- Как понравилось вам сие сочинение, Натали? – Иван Васильевич испытующе смотрел на жену. Лицо её оставалось безмятежным и приветливым.

- В нем много хорошего, - прозвучал ровный ответ. – Однако, я не встретил в нём ничего нового, ибо в творениях св. отцов все это изложено гораздо глубже и удовлетворительнее.

Киреевский лишь усмехнулся эти словам. Сколько раз он уже слышал их! Когда читали вместе любимого им Шеллинга, он нарочно делал паузы на самых выдающихся мыслях, ища увидеть в глазах супруги восторг, какой внушали они ему самому. Но видел ту же благодушную безмятежность:

- Мысли сии мне известны, я читала их у св. отцов.

И ведь действительно читала! Это не надменность была, не умничанье! Наталья Петровна не ленилась и, принеся святоотеческие книги, указывала мужу цитаты. Она не настаивала, чтобы он читал эти труды, смиренно читая те, что предлагал её вниманию он. Лишь Вольтера отказалась читать, не желая смущать светлую душу кощунством старого сатира.

Она не настаивала, но он, тайком от неё, стесняясь унизить гордость парящего ума, стал брать её книги и открывать то, что ему, русскому крещёному человеку было вовсе не ведомо. А ведь он вырос в России! В деревне! И в русской семье, славной древностью рода! Семье достойнейшей и Отчеству преданной! В ранние годы водили его в долбинскую старинную церковь, где хранилась чудотворная икона Успения Пресвятой Богородицы. Долго-долго взирали ясные детские очи на святой образ, и уста лепетали молитвенные слова…

Отец Киреевского, Василий Иванович, был человеком просвещенным в лучшем смысле этого слова. Он знал пять языков и имел большую библиотеку, переводил и издавал романы, увлекался естественными науками, физикой, химией и медициной. Выйдя в отставку в звании секунд-майора, Василий Иванович зажил с семейством в своём орловском имении. Когда грянул 1812 год, Киреевский-старший обратил его в истинную странноприимницу, под его кровлей обрели приют многочисленные беженцы из Минска, Смоленска, Вязьмы, Дорогобужа… Кроме того, этот добродетельный человек принял на своё попечение 90 раненых солдат и, зная медицине, самолично ухаживал за ним. В этом служении и постигла его смерть. Василий Иванович заразился тифом и скончался, оставив троих малолетних детей, старшему из которых, Ивану, исполнилось только шесть лет.

Мать, Авдотья Петровна, увезла их в Долбино, где первые два года воспитывал их её родственник, с коим она выросла, молодой поэт Василий Жуковский. Василий Андреевич собирался посвятить себя воспитанию юных Киреевских, но в 1815 году уехал в столицу и уже не вернулся. Однако, вкус к литературе знаменитый стихотворец успел привить своим пестуемым. К 9 годам Ваня Киреевский был уже знаком с лучшими произведениями французской и русской литературы, порядочно знал немецкий язык и блестяще играл в шахматы, легко обыгрывая пленных французских офицеров и даже генерала Бонами.

Ещё через два года мать снова вышла замуж, и отчим на ближайшие пять лет стал единственным учителем своих пасынков. Именно он открыл жадному до знаний уму Ивана Гельвеция и Локка, Шелинга и Канта… Благодаря этому, в Москву юный провинциал прибыл уже знатоком немецкой философии. В Первопрестольной он пополнил свои знания греческим и латынью, изучил английский, брал уроки у лучших профессоров Московского университета и, наконец, поступил на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел. В ту пору Иван Васильевич вошёл в Общество любомудрия, в котором изучалась и обсуждалась немецкая философия. Общество, однако, прекратило своё существования после декабрьского бунта на Сенатской. 

Первой печатной публикацией Киреевского стала статья «Нечто о характере поэзии Пушкина», вызвавшая восторженный отклик прежнего наставника – Жуковского. Сам Пушкин также высоко оценил дебютанта: «Насилу-то дождались мы истинной критики!»

Само собой, молодой человек, наделённый и умом, и талантом, и многими лучшими качествами, вскоре обрёл и предмет глубочайшего сердечного чувства. Первый раз он попросил руки Наталии Петровны Арбеневой в 1829 году, но… получил отказ. Это было для Ивана Васильевича таким неожиданным ударом, что он немедленно уехал избывать горе заграницей.

Заграницей Киреевский прожил недолго, менее года. Однако, успел свести знакомство со своим кумиром Шеллингом, а также с Гегелем, поклонником философии которого он незамедлительно стал. Вернувшись из путешествия, Иван Васильевич написал несколько водевилей и комедий и принялся за издание журнала «Европеец». В нём молодой редактор собрал лучших поэтов и писателей, но после двух выпусков издание было закрыто из-за статьи самого Киреевского «Девятнадцатый век». «...Хотя сочинитель и говорит, что он говорит не о политике, а о литературе, но разумеет совсем иное: под словом «просвещение» он разумеет свободу, деятельность разума означает у него революцию, а искусно отысканная середина не что иное, как конституция», - говорилось в правительственном постановлении. От высылки из столицы Ивана Васильевича спасло заступничество Жуковского.

Тремя годами позже наконец-то устроилось личное счастье Киреевского. Наталия Петровна дала своё согласие на брак с ним. Напряжение в долгожданное семейное счастье вносило лишь одно: молодая супруга была воспитана в патриархальных традициях и была глубоко религиозна. Многое в обычаях жены и её родни было для Ивана Васильевича в диковинку. Сам он даже не носил креста и был вовсе чужд православной церковности. В свою очередь Наталия Петровна не могла не горевать о неверии мужа.

И, вот, тайком от неё он читал её святых отцов, и в их трудах открывался ему истинный кладезь… Лишь гордость мешала признать это, но и не вмещалась уже необъятность открываемого в потаённом уголке…

К влиянию жены прибавлялось влияние близкого друга Алексея Хомякова, ревностного ревнителя церковных преданий и обрядов, и брата Петра, которому древнерусская словесность, народные песни и сказания были куда ближе и дороже немецкого мудрования. Наталия же Петровна познакомила мужа со старцем Новоспасского монастыря Филаретом. По какой-то строптивости сердца Киреевский всегда стремился уклоняться от встреч с ним, но когда всё-таки встречался, приневоленный Наталией Петровной, то испытывал неизменное удовольствие от мудрых бесед смиренного инока. Однажды, когда жена вновь стала упрашивать его носить крест, Киреевский ответил, что наденет его лишь в том случае, если он будет ему прислан от о. Филарета. И что же? Наталия Петровна смиренно поехала к старцу, а тот… снял с себя крест и вручил ей со словами:

- Да будет он Ивану Васильевичу во спасение!

Когда жена подала Киреевскому этот крест, он пал на колени:

- Ну теперь чаю спасение для души моей, ибо я в уме своем положил: если отец Филарет снимет с себя крест и мне его пришлет, то явно будет, что Бог призывает меня ко спасению!

Так свершилось обращение Ивана Васильевича Киреевского, в точности по апостольскому слову о том, что неверующий муж спасается верующей женою.

В дальнейшем, живя в близи Оптиной Пустыни и общаясь с её духоносными старцами, вчерашний гегельянец не только приобщился к богатому наследию святых отцов, коих он, благодаря знанию греческого, мог читать в подлиннике, но и сделался издателем их трудов. Начиная с 1845 года, вместе со старцем Макарием, Киреевский издал житие Паисия Величковского, сочинения Исаака Сирина, Нила Сорского, Максима Исповедника, Федора Судита и других Отцов Церкви.

Прежний западник сделался одним из идеологов славянофильства, ратовал за национальную самобытность в искусстве, в литературе, много заботился о развитии русского просвещения. «Развитие государства есть не что иное, как раскрытие внутренних начал, на которых оно основано», - утверждал он отныне и сетовал, что «русский образованный класс рассуждает иначе: он лучше хочет быть глупым ничтожеством, чем быть похожим на русского».

Иван Васильевич считал необходимым с ранних лет воспитывать детей в духе православной церковности. Будучи почетным смотрителем Белевского уездного училища Тульской губернии, он направил попечителю Московского учебного округа графу Строганову предложения по реформированию образования, кои актуально звучат и сегодня. «Школа должна быть не заменою, но необходимым преддверием Церкви», - писал Киреевский, понимая губительность вытеснения духовного начала из светского образования, на которое по европейским лекалам делался с петровских времён неоправданный упор. Иван Васильевич утверждал, что Православие должно вобрать в себя «светское просвещение», наполнив его господством начала духовного. В этом видел мыслитель единственно верный пусть отечественной науки и образования. Он указывал, что вне христианских ценностей наука становится бездуховной и обращается в опасную, разрушительную силу, направленную против человека. Киреевский убедительно доказывал, что лишь наука, обратившаяся к Богу и взыскующая Истины, способна воспринять ту великую меру ответственности, с какою нужно подходить к познанию мира и человека. Иван Васильевич желал, чтобы Россия обрела «науку, основанную на самобытных началах, отличных от тех, какие нам предлагает просвещение европейское» и «искусство, на самородном корне расцветающее».

Господь рано призвал к себе обращённого философа. Как и его друга Хомякова, Киреевского свела в могилу холера. Ему было всего лишь 50 лет. Тело Ивана Васильевича было погребено в Оптиной Пустыни.

Е. Фёдорова

Русская Стратегия