Советские репрессии в Феодосии в период «второго крымского большевизма» (весна-июнь 1919 г.) – тема, которую исследователи незаслуженно обошли стороной. Публикации о красном терроре в городе  в ходе Гражданской войны, в основном, затрагивают события 1918 и 1920-1921 гг.Между тем, проявления «классовой ненависти» и левого экстремизма отмечены и в эти короткие месяцы.

Красные заняли город 21[i] (по другим данным - утром 22[ii]) апреля 1919 г. Надо сказать, что попытки захватить Феодосию они предпринимали и прежде, однако стоящие на рейде английские и греческие суда заметно охладили пыл нападавших, обстреляв их из пушек. Артиллерия союзников проявляла активность и в день овладения городом.

Взяв Феодосию, большевики приступили к формированию органов власти. За четыре дня до взятия города был образован военно-революционный комитет (ВРК) «в количестве 12 душ»[iii]. После ухода белых этот комитет вышел на авансцену местной политической жизни.

Реализацию «революционных преобразований» в русле «диктатуры пролетариата» новые правители города осуществляли в условиях близости фронта, что, в свою очередь, предопределило большую, чем в других городах, жестокость в подавлении инакомыслия. С самого начала местные чекистские органы пытались привлечь к сотрудничеству широкие массы. Заслуживает внимание воззвание Феодосийской ЧК к населению.

«Товарищи и граждане!

Настал момент, когда рабочий класс и беднейшее крестьянство сами приступают к строительству новой жизни на коммунистических началах. По пути этого строительства Советской власти приходится преодолевать препятствия, тайно и явно создаваемые контрреволюционной буржуазией и ее пособниками, которые до сих пор питают надежду восстановить старый строй. Спекулянты и мародеры стараются высасывать последние соки у бедного люда. Свои способы борьбы буржуазия быстро совершенствует и приспособляется ко всем революционным переменам в нашей жизни. Но все это прекрасно учитывает Советская власть. Она создает для борьбы с контрреволюцией специальный орган – Чрезвычайную комиссию, которая будет зорко следить за врагами революции.

Товарищи и граждане!

Вы ясно должны учесть всю тяжесть задачи, возложенной на ЧК, и необходимость ее выполнения для установления новой, спокойной и нормальной жизни.

Только при вашем участии эта задача полностью может быть выполнена. Чрезвычайная комиссия приступает к своей деятельности с надеждой, что беспощадной расправой с врагами революции она обеспечит успех и торжество пролетарской идеи»[iv] .

Реалии повседневности города в период «второго крымского большевизма» характеризуют следующие свидетельства очевидцев. Важно отметить, что год назад многие из них пережили первую волну красного террора, в связи с чем сравнивали советские порядки тогда и теперь.

«В этот раз, - свидетельствовал протоиерей феодосийской Кладбищенской церкви, о. Алексей Богаевский, - несмотря на то, что стрельбы в городе не было, <…>именно террор их режима чувствовался гораздо сильнее. Появляться на улицах было совершенно невозможно, в особенности священнослужителям в одеяниях. Аресты и обыски горожан не прекращались»[v].

«Пошли доносы, обыски, аресты, - читаем в показаниях члена Феодосийской земской управы СеидаСейдаметова. –Всем распоряжались коммунисты. Расстрелов, убийств ими производилось немного, по крайней мере я знаю лишь два случая расстрела за якобы произведенную сигнализацию. Уже в конце пребывания большевиков ими были арестованы пять человек, прибывших из Керчи и направлявшихся в Одессу. Этих пятерых они отправили на свой фронт, но дорогой расстреляли, подвергнув в тоже время жестоким истязаниям, сопровождавшимся отрубанием конечностей тела. По требованию большевистских властей Земская Управа снова должна была сдать им ведение хозяйства, но на этот раз был сдан один лишь инвентарь, а дела, книги и касса были спрятаны, почему после оставления большевиками Феодосии легко было восстановить все земские дела. Они успели растащить весь товар, бывший в распоряжении земства – керосин, сахар, мануфактура и проч., всего на с <умму>. около 750000 рублей»[vi].

«Большевики, - свидетельствовал заведующий нотариальной конторой Харлампий Мельников, - повторили снова национализацию домов и дач выехавших лиц, национализацию фабрик, заводов <…>, а наряду с этим стали заниматься усиленной реквизицией и конфискацией. Они брали все: и продукты, и ценности, и одежду, и обувь, и брали не только в квартирах, но и на улице. У меня и у докторов Федотова и Соболева агенты из комендатуры, бывшие уголовники-отобрали ботинки и сапоги на улице, дав нам место них лапти. Обыски по квартирам на этот раз были реже, но грабежами они сопровождались так же, как и раньше. Расстрелы большевиками производились, но в меньшем количестве, чем в прошлом году. Арестованных же было много и издевались над ними невероятно. Они подвергали их побоям и заставляли делать самые грязные работы»[vii].

«Что касается режима, установленного большевиками, - делился воспоминаниями председатель земской управы Сергей Скуляри, - то он был чрезвычайно сурови жесток, в особенности по отношению к лицам, на которых была наложена контрибуция в размере 3000000 рублей. Всякий обложенный контрибуцией обязан был внести свою часть наличными деньгами, причем запрещалось снимать деньги с текущего счета или же продавать свое имущество для внесения контрибуции. Не внесших деньги, или части денег, арестовывали и отправляли в тюрьму, где подвергали издевательствам и избиениям, а затем вместе с захваченными на улицах отправляли на окопные работы, где также производились глумления и истязания. С возрастом совершенно не считались. Хождение по улицам города допускалось только до 6 ½ часов вечера, после этого, без знания военного пароля, выход на улицу был совершенно невозможен, т.к. всякий расстреливался на месте. Особенно большевики преследовали заподозренных в сигнализации судам союзных держав, стоявших на рейде. Малейшей щелки в ставне, пропускающей свет, было достаточно для расстрела.

Был как-то следующий случай: в гостинице «Астория», расположенной на берегу моря в центре города, проживал мальчик 14-15 лет; однажды его задержали в расположении большевистского фронта около деревни «Дальние Камыши», причем у него нашли какие-то планы, записки и большой сигнальный фонарь; при задержании его жестоко избили, а затем привели в город, причем дорогой на улицах города, под влиянием побоев и угроз, он указал как на своих соучастников в шпионаже в пользу Добровольческой армии на совершенно посторонних людей в числе 16-ти человек. Этого мальчика вместе с другими отправили через некоторое время на фронт, где били, истязали, ставили на расстрел и снова отпускали. Мальчик не выдержал и стал умолять отпустить указанных им как на соучастников лиц, поясняя, что он их оговорил напрасно. Тех отпустили, а мальчика расстреляли.

Из числа самых гнусных злодейств, совершенных большевиками был случай с офицером в отставке Дуранте и его женой молодой и красивой женщиной: их заподозрили в том что они скрывали у себя в квартире офицеров Добровольческой армии и прежде всего арестовали мужа, а затем и жену. Офицера Дуранте били, истязали, а затем увезли в Симферополь и дальнейшая его судьба мне неизвестна, но его жену отвели в комендантское управление, где прежде всего подвергли избиению по лицу и по чему попало. После глумлений и издевательств помощник коменданта, а может быть просто правая рука коменданта по фамилии Мищенко предложил ей отдаться ему, обещая спасение мужа. В течение нескольких дней Дуранте подвергалась побоям и всяческим истязаниям, содержась под арестом в помещении Комендатуры, где содержались и другие арестованные, подвергавшиеся таким же истязаниям, и только после этого, когда пришла в совершенно бессознательное состояние, она была отправлена в больницу»[viii].

О сексуальном насилии в отношении арестованных женщин, пытках и издевательствах, которые практиковали в феодосийской комендатуре, свидетельствует житель Евпатории, Константин Хоха. До второго прихода большевиков в Крым он служил делопроизводителем в местном судебно-уголовном отделе. Выехав в Феодосийский уезд, 25 мая 1919 г. он был арестован в Коктебелепо подозрению в шпионаже, затем отправлен в арестное помещение коменданта Феодосии.

«В помещении, - показал Константин Яковлевич, - я повстречался с арестованной интеллигентной девицей по виду лет 17-ти, которая себя назвала Валентина Родишева. От красноармейцев я узнал, что Родишева, которую я до того совершенно не знал и нигде с ней не встречался, также была заподозрена в шпионаже. Сам я был очевидцем того, как истязали в арестном помещении названную Родишеву. Ее избивали шомполами, я видел, как комендант г. Феодосии Федор Новиков порезал ей ножом жилы на левой руке, проколол ей штыком правую грудь и тушил папиросы на ее руках, обжигая ее тело.

После издевательств к избитой и замученной Родишевой приглашали фельдшера, который оказывал ей первую медицинскую помощь. Как только она приходила в себя ее снова уводили и снова она подвергалась мучениям. Арестованная Родишева при мне суток пять находилась в арестном помещении. Потом, как я слышал ее должны были отослать в штаб Духонина (т.е. расстрелять – Д.С.), находившийся тогда в прифронтовой полосе, но ее будто бы туда не довели, а по дороге ее изнасиловали красноармейцы и после этого убили. Откуда родом Родишева, я не знаю, но она в последнее время проживала в Старом Крыму. Как-то я присутствовал при том, как какой-то большевистский следователь Коцелло допрашивал задержанную Родишеву. Записывал показание Коцелло у которого на правой руке на золотой цепочке была привязана плетка – из проволоки телеграфного провода. Коцелло все время подсказывал арестованной Родишевой, как она должна была показывать и если только Родишева молчала или говорили другое, то Коцелло ее сейчас же избивал плеткой до потери сознания, а матрос Ходза обливал ее водой. Из этого допроса я только выяснил, что Коцелло добивался от Родишевой, чтобы она ему призналась в том, что прибыла из г. Керчи на подводной лодке и допрашиваемая в виду истязаний должна была все подтверждать. Как-то во время ее допроса завели и меня и Родишева указала, что она меня знает и что я также состою шпионом у добровольцев. Потом только выяснилось, что всех приводимых Родишева опознавала и указывала на них как на шпионов. Так она поступала потому, что всякое ее молчание или противоречие приводило в неистовство Коцелло и Матроса Ходза. Однажды и меня в комендантском помещении допрашивал командующий советской армией некто Дыбенко. Он усиленно добивался от меня офицер ли я или нет и где раньше служил. Я не хотел сознаваться и молчал. После этого он меня приказал увести и расстрелять. Меня увели в темный подвал – комендант г. Феодосии Новиков, его адъютант матрос Ходза, командующий войсками на Керченском полуострове бывший штабс-капитан, как он себя рекомендовал, Петренко. Все эти лица заведя меня в темный подвал поставили у стенки и приставили к голове моей три револьвера – по одному у виска и один у лба и взведя курки, как бы испытывали меня. Я решил ждать своей участи и когда они меня в таком виде продержали несколько минут, то я обратившись к ним сказал, чтобы меня не мучили и убили.

Это, очевидно, им не понравилось и они меня сильно избили шомполами до потери сознания. Когда я очнулся, то я уже был в другом помещении. Через несколько дней меня доставил в Симферополь и заключили под стражу. Уже незадолго до бегства большевиков в Симферопольской тюрьме была получена от Революционного трибунала бумага о том, чтобы меня и офицера Дурантэ начальник тюрьмы сейчас же расстрелял, как приговоренных к смертной казни. Этот приговор и распоряжение меня расстрелять выкрала жена одного из надзирателей Симферопольской тюрьмы и совместно с другими лицами приняла меры к тому, чтобы нас спасти. Когда пришли добровольцы, я был освобожден»[ix].

Таким образом, следует согласиться с публикациями в местных антибольшевистских газетах, которые свидетельствовали об особеннойжестокости именно феодосийских чекистов и утверждали, что в городе ими «зверскиеказни, расстрелы, истязания производились массами. Прибытие добровольцев даловозможность засвидетельствовать ужасы отвратительной работы коммунистов,произвести фотографические снимки, похоронить тела по-христиански»[x].

В рассматриваемый период были зафиксированы проявления «классовой ненависти», а также репрессии в отношении православного духовенства. Так, упомянутого выше о. А.Богаевского23 апреля 1919 г. арестовалипо обвинению в связях с Добровольческой армией. На квартиру к священнику прибыли двое матросов, которые отвели его под конвоем в местную ЧК, где батюшку заключили под стражу. Проведя ночь под арестом, под давлением прихожан, которые собрались у здания «чрезвычайки», о. Алексей наутро был освобожден[xi].

К сожалению, далеко не все пастыри могли рассчитывать на столь благополучный исход. Подтверждением служат убийства заштатного диаконаМатковского (расстрелян в лесу в умении генерала Хорвата «Имарет») и диакона Петра Ивановича Ткаченко(по приказанию командира карательного отряда зарублен на улице перед собственным домом в селении Кишлав (ныне – Курское)[xii].

Весьма многочисленными были попытки ограбления и осквернения православных святынь. Так, в Феодосии осквернен храм на военном кладбище, «где большевики, взломав замки на двери, прошли в храм и там похитили покров, а на престоле сделали надпись «да здравствует советская…», и разрезали иконы Спасителя и Божьей Матери». Также осквернен храм-часовня во имя Св. Ильи Пророка, совершено поругание храма во имя Архангела Михаила в селении Владиславовка. Там «разграбили все ценные священные и освященные предметы церковной утвари» (в том числе, святые дары из престола). Далее были похищены ковры, из которых сделали конские попоны. Жилище священника Константина Брянцева подвергли грабежу и разгрому, «вся квартира в целом была обращена в отхожее место»[xiii].

После ухода большевиков по факту похищения священных предметов из храма во имя Архангела Михаила было заведено уголовное дело. В ходе расследования установлены следующие обстоятельства дела. В мае 1919 г., за несколько дней до праздника Св. Троицы, в селении Владиславовка, в котором в то время квартировал 6-й Советский полк, «ночью, посредством взлома дверей, а также внутренних хранилищ, были похищены разные церковные вещи и деньги в сумме 650 рублей. Узнав о краже, церковный староста Прокопенко зашел в церковь и здесь увидел картину полного разгрома: на полу валялось Евангелие, везде валялись окурки, пол испачкан плевками и т.п. Прокопенко заявил о виденном им полковому адъютанту Петру Ивановичу (фамилия неизвестна), который с 2 красноармейцами явился в церковь для осмотра и производства дознания; при этом адъютант позволил себе насмехаться над религией, говоря: «охота Вам верить в эти Романовские украшения». Протокол он писал на престоле, облокотившись на него руками. Дня через два после кражи в одной из канав была обнаружена часть похищенных риз с оборванной подкладкой, каковые ризы были переданы Прокопенко адъютантом. В конце мая 6-й полк ушел и его заменил 3-й полк, солдатами которого была вторично разгромлена церковь, причем были унесены ковры и плащаницы. По проверке имущества, вернувшимся из бегства настоятелем церкви о.Брянцевым оказалось, что похищено было нижеследующее: с престола – 2 напрестольных серебряных креста, серебряные дарохранительницы и дароносица, мирница и антиминс; с жертвенника 2 чаши, звездица, 2 копия, 2 лжицы и др. предметы из ризницы, - подризники, полотенца и проч.; кроме того похищено 650 рублей денег и свечей на сумму около 700 руб. Часть из похищенных серебряных вещей была найдена мальчиками, пахавшими поле близ д. Кулич-Мечеть: кресты, чаши и пр. обнаруженное мальчиками оказалось изломанным и измятым.

Личности виновных не установлены»[xiv].

Таким образом, несмотря на некоторую ограниченность масштабов преследований, пребывание Феодосии под властью большевиков в 1919 г. отмечено активным внедрением практик террора и принуждения, чему в немалой мере способствовал прифронтовой статус города. Насилие проявилось в многообразии форм и методов, зачастую приобретая экстремальный характер. Сохранившиеся архивные документы и свидетельства очевидцев показывают высокую криминализированность советских органов власти, военных и репрессивных структур.

К сожалению, освобождение Феодосии от ужасов большевизма не было продолжительным. В ноябре 1920 г., советская власть здесь, как и на всем полуострове, установилась окончательно, а вновь захлестнувший город красный террор своей организованностью, массовостью, жестокостью и количеством жертв оставил далеко позади все прежние зверства.

Дмитрий Соколов

Русская Стратегия