С.А. Щепихин – офицер Уральского казачьего войска, в период 1-й мировой войны командовал конным полком. С началом гражданской войны, в 1918 г., Щепихин в чине полковника был начальником штаба Уральского казачьего войска. В июле 1918 г. из-за трений с Войсковым Кругом уральцев он отбыл в качестве военного представителя Уральского казачьего войска в Самару для связи с Комитетом Учредительного собрания. Вскоре Щепихин был приглашен на пост начальника штаба Народной армии Комуча и заместителя командующего Восточным фронтом полковника С. Чечека. С ноября 1918 г. Щепихин – начальник штаба Уфимской группировки белых войск. При А.В. Колчаке получил чин генерал-майора. Находился в качестве военного представителя Уральского казачьего войска при штабе Верховного Главнокомандующего А.В. Колчака. По окончании гражданской войны на Востоке России эмигрировал v.
Ниже вниманию читателя предложены отрывки из его воспоминаний, посвященные В.О. Каппелю и его сподвижникам. Оказавшись на территории, контролируемой Комучем, и заняв одну из руководящих должностей в Народной армии, Щепихин имел возможность непосредственно не только видеть боевые дела В.О. Каппеля, но и общаться с ним самим. Воспоминания его представляют особую ценность, поскольку в них содержатся ранее неизвестные или малоизвестные страницы боевой биографии Владимира Оскаровича Каппеля.
Прибыв в Самару 7 июля 1918 г., Щепихин обнаружил, что "Добровольческие части были в зародыше. Первый доброволец на фронте – сослуживец Петрова – Владимир Оскарович Каппель. По рождению – кавалерист. Человек подвижный, живой, любит боевую обстановку, коня. Штабная работа – не по нему.
Его семья осталась у большевиков, но он послал ей сообщение, чтобы пробиралась на Волгу.
У Петрова с Каппелем было много разговоров – не променяли ли они кукушку на ястреба, связавшись с эсерами. Но, в конце концов, мнение, что белое дело – чистое, святое и, кто бы ни был в рядах противобольшевицкого стана, со всеми по пути, восторжествовало: решено было работать не за страх, а за совесть.
Офицеров не было – они или выжидали, или бежали вместе с большевиками, опасаясь за свои семьи. Особенно возмущали старые кадровые офицеры в больших чинах: они… были неспособны примениться к новой обстановке или были слишком осторожны, или, наконец, не находили возможностей приложить свои бывшие чин и положение…
– А как же с Каппелем, – спрашиваю – кто эти добровольцы?!
– Офицеров – меньше всего! – отвечает Петров. – Все это молодая учащаяся молодежь… Много прапорщиков военного времени… По настроению эта публика далека от идеалов Комуча, часто ему противоположна…
Без веры в успех, столь ясно видя все недостатки в вероятно преувеличенном виде, можно все же оставаться при таком рискованном деле, сулящем одни тернии, хотя бы и во имя высоких идеалов – лишь одни подвижники…
Другое предположение отпадает само собой – оно чересчур нелепо: в тени, плохо оплачиваемые, в бестолковой не по их вине обстановке и притом с туманными перспективами – все это создает слишком неприглядную обстановку для материальных выгод. Нет, здесь – именно подвиг, жажда его".
Отношение же высшего офицерства белой Сибири к добровольцам Каппеля, которое перенеслось и на колчаковский период борьбы, Щепихин описывает на примере своей собственной встречи с полковником Сукиным, начальником штаба формируемого в Челябинске Сибирского корпуса. Последний встретил посланца из Самары следующими словами:
"- Ну, здравствуй, эсер!
– Почему?
– Да вы ведь там под красным флагом комитеты у себя заводите; комиссаров чествуете… С чехами связались!
– Ну как тебе не стыдно такую ересь нести!… Вот ты здесь что-то формируешь, организуешь, и слава Богу! Мы все, офицеры, очень рады, что где-то в тылу готовится сила, а мы пока вас прикрываем. Пройдет месяц-другой, смотришь, отсюда на фронт пойдут свежие части, если не на смену, то хотя бы на поддержку!
– Ну нет! Шалишь! Мы к вам не пойдем, а вот вы к нам – наверное… А тогда посмотрим, как у нас, в Сибири, запоют эсеры и чехи!..
У меня волосы становились дыбом от таких речей!..
Вот какие мысли в Сибири среди офицерства… Морально мы все, волжане, уже давно и прочно осуждены в Сибирском сердце…".
Говоря о взятии белогвардейцами Казани, Щепихин осуждает одного из главных организаторов ее взятия – Лебедева (не путать с будущим начальника штаба Колчака – С.Б.): "У Каппеля, несмотря на всю мягкость, деликатность Владимира Оскаровича, Лебедев вряд ли долго ужился бы: ему, Каппелю, совершенно не был свойственен авантюризм…" 20.
Затрагивает Щепихин и взаимоотношения между Каппелем и чехословаками: "Хорошо продуманный рейд Каппеля к Свияжскому мосту провалился по целому ряду несчастных случайностей, когда впервые пришлось считаться с откровенным нежеланием чехов продолжать нести жертвы на алтарь чуждого им дела…" 21.
"Каппель атаковал Симбирск, и чехи тоже. Затем – долгий спор, кому принадлежит честь <победителя>.
Каппель занимает Симбирск и удерживает его – чехи стоят на другом берегу и как будто выжидают, когда Каппеля противник отбросит, чтобы снова начать брать Симбирск, но чехами… <…>
Доблестный, но истекающий кровью каппелевский отряд метался от Симбирска к Казани, обратно к Симбирску, оттуда – к Свияжску и обратно к Симбирску. Все эти операции размотали в конец с таким трудом сколоченные части…".
В октябре 1918 г. силы Каппеля отошли к Уфе. По данным того же Щепихина, эта неудача была вызвана нежеланием чехословаков сражаться на фронте. Чехи в то же время, клеветали на каппелевских добровольцев, обвиняя их в том, что они, своим отходом оголяя им фланги, вынуждают их также отступать. По данным Щепихина, все было наоборот – чехи, уходя с фронта, вынуждали отступать и каппелевцев 22.
В октябре, после сдачи Самары "Каппелевцы (самарцы, симбирцы и казанцы) – прикрывали направление к Волге – Бугульминской железнодорожной линии. У Каппеля были упорные бои – были мелкие успехи, и неудачи… 5-я армия красных нажимала (Славена – 22 тысячи) на Каппеля…
Щепихин отмечает также, что на Волжском фронте в течение 1918 г. "…на фоне таких личностей, как В.О. Каппель, было тяжело иметь и завоевывать авторитет…" 23.
"Перед смертью Швеца (командующий силами чехословаков осенью 1918 г. после ухода с этого поста Чечека – С.Б.) противник как раз ослабил давление… на Белебей и сильно нажал на Каппеля. Положение последнего было весьма тяжелое. Ухудшалось оно и тем, что противник, благодаря превосходству своих сил, мог позволить себе роскошь… пехотные части на санях обходили левый фланг Каппеля. Дальнейшее их продвижение грозило тылам Каппеля и отрезало пути отхода на Уфу…" 24.
Далее Щепихин описывает знаменитый маневр Каппеля у Белебея на Бугульму, когда чехословаки, впечатленные самоубийством их командующего Швеца, решили дать красным на фронте последний бой силами семи своих батальонов: "Каппель, по сговору с Войцеховским, должен был освободить с фронта возможно сильный кулак и ударить противника… При отходе от Бугульмы Каппель задержался на заранее подготовленной позиции" 25 (ее выстроили за две недели до этого по распоряжению Щепихина – С.Б.). "Вначале Каппель ее раскритиковал: во-первых, его рекогносценты эту позицию едва нашли, так она была применена к местности; затем войска не хотели ее занимать, потому что окопы были занесены снегом, и многих других квазисоображений. Однако когда противник насел, то все каппелевцы с радостью уселись в окопы и стойко держались, зацепившись на этой позиции. Мало того, когда обнаружился обход с юга в районе Верхне-Троицкого завода, то эти же позиции дали возможность Каппелю сэкономить свои силы и часть войск бросить для выполнения соединенного с Войцеховским маневра".
По описанию Щепихина, Каппелю были приданы англичане (одно морское орудие с командой – С.Б.), Оренбургский казачий полк полковника Наумова, польский полк Румиш. Не ожидая от чехословаков удара, поскольку большевики уже практически списали их с боевого счета, красные побежали к Бугульме: "…перехватить их Каппелю не удалось – слишком незначительны были маневрирующие отряды обеих сторон; они терялись на огромных пространствах; всюду были свободные окна, через которые удачливый противник мог проскочить…
На фронте Каппеля, на его позиционном участке, произошел небезынтересный эпизод. Английская морская пушка была выдвинута по железной дороге почти к самым позициям, держа все подступы к ней под своим мощным обстрелом.
Совершая свой маневр по плану, имеющему решающее значение, противник в то же время повел довольно энергичное наступление фронтально, на позицию Каппеля, чтобы сковать его и не дать возможности противодействовать обходу и охвату в районе Верхне-Троицкого завода.
Англичане со своей пушкой развили максимум энергии.
Вдруг я получаю в Уфе донесение, что "незначительный железнодорожный мост сзади англичан взорван. Пушка – отрезана".
Теперь, если противник прорвется самыми малыми силами, особенно конными частями, то орудие его Величества Короля будет захвачено красными… Скандал… Спешно телеграфирую Каппелю: сделать прикрытие англичанам и высылать чешский ремонтный поезд на починку моста… Все было исполнено четко и быстро. Опасность огромного скандала миновала… Англичане, зная о своей "отрезанности", продолжали в окружении с удвоенной силой бить по красным" 26.
В то же время, по данным Щепихина, чехословаки ушли, не выполнив до конца своей миссии: "В результате Белебей был занят противником, создав весьма неприятную постоянную угрозу отряду Каппеля.
Чтобы сохранить свое положение до подхода подкреплений на белебейское направление, Каппель решает помочь южной группе. Он берет Польский полк, быстро на подводах подвозит его в район Белебея; разбивает красных, освобождает Белебей и предает его в руки Русско-Чешского полка, а сам с тем же Польским полком круто поворачивает на север к своему отряду. Здесь противник, почувствовав ослабление на бугульминском участке, бросается в контратаки, но накануне успеха получает удар во фланг от Каппеля, вернувшегося от Белебея с Польским полком.
Противник был изумлен – Каппель у Бугульмы, Каппель у Белебея! – и остановлен.
Время – выиграно. А самолюбие русского белого знамени получило полное удовлетворение – не одни чехи способны на суворовские рейды!"
Говоря о добровольцах Каппеля, Щепихин свидетельствовал о преимуществах формирований добровольческих перед воинскими частями, состоящими из мобилизованного элемента: "…плановые формирования много теряли при сравнении их с добровольцами Волжского фронта… Помню один лишь прискорбный факт в частях Волжского фронта, сильно всех изумивший.
Сформированный в Казани конный дивизион полковника Нечаева вдруг ни с того, ни с сего снялся с позиции и пошел в тыл. Начальник Казанского отряда и всех тамошних формирований полковник Перхуров прикатил в Уфу, расстроенный и несколько сконфуженный, как бы извинялся за Нечаева. Аттестовал он его выше похвал и убедительно просил не относиться к этому проступку строго. Причины – внутренние, истинные – полная растрепанность дивизиона от постоянных с июля месяца боев.
Причины внешние – ссора с каппелевцами "по пьяному делу" (имеются ввиду другие подразделения, входившие в подчинение В.О. Каппелю – С.Б.). Это дело я знаю. При встрече где-то в районе Бугульмы обоих отрядов…, как следует было выпито, а затем – ссора, и вдруг – мне телеграмма: полковник N. арестовал полковника Перхурова у себя в хате, расставил часовых и так далее.
Они вскоре, кажется, помирились, и Каппель не придал всему этому инциденту значения, но "перхуровцы" были оскорблены; среди них – Нечаев особенно резко, как бывший кадровый кавалерист, реагировал на обиду уводом дивизиона в тыл.
Дивизион двигался походным порядком. В пути получено приказание и Перхурова, и Каппеля – вернуться, но не исполнил. Подходил к Уфе. Я выслал ему навстречу офицера с приказанием пожаловать ко мне. Оставив дивизион в полной боевой готовности в одном из пригородов Уфы, Нечаев явился ко мне.
Ниже среднего роста, широкоплечий крепыш на коротковатых для конника ногах, с твердыми чертами несколько обрюзгшего лица, со спокойными ясными серыми глазами, Нечаев нравился всей своей фигурой и натурой. Это был истиннейший партизан.
Изложив причины своего ухода, все – подробно, без утайки и виляний, Нечаев ожидал спокойно мое решение.
– Вы знаете, что полагается в военное время за Ваш проступок?
– Так точно, знаю – расстрел! – твердо, не моргнув глазом, отвечает Нечаев.
– И Вы пошли на это?
– Да. Мой дивизион мне дороже. Таких людей нигде не достанешь. Я полагаю, по тылу кликну клич и через месяц-второй явлюсь к Вам с полком; отдохнувший, на хороших конях.
– Хорошо. Я Вас отпускаю. Но только не могу официально санкционировать Ваш уход. Получите в штабе группы соответствующее предписание… И мы расстались.
С этим партизаном я встречался еще несколько раз за гражданскую войну, и всегда он на меня производил неотразимое впечатление. Только в Чите я в нем сильно разочаровался, где он за чарку атамана Семенова продался этому авантюристу.
Позже его имя, Нечаева, все мы читали в газетах, описывавших Казанские события (восстание подпольной белогвардейской организации в августе 1918 г. и захват города белыми – С.Б.) и действия наших "швейцарцев" на службе Чжан Цзолину…" 27.
Производство Каппеля в генерал-майоры Щепихин описывает так: "Болдырев (Главнокомандующий вооруженными силами Директории – С.Б.) на другой день (18 ноября 1918 г., за несколько часов до известия в Уфе о свершении переворота в Омске – С.Б.)… за рюмкой вина (на обеде, который давался штабом уфимской белогвардейской группы) совсем повеселел и, приказав вызвать к аппарату Каппеля, произвел его в генералы" 28.
По отношению к центральной власти – Комучу, Директории – и перевороту 18 ноября 1918 г. Щепихин так описывает поведение Каппеля и его подчиненных: "Каппель и его сподвижники уже давно выказывали свое неудовольствие, что от неустройства власти центральный фронт только страдает… Единственное, что удерживало Каппеля и других выразить откровенно свою мысль – это боязнь, что она будет подхвачена кругами, могущими выдвинуть нежелательное лицо… На самом фронте за все время гражданской войны не выросло на роль диктатора ни одной значительной фигуры: Каппель был по своему характеру далек от столь широких перспектив…" 29.
В то же время Щепихин пишет, что еще до переворота 18 ноября "Каппель, осведомившись, что в Уфе на Совещании дела по созданию власти плохо подвигаются вперед, послал телеграмму предупредительно сурового тона, что фронт с нетерпением ожидает результатов, и положительных, то есть чтобы власть была создана во всяком случае…" 30.
Немедленно после переворота были вызваны по прямому проводу старшие начальники – Каппель (правый участок, Симбирское направление) и Бангерский… С первым разговор был краток: "нас это не касается, мы будем спокойно оставаться на фронте и держать его. Что у нас в душе? – Скверно. Общее мнение, что переворот несвоевременен. Одна насущная просьба: не допускать на фронт никакой пропаганды – ни "за", ни "против". Одни приказы.
Фортунатов, наиболее сознательный, а, следовательно, и наиболее опасный, прислал на мое имя письмо, где подчеркивал свою лояльность новой власти… Совет Управляющих (Комуч) был изумлен, и на Фортунатова посыпался ряд платонических ругательств…".
В конце декабря 1918 г., в связи с прибытием под Уфу сибирских войск, корпус Каппеля был отведен на отдых и доукомплектование за Урал. Щепихин пишет об этом: "Чтобы не был особенно заметен увод с фронта Каппеля, решили произвести диверсии на его участке и под шумок отвести добровольцев" 31.
Описывая боевые подвиги Каппеля, Щепихин говорит не только о нем, но и об особенностях его добровольческих частей: "Каппель без своих "каппелевцев", как и Перхуров без казанцев,…были немыслимы… Отнять, разлучить – значит уничтожить смысл, стержень данной добровольческой единицы…
Кем можно укомплектовать самарцев? Самарцами же! А где их взять? Следовательно, надо искать, привлекать добровольцев из новых районов – значит, будут новые части, единицы, новые начальники… Но это не мешает им сливаться воедино, так как идеология у них совершенно одна. Зато если армия двинется на прежние свои места, то под влиянием удачи, переживаний и тому подобных факторов, они же – самарцы, казанцы – в миг должны обрасти своими единомышленниками и сильно возрасти количественно, оставаясь в прежнем качестве, во всяком случае, не ухудшаясь.
Внутренняя жизнь добровольческих частей проходила в ненормальных, невероятно тяжелых условиях: без обозов, без правильной организации тыла, без средств связи… Это приучило добровольцев, во-первых, к нетребовательности и изворотливости.
Но… добровольчество принесло с собой и много отрицательных черт. Связанные внутренними, чисто рыцарскими отношениями, отдельные отряды и части под командой своих "атаманов" редко подчинялись чужому начальнику полностью: нужно было иметь весьма высокий авторитет и популярность Каппеля, чтобы без шероховатостей объединить все разрозненные организационно и влившиеся в его корпус отдельные мелкие и крупные отряды" 32.
Щепихин так описывает перевод каппелевских подразделений в тыл в декабре-январе 1918-1919 гг.: "Составы, составы… Даже каппелевские эшелоны еще тянутся. На одной станции обогнал штаб Каппеля; зашел к нему: благодушествуют, дуются в карты; в купе – жара – все холостые, в одних рубашках. И водочку попивают… Кто-то из молодежи даже мне пожаловался, что Барышников спаивает Владимира Оскаровича. У последнего – вид лихого кавалерийского рубаки! Полон надежд, а главное – отдых… Его корпус направляют в район Кургана, где будет и штаб корпуса. Сам Каппель едет в Омск. Омску он и будет на время формирования подчинен. Оба сожалеем, что не в Западной армии. "Ну, ничего, наверное, к Вам попадем, направление ясное!" – шутит Владимир Оскарович…" 33.
из книги "Каппель и каппелевцы" | 
