Приобщение к труду благородному и добросовестное отношение к любому делу – именно так приучают все благоразумные и заботливые родители своих любимых детей с самого раннего возраста, пока они не утратили способности восхищаться всем прекрасным и по-настоящему ценить всё возвышенное и глубоко нравственное, дарованное каждому человеку природой и Богом. Воспитывая на добрых православных традициях, мои родители на своём примере научали нас отличать добро от зла. Каждый день и всякий раз напоминали о том, что любить и уважать нужно не только себя, но и ближнего своего, что обижать кого-то грешно, что сквернословить и обзывать кого-либо тоже грешно и что большой грех не слушать родителей.
Родительская забота о нас проявлялась во всём, в большом и малом. И она была бы более значимой и более ощутимой, если бы новоявленные власти способствовали благополучию в семье, а не отнимали последний хлеб, которого и без того не всегда хватало. Про весьма непростые и неоднозначные отношения власти к моим родителям, нацеленные на всеобщее подчинение трудового народа, включая крестьян, коих было подавляющее большинство, можно написать отдельный рассказ в назидание подрастающему поколению. Но в этом кратком и содержательном повествовании ограничимся лишь некоторыми фрагментами сельской и городской жизни, характерными для того неспокойного и весьма тревожного времени, когда каждый человек выживал, кто как мог.
Вне зависимости от того, как бы мои родители не представлялись местными властителями, далеко не свободными в своих помыслах и волеизъявлениях, они относились к разряду тех крестьян-тружеников, которые, работая в поле с раннего утра до позднего вечера, своими руками добывали и добывают в поте лица хлеб насущный и содержат многодетные семьи. Таких тружеников во всем цивилизованном мире называли и называют фермерами, и на их земных трудах держится продовольственная безопасность многих стран во всем мире.
Взаимоотношения родителей с односельчанами были нейтральными, деловыми, а со многими и дружескими, но никогда не были враждебными. Отношения к ним со стороны властей были всё же разными в разное время, но тоже отнюдь не враждебными, несмотря на всеобщую смуту, рождённую большевицким переворотом семнадцатого года и не обошедшую стороной ни русскую, ни белорусскую землю. Иначе моих родителей и отца, прежде всего, без всяких законных оснований могли бы арестовав, лишить свободы либо сослать подальше от родной земли, в холодные края, где птицы замерзают на лету, как поступали с великим множеством честных, безвинных крестьян-тружеников.
И, в частности, как несправедливо, жестоко и варварски обошлись с моим близким родственником Поляковым Малахом Ивановичем, мужем моей тётки Марьяны по линии отца, загнав его в арестантские сети, которыми была опутана не только русская, но и вся белорусская земля. Он слыл мастером на все руки, никому не причинил зла и не совершал никаких преступлений. Свободно владея плотницким и столярным ремеслом, он своими руками и за свои заработанные средства построил ветряную мельницу в соседней деревне Берёзовка Кормянского района. За такое полезное, и нужное для крестьян-землепашцев дело, его арестовали весной в роковом 1930 году. Трагическая судьба арестанта до сих пор не известна. Говорят, что после жестоких издевательств и пыток на допросах его расстреляли местные изверги-чекисты… Спустя более полувека, в 1989 году гражданина Полякова М.И. полностью реабилитировали за отсутствием состава преступления. Очевидно, реабилитация, какой бы она не была законной, правомерной и справедливой, не воскресит его, как и многих миллионов безвинных жертв чудовищного самовластия, повлекшего за собой общенациональную катастрофу для братских народов, русского и белорусского.
Да и от подобных реабилитаций, пусть и официально объявленных государством, не становилось и не становится радостнее и легче на сердце родственникам, потерявших по воле партийных извергов-самозванцев своих родных и близких. Тем не менее, признание безвинности жертв, хотя и с немыслимо и неоправданно большим опозданием и, следовательно, вины наёмных исполнителей – это некое покаяние властей. Однако такое покаяние вынуждены совершать совсем другие люди, люди другого поколения, которые к бандитским преступлениям прошлого времени совсем не причастны и не имеют никакого отношения…
Нейтральные отношения местных партийных чиновников, среди которых были и вполне порядочные, благоразумные люди, к моим родителям стали доброжелательными и даже покровительственными после моего поступления в Московский государственный университет в 1963 году. О поступлении сразу же узнала вся деревня Вощанки и местные чиновники после получения моими родителями почтовой открытки, на обратной стороне которой было начертано всего лишь несколько строк радостной вести – их поздравление в связи с зачислением меня студентом первого курса физического факультета Московского государственного университета…
Вспоминается один интересный эпизод из моей юности. Во время учёбы в университете я каждый год в разное время приезжал к родителям в деревню Вощанки, дабы помочь им в домашних работах и сходить на кладбище, чтобы убрать могилы родственников, и вспомнить с родителями о том, как своим благородным трудом они поднимали на ноги всех нас, своё трудолюбивое поколение. Однажды летом, когда я приехал в деревню (был тогда я аспирантом), в хату к нам зашёл незнакомый человек в форме капитана милиции. Моя мать предложила ему сесть за стол и спросила, что хотел бы он покушать. В нашем доме всегда соблюдалась добрая крестьянская традиция: любого незнакомого человека, вошедшего в хату, в том числе и нищего, пришедшего за подаянием, всегда принимали за гостя, и даже в тяжёлые времена находили, чем угостить. Но капитан милиции отказался от угощения, но сел за стол. Сняв фуражку с кокардой и положив её не на лавку, рядом с собой, а прямо на стол, он вынул из кожаной сумки в виде планшета какие-то бумаги. Затем стал задавать не совсем понятные для родителей вопросы, и делал он это не совсем корректно. И мне об этом было слышно – в то время я находился в дальней комнате. Я вынужден был выйти к милиционеру. Поздоровавшись с ним, я спросил, почему он не представился. Он, покраснев и немного застеснявшись, предъявил мне удостоверение, по которому я узнал, что это был сотрудник органов безопасности (КГБ). По-видимому, незнакомый гость в погонах выполнял предписанное ему сверху задание в связи с моим участием в научных исследованиях с грифом секретности.
В результате той и всех других тщательных проверок в то время не было никаких помех либо препятствий со стороны КГБ в моей почти десятилетней учёбе в университете. Не было каких-либо помех и в дальнейшем, когда я был научным руководителем важнейших научно-исследовательских работ с ограниченным доступом, выполняемых совместно с оборонными отраслями промышленности СССР. Каких-либо ограничений и препятствий я не испытывал и при оформлении документов для поездки за рубеж на международные научные конференции…
В нашей большой семье всегда была благожелательная атмосфера. И родители никогда не навязывали своё мнение, особенно, когда мы взрослели и стремились быть независимыми и самостоятельными при решении разных вопросов. Я не помню, чтобы отец и мать запрещали кому-то из моих братьев, сестёр и мне стать пионером либо комсомольцем. Однако я не вступал ни в пионеры, ни в комсомол и вовсе не потому, что так хотели родители. Такой свободный выбор я делал самостоятельно, вполне сознательно, по собственному убеждению, твёрдо зная, что вступление в какие-то не совсем понятные ряды – дело добровольное. По этой же причине в зрелом возрасте я не был членом партии, когда стал профессором и гораздо раньше, когда служил офицером в армии, что случалось в то время весьма редко – всех офицеров, как правило, принуждали тогда якобы добровольно, но в обязательном порядке вступать в партию…
Вступать в пионеры в начальных классах Вощанской семилетней школы мне никто не предлагал, и никто из учеников в нашем классе не носил галстук. Одна из весомых причин – школьные учителя, как благомыслящие люди, не придавали большого значения вступлению в пионеры, а заботились о более важном деле – чтобы их ученики владели грамотой и прилежно учились. Да, к тому же, в начале 50-х годов прошлого века в сельских лавках не было не только самого необходимого – хлеба, но и многих других товаров повседневного спроса, крайне необходимых в домашнем хозяйстве, не говоря уж о красных галстуках для пионеров.
Гораздо позднее, в старших классах в комсомол меня никто насильно не пытался загнать. Вспоминается один случай из школьной жизни. Однажды в Литвиновичской средней школе (тогда я учился в одиннадцатом классе) учитель математики Ганжуров Г.Г., классный руководитель, при встрече со мной в коридоре пытался выразить беспокойство за мою дальнейшую судьбу. Очевидно, из такой доброжелательной беседы и ненавязчивого предупреждения вовсе не следовало, что я обязан был вступить в комсомол. Вполне вероятно, в другое время и при других обстоятельствах моя неосознанная настойчивость на грани упрямства, присущая молодости, могла обернуться трагедией при поступлении в высшее учебное заведение. Однако по воле Божией такой беды не случилось…
После окончания Литвиновичской школы с золотой медалью я получил аттестат о среднем образовании с отличными оценками по всем предметам и свидетельство столяра четвертого разряда. Такой высокий разряд за профессионально выполненную работу был присвоен экзаменационной комиссией в виде исключения мне одному в классе, а остальным выпускникам – только второй.
Практические и теоретические знания столярного дела и владение инструментами пригодились мне в дальнейшем, когда, учась на дневном отделении в университете, я работал лаборантом и механиком и участвовал в разных научных геофизических экспедициях и в строительных отрядах. И особенно они были востребованы, когда на старших курсах и, будучи аспирантом, я проводил самостоятельно экспериментальные исследования, весьма непростые в технологическом исполнении. Тогда своими руками приходилось выполнять сложнейшую и очень тонкую работу – проводить измерения в широком диапазоне температур в слабых и сильных магнитных полях, что требовало не только фундаментальных знаний, но и большого мастерства экспериментатора. Да и в быту и на даче практические знания и владение столярными и слесарными инструментами тоже оказались не лишними.
Трудовые навыки и практический опыт важны и нужны в любом деле в повседневной жизни. Поэтому с уверенностью могу утверждать: трудовое обучение во всех классах средней школы приносит пользу, и оно отнюдь не развлечение подобное современному бездумному погружению в компьютерный виртуальный мир, а очень важная и необходимая составляющая полноценного и достойного образования. Такое образование становится более значимым, если в семейном кругу ещё с раннего детства прививается любовь к труду благородному…
С поступлением в Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова я попал в интеллигентную среду, где воспитанные, тактичные и высокообразованные люди по достоинству ценили и до сих пор ценят деловые качества человека: стремление к знаниям, прилежную учёбу и научные достижения вне зависимости от его социального происхождения или какой-либо партийной принадлежности.
Многие университетские преподаватели были кандидатами и докторами наук. Такие высокие учёные степени присваиваются соискателям, проводящим исследования, основанные, как правило, на экспериментах и опытах. Именно экспериментальные исследования, а не абстрактные рассуждения, высоко ценил великий русский учёный Михаил Васильевич Ломоносов, основатель Московского университета. Он утверждал: «Опыт дороже тысячи мнений, рождённых воображением». Это утверждение не утратило силу и особенно актуально сегодня, когда существенно расширилась технологическая база экспериментальных исследований во всех отраслях науки, которые значительно усложнились и требуют немалых материальных и финансовых средств, чтобы получить новые научные результаты.
С «учёными» степенями и званиями были и другие преподаватели в университете, весьма далёкие от естественно-научного познания. На естественных факультетах их было сравнительно немного. Критерий защиты диссертаций для них был не эксперимент и не опыт, а пространные и абстрактные рассуждения, основанные на марксизме-ленинизме – теории разрушения, а не созидания. Соискатели таких степеней были весьма ограниченными в познании мировой философии, всеобщей и отечественной истории. Поэтому они не смогли объективно, со знанием дела оценить разрушительную силу марксизма-ленинизма, как это сделал выдающийся русский философ Иван Александрович Ильин, профессор Московского университета, учёный мирового масштаба, обстоятельно доказавший пагубность коммунистической утопии и предсказавший её трагические последствия с многомиллионными жертвами русского и братского народов…
Преподаватели университета в подавляющем большинстве были беспартийными, но владели превосходно высоким методическим мастерством объяснять студентам сложнейшие и абстрактные вопросы на доступном и понятном языке. Кроме того, они, как правило, проводили исследовательскую работу на высоком научном уровне.
Беспартийной была и Елена Фёдоровна Курицына, мой научный руководитель, доцент, кандидат физико-математических наук. Под её непосредственным руководством я выполнял сначала дипломную работу, а потом и кандидатскую диссертацию. Елене Фёдоровне, как учёному и педагогу, я посвятил одну из своих научных книг, выпущенной центральным издательством «Радио и связь». Эту весьма объёмную книгу-монографию подарил ей сразу же после выхода её в свет в 1993 году…
Гораздо позднее, в 2004 году в научно-популярной серии «Выдающиеся учённые физического факультета МГУ» издательство «Логос» выпустило мою другую книгу – «Роман Владимирович Телеснин». В лаборатории профессора Р.В. Телеснина, известного учёного-физика, одного из основоположников отечественной микроэлектроники, начиналась моя научная и педагогическая деятельность. Экспериментальная установка, на которой я проводил сложнейшие в технологическом исполнении исследования в течение многих лет, находилась прямо в его кабинете. В лаборатории были созданы все условия для творческой инициативы и продолжались славные традиции первой физической школы в России, созданной профессором П.Н. Лебедевым, признанным во всем мире учёным…
Университетские педагоги с большим опытом преподавания, в сущности, проявляли родительскую заботу о студентах, как о своих любимых детях. И для нас, студентов университет был вторым домом, где мы жили, учились и были бесконечно счастливы, шаг за шагом продвигаясь к вершине знаний. Этот уникальный дом был не просто вторым, а, по-настоящему, родным, куда хотелось вернуться всегда, особенно летом, после напряжённой и утомительной работы от зари до зари в студенческих строительных отрядах и после интересных, увлекательных экспедиций, где решались хотя и несложные, но всё же исследовательские задачи, весьма важные для дальнейших научных изысканий…
Уважительные, общечеловеческие и доброжелательные отношения преподавателей ко всем студентам и аспирантам во многом исходили от ректора университета Ивана Георгиевича Петровского, талантливого руководителя, человека большого ума и совести, академика АН СССР, Героя Социалистического Труда, выдающегося математика с мировым именем, но беспартийного. При принятии многих административных решений, основательно обдуманных, обстоятельно взвешенных и логически обоснованных, он был, в некотором смысле, свободен от партийной зависимости. Однако партия всё же достала и его – он умер в здании центрального комитета партии после разговора с высоким партийным чиновником, мало что смыслившим в науке и образовании. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве…
Ректор университета И.Г. Петровский, удивительно обаятельный человек, был доступен для всех: студентов и аспирантов, преподавателей и сотрудников вне зависимости от их учёных званий, степеней и должностей. У него не было чиновничьих часов приёма, а его секретарь никогда не отмахивалась от посетителей, произнося избитые слова: «Ректор занят, приходите завтра», подобные которым очень часто можно было услышать в кабинетах многих чиновников, не стремившихся добросовестно выполнять свои служебные обязанности. Иван Георгиевич принимал посетителей всегда, если не был занят неотложными делами, а в его приёмной никогда не было столпотворения.
Особенно большую организаторскую и многоплановую работу он проводил при согласовании проектной документации и строительстве огромного университетского комплекса на Воробьёвых горах, сложнейшего и весьма оригинального по своему многофункциональному назначению и архитектурному воплощению.
При содействии И.Г. Петровского, проявлявшего заботу о широкой доступности образования, по инициативе академика А.Н. Колмогорова в Москве в 1963 году была создана физико-математическая школа-интернат при Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова. Ныне она называется Специализированный учебно-научный центр МГУ, или Школа имени А.Н. Колмогорова. В эту школу на конкурсной основе отбирались и отбираются наиболее одарённые школьники старших классов, проживающие вне Москвы. В частности, в отборе участвовал и я – будучи аспирантом, принимал экзамены по физике у школьников в Свердловске, Перми и Челябинске (1971, 1972) и, кроме того, проводил занятия в летней физико-математической школе, где лекции читали академики А.Н. Колмогоров и П.С. Александров…
При решении кадровых университетских вопросов ректор И.Г. Петровский исходил из потенциальных возможностей претендентов на ту или иную должность, оценивая их профессиональные знания, творческие способности и деловые качества. Ему принадлежат слова: «Я не спрашиваю вас, кто занимается этим вопросом. Мне нужен тот, кто его решает».
Выдающийся отечественный учёный мирового масштаба И.Г. Петровский в совершенстве владел не только математикой, одной из важнейших и наиболее развитых отраслей науки со строгой системой доказательств, но и наукой управления, основанной на системном подходе при решении разных вопросов, при котором каждый занимается своим любимым делом. Научные достижения университетских учёных и педагогов того времени выводили отечественную науку и образование на мировой уровень…
Поступить в МГУ и тем самым покорить Воробьёвы горы, называвшиеся тогда Ленинскими горами, стремились многие молодые люди. Конкурс был огромен, особенно для абитуриентов естественных факультетов. Самый большой конкурс был на физическом факультете – более двадцати человек на одно место для вчерашних школьников…
Занимая более двадцати лет высокий ректорский пост, И.Г. Петровский стремился помочь каждому преподавателю и каждому сотруднику, проявляя отцовскую заботу, чтобы они на работе добросовестно трудились и чувствовали себя как дома, а студенты при этом прилежно учились и, приближаясь к научной истине, испытывали великую радость познания гармонии природы и человека…
Счастлив тот человек, который ощутил в полной мере родительскую заботу, наполненную любовью, не только дома, но и во время учёбы, и на работе, и сумел передать её своим детям, дабы они любили бы родителей и ближнего своего, а их ценили бы по делам благородным.
Степан Харланович Карпенков
Лауреат Государственной премии и премий Правительства России,
доктор технических наук, профессор
|
