 Российское правительство сокращает расходы на здравоохранение, социальную политику и поддержку регионов, несмотря на рост профицита бюджета. Как следует из данных Минфина, ведомство за первое полугодие 2021-го собрало в казну 11,264 триллиона рублей налогов и сборов, то есть на 2,1 триллиона или 23% больше, чем годом ранее. Однако расходы бюджета увеличились всего на 6%, а по ряду важных статей и сократились.
Так, объем ассигнований на здравоохранение уменьшился на 81 млрд. рублей (13%) до 573 млрд. Почти на треть упали трансферты в бюджеты регионов: они составили 490,9 млрд рублей против 710,4 млрд за первое полугодие 2020-го. Снижаются расходы на социальную поддержку — в июне эти ассигнования оказались на 9% меньше, чем в мае, и на 26% ниже, чем годом ранее. В целом за шесть месяцев на социальную политику бюджет потратил 3,046 трлн рублей — на 149 млрд (4,8%) меньше, чем годом ранее.
Также сократились расходы на пенсионное обеспечение (минус 33 млрд руб.) и на охрану семьи и детства (минус 303 млрд руб.) Правда, в то же время расходы по статье «социальное обеспечение населения» выросли на 187 млрд руб.
Кроме того, значительно, в полтора раза до полутора триллионов рублей выросли траты по статье «национальная экономика». Расходы па экологические проекты и систему ЖКХ подскочили на 73% и 64% - до 215,9 и 255,6 млрд рублей.
Сокращение бюджетных расходов вряд ли можно назвать удивительным. 12 июля министр финансов РФ Антон Силуанов на заседании финансового блока «Большой двадцатки» предупредил, что продолжительное сохранение антикризисных мер может привести к перегреву экономики с сопутствующим накоплением дисбалансов. Силуанов заявил, что экономическая политика по выходу из кризиса одних государств напрямую оказывает влияние на другие, в результате чего некоторые страны на фоне ускорения инфляции уже приступили к нормализации денежно-кредитной политики, а другие сохранили меры экономического стимулирования.
Россия, судя по всему, как раз и приступила к нормализации, хотя и объем антикризисных расходов был намного ниже, чем в странах Запада или Юго-Восточной Азии.
Однако, как считает руководитель департамента корпоративных финансов и корпоративного управления Финансового университета при Правительстве РФ Константин Ордов, самоуспокоение властей преждевременно, и чтобы вывести страну из кризиса, а население — из бедности, простого бухгалтерского подхода к расходам и доходам недостаточно.
— Финансово-арифметических чудес не бывает. Рост профицита бюджета во многом связан с управлением расходами и их сокращением. На сегодняшний день мы, по мнению Минфина и ЦБ, вернулись к докризисному времени. Они считают, что экономка вышла на уровень 2019 года, поэтому острые потребности в избыточной финансовой помощи государства снижаются.
При этом мы слышим слова о перегреве экономики, который выражается в росте ВВП, во втором квартале составившем порядка 5% ВВП, и росте инфляции. Это интерпретируется, как необходимость немного сдержать аппетиты в части расходов, в том числе региональных.
Дефицит бюджета в этом году планировался на уровне 2,7 триллиона рублей и должен был быть закрыт привлечением дополнительных денег с рынка, то есть выпуском ОФЗ. Если дефицит будет меньше, Минфин просто не выйдет на рынок в таком объеме и не будет увеличивать долг.
Видимо, власти считают, что удалось стабилизировать ситуацию и в регионах. Во второй половине 2020 года мы видели резкое снижение их доходов и невозможность выполнить свои социальные обязательства. Это привело к срочным дотациям и субсидиям со стороны центра. Сейчас мы еще не имеем данных по региональным доходам, но раз нет новостей о том, что не выплачиваются зарплаты или простаивают инфраструктурные проекты, видимо, регионы тоже вернулись к докризисным уровням.
«СП»: — То есть ситуация в экономике оказалась лучше, чем рассчитывали власти?
— Планы на 2021 год были составлены из достаточно консервативных предположений. Но, как видим, нефть пока на хороших уровнях. Многие отрасли тоже чувствуют себя неплохо. Как ни парадоксально, мы в России страдаем от инфляции, но для производителей, особенно для экспортеров, этот скачок цен позволяет получать избыточные доходы и формируя повышенные налоговые отчисления.
Не случайно власти говорят о том, что нужно взыскать дополнительные доходы, например, со сталелитейщиков. В тяжелые времена им помогли, а сейчас мировые цены на их продукцию взлетели, и они стали получать сверхдоходы.
Не исключено, что скоро мы увидим отчеты о том, что и уровень доходов бюджета восстановились до 2019 года, а он был профицитным.
Важно понимать другое — и 2019 год в плане темпов роста ВВП обещал нам не более 2%, и, похоже, на то же мы можем рассчитывать в 2022—2023. Но все последние годы реальные доходы населения падали именно потому, что медленный рост экономики не позволял их повышать.
«СП»: — Почему же тогда дополнительные доходы не вкладывают в экономику? Только из-за опасений «перегрева»?
— Видимо, не нужно ждать от Минфина предложений по дополнительным инвестициям избыточно собранных средств. Возможно, тут должно подключиться Министерство экономического развития и дать ответы, каким образом нам обеспечить разумный сбалансированный рост и дальнейшее снижение сырьевой зависимости.
Минфин, будучи больше счетоводами, занимается управлением текущим поступлением и расходованием средств. Они не занимаются системным планированием, у них нет KPI по целям развития экономики. И в случае стабилизации у них нет никакого желания, чтобы оставлять дотации и субсидии на уровне прошлого года. По их данным бюджеты находятся в сбалансированном состоянии.
Еще один момент в том, что у нас есть большая неопределенность в связи с пандемией. Мы получаем неприятные новости о том, что на Европу надвигается очередная волна коронавируса, и мы понимаем, что в ближайший квартал с экономикой может произойти все, что угодно. Возможно, Минфин занял выжидательную позицию на случай, если доходы бюджета снова упадут, а средства придется экстренно тратить.
«СП»: — А что с сокращением расходов на социальную сферу, бюджет действительно не может себе позволить их увеличивать?
— В 2020 году произошел резкий рост людей, живучих ниже прожиточного минимума. Но, почему-то даже в прошлом году властям не казалось необходимым каждому из них оказать помощь. Хотя резервы и объемы привлечения госдолга позволяли это сделать. Но Минфин с большим удовольствием покупает валюту на сверхдоходы от продажи нефти, используя бюджетное правило. И это снова вопрос о том, как мы управляем финансами внутри страны.
Если анализировать мировой опыт, мы видим, что чем более экономически развита страна, тем с большей готовностью она тратила крупные суммы на поддержку бизнеса и населения, понимая, что платежеспособный спрос является гарантией того, что экономика быстро восстановится, а общество пострадает минимально.
У нас последствия кризиса особенно остро ощутили люди из малого бизнеса, которые потеряли работу. И для них кризисные процессы не закончились. Меры поддержки вроде моратория на банкротство и увеличения пособия по безработице подходят к концу, и этот маховик будет нарастать. Несмотря на отсутствие нового локдауна, может сложиться ситуация, когда граждане будут нуждаться в прямой финансовой помощи даже больше, чем в период самоизоляции.
По разным оценкам, у нас 15−18 миллионов человек, живущих за чертой бедности. Такая цифра не должна существовать в социальном государстве, но без радикальных решений, связанных с самой системой борьбы с бедностью, эта проблема не устранима. У нас и до последнего кризиса это число измерялось миллионами. А сейчас последствия пандемии будут ощущаться еще долго, да и она сама не закончилась.
Можно было бы вспомнить опыт 90-х в плане натурализации поддержки граждан вроде продовольственных талонов. Финансовая помощь сразу приводит к повышению цен на социальные товары и вынуждает государство применять неадекватные механизмы регулирования. Мне кажется, в конце 2020 года мы были близки к реализации идеи продовольственных сертификатов, но этого не произошло. Хотя ничего принципиально не изменилось для малоимущих в лучшую сторону.
Сейчас власти выдохнули в надежде, что рыночная экономика как-то исправят ситуацию и приведут к справедливому распределению доходов. Но динамика числа людей за чертой бедности никак не меняется в лучшую сторону.
Более того, мы дистанцировались от решения их проблем, так как прожиточный минимум у нас теперь определяется, исходя из среднего дохода в стране, а не от продовольственной корзины. Но именно продукты питания, в отличие от доходов, демонстрируют наибольший рост. У нас, к сожалению, все меньше связующих звеньев, которые отражали бы реальное положение дел с бедностью в России.
источник | 
