История православия на Кубани в послереволюционный период представляет собой череду гонений: в период Гражданской войны, коллективизации, в 1930-е годы; потом военно-послевоенная оттепель, новые гонения в начале 1960-х годов и возрождение в эпоху перестройки. Говоря об антицерковной политике властей, станичники, прежде всего, подчёркивают значимость храма в жизни семьи, населённого пункта. Старожилы рассказывали о социальных функциях церкви, которые она выполняла в станице. При церкви усваивались многие основы традиционной культуры и культуры вообще.

«Белый был (дед – И. В.). Просто ходил на крылос, спивал. Потом вперед всех в церкви выходыл, Евангелье читал. Пол в церкви был такый. Негдэ ни царапинки. Мрамор был. И на царских вратах скризь мраморно было. […] «Пресвятая Богородица, спаси нас!» – учили, я и чичас помню. Мама учила. Проказывала мени. Я стою, молюся. Христюся. А они проказывают. Нравилося. И доси. Не помолюся, мени як-то муторочно. Утром молюся, и вэчером молюся. Лягаю спать, похрестую мисто. И викна похрестую. Так мени мама учила. И двери хрестыла. «Творящее хреста, твори ото всякого зла. Перепни, Господи, десятьма замкамы. Одвэрни врагов от нас». Вот это похрестю. Осталася у меня мама вдовой. И в стэпу ж робыла. И Богу молилася. И во цэ ж такочки. И «Отче наш», и «Верую», «Помилуй мя, Боже». Это я не знаю. В церкви почула, тепер перехвачиваю. […]» [1].

Церковь воспринималась как основа важных представлений традиционной культуры, таких как, например, благотворительность.

«Вот это могу рассказать! Особенно к убогим и нищим (трепетно относились – И.В.). Они всегда были в церкви на паперти. И стоялы. Если кто шел в церкву, обязательно не только несли в церкву подать, во там положить. Но и им подавалы. И если, допустим, у кого-то какая-то гулянка. Старалы- ся прыгласыть усих нищих на улыце накормить. Старалыся, да. Усых нищих накормить. Кто б ни прыйшев. Нищих всегда старалысь накормить. Это бабушка говорыла». – «Считались Божьи люди?» – «Да, да!» [2].

Церковь осознавалась и как эстетический центр станицы, прекрасной своей архитектурой и музыкой. «Я не знаю, когда была построена церковь. Но ограда была очень красивая, чугунная. Выделка была красива на ней. Я помню». «Сейчас это здание переоборудовали церкви под клуб. Здание само по себе крестом. Они построены и так спрятаны. Она реставрирована. Примерно в шестидесятых годах. В шестидесятом году добавили кинобудку. А эти фойе еще были построены до войны. Библиотеку поместили там» [3].

«Очень красивая (церковь – И. В.). Всякые иконы были. Многие иконы были. Божией матери. Тамочки продавали свечи». – «А хор какой был?» – «Як и здесь хор. Как здесь, так и тада. Там молоденький был хор. А здесь были мужчины. Был батюшка, дьякон. Псаломщик. Отец Николай был. Отец Павел был. И отец Николай был там. У нас была церковь Петро и Павла. А то Троецька была церковь. Эту ж разорили в 33-м году. Нет, в 36-м. Ломали, доски таскали. […] Очень хорошо. Ходили они с молитвами по дворах. В большой пост перед Паской. Подвода была. Кто муки даст, кто что. И на поле идет. Ходили святили пшеницу. С образами и с певчими. Много народу. Потом обед там. Батюшкам и певчим – тем отдельно. […] Учили, и в церк- ву ходили. Как уже лет восемь-семь. У девять лет причащаются, исповедаются. И собираются на сентябрь месяц у школу. Один класс идут в пятницу вечером и в субботу утром. А другой класс на другой тыждень. В церковь идут. А теперь не то» [4].

Некоторые информанты даже переносили восприятие церкви как культурного центра станицы на последующий за ней клуб. «И школа была двухэтажная. И в церкву ходили. А после церквы там же в клуб. Телевизор поставили, ходили туда смотреть. В общем, она гремела, Абхазская» [5].

Особенно активно антирелигиозная борьба развернулась в 1930-х годах. Например, в Северском районе закрытие церквей, аресты священников резко активизировались в голодный, 1933 год. Например, священник из станицы Ильской о. Сергий Максименко был осуждён на три года лагерей. В 1937 году вышел на свободу, а вскоре был вновь осуждён и расстрелян [6].

Иногда возникали гораздо более сложные и неоднозначные коллизии. Служивший в отрадненской церкви ещё во время Первой мировой войны священник Бессарабов в годы Гражданской войны был пулемётчиком в красном партизанском отряде. После демобилизации он вернулся к священническому служению. Несмотря на то что человеком он был очень достойным и обаятельным, священник Бессарабов подвергался притеснениям со стороны священноначалия как сторонник советской власти, а со стороны советской власти – как священник. Финал его жизни был трагичным [7].

Некоторые станичники вспомнили ещё первые факты антицерковного террора времён Гражданской войны. «В революцию занялы Кореновку, день был воскресение. Два батюшки. Оба правые. Одного вывели в ограде, расстреля- лы. А другой остался» [8].

Гораздо больше люди старшего поколения вспоминали о разорении церквей в 1930-е годы. Рассказывают о спасении местными жителями церковной утвари: «А в церковь ходили куда?» – «В Платнировку и в Сергиевку. В Платнировке было две церкви. А в Сергиевке – одна. Деревьянна. А в Платнировке была кирпична. Разорыли ж ее, нема. И в Сергиевке разорыли». – «А иконы у вас откуда?» – «Ще я шла замиж – благословили. А те так и остались в тем доме. Разобралы» [9].

Иногда необходимость уничтожения храма местные власти пытались мотивировать «хозяйственными нуждами»: «Собрали сход станичников. Мол, кирпич пойдет в народное хозяйство, ферму надо строить» [10].

Иногда церковь уничтожали из-под тишка, под видом стихийных бедствий и пр.: «У нас не закрыли здесь. У нас церковь сгорела». – «Это когда? До войны еще?» – «До войны, конечно. …До войны, до войны. В тридцатых годах». – «А что случилось?» – «Не знаю. Щас многие говорят, что подожгли. Тада ж советская власть начиналась». – «С религией борьба была?» – «Да. Кто говорит – поджог. А дед там сторожем был. Дед говорит – нет. Просто дед дежурил в церкви там. Ночевал. А ее перед Троицей выкрасили. И полы, и все. Ну, перед праздником. И свечка упала на пол. И пошел пожар. Вот это такие данные. От деда я слышал. От Климента. Не от своего деда. Это по матери дед Климент» [11].

«Спалили. Говорят, гроза (усмехается – И. В.). А там… А надо было школу строить. Она мешала. Место мало. Никто ж это точно не знает. Знаю, шо спалили, а то вообще писали, что гроза. Постановили» [12].

Есть немало рассказов о «нецелевом» использовании здания церкви как склада или клуба: «Скажите, церковь в каком году разорили?» – «Еще я в школу ходила, так она была. Туда кукурузу завозилы». – «Сначала склад был?» – «Правильно, склад. Она была кругом в полыни. Кумполы сымали». – «А когда сняли?» – «Это или тридцать четвертый, или третий год. Я была мала. А жилы мы в совете. Папа работал в совете ездовым [...] А потом разломали, клуб по- строили […]. Она и при немцах была, при немцах она стояла. Стояла полна церковь кизяком. И все боялись, как бы не подпалили немцы». – «Немцы церковь не открывали?» – «Не, нет» [13].

Участие в уничтожении церкви воспринималось как страшное преступление. Существует немало рассказов о Божьей каре его участникам или даже наказании от советской власти:

«[…] Ломал враг народа, его застрелили. Он был бешеный, дурной такой. Его арестовали и посадили. А там голе место было. Щас построил новую» [14].

«А церковь закрыли при советской власти?» – «Конечно, закрыли. Две церкви было. Одно здание сохранилось. Одна деревянна была – в тридцать седьмом году сломалы. Председателя станицы я хорошо помню. Кривенко. Ему за эту церкву, шо он сломал, двадцать пять лет строгача далы. Шо вин поломал» [15].

«Это ж такие ж и ломали, шо занимали. Я не знаю, був такый разговор, шо вот такие, которые ломалися, два убилося. […] Да, якобы Бог их наказал. С колокольни ли там куда упали. В общем, такой разговор. Я это чуть-чуть помню. Это ж тридцать шестой год, тридцать седьмой!» – «А местные ломали?» – «Нет, нанятые были» [16].

«[…] Я не знаю, был разговор, шо вот такие, которые ломалися, два убило- ся». – «Убилося? Это кто церковь ломал?» – Да, якобы Бог их наказал. С колокольни ли там куда упали. В общем, такой разговор. Я это чуть-чуть помню. Это ж тридцать шестой год, тридцать седьмой». – «А местные ломали?» – «Нет, нанятые были». – «Из Горячего Ключа?» – «Нет. А кто знает, кто вони, откуда? Неместные. Это я точно знаю, что неместные. Местные никогда не будут ломать, потому что тут люди набожные. И так они в Бога верили! Запросто могли и убить! Могли шо хочешь!» [17].

Хотя сохранились некоторые воспоминания участников уничтожения церквей ещё в детском возрасте. «Одну разломалы (церковь – И. В.), одна осталась. У сквери была деревянна. Разломалы. В 37-м ломалы. Даже я ломал. Зацепили лебедкой. Она крутится, а не пада. А мы вышли на перемену. И як прыцыпылися на трос! Несколько ученикив. А был председателем Дмитриенко. Так ему за эту церковь сразу двадцать пять лет жах! И посадыли. И у него был сын Мишка. И у его случилось че. Затыкал вин пальцем и балакал. Пудовою гирей колокол были на куски. А посля возили камень с фундамента. И выжигалы известь. Побелкой занимались в колхозе». «Даже я тянул за трос, шоб верх зломать. Я ходыл в четвертый класс. Нас привозылы» [18].

Некоторые церкви были уничтожены гитлеровскими оккупантами: «А была у вас там колокольня?» – «При мне ее, при немцах сожгли. Ее же и переделали тогда. Я даже не знаю. По-моему, колокольни были. Тогда уже звон же. Там красивая была церква. […] Ее, видите, переделали. Это я еще была девчонкой, ее переделали. И там и табак вязали ото. Колхоз. Потом немцы пришли, там был госпиталь. При немцах. И когда немцы отступали, этот клуб и эту церкву они сожгли» [19].

В период оживления церковной жизни середины – второй половины 1940-х годов верующим было непросто получить в своё распоряжение прежние храмы. Особенно, если они были заняты под клубы и другие «советские учреждения». В 1934 году собрание колхозников решило превратить церковь хутора Свободный в клуб, ликвидировать церковную общину. В 1944 году община вновь действует в помещении церкви, бывшего клуба. И по этой причине власти сразу же пытаются её закрыть. Позже общине разрешили пользоваться зданием бывшего колхозного радиоузла – полуразвалившейся хатой, которая не подходила для проведения богослужений. После этого общину окончательно сняли с регистрации [20].

Антирелигиозная пропаганда оказала крайне малое влияние на восприятие станичниками разрушения храмов. Тема церкви в XX столетии ассоциируется с разрушением, святотатством, уничтожением высокого и красивого, уходом из станицы местного средоточия святости, высоты и красоты.

В целом к началу 1940-х годов традиционный станичный уклад жизни как единое целое был разрушен. Во время Гражданской войны были разрушены традиционные для Кубанского казачьего войска вертикальные социальные связи. В 1930-е годы были разрушены горизонтальные социальные связи станичного социума, мощный удар был нанесён их мировоззренческой основе – православию. Родственные коллективы выживания ещё сохранялись, но существенно ослабли территориальные. Таким образом, произошла во многом насильственная деконструкция традиционного уклада жизни. Она сопровождалась военными действиями, террором, голодом, частичной сменой населения.

Примечания

1. Полевые материалы Кубанской фольклорно-этнографической экспедиции (далее -ПМ КФЭЭ). 1992 год. Аудиокассета (далее – АК) 230. Станица (далее -Ст.) Платнировская Кореновского района (далее -р-н). Информант (далее - Инф).: Лысак Ф. К., 1907. Исследователь (далее – Иссл).: Шептун С. В.

2. ПМ КФЭЭЭ – 2008. АК 3987. Ст. Саратовская Горячеключевского р-на. Инф.: Андриянова А. Я., 1935 г. р. Иссл.: Матвеев О. В.

3. ПМ КФЭЭ – 2010. АК 4263. Ст. Имеретинская Горячеключевского р-на Инф.: Гапченко И. К., 1926 г. р. Иссл.: Васильев И. Ю.

4. ПМ КФЭЭ – 1992. АК 231. Ст. Платнировская Кореновского р-на. Инф.: Садиловская Е. М., 1909 г. р. Иссл.: Шептун С. В.

5. ПМ КФЭЭ-2015. Аудиотрек (далее–АТ) Черн16. Ст. Черноморская Горяче- ключевского р-на. Инф.: Варавва Н. А., 1933 г. р. Иссл.: Матвеев О. В.

6. Кияшко Н. История Свято-Николького храма пос. Ильского // Родная Ку- бань. 2015. № 1. С. 11.

7. Смирнов С. П. Круги памяти. Воспоминания о станице Отрадной и отрад- ненцах 1920-х – 1930-х гг. Отрадная, 2018. С. 16–17.

8. ПМ КФЭЭ – 1992. АК 244. Ст. Платнировская Кореновского р-на. Инф.: Куценко П. Г., 1906 г. р. Иссл.: Горбань А. Е., Зуб Е. В.

9. ПМ КФЭЭ-1992-1. АК 217. Х. Левченко Кореновского р-на. Инф.: Само- хвалова Ф. Ф. Иссл.: Чмырева И. Ю.

10. ПМ КФЭЭ-2008. АК 4073. Ст. Некрасовская Усть-Лабинского р-на. Инф.: Кузнецов А. Н, атаман станичного казачьего общества. Иссл.: Матвеев О.В.

11. ПМ КФЭЭ – 2008. АК 3089. Ст. Саратовская Горячеключевского р-на. Инф.: Хорольская В. Ю., 1914 г.р. Иссл.: Матвеев О. В.

12. ПМ КФЭЭ – 2010. АК 4229. Ст. Мартанская Горячеключевского р-на. Инф.: Носатова В. М., 1949 г. р. Иссл.: Матвеев О. В.

13. ПМ КФЭЭ – 2008. АК 3961. Ст. Суздальская Горячеключевского р-на. Инф.: Ждан Н. Е., 1923 г. р. Иссл.: Васильев И. Ю.

14. ПМ КФЭЭ 2009. АК 4168. Ст. Владимирская Лабинского р-на. Инф.: Гречко И. С., 1927 г. р. Иссл.: Васильев И. Ю.

15. ПМ КФЭЭ – 2010. АК 4209. Ст. Платнировская Кореновского р-на. Гришко С. П., 1927 г. р. Иссл.: Васильев И. Ю.

16. ПМ КФЭЭ-2008. АК 3959. Ст. Суздальская Горячеключевского р-на. Инф.: Белобородова В. П., 1933 г. р. Иссл.: Васильев И. Ю.

17. ПМ КФЭЭ-2008. АК 3959. Ст. Суздальская Горячеключевского р-на. Инф.: Белобородова В. П., 1933 г. р. Иссл.: Васильев И. Ю.

18. ПМ КФЭЭ – 2010. АК 4217. Ст. Платнировская Кореновского р-на. Инф.: Гришко С. П., 1927 г.р. Иссл.: Васильев И. Ю.

19. ПМ КФЭЭ-1992. АК 343. Ст. Имеретинская Горячеключевского р-на. Ткаченко К. Е., 1921 г. р. Иссл.: Чмырева И. Ю.

20. Громов В. Страницы истории хутора Свободного и его православной общины // Родная Кубань. 2013. № 4. С. 4–7.