На книжном рынке появляются все новые и новые переиздания книги профессора Санкт-Петербургского госуниверситета Ильи Ратьковского: «Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917-1920 гг.)». Следуют они один за другим, и их так много, что рынок, похоже, давно уже перенасыщен этим специфическим произведением.
А поскольку книготорговые сети, повинуясь коммерческому расчету, очень разборчивы в приеме такого рода товара, то невольно закрадывается мысль, а не помогает ли кто плодовитому профессору административными методами?
Обратимся же к самой книге. Уже прочтения первых ее страниц достаточно, чтобы понять: книга призвана убедить читателя, что террор белых правительств ничем не отличался от красного террора большевиков. В сущности, профессор стремится доказать правомерность и обоснованность красного террора. Хотя и набрасывает на свои выкладки этакий покров объективности и чуть ли не нейтральности в духе «всякий террор ужасен и деструктивен». При этом он настаивает на будто бы количественной и качественной симметрии красного и «белого» террора. Опровергая таким образом точку зрения таких известных историков, как Сергей Мельгунов и Игорь Симбирцев, доказавших несоразмерность и принципиально разный характер красного террора и белых репрессий: с одной стороны официальная доктрина и политика террора в отношение целых сословий и классов в порядке солидарной ответственности, с другой – эксцессы, отдельные проявления зверств по отношению к противоборствующему противнику без каких бы то ни было официальных доктрин и декретов.
Однако все усилия, все ухищрения Ратьковского выглядят малоубедительными. Создается впечатление, что он и не претендует особо на научную глубину и логическую безупречность. А рассчитывает исключительно на неосведомленность массового читателя.
В чем же изъяны в рассуждениях обремененного ученой степенью историка?
Начнем с того, что как бы ни говорили о зверствах белых контрразведок и частей, у их правительств мы не найдем ни правительственных актов о терроре, ни возведенной в ранг государственной политики практики заложничества.
Не было у белых ни особых печатных органов, тиражировавших инструкции по заложникам и расстрелам, ни спущенных сверху директив об уничтожении целых социальных слоев (это было бы бессмысленно, т.к. в этом случае некого было бы эксплуатировать).
Наконец, не было у белых лидеров генерала Деникина и адмирала Колчака и такого всеобъемлющего аппарата террора, как ВЧК и ее дочерние структуры в виде Трибуналов, ревкомов и проч.
А у большевиков все это было. Поэтому и представляется вполне реальной количественная разница в масштабах красного террора и белых репрессий: 1 млн 700 тысяч убитых большевиками (данные Комиссии А.И. Деникина) и примерно 50 тысяч человек погибших от рук спецслужб и солдат всех белых армий, подчинявшихся Верховному правителю А.В. Колчаку (Игорь Симбирцев. ВЧК в ленинской России, стр. 259).
Игнорируя все эти факты, словно не замечая столь очевидных различий, апологеты ВЧК – от заслуженных профессоров до ангажированных журналистов и троллей в интернете – продолжают гнуть свою линию, прибегая к откровенной лжи о красном терроре как ответе на белый, о великодушии и миролюбии большевиков и т.п.
Прежде всего, вслед за глашатаем и историографом красного террора Мартыном Лацисом идет самая бессовестная фальсификация статистики террора. Последний, напомним, утверждал, что в первом полугодии 1918 года ЧК было казнено всего 22 человека, а во втором – 4, 5 тысячи. Возражая ему, историк С.П. Мельгунов сообщает, что в его распоряжении находится 884 именных карточек на расстрелянных в первом полугодии 1918 года и 5004 карточек – во втором (С.П. Мельгунов. Красный террор в России. – С. 77, 87). Карточки составлялись по публикациям советской прессы, которая, понятно, не могла фиксировать всего, что творилось в Совдепии. Да и сами чекисты признавались, что печатая в газетах расстрельные списки, публикуют лишь часть подвергнутых высшей мере наказания. Укажем и на то, что ВЧК, ее пресс-атташе Лацис обнародовали лишь цифры, относящиеся к расстрелам по приговорам подведомственных им чрезвычаек. В то время как расстрелы вели и трибуналы, и ревкомы, боевые партийные дружины, и, особенно массово, всевозможные карательные отряды, направляемые большевиками для подавления рабочих и крестьянских восстаний.
И. С. Ратьковский приводит в книге многочисленные примеры расправ с красноармейцами и мирным населением со стороны белых командиров и чинов белых формирований. Но делая это, он вольно или невольно упускает из своих рассуждений коренное различие между такого рода репрессиями, и тем, что творили в подконтрольной большевикам части России органы ВЧК и их «дочерние» структуры в виде всевозможных трибуналов, ревкомов, боевых дружин РКП(б), карательных экспедиций.
Во-первых, в большинстве случаев со стороны белых командиров (атаманов) это были самочинные действия. Они диктовались военной обстановкой, логикой борьбы с большевистским подпольем и просто красным бандитизмом в тылу белых армий. Еще на заре Белого движения, когда на борьбу с красным игом выступила горстка белых добровольцев под начальством генералов Корнилова и Алексеева, были случаи расстрелов пленных. Такие же казни проводили и бойцы казачьей Донской армии. Но подчеркнем: то были казни плененного противника, сражавшегося против белых с оружием в руках. Не оправдываю. Но понимаю всю безвыходность положения белых военачальников, когда под их командованием находилось всего несколько тысяч штыков, а в плен им сдавались огромные массы красноармейцев, которые оказавшись на свободе, вновь были бы мобилизованы и встали бы в строй. Убедительно обо всем этом пишет А.И. Деникин в своих «Очерках русской смуты».
Были и случаи самосудов. Деникин описывал такие примеры: попадают в плен к белым с десяток красных. Их видит молодой поручик, у которого недавно красные бандиты на глазах у малолетник братьев и сестер убили старика-отца из генералов, мать и изнасиловали и убили старшую сестру. И вот этот поручик выхватывает револьвер и расстреливает пленных.
Подобное было запрещено белым командованием. Деникин приводит случаи, когда за самочинные действия белые бойцы отдавались под суд и жестоко наказывались.
Советские историки не нашли ни одного правительственного декрета, приказа, распоряжения, где предписывалось бы брать и расстреливать заложников. Или истреблять целые социальные группы и сословия. Белые репрессии велись адресно, за конкретную деятельность. Органы белой контрразведки руководствовались законами Российской империи.
Часто фигурирует приказ сибирского генерала Розанова о взятии и расстреле заложников. Мы не знаем, приводился ли этот, судя по всему единственный в своем роде у белых приказ в исполнение. Но точно знаем то, что генерал Розанов просто решил взять на вооружение методы большевиков, в чем признавался сам. И за это незамедлительно был смещен с должности Верховным правителем А.В. Колчаком.
У красных все наоборот. Большевики проповедуют идеологию уничтожения буржуазии как класса. Под буржуазией понимаются многие социальные слои и группы: собственно торгово-промышленный класс, зажиточное крестьянство, офицерство, духовенство, интеллигенция.
Общеизвестна людоедская директива одного из главарей ВЧК Мартына Лациса, опубликованная в качестве обязательной для исполнения всеми низовыми ЧК инструкция в журнале «Красный террор». Мы не ведем войны против отдельных лиц, кликушествовал обер-чекист, мы уничтожаем буржуазию как класс. Поэтому не ищите улик, а посмотрите на происхождение, образование, профессию. Они и должны решить участь арестованного. В этом суть красного террора!
И ведь это не были просто слова. Эта установка проводилась Лацисом и – надо думать – всеми его подчиненными в жизнь твердо и неуклонно. Его пробовали подурить за крайности в «Правде». Но Ленин и Дзержинский продолжили доверять ему самые высокие посты.
ВЧК и всевозможные красные каратели не наказывали за преступления. Они уничтожали врага превентивно. Враг был – большинство общества. Зиновьев кичился, что практика истребления, какова была применена в ходе восстания в Ливенском уезде Орловской области, поможет большевикам сократить буржуазное население. О том же говорил сам Дзержинский в беседе с социал-демократом Абрамовичем, заявив, что если большинство народа против большевиков – не беда, это соотношение можно изменить с помощью планомерного террора.
Конечно же, профессор Ратьковский обо всем этом знает. Знает про декрет от 5.09.198, про приказ Петровского о заложниках. И об отсутствии либо подобного в деятельности белых правительств. Тем не менее, продолжает твердить о равновеликости красного и так называемого белого террора. А значит, и будто бы оправданности невиданных в истории преступлений большевистской клики.
Совершенно очевидно, что сочинения г. Ратьковского носят, вольно или невольно, характер ангажированных, обслуживающих сиюминутную идеологическую конъюнктуру. Это своего рода выполнение заказа, пусть, возможно, и по собственному почину. Научными и тем более честными эти работы, ввиду их явной односторонности и игнорирования многих бесспорных фактов, можно назвать только с сильной натяжкой. При советской власти история была служанкой политики. Ныне, похоже, даже в академических сферах все возвращается на круги своя.
Станислав Смирнов
для Русской Стратегии
|
