В середине октября заканчивалось сопротивление армий, окружённых немцами под Вязьмой. Советское командование, ещё в начале октября полностью утратившее руководство своими войсками, пыталось назначить генерал-лейтенанта Михаила Фёдоровича Лукина командующим окружёнными частями. Но было уже поздно. Один из самых хорошо подготовленных советских генералов, командующий 19-й армией был ранен и участвовал в рукопашных схватках. Позднее из германского плена генерал Лукин напишет письмо в оккупированный Харьков, где жила тогда его сестра Александра Фёдоровна. В письме изложена бесхитростная история гибели армии на вяземских рубежах. Вот что пишет Лукин: «Моя армия была окружена под Вязьмой по вине моих соседей и больше всего по вине моего старшего начальника, который неправильно меня информировал о положении на фронте и вовремя не дал мне приказа отступить. (Непосредственным начальником Лукина был командующий Западным фронтом генерал Иван Конев – ВП). Я и командиры моего штаба всё время находились в цепи с красноармейцами». Затем генерал Лукин с болью в сердце пишет сестре об уничтожении техники, артиллерии и машин. «12 октября, - продолжает он, - я был ранен в правую руку пулей. Окружающие меня командиры штаба в панике разбежались, оставив меня, истекающего кровью, одного». Раненого генерала нашли две молоденькие девушки-санитарки, подняли его и повели. Через несколько минут Лукин был вторично ранен осколком снаряда в ногу и попросил пристрелить его. «Прошу, умоляю их оставить меня, а самим спасаться, но милые, родные, русские девушки, совсем ещё девочки, и слышать не хотели, даже обиделись: «За кого вы нас считаете?». Не бросили своего генерала, не уподобились горе-шкурникам, командирам моего штаба и с нечеловеческими усилиями понесли меня». Девушки-медсёстры принесли Лукина в лесную землянку. Через несколько дней генерал Лукин был в третий раз ранен и в бессознательном состоянии попал в немецкий плен. А о совершивших подвиг двух девушках-медсёстрах мы бы так и не узнали, если бы не было этого письма. Но девушки так и остались безымянными, да и выжили ли они в том беспощадном вяземском истребительном котле? И вечная им память!

Сегодня мы знаем, что отчаянное сопротивление 19-й армии Михаила Лукина на Богородицком поле, вблизи от Хмелиты, усадьбы Грибоедова и месте рождения адмирала Нахимова, имело немалое значение в спасении Москвы. Несколько дней оказались решающими. Пока немецкие танковые дивизии, перевернув фронт, занимались ликвидацией 19-й армии в своём тылу, подтянулись свежие советские дивизии с Дальнего Востока. Тогда выигрыш времени в несколько дней значил очень много.

31 октября командир подводной лодки У-552 Эрих Топп в районе Юго-Восточной Гренландии, атакуя английский караван, потопил американский эсминец «Рубен Джеймс». Это был первый американский корабль, погибший во Второй мировой войне и первые 115 жертв из команды эсминца.

В Северной Африке продолжалась осада итало-германскими войсками города-порта Тобрука. Английский флот с помощью маломерных судов и барж прекрасно справлялся со снабжением своих осаждённых войск в Тобруке.

Немцы продолжали укреплять Атлантический вал против возможной высадки англичан. Устанавливались крупнокалиберные орудия, захваченные во французских арсеналах.

В Югославии немецкая полиция расстреляла около 9 тысяч партизан и подпольщиков.

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер издал указ, запрещающий немецким евреям проживать на территории Рейха. Часть европейских евреев румынские транспорты продолжали перевозить из портов Чёрного моря на землю обетованную в Палестину, где у новоприбывших немедленно возникали конфликты с местным населением. Яблоком раздора и причиной последующей национальной войны в Палестине являлась земля.

17 октября по московскому радио было объявлено, что Верховный Главнокомандующий Иосиф Сталин не покинет столицу и будет руководить обороной и разгромом врага. 20 октября в Москве было введено осадное положение. Западный, Брянский и Резервный фронты, после катастроф, все вместе взятые не обладали достаточными силами для обороны столицы. Сталин по телефону назначил генерала Жукова главнокомандующим Западным направлением. Резервов под рукой у нового главкома не было. Эшелоны с войсками безостановочно, по зелёной волне, шли с Дальнего Востока, но их ещё надо было дождаться, ежедневно отбивая яростные атаки группы армий «Центр». Все войска, которые можно было наскрести, немедленно отправлялись на Западный фронт. Сталин приказал оборонять столицу до последнего солдата. Ушли в тень в эти дни весомые успехи Вермахта на юге. Немцы захватили Таганрог, Харьков и Белгород. Эти крупные города и промышленные центры пали без особого сопротивления, незаметно. Красная армия всё, что имела, бросала тогда на оборону Москвы. Даже в осаждённый Ленинград Жуков направил телеграмму с требованием помочь миномётами.

К 17 октября 1941 года в Вяземском котле прекратили сопротивление 55 советских дивизий, войска 16, 19, 20, 24, 32-й армий и оперативная группа генерала Болдина. До последних дней боёв пытался управлять окружёнными частями уже известный нам генерал-лейтенант Михаил Фёдорович Лукин, который был взят в плен тяжелораненым в районе железнодорожной станции Сёмлево между 17 и 23 октябрём. Его начальник штаба генерал-майор Малышкин был захвачен в плен при попытке выйти из окружения в ночь на 24 октября 41-го года. Лукину повезёт, он переживёт немецкий плен и в 45 году вернётся на Родину. Судьба Василия Малышкина сложится совершенно иначе. Он свяжет свою судьбу с Власовским движением…

В Вяземском котле немцы взяли колоссальные трофеи. 663 тысячи пленных, 1242 танка, 5142 орудия. Это была несомненная удача фон Бока, но вместе с тем в этой удаче крылись и серьёзные проблемы, потому что для того чтобы ликвидировать окружённую группировку таких масштабов, потребовалось остановить наступление танковых дивизий на Москву, а потом, чтобы отконвоировать более полумиллиона пленных, отрядить для этого более двадцати восьми дивизий, около третьей части тех сил, которые находились в распоряжении Вермахта для взятия Москвы.

19 октября танкисты 10-й танковой дивизии и мотопехота дивизии СС «Рейх» сломили сопротивление 32-й стрелковой дивизии и овладели Можайском. Теперь немцев от Москвы отделяли всего 100 километров по прямой линии.

Октябрьские потери советских войск производят жуткое впечатление до сих пор. Общие потери германских вооружённых сил на всех театрах военных действий, включая североафриканский, за октябрь 41-го года составили 44 тысячи человек убитыми, пропавшими без вести, умершими от ран на этапах санитарной эвакуации. Потери Вооружённых Сил Советского Союза только на Московском направлении, исключая попавших в плен в Вяземском котле, превысили 800 тысяч человек. С пленными почти полтора миллиона человек.

Сотни тысяч москвичей рыли окопы по всей окружности столицы. Враг мог появиться с любой стороны света. Но два направления были особенно опасны. С севера через Волгу и Калинин продвигались танки и войска Германа Гота. С юга на Тулу шёл броневой каток 2-й танковой армии Гейнца Гудериана. (К этому времени танковые группы Вермахта были преобразованы в армии). Оба танковых генерала ещё не сомневались в конечной победе, но уже настойчиво требовали подкреплений для своих понёсших большие потери войск. К счастью, во второй половине октября и сама природа грудью встала на защиту Москвы. Спасительным было бездорожье, в котором наступающие германцы вынуждены были вытягиваться в тонкую цепочку идущих друг за другом войск, чаще всего по одной-единственной дороге, уже основательно разбитой отступавшими по ней. Германские генералы – все как один! - начали жаловаться на грязь, в которой увязали их войска, потом на снег и морозы, а зима 41-42 годов случилась рано и предполагала быть суровой. Снега уже в конце октября выпало предостаточно. Колёсный транспорт забуксовал и остановился. На дорогах застряли сотни грузовиков с горючим и продовольствием. Дивизии 2-й танковой армии Гудериана снабжались по воздуху. В этих боях 4-я бронетанковая бригада полковника Михаила Катукова дважды нанесла серьёзные поражения прославленным танкистам Вермахта. Генерал Гудериан вынужден был отметить в докладе, что превосходство материальной части наших танковых сил, имевшая место до сих пор, отныне потеряна и перешла к противнику. Тем самым исчезла перспектива на быстрый и непрерывный успех. Таким потрясением стало для немецких танкистов умелое применение бригадой Михаила Катукова танков Т-34. Эти танки и в начале войны были в Красной армии, но несколько тысяч Т-34 были бездарно потеряны в первые недели войны в приграничных сражениях. В октябрьских боях Сталин буквально поштучно распределял танки Т-34 по принципу острейшей необходимости.

Если одолеть солидный массив германских военных воспоминаний и исторических исследований, то очень трудно избавиться от вывода, что только грязь, снег и мороз не позволили Вермахту захватить Москву. Вот, например, командир 9-го армейского корпуса, прошедшего от самой границы до подмосковного городка Руза, генерал Герман Гейтер убеждён: «Снег и мороз загнали в гроб наше наступление. Они были для нас, куда опаснее русских». Чуть ранее генерал пожаловался на непролазную грязь. Погодный синдром кочует из одной книги в другую. Ещё в начале июля в районе Смоленска наступлению Вермахта помешали дожди и мокрый песок. Потом жара и песчаные бури выводили из строя танковые моторы. Вермахту при наступлении всегда мешала какая-нибудь погода. Но ведь нападая на Россию, не могли германские генералы не знать, что осенью там идут дожди, а зимой выпадает снег. Само нападение на Советскую Россию было лишено чётких стратегических целей, было авантюрным, лишённым представления о будущем, три группы армий атаковали по расходящимся линиям и были обречены в разные периоды войны испытать неудачи – об этом в редких случаях можно прочитать в немецких мемуарах.            

Погода погодой, её осенью 41-го года не назовёшь хорошей, но не она вывела из строя большую часть немецких танков и личного состава группы армий «Центр» ещё на дальних подступах к Москве, а упорство и мужество русского солдата в обороне. Да и потом, когда маятник войны начнёт обратное движение от Москвы к Берлину, погода очень часто будет плохой, например, при форсировании Красной армией Днепра, Вислы и Одера…

В конце октября английский Красный Крест проводил подписку по сбору средств для оказания помощи Советской России, выпустил воззвание, в котором говорилось: «Мы поражены мощью русского сопротивления и искусством, с которым оно ведётся. Мы искренно восхищаемся доблестью, стойкостью и патриотическим самопожертвованием русского народа, но, пожалуй, больше всего нас потрясли муки огромного количества народа, внушившие нам ужас и сострадание».

Окружённый гитлеровцами Ленинград в конце октября задыхался в кольце. Запасы необходимых продуктов истощились ещё в сентябре. Заканчивались запасы угля и нефтепродуктов. Дневные артиллерийские обстрелы и ночные авиабомбёжки стали особенно яростными. Самолёты Люфтваффе сбрасывали по ночам бомбы с большой высоты и были недосягаемы для прожекторов и заграждения. А город был слишком велик, чтобы враг мог промахнуться. Умирающие от голода жители добивались частыми тревогами. Спасти население города можно было только немедленным прорывом кольца. В октябре такую операцию начали готовить встречными ударами в районе Синявино. На Ленинградский фронт прибыл представитель Ставки генерал-полковник Николай Воронов. Вот что он доносил в Ставку о состоянии войск: «Пехота ленится подготавливать себе плацдарм для наступления, не умея действовать инициативно. Главнейшей болезнью пехоты является систематическое опаздывание в наступлении и переходе в атаку. Танкисты не владеют прицельной стрельбой и не умеют взаимодействовать с пехотой». Артиллерия и авиация, по мнению Воронова, овладели основами современного боя. Генерал-полковник Воронов не отметил крупного провала фронтовой и армейской разведки. В районе Чудова сосредоточился 39-й механизированный корпус Вермахта, который совместно с 31-м армейским корпусом начал хорошо подготовленное наступление на Тихвин. 30 октября немцы прорвали оборону советских армий, и танки двинулись в сторону Тихвина. Это угрожало Ленинграду вторым более широким кольцом и соединением немецкой и финской армий.

Во многих романах и повестях, посвящённых Второй мировой войне, в произведениях кинематографа присутствует тема зелёных цепочек, связанная с деятельностью вражеской агентуры в осаждённом Ленинграде. Агентуры, которая, помимо всего прочего, с помощью ракет наводила вражеские бомбардировщики на стратегические объекты Ленинграда. В академической литературе эти факты подвергаются сомнению и чаще всего их относят к числу военных мифов. Мол, наш доблестный НКГБ всех шпионов и врагов советской власти выловил… Но при знакомстве с воспоминаниями ленинградцев оказывается, что вражеская агентура в городе была. Один из участников ленинградского несчастья, известный геолог, главный научный сотрудник ВСЕГЕИ (Всесоюзного геологического института) Борис Михайлович Михайлов в 41-го году был обычным блокадным мальчишкой. Его воспоминания вышли очень малым тиражом и практически неизвестны широкому читателю. На страницах своих воспоминаний Борис Михайлович пишет: «Воздушная тревога. Я стою у окна родной квартиры на пятом этаже. В ночном небе, невидные, гудят немецкие бомбардировщики. В квартире почти никого не осталось. Все спустились в бомбоубежище. Не скажу, что мне не страшно, нет, просто бравада. А вот ударили первые зенитки. Их резкие, будто харкающие металлом хлопки, забивают идущий волнами противный вой самолётов. Самолёты кажутся над домом, сейчас завоют бомбы, сосёт под ложечкой. И вот с чердаков ближайших и дальних домов, со стороны Пушкарской и от Ситного рынка, это Петроградская сторона Ленинграда, летят ракеты почему-то сторону Петропавловской крепости. Одна, другая, третья – это немецкие шпионы-ракетчики направляют бомбовые удары. Шпионов пытаются ловить, но в кромешной темноте сделать это трудно».

18 октября в Токио японская полиция арестовала резидента советской разведки по кличке «Рамзай». Так звали Рихарда Зорге. И вместе с ним была ликвидирована вся разведывательная советская сеть. В Японии нелегко заниматься разведкой, и после ареста группы Зорге Москва перестала получать какую-либо информацию из страны, ставшей одной из главных участниц мировой войны. Но Зорге и его коллеги успели сделать главное: они убедили Москву, что Япония всю свою мощь направит в южном направлении. В октябре Сталин уже не сомневался в этом, и потому свежие сибирские дивизии с Дальнего Востока мчались в эшелонах на подмосковные поля сражений. Впрочем, другого выбора и быть не могло при любых известиях из Токио: других войск в октябре взять было негде.

После взятия Одессы, используя её аэродромы, германские самолёты начали регулярные полёты в Японию. Германской промышленности не хватало редких металлов для выплавки высокосортной стали и каучука. Авиаперевозки, конечно, не могли ликвидировать дефицита, но обязательный минимум они восполняли. В конце октября 41-го года один из самолётов доставил в Токио строго секретное послание министра иностранных дел Третьего Рейха фон Риббентропа, в котором Японии предлагалось выступить против Советского Союза для достижения великой, самой главной совместной победы, высокопарно писал Риббентроп, чтобы наши войска торжественно встретились в районе Новороссийска. Риббентроп перепутал Новороссийск с Новосибирском. До Новороссийска японцам идти было всё же далековато. Вместо поддержки своего германского союзника японский император утвердил специальный Генеральный план взаимодействия армии и флота в операциях против США, Великобритании и Голландской Индии. Глубокий японский экономический кризис мог быть развязан только военным путём.

Кровавые бои 41-го года в России проходили всего лишь два десятилетия спустя после официального окончания гражданской войны. Но гражданские войны не заканчиваются так быстро. Сознание русского человека всё ещё было полно тяжёлой раздвоенностью и ощущением междоусобицы. За что воевал русский человек? Защищал Отечество или отстаивал завоевания революции? Вместе с Иваном Александровичем Ильиным мы обязаны сказать: в 1917 году русские лишились своего государства, своей армии, своей земли, нас пытались лишить веры – этого большевикам даже с помощью чудовищных насилий и террора против русского народа добиться не удалось… Поэтому никаких завоеваний революции для человека, осознающего себя русским, не было и быть не могло. Эти завоевания существовали только для интернациональной большевицкой номенклатуры. В беспощадной войне с нацизмом русский человек отстаивал надежду на возрождение своего Отечества. Поначалу это чувство только ощущалось, не имело ярко выраженной формы, а для кого-то и схватка с Вермахтом казалась бесконечным продолжением гражданской войны.

В октябре 1941 года генерал-лейтенант Эдуард Вагнер, бывший главный квартирмейстер главного командования сухопутных сил, подписал приказ о создании в тылу групп армий «Центр» и «Юг» отдельных казачьих формирований, которые были включены в состав сил безопасности, обеспечивавших охрану тыла этих групп армий. С этой инициативой выступил генерал Макс фон Шенкендорф, командующий охранными войсками группы армий «Центр». На Шенкендорфа очень сильное впечатление осенью 41-го года произвёл майор Красной армии Иван Никитич Кононов, бывший командир 436 полка 155 стрелковой дивизии, перешедший на сторону противника 22 августа вместе с большой группой красноармейцев. В 1948 году в письме к известному русскому зарубежному историку Борису Николаевскому Кононов так мотивировал собственный поступок: «Я казак Новониколаевской станицы Таганрогского округа, родился в семье есаула Николая Григорьевича Кононова. В 1918 году отец был повешен большевиками, в годы гражданской войны был убит старший брат, в 1934-37 годах замучены ещё два брата. Все близкие родственники мои, буквально ничем неповинные, расстреляны или замучены в концлагерях советской бандитской властью, поэтому другого выхода у меня не было».

28 октября 41-го года в составе германской армии на Восточном фронте появилась первая казачья часть: 102-й казачий эскадрон под командованием бывшего майора Красной армии Ивана Кононова.

25 октября закончились бои в районе Брянска. Кольцо окружения, в которое попали три армии Брянского фронта, не было плотным, и значительная часть советских войск сумела прорваться на восток. Командующий фронтом генерал Андрей Ерёменко едва не попал в плен, но всё же тяжелораненым был вывезен в госпиталь.

2-я танковая армия Гудериана теперь наступала на Москву с юга. Двигаясь по шоссе от Орла, немецкие танкисты стремились захватить Тулу. «29 октября, - пишет Гудериан в мемуарах, - наши головные танковые подразделения достигли пункта, отстоявшего в 4-х километрах от Тулы. Попытка захватить город с ходу наткнулась на сильную противотанковую и противовоздушную оборону. И закончилась провалом, причём мы понесли значительные потери в танках и офицерском составе». Тулу защищала 50-я армия и рабочие отряды. Городской комитет обороны возглавлял Василий Гаврилович Жаворонков. В цехах тульских заводов производилось оружие, ремонтировалась боевая техника. В конце октября в упорных боях защитники Тулы заставили армию Гудериана остановиться. Для обороны Москвы это было значительным успехом и важным выигрышем времени.

Группой армий «Центр» командовал фельдмаршал Теодор фон Бок, родившийся в 1880 году. Участник Первой мировой войны. Командовал армейскими группами в Польше и во Франции. В операции «Тайфун» был убеждённым сторонником наступления вплоть до «последнего батальона», которым, по его убеждению, можно будет взять Москву. Понимая, что группе армий «Центр» может не хватить сил и средств, фельдмаршал довёл свои войска до крайней степени измотанности и разрежённых порядков, не позаботился о зимнем обмундировании. При первых неудачах операции «Тайфун» фон Бок попытался снять с себя ответственность и переложить её на командующих армиями.

27 октября 11-я немецкая армия генерала Манштейна сумела прорваться на степные просторы Северного Крыма, и, обходя заслоны 51-й и Приморской армий, немцы устремились к Севастополю и Керчи. Моторизованные германские соединения, опережая отступавшую на Севастополь Приморскую армию, двинулись к главной базе Черноморского флота. Наши отступающие части вынуждены были идти к городу через юго-восточный горный массив. 30 октября моторизованная бригада полковника Циглера была обнаружена корректировочным постом береговой батареи №54, командир лейтенант Иван Саенко. В 15 часов 25 минут выстрелами батареи №54 началась оборона Севастополя. Город располагал в эти дни только собственным небольшим гарнизоном, и Манштейн полагал, что ударом с ходу он легко сможет взять Севастополь. За счёт личного состава кораблей, подразделений береговой обороны, военных училищ срочно формировались батальоны морской пехоты. Сумеют ли они до подхода Приморской армии удержать Севастополь против атак штурмовых частей 11-й немецкой армии? Это был главный вопрос в судьбе Севастополя. А пока артиллеристы 54-й батареи метким огнём остановили авангард армии Манштейна. Бригада Циглера оставила на прибрежной дороге разбитые самоходные орудия, бронетранспортёры и автомашины.

На высоты в окружении города направились в конце октября 16 вновь сформированных батальонов морской пехоты. Севастополь так просто не сдаётся никогда.