В православной среде достаточно распространена аполитичность. Действительно, Царство Христа не от мира сего, здесь на земле до Второго Пришествия царствует и усиливается зло. Всякие надежды избавиться от этого человеческими силами тщетны, - всем необходимо очиститься в горниле испытаний от греха. Отсюда и происходит известное пренебрежение суетой политики. Но значит ли это, что христианское государство невозможно в принципе? Указывают, что исторические христианские страны потерпели крах на пути приведения ко Христу своих народов, которые стали воспринимать свою принадлежность к Церкви в основном только с культурной точки зрения, что отлетело как шелуха при ветре соблазнов и революций. Сегодня мы не видим в мире государств, которые ставили бы себе целью сохранение и умножение христианства. Да, по-прежнему в некоторых странах православие является государственной религией, но это означает лишь некоторую связь государства с Церковью, а не симфонию светской и духовной власти. Так может оставить надежды на то, что безвозвратно ушло? Стать гражданами неба, позабыв о земном отечестве?
На поверку, правда, такое "небесное гражданство" часто оказывается ни чем иным, как "безродным космополитизмом," поскольку отказаться от земных корней просто, а взойти на небо - совсем нет. И оказывается человек, оборвавший свои горизонтальные связи, не во Христе, а в плену своих страстей, влекущих его туда, где ему комфортней. Напротив, возлагая на себя бремя гражданских обязанностей, человек смиряет свое самолюбие, открывая свое сердце Христу. Пример апостолов, оставивших свое отечество ради проповеди Христа, уместен, когда мы живем по-апостольски, ничем не связанными. Если же мы, будучи обычными мирянами, имеем семейные обязанности, то не можем в силу этого бросить свой крест ради несения иного, который на нас никто не возлагал. Но семья - лишь малая часть народа. Противопоставлять интересы своей семьи интересам всего народа - тоже эгоизм, ведь наша семья ничем не лучше других. Поэтому любовь к своему народу есть расширенная любовь к ближним. Но может отстаивание интересов народа - тоже вариант эгоизма? Да, только если мы хотим поставить свой народ в привилегированное положение по сравнению с другими. Или потому что так нам лично комфортнее. И нет, если мы заботимся о сохранении и приумножении своего народа, чтобы он мог исполнять волю Божию. Точно также как и в нашей жизни мы в первую очередь заботимся о своей семье, что никак не нарушает общественного порядка, а, напротив, ему способствует, поскольку повышает ответственность.
Но стоит ли делать отличия одного народа от другого, своего отечества - от прочих стран? Мы живем в условиях существования разных наций и государств, хотим мы этого или не хотим - это независящий от нас факт. Представители иных народов и стран имеют естественную привязанность к своим ближним, а не к нам, опять же невзирая на наши убеждения. Потому говорить, что для нас все равно, кому делать добро в первую очередь - значит подрывать национальное единство своего народа, делая его слабее перед теми, кто его сохраняет. Господь заповедал жертвовать собой за ближних, а не жертвовать ближними ради дальних. Если же какие-то народы оказываются в беде, нужде, то, конечно, помочь им, не замыкаясь на своих узконациональных интересах, правильно, поскольку это умножает любовь в мире, но нельзя допускать перекоса, принося свой народ в жертву тем, кто этим просто пользуется, не жертвуя собой. Увещая коринфских христиан помочь бедствующим иерусалимским христианам, апостол Павел устанавливает такой принцип: "Не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть, но чтобы была равномерность" (2 Кор. 8:13). Он же учит различать людей по вере: "Итак, доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере" (Гал. 6:10). Милость иноверцам не отвергается, но прежде всего надо укреплять Церковь. Как мы видим, существует не только личная, но и общественная христианская этика. Первая предписывает жертвенную любовь, а вторая - единство христиан, и затем - милость к нехристианам.
Но как эта общественная этика может быть реализована в государстве? Государство действует принудительно, накладывая обязанности, невзирая на пожелания отдельных людей и групп, являясь некой силой, удерживающей общество от распада (ср. 2 Фес. 2:7). Апостол Павел учит: "...начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое" (Рим. 13:4). Значит ли это, что христианская власть должна силой утверждать заповеданное равенство? Сам апостол был далек от мысли насильственного уравнивания: "Каждый уделяй по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением; ибо доброхотно дающего любит Бог" (2 Кор. 9:7). Впрочем, уже в апостольское время возникла проблема тунеядцев в христианских общинах, о которых апостол писал: "...если кто не хочет трудиться, тот и не ешь. Но слышим, что некоторые у вас поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся" (2 Фес. 3:10,11). Таким апостол заповедал, "чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб", а если они не послушают, то "того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его" (2 Фес. 3:12,14). Другими словами апостол считает, что общее пользование имуществом могло быть только тогда, когда все члены общины добросовестно трудятся.
Целью христианской жизни является пребывание в любви, которая есть Бог (ср. 1 Ин. 4:16), а не материальный достаток, который не дает человеку вечной жизни, большой ли он или маленький. Только жизнь во Христе дает человеку полноту блаженства, невзирая на бедность и общественную несправедливость (ср. Мф. 5:10-12). Кроме того, само существование государства предполагает неравенство - властей и народа. И чем сильнее власть принуждает народ, тем, следовательно, больше политическое неравенство, следствием которого является и социальная несправедливость, когда неподконтрольная власть начинает злоупотреблять своим положением. Потому установление равенства внешней силой невозможно в принципе. И чем слабее власть, тем меньше внешняя регуляция, и потому также невозможно общественное равенство по причине неравенства возможностей и желаний различных индивидуумов и групп населения, что демонстрируют государства классического либерализма.
Так какая же задача христианской политики? И возможна ли она? Или же христианские государства ничего нового из себя не представляют по сравнению с языческими государствами, которым они наследуют? Но если несправедливость является следствием злоупотребления властью, то тогда, напротив, по-христиански следует стремиться к установлению справедливости, что отнюдь не означает уравниловки по причинам, указанным выше. Христианская политика, как можно вывести из вышесказанного, должна представлять собой создание оптимальных условий для проявления личного подвига каждого человека, что способствует достижению подлинного, а не показного единства.
Целью христианского государства при этом не может быть материальное благо, это только средство для духовного объединения. Это важно помнить, потому что достаток сам по себе никогда не удовлетворяет человека, требуется смирение и благодарность Богу и ближним за то, что имеем. Высшие, духовные блага зависят от свободного произволения, а не могут регулироваться извне. Государство может лишь создавать условия для этого. Если же оно их не создает, а напротив уничтожает, это никак не отменяет возможности спасения, но только затрудняет его.
Но как достигать поставленной цели, как создавать условия спасения? Христианская этика утвеждает, как было замечено, личный подвиг, отнюдь не заповедуя принесения ближних в жертву каким-то идеалам. Место личному подвигу в государстве, безусловно, всегда есть на индивидуальном уровне. А на уровне общегосударственном? Очевидно, что личностью, отвечающей за все государство, является его глава. Но если это выборное лицо, власть которого ограничена, то и возможности личного подвига, не как отдельной личности, а как главы государства, у него ограничены в той же степени. Например, в своей личной жизни президент может быть благочестивым христианином, но не иметь при этом возможности отстаивать интересы христиан, поскольку этого не дозволяют существующие законы. Конечно, в чем-то, как правило, свободен и президент - например, в вопросе мира и войны, помилования, каких-то стратегических решениях, что в наибольшей степени и характеризует его лично, увековичивая память в истории. Но все это - рудименты монархии. А в наивысшей степени личный характер правления проявляется именно в самодержавии. Подвиг возможен, когда есть свобода действия. Самодержец никому из подданных не обязан своей властью, потому его действия максимально свободны.
А в чем тогда состоят обязанности подданных? Не становятся ли они безвольными рабами в самодержавной монархии? Если речь идет об абсолютизме или диктатуре, то - да, подданные, принимающие навязанные им правила, становятся заложниками произвола абсолютного монарха или диктатора, потому что тот провозглашается источником власти. Но в православной самодержавной монархии источником власти полагается Бог. Потому самодержец не имеет право отменять Его законы. Следовательно, и лояльность подданных в этом случае ограничена заповедями. И исполнение такой опосредованной воли Божией становится волевым подвигом каждого верноподданного, поскольку требуется нелицемерное и нечеловекоугодливое служение. При правильном отношении к самодержавной национальной власти снимается главное социальное противоречие между личным и общественным интересом - свободное личное произволение служит общественному единству.
При демократических порядках, напротив, каждый гражданин, выражая свою волю, ограничивает тем самым других сограждан, что приводит не к снятию противоречий между личным и общественным, а к их постоянному конфликту, который искусственно сдерживается, что приводит в итоге к установлению тоталитаризма, подавляющего личную свободу.
Таким образом, не всякое общественное устройство способствует проявлению христианских качеств, поэтому его выбор не может быть безразличным для христиан. Другое дело, насколько это возможно в наличных условиях. |
