого свой. И всегда очень непростой, очень-очень трудный. Первой воцерковилась Наташа, а я вслед за ней.
Наталья Ивановна: Да Володя бы и без меня воцерковился! Это было заложено в нем с самого начала. Во многом он пришел к вере через русскую литературу, которую любит и очень хорошо знает. Мне вообще кажется, что потребность веры заложена в каждом русском человеке. История России – это такая духовная школа. Здесь хороший человек всегда пойдет своим путем, каким бы трудным он ни был. У нас очень много поразительных людей, в которых прежде всего развито нравственное чувство. Поэтому у нас такая литература.
Но на тему прихода к вере действительно сложно говорить, ведь Бог зовет к Себе всех. Одинаково. Почему один откликается, а другой нет? Почему?.. Это тайна. Я тоже не знаю, как пришла к вере… Это просто чудо. Самое настоящее чудо. До какого-то возраста я ничего не понимала в этом. Ни одной книжки, ни одной иконы у нас дома не было. И так во всей интеллигентской прослойке Москвы. Это тайна – почему и как Господь призвал.
В.П.: Преподобный Амвросий Оптинский почти отшутился на подобный вопрос. Он сказал: «Жить – не тужить, никого не осуждать, никому не досаждать, и всем – мое почтение». Вот если это исполнить, то это будет ответ на всё: как жить, как быть настоящим христианином.
Я помню, как однажды со съемочной группой мы попали в город Романов-Борисоглебск. Сейчас он называется Тутаев. Это уже было то время, когда я по-пластунски полз к Богу, ко Христу. В один свободный день я отправился в соборный храм. А в то время там служил замечательный, удивительный человек – архимандрит Павел (Груздев), которого уже тогда любили и почитали.
Отец Павел (Груздев) и говорит: «Актер? Бросай ты это все! И уезжай…»
И вот захожу я в соборный храм и вижу большую очередь. Спрашиваю: «Это чего?» – «А вот – к батюшке». Ну, и я тоже встал. Очередь идет, идет… вот уже подходим… Впереди меня – молодая женщина. У меня уже тогда были кое-какие познания: я понимал, что надо стоять немножко поодаль, когда человек разговаривает со священником. Женщина отцу Павлу что-то говорит-говорит, и я только слышу, как он ей отвечает: «Ну, иди!» – сказал и махнул рукой. «Ну, – думаю, – сейчас моя очередь. Сейчас он меня тоже погонит». Подхожу. Он смотрит на меня. Ну, как смотрит – к тому времени он уже почти ослеп. Но он смотрел нутром – ему этого достаточно было, не обязательно различать черты лица. Спрашивает: «Ты кто?» Я отвечаю: «Актер. Вот приехали кино снимать». – «Откуда?» – «Из Москвы». – «Слушай, – говорит… (а у него была удивительная способность сразу сблизиться с человеком, встать к нему вплотную, независимо от того, каков человек, какое у него звание. Я сейчас читаю воспоминания о нем, изданные в 2012 году, обязательно почитайте!) «Слушай, – говорит, – бросай ты это все! И уезжай…» И вот спустя лет 12–15 я приехал в Муром. Это я рассказываю не для того, чтобы показать, какой я «хороший» – исполнил завет старца. Ведь только через 15 лет до нас с Натальей Ивановной дошло, что надо бежать…
Театр и кино
– Но сначала Господь направил вас по актерской стезе. А какое у вас сейчас отношение к этой главе вашей жизни, к актерскому делу? В одном из интервью вы сказали, что «современный театр отводит русского человека от Христа».
В.П.: Ну, от судьбы не уйдешь, как говорится. И это надо было пройти. Но сейчас у меня отношение к актерской деятельности, как вы правильно заметили, весьма скептическое. Да, иногда актеру удается высказать, затронуть какую-то частицу истины в своем творчестве. Но в целом театр – это… химера! Никакой актер, конечно, не согласится с этим определением. Я сам себя вспоминаю в те годы, абсолютно погруженного в мир кино и театра… Тогда бы тоже не согласился.
Гоголь, например, видел театр как школу. Школу размышления, вопрошания к Богу. Для этого Гоголь и писал так, как он писал: задавая вопросы всей России через свои «Мертвые души», например. Он писал о нравственности, о смысле жизни. Современный театр не тянет на такую высоту, совершенно не тянет. Конечно, сейчас есть православные и одновременно хорошо пишущие люди. Я знаю такого человека, это Владимир Малягин[1]. Он имеет отношение к Данилову монастырю и преподает в Литературном институте. Но таких немного, наверно, очень немного. И я не представляю, каким образом театр может помочь человеку выбраться на стезю правды Христовой.
– Может быть, только как первая ступень к христианству?
В.П.: Да… И здесь нельзя не сказать о нашей русской классике, которая в лучших своих произведениях очень многое сделала для того, чтобы человек пришел к вере: Пушкин, Лесков, Достоевский (безусловно), Толстой (с оговорками). В каждой их строчке звучит знаменитое пушкинское: «…что чувства добрые я лирой пробуждал». Но когда я сейчас, листая телевизионную программу, вижу: «Карамазовы. Мини-сериал»[2] – это же несерьезно! То есть очевидно, что в этом мини-сериале все очень «мини». Там цепляются за внешние факты, факточки, ситуации, но высказать мысль, которую заложил Достоевский в «Карамазовых», в эту огромную эпопею страдания и мук, невозможно! Это не под силу ни театру, ни кино, ни актеру.
– А как вам кажется, у вас все-таки получилось в каких-нибудь ролях сделать такое высказывание об Истине, шагнуть вместе со зрителем на ту самую первую ступень?
В.П.: Такие попытки, безусловно, были. Скажем, в фильме «Проверка на дорогах»: страшная история, впервые обнародованная в то время. Недаром картина 14 лет не выходила на экран. Эта вещь, в сущности, о смысле покаяния: о том, что за содеянное нами можно только покаянием оправдаться. А в той ситуации войны – жизнью[3].
«Проверка на дорогах» – о смысле покаяния: о том, что за содеянное нами можно только покаянием оправдаться
И здесь можно говорить не только о герое, Александре Лазареве, но и о реальных людях. Ведь такие люди, как Лазарев, были, и они так и расплачивались. Хотя это и редчайший случай.
Н.И.: И редчайший фильм!
В.П.: Конечно, мой скептицизм, такой решительный и бесповоротный, тоже уязвим, я думаю. Все-таки я уже долгое время живу как бы на обочине театрального мира. А ведь можно представить, что тот же Володя Малягин вдруг напишет пьесу (а он может это сделать), пронизанную истинно православным, христианским чувством, и найдется такой режиссер, такой театр… И тогда то, что я говорю, станет не очень справедливым.
– А вы знаете Московский театр русской драмы под руководством Михаила Щепенко[4]? Это тот уникальный случай, когда у художественного руководителя театра есть богословское образование. Он по-настоящему хорошо ставит классику, не искажая ее, и даже современные вещи. И каждую пьесу глубоко, но одновременно ненавязчиво осмысляет с христианской точки зрения. Кажется, весь православный мир Москвы ходит в этот театр.
В.П.: Михаил Григорьевич Щепенко? Я помню его. Я с ним встречался, но это было так давно, что многое уже ушло из памяти… Но да, он из таких. Достойный и редкий режиссер.
Но я смотрю на эту проблему еще и с той точки зрения, что публика образовывает актера. Об этом Пушкин говорил. Какая публика сейчас может образовать актера? Где она, эта публика? Да, в зале может сидеть один человек, который, размышляя об увиденном, что-то скажет актеру или актрисе. Но ведь Пушкин говорил не об одиночке. Гоголь, например, разговаривал своими произведениями со всем русским православным народом, с его историей, с его муками, с его падениями и взлетами. Сейчас такого нет. Так что в этом отношении положение театра, конечно, очень тяжелое. И недаром в нем множество умелых и вместе с тем беззастенчиво безбожных деятелей.
– Наталья Ивановна, а каков был ваш путь как актрисы?
Н.И.: Я вообще не люблю театр. Пошла туда, потому что меня отправили в строительный институт, а это совсем не мое. Решила поступить в театральный и выбрала школу-студию МХАТ. Там мы с Володей и познакомились.
– Значит, все-таки это было не случайно и не напрасно?
Н.И.: Конечно! (Улыбается.) А потом я оставила театр по болезни и больше туда не возвращалась, хотя были данные, были способности. В кино совсем немножечко успела посниматься – и заболела, слава Богу. Господь отвел. Театр – это не наше.
О военном поколении
– Владимир Петрович, вы сказали, что в «Проверке на дорогах» главный герой, Александр Лазарев, проходит путь покаяния и искупления. А вам на войне встречались ситуации, когда люди через весь тот ужас и кошмар, который творился вокруг них, приходили к Богу?
В.П.: Нет. Я такого не встречал.
Н.И.: Я думаю, что наверняка были такие люди. Их не могло не быть!
В.П.: Но мне такие не встречались. Вообще я в действующей армии был год (В.П. Заманский ушел на фронт в 1944 г. – Д.П.). Я не встречал ни офицера, ни солдата, с которым у нас возник бы подобный разговор. Но, с другой стороны, как он мог возникнуть? Тогда об этом не говорили «страха ради иудейска» (Ин. 19: 38). А потом почти все действительно были безбожники. Я вспоминаю себя самого в то время, в те 18–19 лет… Знаете, как я впервые услыхал слово «душа»? В нашем полку был почтальон – мужик лет 45. Естественно, он уже не мог быть на передовой, но его дело было приносить солдату письмецо или, в редчайших случаях, дошедшую посылочку. Он был необычайно славный человек и, вручая письмо, всегда говорил: «Ну, душа моя, держи!» Вот так я впервые познакомился со словом «душа».
Я же был коммунист с головы до ног! Идея коммунизма брала, поглощала нас, наше поколение. Но воевало оно хорошо, это правда, потому что идея коммунизма переплелась с идеей патриотизма. А родился я с именем Владлен[5]. Вы можете себе представить, что это такое? Отец коммунист, мать коммунистка и я – Владлен. Я перестал быть Владленом, только когда крестился. Но такова наша история – история жизни России в XX веке. Наша жизнь. Наше поколение.
О духовном наставничестве
– Владимир Петрович, вы говорили о своей встрече с одним из удивительнейших старцев нашего времени – архимандритом Павлом (Груздевым). Как вам, человеку с большим жизненным опытом, кажется: что такое хороший священник, какими он должен обладать качествами, какие совершать поступки?
В.П.: Скажу на примере отца Павла. Это тот поразительный тип священника, который, будучи в формальном смысле необразованным, замещал всю образованность сердцем с необыкновенной силой веры. Вот это священник! Вот это пастырь! У него была свобода мысли, опиравшаяся не на разухабистое желание высказаться, а на необычайную, великую любовь ко Христу и к человеку. Но такие пастыри – редкость.
Н.И.: Ведь знаете, как бывает… К одному священнику идут, не зная его, потому что чувствуют благодать, а рядом с другим остановятся и еще подумают: подойти ли?..
Хороший священник – милостивый человек. Это очень трудно, но без милости – никак
В.П.: Хороший священник – это разумный и милостивый человек. Милостивый к тем, с кем он разговаривает с амвона. Это очень трудно, но без милости – никак. Покойный отец Геннадий Огрызков[6], наш духовник, был из таких. И разумен, и милостив, и добр. Иногда создавалось впечатление, что он о себе думает уничижительно. Но это благое чувство для верующего человека.
Н.И.: У него всегда было сочувствие и никогда – человеческое осуждение. Только искреннее сожаление.
– Отец Геннадий бывал строг?
Н.И.: Он всегда говорил всё как есть. Но прежде чем сказать, так вот долго топтался на месте, а потом всё равно всё говорил. Не то чтобы он был строг… У него было редкое качество: за его строгостью чувствовалась боль за человеческую душу. Он жалел человека. Любого.
В.П.: Вот мы сейчас, живя в Муроме, Божиим Промыслом стали близки к Воскресенскому женскому монастырю. Так бывает, что в конце жизни ты находишь некое прибежище, в котором для всех без исключения – и для матушки Елены, и для священников Виктора и Александра, и для насельниц – становишься своим человеком. И они тоже тебе близки. Это великий дар.
