Приобрести книгу Ю.Н. Покровского "РУССКОЕ" в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15566/

Страна, в которой живут смиренные рабы Божьи, обуздавшие свои гордыню, своенравие, низменные страсти, является заветной мечтой любого христианского правителя. Смелый и решительный Андрей Боголюбский мечтал о сугубо православном царстве, династическом, миролюбивом, которое начал создавать на «пустом месте». Так и более пяти столетий спустя Петр I, покидая боярскую Москву, переедет на северо-запад Русской земли, но опять же не затем, чтобы поселиться в старинном Новгороде, а построит новую столицу в устье Невы, и наречет её своим именем.
Православный житель Святой Руси – это праведный раб Божий, человек, верующий в бессмертие души, почитающий Христа выше всего на свете и терпеливо несущий тяготы земные в ожидании Судного дня. Православный, с точки зрения католика-схизматика, – это носитель «дряхлеющей восточной души», упрямый догматик, давно отживший свой век типаж, должный навсегда остаться еще в I тысячелетии. Но время идет, а православные почему-то не переводятся. И тогда уже не теософский довод, а сила начинает выступать наиболее убедительным аргументом в бескомпромиссном религиозном споре.

Рыцарские ордена магометан и католиков железными тисками раздавливали Империю. Если мусульмане – это иноверцы, то католики выступали в роли отцеубийц. Фаустовские оскалы проступают на жутковатых скульптурах химер, горгулий, оседлавших новоотстроенные островерхие соборы. Готика представляет собой причудливую  смесь христианского и языческого элементов.  Католики перестают быть «ближними». Если в IX в. ромей Константин (в монашестве Кирилл), известный как один из создателей славянской письменности, беспрепятственно путешествует по Моравии, Крыму, чудесным образом обнаруживает мощи св. Климента, сподвижника апостола Петра, и с почетом возвращает мощи в Рим, то в XI в. православные все чаще встречаются с враждебным отношением к себе со стороны католиков. У последних накопилось много претензий к бывшим братьям во Христе. Католики преданы анафеме патриархом Константинопольским. Они не могут простить Империи и всем ее союзникам утрату Палестины.
Отложившись от христианской ортодоксии, католики берут на себя непростую миссию освобождения Святой Земли от иноверцев. Крестоносцы – разноплеменные рыцари, плохо организованные, но преисполненные героического энтузиазма, зиждители истории новой Европы, – устремляются на Юг для вызволения из магометанского плена Гроба Господня. В этом движении католиков на Юг, а православных на Север, много символичного. Ясно намечается поляризация участников церковного раскола. Одни творят бурную историю, другие бережно хранят огонь веры. Деятельным лицом исторического процесса выступает и сам папа римский, претендуя на роль императора-теократора Священной Римской империи.
В 1204 г. рыцари-крестоносцы наносят тягчайшее оскорбление всему православному миру. Они подвергают разграблению храмы и дворцы Царьграда. Руководит «акцией» столетний венецианский дож, пригнавший целую флотилию кораблей для вывоза добычи. На протяжении долгих семи столетий эта торговая республика была вынуждена считаться с вердиктами Константинополя. Проклятые патриархом рыцари были ведомы не столько праведным гневом незаслуженно оскорбленных и отторгнутых от ортодоксальной Церкви, сколько корыстью разбойников. Обдирая иконостасы и выламывая драгоценные врата в соборах, они уничтожали в Царьграде и саму память о себе, как о правнуках тех варваров, которые робели и благоговели перед святынями «столицы мира».
Православные должны исчезнуть – в этом скрытый смысл творений всей генерации средневековых богословов, взращенных латинской церковью. Византия должна быть признана ошибкой истории – страной людей, боящихся перемен. И эти жалкие безынициативные люди, еще совсем недавно смотрели на западноевропейцев, как на неотесанных мужланов, лишенных божьих милостей.  Гордые рыцари с плюмажами на шлемах и девизами на щитах тщились вести свои родословные от римлян - покорителей античного мира. Византия же помнила иное: колдунов и шаманов, землянки и звериные шкуры вместо одежды на тех, чьи потомки вдруг предстали в качестве погромщиков дворцов и расхитителей сокровищ.
Ожесточение, с которым в IV и V в. неофиты христиане разрушали античную культуру, возродилось со схизмой с новой силой. Великий европейский Ренессанс начался с великого погрома. На протяжении многих веков европейские короли и рыцари, богословы и прелаты, архитекторы и художники будут вытаптывать, переистолковывать, замазывать и перестраивать все то, что напоминало им о величие Царьграда.
Трещина розни между православием и католицизмом стремительно разрасталась до пропасти. В 1240 г. датско-шведские рыцари вторгнутся в северо-западные русские земли. Конечно, вторжение осуществлено с благословения викария Петра. Через два года (в 1242г.) тевтоны повторят этот натиск. Война с исламом и война с Православием обрели для латинян свою тождественность.
Не следует забывать того, что датско-шведские и тевтонские рыцари наносили свои удары вскоре после того, как Русская земля претерпела сильнейшее потрясение - нашествие Орды. Псков, Новгород были последними православными городами, избежавшими участи быть разграбленными и сожженными. Александр Невский, сыгравший в обороне северных русских территорий от натиска католиков ключевую роль, будет причислен к лицу святых, как защитник веры.
Исключительная важность одержанных св. князем побед заключалась в том, что в обратном случае северные православные города могли разделить судьбу Юрьева – быть переименованными на католические названия, а население обращено в рабство или крещено в соответствии с канонами Римской церкви. Александр Невский был Рюриковичем, т.е. номинально сохранял свою причастность к скандинавскому роду. Но в устье Невы он бился с датчанами и шведами, не как с соплеменниками, инициаторами междоусобицы, а как русский православный правитель, у которого нет ничего общего со скандинавами. Он со своей дружиной с одной стороны и датско-шведские рыцари с другой  являлись уже представителями разных народов, у которых в далекую языческую эпоху были общие предки. Но теперь русичи и норманны отличались по языку, по вере, по образу мыслей и по своей судьбе.
На Чудском озере А. Невский положил предел тевтонскому продвижению вглубь православного северо-востока. Но наивно было бы полагать, что гибель полтора  десятка рыцарей могла так напугать крестоносцев, и они в дальнейшем будут всячески уклоняться от настойчивых требований папы римского  - двигаться на Восток. Поражение на Чудском озере отнюдь не являлось сокрушением тевтонского ордена. Наступление ордена было бы непременно продолжено. Но получив ярлык на княжение в ханской ставке, А. Невский заручился тем самым поддержкой Орды – лучших воинов того времени. Нельзя исключить и того, что татары участвовали уже в Ледовом побоище. И зная об этой поддержке, вдохновители крестового похода на Русь уже не могли не стушеваться. Они надолго «остолбенели» на пороге Святой Руси, страны, принадлежащей только Православию и включенной в состав обширнейшей империи, созданной Чингисханом.
Середина XIII–XIV вв. – трагичная эпоха для всего православного мира. На Кавказе и Балканах, в Передней Азии и Северной Африке, на Русской земле – везде завоеватели. Практически все православные государства вынуждены признать власть над собой иноверцев, а население этих государств оказывается на положении людей низшей расы. Утрата политического суверенитета сопровождалась гибелью армий, истреблением знати. Римская церковь успешно борется на подчиненных ее влиянию территориях с греко-славянской письменностью, возводит в славянских городах готические соборы, приобщает к вере новые племена (ятвиги, литва). На территориях, захваченных мусульманами, православные жмутся к труднодоступным местностям, прячутся в балканских пещерах, в горах Ирака и Ливана. Так прежде теснилось и язычество под победоносным натиском христианства. Но времена изменились. Православные отодвинуты на периферию общественной и политической жизни. Они могут быть ремесленниками, крестьянами, рабами, слугами, в лучшем случае торговцами. Многие духовные центры разрушены, святыни осквернены. Некогда крепкие связи между епархиями оборваны.
Трудно просто перечислить все беды, которые обрушились на православные народы. Византия продолжала сжиматься, как шагреневая кожа, и постепенно превращалась в легенду. Константинополь, правда, будет отвоеван ромеями у латинян. Но после нашествия крестоносцев Царьград – уже не мировая столица, а всего лишь осколок некогда величественной Империи. И все балканские страны в руинах. И вся Святая Русь – сплошное пепелище. Ожидания Судного дня, которыми были томимы наиболее пылкие ревнители христианской веры после схизмы и утраты Иерусалима, сбылись в XIII в. Но вместо Судьи явились надменные воины с кривыми саблями, жестокие рыцари с крестами на плащах и не менее жестокие язычники из Великой Степи. В пожарах, в осажденных городах, в ужасных побоищах гибли правые и виноватые, грешники и праведники.
О великом Владимиро-Суздальском княжестве можно говорить только с достаточной степенью условности. Нет никакого величия ни в Рязанском, ни в Тверском, ни в Нижегородском княжествах. Столицы этих княжеств – небольшие городки с населением 5–10 тыс. чел. Но в каждом из них – десятки церквей и соборов. К городам жмутся монастыри. Татары облагают данью всех, включая и князя. Но священнослужители освобождены от податей. И монахи тоже. Политическая воля разбита. Хозяйственная жизнь тускла, как пасмурный ноябрьский день. Но Церковь жива. Она крестит, венчает, отпевает, наставляет, исцеляет от уныния, укрепляет дух православных людей. Княжеств много, а Церковь одна. В ней – залог будущего единства.
В бесконечных лесах русского Северо-Востока множатся «оазисы духа»: монастыри, скиты, «пустыни». Самый забитый из крестьян знает о том, что где-то за реками и озерами, за болотами и непролазными чащобами пребывают в уединенной тиши праведники, которые своими молитвами спасают весь народ православный от новых напастей. Каждый несчастный, занятый подневольным тяжелым трудом, хоть изредка слышит от странников о том, что есть в местах далеких святые отцы и угодники, которые радеют за каждого, живущего с крестом на груди.
Божьи обители расположены вдали от городов, вкраплены в толщу языческого туземного мира. Монахи и отшельники в этих обителях - подлинные универсалы. Они не только знают Писание и сверяют по нему каждый свой прожитый день. Они строят, возделывают землю, обороняются от враждебных туземцев, охотятся, изготавливают утварь и даже оружие. Каждая такая обитель рассчитывает только на свои силы.
Туземцы ищут союза с «потрясателями Вселенной». Ведь и те, и другие – язычники. Но туземцы разобщены, разноязыки, у них почти нет городов. Их даже трудно пересчитать по «дымам», чтобы определить размер дани. Татары поддерживают их враждебность к православным; так легче управлять улусом. Но татары слишком самодостаточны, чтобы кого-то видеть в своих союзниках.
И вот в ХIV в. в междуречье Оки и Волги происходит настоящее чудо. В условиях жесточайшего политико-экономического гнета начинает раскрываться во всей своей сакраментальной многозначительности Святая Русь, беспрепятственно проницая границы княжеских уделов. Сказания о пустынниках, живущих на берегах холодных морей и озер, сопрягаются в сознании людей с относительно благополучной судьбой северных городов, до которых не дошли татары во время своего нашествия и перед которыми отступили тевтоны.
Север – суровый, даже страшный, уходящий во мглу полярных ночей, приобретает для православных значение некоей заповедной зоны, на которую проливается благодать Божия. То, что казалось страстотерпцам из юго-западных городов краем земли (Ярославль, Кострома, Торжок), из Владимира или Нижнего Новгорода выглядит вполне обжитыми территориями, комфортными местами, где трудно превратить свою жизнь в подвиг служения. Также, как и двести лет тому назад, в одних рубищах, с посохами в руках, с горящими глазами и пылающими душами, отшельники покидают Коломну и Москву, Суздаль и Городец и устремляются на Север, к новым испытаниям, к новым краям, где умереть гораздо легче, чем выжить. Сдавленная со всех сторон иноверцами Святая Русь неустанно посылает своих лучших сынов в край мошкары и трескучих морозов. Они – добровольцы: никто их не принуждает покидать города или волжско-окские монастыри. Каждый из них подолгу готовится к «первому шагу», постами и молитвами укрепляет свой дух. Это – люди-факелы, столпы истины, «соль земли и свет мира». Они совершенно не стремятся к тому, чтобы сделать свою жизнь мало-мальски сносной, смягчить неизбежные лишения. Самоотвержение правит ими. Вера прокладывает им крестный путь.
Если завоевание Северо-Восточной Руси для «потрясателей Вселенной» не составило большого труда, то управление огромной территорией, малонаселенной, заросшей лесами, двухслойной (славяне и туземцы) представляло для кочевников определенные трудности. Татары разрушили многие начатки государственных институтов, смяли сословные различия. Завоеватели расценивали христиан и язычников с одинаковых позиций, как объект взимания дани. Северо-Восточная Русь – всего лишь самый дальний удел Золотой Орды. Процессы, которые происходят в нем, видны только в крупных городах.
Общение с туземцами требует от завоевателей знаний различных обычаев и языков. Приходится прибегать к услугам многочисленных толмачей. Каждое племя занимает какой-то район, за пределы которого старается не переступать. Каждое племя подчиняется своему вождю, своим богам и жрецам. Православные, наоборот, проживали компактно, были более организованными, говорили на одном языке. Их города было легко использовать как опорные пункты для сбора дани.
Орда объективно заинтересована в наличие одного правителя, от которого можно было бы требовать выполнения определенных обязательств. Заинтересована Орда и в одной религии, исповедуемой подъяремным населением. Эрзянин не станет чудью, а чудь - мерянином, но все после крещения становятся православными, признают над собой духовную власть митрополита и слушаются русского князя. Византийцы тоже сталкивались с подобной проблемой и успешно ее решали посредством миссионерской деятельности. Однако татарам недосуг вникать в религиозные тонкости и различия жителей завоеванных земель.
С другой стороны, князьям Русская земля уже не принадлежит. Они являются всего лишь «управляющими имением». Они охотно выдают своих дочерей за татарских мурз, почитают за честь жениться на татарках. Но, тем не менее, продолжают враждовать между собой за право быть первыми среди покоренного народа. Любой мурза или даже баскак во время «инспекторской поездки» по уделу может расположиться в княжеских палатах на правах хозяина. Знать – унижена и деморализована. Храмы же и монастыри завоеватели обычно огибают стороной. Православие им малопонятно, хотя некоторые сочувствуют участи Христа. Но религия, взывающая к терпению и смирению, явно помогает завоевателям в управлении подневольным улусом. В их глазах православный мирянин – это непритязательный к мирским благам смиренный человек. «Божьи люди» – монахи-схимники, скитальцы-юродивые, калики перехожие также никогда не подстрекают народ к бунту. Церковные иерархи исповедуют послушание воле Промысла (все в руках Божиих ). А покоренный народ нуждается в проповедях, в утешении, в духовной пище (окормлении). Будучи веротерпимыми, завоеватели практически не вмешиваются в церковную жизнь.
Историки времен расцвета Российской империи часто используют в своих трудах словосочетание «злая татарщина», включая в него память о бессчетных обидах, нанесенных завоевателями православным, и пренебрежение просвещенных людей к диким кочевникам. Но можно и не идти на поводу былых обид и не впадать в снобизм, а взглянуть на ситуацию в другом ракурсе.
Пребывая под шатром веротерпимой Орды, православные не уничтожались и не притеснялись за свои религиозные убеждения, а наоборот, получили определенные гарантии для своего сохранения в лоне христианской ортодоксии. Выше уже упоминалось о том, что города, некогда входившие в состав Пронского княжества (Юрьев, Кукейнос и др.) стали образцово католическими еще в годы, предшествующие ордынскому нашествию. И тевтоны никуда не уходили с завоеванных прибалтийских земель; наоборот, обустраивались, возводили опорные форты, замки-крепости. Они обращали в католичество ливов, латов, воевали с литвой и ятвигами. Рыцари проводили политику онемечивания прибалтийских племен. Они поголовно вырезали правящую верхушку в каждом племени. Магистры ордена и епископы латинской церкви представляли для прибалтийских народов скорее «гнев Божий», нежели «Божью милость». В городах разрешали жить только тем туземцам, которые прошли определенные стадии онемечивания и отличались услужливостью.
Ордынцы «отатариванием» не занимались, но своим завоеванием по сути возродили многие порядки и традиции, подавленные на Руси распространением Православия. Общество Древней Руси являлось трехслойным. Правящий слой -варяги; посадские-славяне; остальные-туземцы. Христианизация Руси и последующий перенос столицы на Северо-Восток содействовали определенному смешению всех трех типов в единый народ православный. Но с ордынским завоеванием трехслойность общества вновь восстановилась. Только в качестве элиты выступали уже не белокурые голубоглазые гиганты, а приземистые брюнеты, выходцы из далеких степей и равнодушные к морским просторам. Татары представляли собой антипод варягов-завоевателей. Они не нуждались ни в городах, ни в стругах, ни в лесах; они возникали всегда внезапно и всегда там, где их не ждали: безжалостные и не знающие неодолимых преград.
Покоренную Русь представляли потомки скандинавов, славян, туземцев, ведущие воцерковленную жизнь. Они сравнивали себя с первыми христианами в языческой Римской империи, были слабо заинтересованы в хозяйственной деятельности, чувствовали себя униженными, но сильными духом. Ввиду отсутствия крупных дружин при князьях, туземные племена, пребывающие в язычестве, несколько осмелели, приободрились и пытались вернуть себе земли, занятые православными в ходе своего колонизаторского продвижения на Северо-Восток. Эти племена можно отнести к «третьему слою».
Еще оставались язычники-славяне, теснимые, как туземцами, так и христианскими подвижниками. Загнанные в дремучие леса, на кочкарники и болота, они медленно вымирали.
Территория Святой Руси постоянно расширялась благодаря подвижникам веры. Образовывались «сосредоточения духа» – монастыри; появлялись чудотворные иконы и святыни. В городах строились церкви. Довольно нагляден такой пример. В Н. Новгороде в XIV в. историки насчитывают три с лишним десятка церквей. Город был основан за 16 лет до нашествия, как погранзастава. К моменту появления татар там вряд ли проживало более 2–3 тыс. чел. и было построено несколько деревянных часовен. Значит, в течение последующего столетия в городе было воздвигнуто не менее 30 новых храмов. А если учесть, что на возведение каждой церкви требовалось несколько лет, то можно однозначно утверждать, что храмовозвдижение в городе шло лишь с небольшими перерывами.
Положение православных под магометанским или католическим игом было гораздо трагичнее. И доныне, спустя семь-восемь столетий, многие народы, некогда входившие в состав епархий константинопольских, терзаемы внутрирелигиозными распрями. Частично были исламизированы грузины, сербы, болгары, ливанцы. Практически полностью – албанцы, боснийцы, сирийцы, жители Северной Африки. И до сих пор, славяне, расселившиеся вокруг Карпат, то обращают взоры к католической, то к православной, то к униатской церквам, ссорятся между собой и тем самым ожесточают свои сердца.
Но вернемся на Святую Русь. В условиях, когда политико-хозяйственная деятельность находится под пятой завоевателей, а религия не попираема, роль духовных наставников приобретает ключевое значение для нравственного состояния народа. Отшельники, согревающие жаром своих сердец беспредельные северные пространства, являют собой образцы праведности. Зиждители монастырей в дремучих лесах становятся подлинными водителями народа православного, его учителями и попечителями. Все основные события человека происходят под куполом храма, и во всех этих событиях участвует священник. Церковь – цельный организм в раздавленной нашествием, раздробленной княжьими междоусобицами стране. Под свою сень она принимает всех: нагих и сирых, заблудших и виноватых. И каждому грешнику способна даровать целительное прощение. Богатый назавтра может стать обобранным до нитки, знатный – оказаться на положении жалкого  пленника. С каждым может произойти всё, что угодно; нет хозяев своей жизни и своей судьбы. Все шатко, зыбко, ненадежно. Только вера неизменна. С ней рождаются и с ней умирают, чтобы дать душе жизнь вечную.
Церковь сопровождает человека с первых дней его появления на свет. И даже после своей кончины мирянин покоится в церковной ограде и тем самым как бы участвует в молитвенном служении последующих поколений. Все, все, все: малые и старые, крепкие и расслабленные, мужчины и женщины собираются под сводами храма, и, находясь рядом с могилами предков, смиренно взывают к их душам, пребывая в молитвенном общении с ними. В церквах люди встречаются и общаются, в церквах ощущают себя под защитой могучей десницы, воспринимают себя не маленькими букашками, а частью Тела Христова. Как и первые христиане в языческом Риме, они страстно верят в грядущее торжество добра и низвержение зла, во второе пришествие Спасителя. Да, они стиснуты повсеместным враждебным окружением, и это окружение не представляет собой некую свившуюся вокруг Святой Руси полосу, которую только стоит преодолеть, и удастся соединиться с подлинно христианским миром. От православных стран остались одни руины, жалкие островки. И православные люди, прозябающие на тех руинах и на тех островках, находятся на положении людей, презираемых и униженных. Остался еще и Константинополь... как голова, отсеченная от некогда могучего тела.
Смутные ассоциации бывшей столицы мира с образом Иоанна Крестителя, только предвосхищают грядущую трагедию Царьграда. Но если Царьграду суждено сыграть роль Крестителя, то где же та земля и тот народ, и тот город, куда придет Мессия? Грядущее смутно и темно. Оно пугает православные души и влечет к себе.
Нелепые фантазии и легенды кочуют по русским городам, от матери к дочери, от крестного отца к крестнику. О том, что апостол Андрей после казни Христа дошел до холмов киевских и на самом высоком водрузил животворящий крест. И еще о том, что Николай-угодник приплыл в Новгород из Средиземного моря на большом камне; на то он и чудотворец. Вера в сбыточность невозможного – вот что такое православие!
Настроения покинутости и оставленности (Империей), чувства неустранимого одиночества переплетаются с тревожными ожиданиями грядущего Судного дня – и все это придает Святой Руси черты неотмирности и призрачности. Она совершенно отделена от бурных исторических процессов в католическом и мусульманском мирах. Отъединена не только территориально, не только тем, что входит в состав Золотой Орды, но и самим мироотношением людей, которые воспринимают себя последним народом, в ком еще не угас свет истины. Жители волжско-окского треугольника ютятся в жалких жилищах, молятся в бедных церквах, перемогаются, голодают, болеют и кое-как одеты. Как разительно отличаются их церкви от устремленных ввысь огромных готических соборов, которые быстро встопорщились на землях Западной Европы. И княжеские палаты-всего лишь «хижины» по сравнению с роскошными палаццо и дворцами королей и халифов.
Аскеза, как противодействие аристократической роскоши, присутствует и в исламе (дервиши), и в католицизме (францисканцы). Но эти монашеские движения – всего лишь малоубедительная реакция горстки ревнителей веры на растущую власть материальных благ над душами правителей. В Святой Руси аскезе подчинен весь народ православный.
Усиливающиеся аскетические целеполагания, мотивы отстраненности от мира, объятого несправедливостями и принадлежащего иноверцам, эсхатологические предчувствия обуславливают напряженные взыскания Града Небесного, Нового Иерусалима. Догматики ищут дополнительных испытаний и обременений для своей веры. Жизнь, как жертвенное служение, как отречение от всего мирского, постепенно оформляется в идеал. Продвижение на север не ослабевает с каждым новым поколением, наоборот, только возрастает. Множится число людей, «способных не хотеть и не бояться». Волна за волной уходят православные в холодные дали. Подобно звездам в морозном небе мерцают светильники духа в дремучих лесах, на маленьких островах посреди озер и рек. Суровый климат, добровольные обеты невозможны без строгой самодисциплины. Любая слабость губительна не только для души, но и чревата скорым пресечением бренной жизни. Праведность дистиллируется, становится беспримесной. Постники, молитвенники, молчальники ничего не ждут от мира «во зле» и уповают только на милость Божью. Богатство, сытость, личная безопасность, удобства и нега выступают олицетворением соблазнов. Калеки, юродивые, странники – пользуются почитанием, как «души», оберегаемые Божьей Волей и неподдающиеся проискам лукавого. Развиваются сострадательность и отзывчивость на чужое горе. Подспудное чувство беспомощности перед необоримым злом порождает культ убогих.
Среди нищих любовь к ближнему действительно бескорыстна, а проявления жалости – искренны. Православный человек олицетворяет собой мировую скорбь. Он сосредоточен на предстоящей встрече с Судьей, на фоне которой бледнеют все остальные события. Православный человек удивительно неприхотлив, невнимателен к тяготам и все свои усилия прилагает для того, чтобы не запятнать свою душу дурными поступками. Он запрещает себе жаловаться на судьбу. Молчание является его богатством (золотом).
Опыт бессчетных ограничений и добровольных лишений отнюдь не индивидуален. Он передается ученикам и последователям, собирается по крупицам скитальцами. Часовни и монастырские стены, церкви и соборы растут подобно деревьям – десятилетиями и даже веками, растут вопреки скудной природе, на клочках суши, окруженных студеной водой или на голых скалах. Этот рост нельзя объяснить с точки зрения экономической целесообразности, стремлением уберечь себя от происков завоевателей; он – сверхъестественен и осуществляем людьми, которые неустанно, неусыпно доказывают стихиям, слепому случаю свою неуязвимость. Православный распластан перед образами, покорен сильными мира сего, но непоколебим в вере, бесстрашен перед ветром перемен. Невольник мира, он стремится к еще большему узничеству и мученичеству, и в этом стремлении видит своей путь к спасению.

Ю.Н. Покровский

Русская Стратегия