«В небольшой церкви около Тверской улицы, окруженный родными, почитателями, лежал в гробу великий художник – воинствующий реалист, проникавший своим острым взглядом в глубь веков, вскрывавший там могучий героизм русского народа и его всегдашнее стремление к свободе», - так писал современник о прощании с Василием Ивановичем Суриковым в марте 1916 года.
Многие русские исторические живописцы называют его своим заочным учителем. Действительно, когда речь заходит об образах русской истории в живописи, на память в первую очередь приходят полотна Сурикова. Самих этих полотен не так много, но каждое из них по масштабу своему стоит дюжины, а то и не одной первоклассных работ.
Василий Иванович не разменивался на «мелочи», не писал на заказ, не «баловался» проходящими этюдами, не брал учеников. Ему это было неинтересно. В искусство он пришёл не для «искусства вообще», но определённой целью, и всё, что делал он в искусстве служило именно этой цели. Иной художник пишет десятки этюдов разных жанров «для души», «для красоты», зарабатывает на жизнь портретами. Этюды Сурикова – это наброски персонажей к будущим масштабным полотнам. Не абы кого и абы что пишет или зарисовывает мастер. Его острый глаз выхватывает из толпы, из потока жизни, в который напряжённо вглядывается он в поисках подходящих образов, то стрельца или его «жёнку», то казака из Ермакова войска, то москвичей 17-го столетия, что провожают неистовую боярыню Морозову, суворовских солдат... Раз, вернувшись домой, Василий Иванович увидел больную жену и двух дочерей, печально сидящих за столом у окна. Как же отразилась эта сцена в глазах художника? Как семейство опального Меньшикова в Берёзове. Свою больную жену он изобразил в образе умирающей дочери Светлейшего… М.В. Нестеров называл «Меньшикова в Берёзове» своей любимой картиной Сурикова. Её приобрёл для своей галереи Третьяков, и денег, заплаченных им, хватило художнику на путешествие по Европе.
Знатоки всегда отмечали особый колорит, натурализм суриковских образов. В этом помогло художнику то, что родился он в Сибири, время в которой шло медленнее, чем в европейской России. Василий Иванович говорил, что его земляки красноярцы напоминают ему москвичей, но не современных, а 17-го века…
Трудно поверить, но Суриков не с первого раза был принят в Академию Художеств. Более того, он мог и вовсе никогда не достичь её… Василий Иванович происходил из старинного казачьего рода. «Со всех сторон я природный казак… Мое казачество более чем 200-летнее», - с гордостью говорил он. Троюродный дед его, Александр Степанович Суриков, был атаманом Енисейского казачьего полка. В его честь назван остров Атаманский на Енисее. Дед служил сотником в Туруханске. Отец, впрочем, сменил военную стезю на штатскую. Жизнь Ивана Сурикова сложилась несчастливо. Он был дважды женат, из восьми его детей выжило лишь трое, пятеро умерли во младенчестве, что наложило известный отпечаток на детскую душу сына Василия. Умер отец рано, оставив семейство в тяжелом материальном положении.
Это положение вынудило юношу оставить гимназию, так как за учёбу нечем было платить. Он стал подрабатывать, мать же сдала второй этаж их дома постояльцам – дочери Енисейского губернатора с мужем. Именно она порекомендовала отцу сына своей квартирной хозяйки в качестве учителя рисования для своей младшей сестры.
Рисовать Суриков начал ещё в 4 годы. Первыми «холстами» для него стала обивка стульев, первыми «красками» сок бузины и синька, которыми был «написан» портрет Императора Петра. До смерти отца Василий Иванович успел окончить уездное училище, где живописи учил его художник Николай Гребнев. Последний брал способного мальчика с собой на пленэры, и в 14 лет тот написал свою первою из известных ныне работ – акварель «Плоты на Енисее».
Губернатор Павел Николаевич Замятин был человеком понимавшим толк в искусстве и быстро оценил способности юноши. Его работы он отправил в Петербург, и Академия Художеств подтвердила – талант есть. Оставалось найти средства на учёбу. Губернатор предложил местным купцам и промышленникам проспонсировать молодое дарование вскладчину. Но золотопромышленник и меценат Пётр Кузнецов, не уступавший губернатору в любви к прекрасному, объявил, что оплатит обучение художника безо всякой складчины. Вместе с Суриковым он снарядил в столицу ещё один талант - Дмитрия Лаврова. Последний по окончании Академии вернулся в Красноярск иконописцем и стал священником Минусинского уезда.
А, вот, Василий Ивановича от врат Академии сперва развернули, не ведал он при таланте своём положенных технических премудростей, не будучи учён оным. Пришлось год ходить на подготовительные курсы, затем стать вольнослушателем Академии, и лишь после Суриков был принят в качестве полноправного ученика. Закончил художник Академию, как сказали бы в военных заведениях, «по первому разряду».
В ту пору в Москве созидался грандиозный Храм Христа Спасителя. К его росписям привлечены были лучшие русские живописцы. И Сурикову выпала честь оказаться в их числе. Им были созданы полотна, представляющие Вселенские Соборы. Увы, оные были утрачены, когда красные вандалы взорвали Храм, не пощадив ни народных жертв, на которые был он построен, ни памяти воинов – победителей Наполеона, которой был он посвящён, ни шедевров русских мастеров… Впрочем, один из Соборов, написанных Суриковым, каким-то чудом уцелел и был позже обнаружен в Ленинграде. Кто спас шедевр мастера и вывез его в бывшую имперскую столицу, осталось неведомым.
Работы для Храма Христа Спасителя были единственными заказными в послужном списке Василия Ивановича. За них он получил солидное вознаграждение и с той поры работал лишь над тем, на чем желал, полностью отдавшись своей грандиозной цели – воссозданию на холсте образов русской истории. Ему неинтересны были обыденные портреты, пейзажи, да, впрочем, и портреты исторические. Он был в своём роде драматургом, режиссёром. И холст был его сценой. Сцена же требует действия, декораций, ведущих актёров и массовки. Суриков хотел, чтобы через его картины зритель видел не отдельные персоналии, но события русской истории, самое время с его людьми, чтобы история оживала в его полотнах для зрителей так, как оживала она в его воображении.
«И вот однажды иду я по Красной площади, кругом ни души… И вдруг в воображении вспыхнула сцена стрелецкой казни, да так ясно, что даже сердце забилось. Почувствовал, что если напишу то, что мне представилось, то выйдет потрясающая картина», - так по воспоминаниям художника родился замысел картины «Утро стрелецкой казни».
Илья Репин советовал коллеге добавить на это полотно несколько повешенных. Суриков набросал их на одном из эскизов. Вошедшая в мастерскую няня дочерей, увидев этот набросок, упала в обморок. Василий Иванович доверился впечатлению няни, а не Ильи Ефимовича. Он вообще не любил лишней крови, нагнетания «страхов и ужасов», считая, что правду жизни, историю, мысли и чувства свои искусство вполне способно выразить и без этого. От того не по нутру было Сурикову репинское убиение Иваном Грозным сына. Василий Иванович считал, что на картине неправдоподобно много крови…
По роковому стечению обстоятельств на другой день, как на только что открытой выставке было показано «Утро стрелецкой казни», террористы взорвали Императора Александра Второго. Выставку немедленно закрыли.
В советские времена Сурикова, как и большинство гениев, пытались изобразить борцом с «царизмом». На самом деле Василий Иванович был человеком вполне аполитичным. Но – абсолютно независимым. По всей природе своей, по натуре он был в самом полном смысле этого слова – вольный казак. «Казаки мы с тобой благородные — родовые, а не лакеи. Меня эта мысль всегда укрепляет», - писал художник брату.
Вольный казак писал лишь то, что велела ему душа, что было ему интересным, ничуть не заботясь об угождении кому бы то ни было. За уже готовые полотна он назначал свою цену. Высокую. Однако, покупатели не торговались. Это давало художнику возможность жить, работать, содержать семью. И, заметим, достойно содержать. Он снимал квартиру в Москве, посылал своих девочек учиться заграницей, путешествовал по Европе сам, почти каждое лето навещал родной Красноярск, заказывал заграницей дорогие холсты… Выручки от продажи одной картины хватало Василию Михайловичу ровно на всё то время, пока он работал над следующей.
Вершиной творчества художника залуженно считается «Боярыня Морозова. Её историю он узнал в детстве от своей тётки Ольги Матвеевны Дурандиной. Прототипом же для боярыни послужила другая тётка — Авдотья Васильевна Торгошина. Интересно, что её муж, Степан Фёдорович, изображён на картине «Утро стрелецкой казни» в виде стрельца с чёрной бородой. В виде смеющегося купца для «Морозовой» художнику также позировал земляк - дьяк Сухобузимской Троицкой церкви Варсанофий Закоурцев. По дороге в Сухобузимское, своё родовое село, Суриков наудачу встретил и переселенца, обратившегося на его полотне странником с посохом. «Суриков создал теперь такую картину, которая, по-моему, есть первая из всех наших картин на сюжеты русской истории. Выше и дальше этой картины и наше искусство, то которое берет задачей изображение старой русской истории, не ходило еще», - так отзывался о «Боярыне Морозовой» критик Владимир Стасов. Это грандиозное полотно мечтал приобрести для своего Русского музея Августейший коллекционер Александр Третий, но… «опять купец дорогу перешёл» - картину прибрёл Третьяков. Позже, будучи в галерее последнего, Государь долго любовался «Морозовой» и интересовался, не продаст ли меценат ему эту работу. Третьяков ответил, что вся галерея передана им в дар Первопрестольной, и потому он уже не вправе распоряжаться её шедеврами, при которых остаётся по сути лишь смотрителем.
Самой большой трагедией в жизни Сурикова стала смерть горячо любимой жены – Елизаветы Августовны. Образ Маши Меньшиковой оказался для неё пророческим. После её ухода Василий Иванович не мог работать и не находил себе места, всё время проводил на могиле супруги или в церкви, молясь об её упокоении. Узнав об этом из Красноярска приехал младший брат художника, Александр, и почти силой увёз его в родные края, справедливо решив, что ничто не может быть более целительным, чем воздух родных пенат, окружение родных людей.
Дома Суриков действительно смог возвратиться к жизни. Брат подал ему идею первой после трагедии картины – «Взятие снежного городка». Городок был построен во дворе дома Сурикова. В традиционной русской забаве участвовали местные крестьяне. Позировал брату и Александр Иванович. На картине он стоит справа, в кошеве. За эту, казалось бы, проходную в чреде монументальных исторических полотен работу Суриков получил на Международной выставке в Париже 1900 года именную бронзовую медаль.
Сибирь восстановила творческие силы своего вольного казака. В дальнейшем им были написаны такие шедевры, как «Покорение Сибири Ермаком», «Переход Суворова через Альпы», «Степан Разин», «Посещение царевной женского монастыря». Для последней картины деду позировала внучка – известная в будущем поэтесса Наталья Кончаловская.
Василий Суриков стал одним из основоположников национальной русской школы живописи. По оценке А.Н. Бенуа, «он рядом с Васнецовым внял заветам древнерусских художников, разгадал их прелесть, сумел снова найти их изумительную, странную и чарующую гамму, не имеющую ничего похожего в западной живописи». Помимо яркого реализма, фактурности работ Сурикова, пожалуй, именно эта естественная, природная, живая русскость, которой дышат его полотна, и объясняет тот факт, что именно их мы вспоминаем в первую очередь, когда говорим о русской исторической живописи. Картины Сурикова – не иконы, не фрески, не лубок, не сказка, не политические манифесты, сдобренные историческими декорациями, но сама Русь, сам народ Русский, сама жизнь русская в её естественном, без украшательств и очернений, течении. Гениальность мастера в том, что он смог сердцем угадать и почувствовать эту жизнь, проникнуть в неё взглядом сквозь века и донести до нас.
Е. Фёдорова
Русская Стратегия
|
