Социально-политическая обстановка в Крыму во время голода 1932-1933 гг.
 

В первой половине 1930-х гг. Советский Союз охватил массовый голод. Вызванное сталинской политикой насильственной коллективизации и раскулачивания, бедствие затронуло огромную территорию: Украинскую ССР, Казахскую АССР, регионы Центрального Черноземья, Северного Кавказа, Урала, Поволжья, Южного Урала, Западной Сибири, Белорусскую ССР.В результате погибло около 7 млн. человек. Именно такая цифра приведена в подготовленном Государственной Думой Федерального собрания Российской Федерации и изданном 2 апреля 2008 г. официальном заявлении «Памяти жертв голода 30-х годов на территории СССР»[i].

Крым эта трагедия, в основном, обошла стороной. В то же время нельзя утверждать, что гуманитарная катастрофа совсем его не затронула.

Как и другие регионы страны, в ходеколлективизации Крым потерял тысячи трудоспособных хозяев, расстрелянных, сосланных или отправленных в лагеря. Те крестьяне, которые не попали под раскулачивание, превратились в наемных работников государства. Колхозники не могли покинуть деревню без разрешения председателя и за исключением нескольких строго очерченных обстоятельств, таких как призыв в армию, по спецнабору на стройки или выезд на учебу. Кроме того, над колхозниками постоянно нависала угроза репрессий за невыполнение плана по хлебозаготовкам или невыработку трудодней.

Такова была страшная цена, которую крымское крестьянство заставили заплатить в процессе социалистического переустройства деревни.

В ходе коллективизации был разрушен традиционный крестьянский уклад. Отныне крестьяне не могли принимать самостоятельные решения, и как следствие – перестали проявлять интерес к самому процессу труда, что неизбежно привело к снижению объемов производства продукции.

В результате уже в 1930 г. заметно ухудшилось продовольственное снабжение городов полуострова. Особенно тяжелая ситуация сложилась в Феодосии и Керчи. В июне 1930 г. в одном из писем в Крымский обком ВКП(б) руководство керченского партийного комитета с тревогой сообщало, что в городе резко уменьшилось количество завозимых товаров, продовольственное снабжение «чрезвычайно ухудшилось», что «создает благоприятную почву для всякого рода антисоветской агитации и, несомненно, в значительной степени влияет на интенсивность труда рабочих»[ii].

Эти опасения были отнюдь не беспочвенными, поскольку за несколько дней до этого в городе произошли волнения.

7 июня 1930 г. у здания Керченского горсовета собрались около 70 человек. Люди были возмущены тем, что еще с ночи они заняли очередь за рыбой, а ее целиком увезли на консервную фабрику. Собравшиеся, в большинстве своем, женщины, стали громко возмущаться, а оказавшийся у горсовета керчанин Д.Бернштам стал вести среди них антисоветскую агитацию, утверждая, что в прежние времена жилось лучше. Свидетели зафиксировали его высказывание: «скоро подохнем с голоду, так как все вывозят за границу». Чем завершился этот стихийный протест, неизвестно, однако незадачливый агитатор был выслан на Урал сроком на 3 года.

В июле 1930 г. в Керчи по аналогичным обвинениям было арестовано 11 человек. Так, счетовод металлургического завода В.Шушак «подстрекал рабочих к устройству забастовок с требованием повышения заработной платы, так как Советская власть ничего рабочим не дает, а только «жмет» на них. Безработный А.Харито «призывал к сопротивлению властям». Я. Балабанова обвинили в распространении злостных слухов о разорении советской властью людей, о дефиците товаров. После недолгого следствия все они были высланы в Восточную Сибирь[iii].

Аресты недовольных керчан продолжились и в дальнейшем. Так, в октябре 1930 г. репрессировали смотрителя зданий В.Гинтовта за то, что в присутствии свидетелей он говорил, что «пятилетка ничего не дает, построим за три года, а желудок будет пустым десять лет»[iv].

Стихийные проявления народного недовольства наблюдались и в других городах Крыма. Так, 10 июня 1930 г. в Феодосии в центре города состоялся несанкционированный митинг, в котором приняло участие более 100 женщин, которые требовали выдачи им мяса, мыла, сахара в таком размере, чтобы хватало на семью. Из толпы выкрикивали: «Наши дети с голоду помирают, требуем увеличения пайка», «Зачем нам индустриализация через 5 лет, если мы сейчас голодные»[v].

На следующий день на улицы с теми же требованиями вышли уже до 900 человек. Надо отдать властям должное, в данном случае они сумели вовремя сориентироваться и не допустили кровопролития, придав выступлению форму собрания. Примечательно, что никто из участников этих выступлений не был впоследствии арестован.

Однако проявления недовольства фиксировались и в дальнейшем. Так, лишенный избирательных прав феодосийский кустарь А.Виолкин говорил, что нельзя поддерживать власть, которая не может накормить людей. Его высказывания были квалифицированы как «недовольствоположением трудящихся в СССР», за что кустаря приговорили к 3 годам лишения свободы[vi].

5 июля 1930 г. заместитель секретаря Севастопольского райкома ВКП (б) подал сводку в информационный отдел Крымского обкома, в которой указывал, что «политическое состояние по городу продолжает оставаться в связи с продуктовыми затруднениями напряженным. Ведутся разговоры не только в среде рабочих, но и партийцев. Так, один недовольный коммунист заявил: «в свое время наши вожди сидели на арестантском пайке, а теперь и нам надо это испытать: пятилетка в 3 года – морочим народ, к концу пятилетки будем сухари собирать». Особое возмущение вызвали особые привилегии для военных чинов, которых обслуживали в закрытой столовой Дома Красной армии и флота:

«Вот жрать нечего, а советские офицеры и генералы по-старому отделяются от рабочих, имеют отдельную столовую и жрут в 3 горла». В сводке указывалось, что за последние 3-4 дня очереди за продуктами удвоились, в магазинах отсутствовали овощи, а на рынке их было недостаточно[vii].

В течение августа 1930 г. на почве перебоев с продовольствием в Севастополе произошел ряд эксцессов, выразившихся в демонстративном и массовом посещении возмущенными гражданами местных органов власти, избиении сотрудников магазинов Центрального рабочего кооператива[viii].

Проблемы с поставками продуктов питания и ухудшением их качества также испытывали жители сел. Так, вапреле 1930 г. в Ялтинском районестали выдавать ржаную муку второго и третьего сорта, а мясо не выдавали совсем. Колхозники посылали делегации: «Мы из колхоза не выйдем, но и работать не будем, нет сил», на установленные планы и нормы реагировали требованием обеспечить их мясом и жирами. В Капсихорском колхозе «Бирлик», Судакского района, отказывались принимать новых членов, потому что это уменьшит количество трудодней, а соответственно и оплату. Участились случаи употребления в пищу колхозного скота, бегства крестьян на заработки в города. В поселке Симеиз местные жители Якуб, Хайбула и Али обсуждали, что надо рано утром пойти на базар и когда будут отпускать мясо для санаториев, силой отобрать его. 2 июня 1930 г. в селе Ашага-Джамин Евпаторийского района женщины требовали от председателя колхоза хлеб, угрожая расправой, потому что «там одни евреи сидят и душат крестьян». 13 июня 1930 г. в поселке Воинка Джанкойского района женщины требовали выдать им хлеб и продукты, из толпы раздавались выкрики: «Власть забрала у нас хлеб, теперь она должна нас кормить», «Долой советскую власть и компартию! Дайте нам царя-батюшку, который будет нас кормить». С приближением сбора урожая среди крестьян начинают распространяться антисоветскиеслухи. Ефросинья Омельченко, из бедняков, не только получала письма от ссыльных крестьян и агитировала за их возвращение, но и предупреждала односельчан, что в этом году заберут хлеб, поэтому надо бить представителей власти и не пускать в село. В селе Таку-Эли Карасубазарского района единоличники отказываются собирать урожай, потому что «убирать нет сил, власть все равно все заберет, а налог платить заставит»[ix]. В августе 1930 г. кузнец из деревни Бага Севастопольского района, обращаясь к односельчанам, говорил: «Нас всех обманывают, все продовольствие вывозят заграницу, а мы все голодаем». Крестьяне его поддержали[x].

Уполномоченный Наркомснаба по Севастопольскому району сообщал в райком ВКП (б), что настроение крестьян может гораздо ухудшится после хлебозаготовок, если не удастся наладить снабжение их продуктами питания. Он писал: «Сейчас в деревнях ощущается острейшее продовольственное затруднение, особенно там, где нет огородов, а один табак. Крестьяне без конца просят привезти им хоть что-либо из продуктов. Очень чувствуется во многих деревнях такое настроение – раз мы сдаем последнее зерно, так правительство должно дать нам». Отдельные члены партии и комсомольцы отказывались вести агитацию среди сельских тружеников за сдачу хлеба и даже сдавали свои членские билеты[xi].

К осени 1930 г. во время проведения сельскохозяйственной кампании сказался недостаток посевного зерна в связи с недородом хлебов. Колхозы и совхозы были плохо обеспечены тягловой силой, некоторые совершенно не имели лошадей[xii].С ноября 1930 г. в животноводческих совхозах Севастопольского кооперативного пригородного хозяйства в связи с отсутствием кормов стали наблюдаться повышенная заболеваемость и падеж скота. Истощенного скота в совхозе № 2 было 50%, кормовой рацион составлял 20% от необходимого. Удойность скота составлял 1,5 литра молока в день на корову, а в совхозе № 1 исхудалые свиньи составляли 75% от нормы.

Экономическое положение крымской деревни не улучшилось и в 1931 г. Как сообщалось вспецсводке № 1 Информационного отдела ОГПУ «О развертывании и ходе подготовительных работ к весеннему севу» по состоянию на 31 января 1931 г., «многие колхозы (в том числе, крымские – Д.С.) уже сейчас испытывают острый недостаток фуража <…>. Вместе с тем обращает на себя внимание крайне небрежный уход за рабочим скотом в колхозах, сильно отражающийся на его состоянии. В результате по колхозам отдельных районов усиливается заболеваемость и падеж рабочего скота. Как особенно неблагополучные в этом отношении необходимо отметить русские районы Северного Кавказа и Крыма»[xiii].

Низкая экономическая эффективность колхозов выражалась в неудовлетворительной организации весеннего сева. Согласно спецсводки СПО ОГПУ № 23 о весенней посевной кампании по материалам ПП ГПУ УССР , БССР, ЦЧО , ИПО, Запобласти, Урала , ЛВО, НВК, СВК, Нижкрая, Московской области, Северного края, Крыма, Средней Азии по данным на 25 апреля 1932 г., в ряде крымских колхозов отмечалась «недоброкачественная вспашка в погоне за количественными показателями, а также использование непротравленного семматериала, что грозит большими потерями»[xiv].

Отрицательные явления в крымском колхозном строительстве фиксировались и в дальнейшем. Так, согласно спецсводки СПО ОГПУ № 43 о колхозном строительстве по материалам ПП ОГПУ УССР, БССР, ЦЧО, СВК, НВК, ЗСК, Западной области, ИПО, Нижкрая, Севкрая, Башкирии, Татарии и Крыма по данным на 23 июля 1932 г., во Фрайдорфскомрайонес целью прикрытия задолженности в 33 тыс. рублей, получившейся вследствие бесхозяйственности председателя правления колхоза «Кзыл-Маяк» Щербакова, последний продал на рынке 20 штук ягнят из колхозного стада. В колхозе «Мережино» вследствие недоброкачественности сева посев озимой пшеницы погиб на 90%, а яровые посевы погибли совершенно.

В Судакском районе «вследствие небрежного ухода за скотом в колхозе «Тельман» из приобретенных для молочной фермы 45 коров 19 пало, а также пали все телята от этих коров». В Джанкойском районе «в колхозе «Новая жизнь» из-за плохого ухода из 36 (маток) кобылиц большинство сделали выкидыши, а родившиеся жеребята были подавлены лошадьми». В Евпаторийском районе «в трех колхозах за последнее время пало 37 лошадей и 40 свиней из-за плохого ухода за ними»[xv].

Как и в предшествующий период, в течение 1931 г. в городах полуострова отмечались перебои с продовольствием. Предприятия общественного питания не получали в достаточном количестве мясо и крупы, сахар и жиры. Пригородные хозяйства поддерживать бесперебойное снабжение городов продуктами могли лишь при условии регулярных поставок кормов для скота и птицы, чего не происходило. Также имело место заметное ухудшение качества производимой продукции. Так, Уполномоченный по снабжению Севастопольского района сообщал об отсутствии молока в магазинах, недостатке его поставок в детские и лечебные учреждения. Поступающее молоко было низкого качества, разбавленное и с повышенной кислотностью[xvi]. На почве нехватки кормов в пригородном хозяйстве отмечались заболевания и падеж скота, за май-ноябрь 1931 г. из стада численностью 500 голов в Севастопольском районе на почве истощения и недоедания 120 коров заболело туберкулезом[xvii].

Начиная с 1932 г. в Севастополе происходит сокращение норм выдачи хлеба. В декабре 1932 г. директор местного отделения треста «Крымхлебопечение» сообщал о реальности угрозы в снабжении города хлебом. Ежедневная потребность Севастополя в муке составляла 26 тонн, а хлебозавод получал 23 тонны, из которых 2 уходили на отдачу за взятую в долг муку у различных организаций. Ежедневно у хлебных ларьков скапливались огромные очереди. Не лучше обстояло дело и с другими продуктами.

Обращаясь к председателю завкома Севморзавода, комендант Севастопольского дока сообщал, что в июле 1932 г. в рабочей столовой не было никаких продуктов, последние 6-8 дней первые и вторые блюда готовились исключительно из одной капусты, а за наличный расчет приобрести продукты не представлялось возможным. Заведующий столовой заявил, что на 26 июля на второе блюдо будет селедка, а на 27-е - обеда совсем не будет. Вместе с тем, при нехватке продуктов первой необходимости в магазинах наблюдались залежи рахат-лукума, соли, негодного печенья.

Дошло до того, что в условиях ухудшающегося продовольственного снабжения было принято решение о частичном использовании неприкосновенного запаса продуктов Севастопольского гарнизона, откуда было заимствовано до следующей поставки 100 тонн мяса[xviii].

При этом даже наличие карточек не гарантировало их владельцам приобретение продуктов питания и товаров первой необходимости. Иллюстрацией служат следующие обращения жителей Севастополя в вышестоящие органы и местную газету «Маяк коммуны»:

1932 г.:

«В течение трех дней не могу получить хлеба в ларьке на Татарской слободке. 23 и 24 декабря стоял в очереди после работы с 4 часов дня до 8 вечера. 25 декабря занял очередь с 6 часов утра, был 311, простоял два часа и вынужден был уйти на работу без хлеба».

«На рынке у ларька, продающего керосин, огромные очереди. В день продавцы обслуживают 150-200 человек. Те, кто не успел отовариваться,из очереди не уходят: стоят сутками. Я сумел купить керосин только на третий день».

1933 г.:

«В выходной день в магазине № 23 РК СМ3 простоял за овощами много часов. Одна очередь за помидорами: стоял полтора часа; другая - за луком, третья - за картошкой. Когда прекратятся эти безобразия?»[xix].

Современник, Алексей Касаткин, вспоминал о продовольственной ситуации в городе в 1930-е гг.:

«Наша семья была малообеспеченной…Помню сосущее чувство голода и непрерывно сверлящую мысль «что бы поесть?»… Летом было легче – ели зелень, корешки, цветки, завязи. Зимой, если удавалось достать горсть кукурузы, наслаждались вспученной на горячей печке кукурузой. В совхозе, куда мать пошла работать в 1931 году и проработала до 1937 года, была надежда где-нибудь что-нибудь достать пожевать, и было уже легче. Людям, не испытавшим голода, трудно представить его, охарактеризовать его, оценить…Как-то мы с матерью зашли к ее знакомой, она варила для детей похлебку из голов соленой камсы – нашла в мусорнике. И этому радовались. В Севастополе был организован вылов дельфинов, и они стали поступать в продажу. Куски дельфина с толстой кожей, с подкожным жиром в палец толщиной напоминали свинину, но ни вареного, ни жареного дельфина есть было невозможно: резкий запах тухлой рыбы перебивал голод приступами тошноты. Никакие ухищрения не убивали отвратительный запах»[xx].

По подсчетам севастопольских архивистов, проведенным в украинский период, в 1932-1933 гг. в городе и его районе от голода умер 181 человек[xxi].

Измученные дефицитом горожане пытались найти альтернативные способы приобретения продуктов питания. Они отправлялись на рынок, но с началом сплошной коллективизации подвоз продуктов был минимальным, цены росли.

Рабоче-крестьянская инспекция Севастопольского района отмечала, что «чрезвычайно огромный рост цен на все сельскохозяйственные продукты на частном рынке при отсутствии достаточного снабжения рабочих масс со стороны кооперации и отсутствия достаточной сети общепита значительно понижает реальную заработную плату рабочих масс»[xxii].

В июле 1932 г. за один килограмм говядины на рынке просили 11 рублей, за литр молока – 2 рубля, за килограмм картофеля – 4-6 рублей, за фунт сливочного масла – 8 рублей. Килограмм клубники или черешни стоил 7-8 рублей, пучок редиски – 1 рубль 20 копеек[xxiii].

Гарантированным, но труднодоступным и дорогостоящим способом обеспечить себя продовольствием и предметами первой необходимости, было обращение в представительство Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами (Торгсин). Имея ювелирные украшения и другие ценные вещи, люди могли их обменять на товарные чеки. В результате, чтобы выжить, советские граждане жертвовали самым дорогим. Они сдавали в Торгсин обручальные кольца, нательные крестики, семейные реликвии.

Данная деятельность находилась под пристальным наблюдением крымских чекистов. Так, в директиве полномочного представительства (ПП) ОГПУ в Крыму от 25 марта 1932 г., адресованной руководителям районных и городских управлений, говорилось о запрете изымать валюту и приобретенные товары у покупателей магазинов, так как это влияет на поступление валюты из-за рубежа[xxiv]. Зато директива от 5 октября 1932 г. запрещала арестовывать посетителей Торгсина, кроме подозреваемых в спекуляциях. В таких случаях арест надо проводить не публично, чтобы «не отпугивать потребителей»[xxv]. Под постоянным наблюдением находились и сами работники магазинов Торгсина, в частности из-за участившихся случаев хищения и подделки золота, обвеса покупателей, продажа товаров по завышенным ценам и спекуляции[xxvi].

В сложившейся обстановке участились случаи незаконного использования хлеба и продажи его на черном рынке. В июле 1932 г. видный работник Наркомснаба С.А. Саркис заявил в «Правде»: «Развивающаяся уже сейчас спекуляция хлебом в Крыму и Средней Азии, не встречающая пока должного сопротивления со стороны районных и областных организаций, делает задачу хлебозаготовок в этом году в известном смысле более сложной, чем в 1931 г.». Председатель Госплана Валериан Куйбышев высказывался более прямолинейно: «В ряде мест торговля хлебом идет независимо от выполнения хлебозаготовительного плана, причем рынок наводняется перекупщиками, которые занимаются не только продажей хлеба на этом рынке, но выходят на другие рынки. Наблюдается большое количество хлеба, который вывозится из Северного Кавказа на Украину... Спекуляция наблюдается в Средней Азии, на Украине и в Крыму»[xxvii].

Широкое распространение в рассматриваемый период получили детская беспризорность и попрошайничество, которым занимались как прибывшие с территории УССР, так и местные жители.

Как вспоминал Николай Ундольский, сын первого настоятеля храма Воскресения Христова в Форосе, близ ресторана в деревне Байдары можно было во множестве видеть татарских детишек, которые протягивали к прохожим и посетителям руки, и кричали «Дядя, дай хлеба!», а взрослый татарин – работник ресторана, разгонял их кнутом[xxviii].

Следствием ухудшения социально-экономической ситуации в регионе стал новый всплеск недовольства. Так, в Керчи по обвинению в антисоветской агитации чекистами была арестована безработная Варвара Лола, в очереди у магазина сказавшая следующее: «они сволочи, сами нажрались, а на людей, пухнущих от голода, внимания не обращают»[xxix].

Арестам и осуждению на различные сроки лишения свободы подверглись те жители полуострова, кто говорил о голоде в соседних регионах (преимущественно в УССР).

Так, Иосиф Холодков, шкипер судна «Красный Перекоп», оказался за решеткой из-за того, что рассказал о том, что на Украине свирепствует голод, причем винил в этом Сталина и Кагановича, считая их неспособными руководить страной. Виновным на себя не признал, был осужден на 5 лет и 3 года поражения в правах. Велиль Белялов, крестьянин-единоличник из Карасубазарского района связывал голод с появлением колхозов, за что также получил 5 лет лишения свободы. Севастопольский моторист Антон Назаренко был арестован за то, что после возвращения из отпуска рассказывал сослуживцам, что на Украине люди умирают от голода[xxx]. 7 апреля 1933 г. председатель Ивановского сельсовета сигнализировал чекистам о нелояльном поведении одного из крестьян, Емельяна Шаина, который был исключен из колхоза, имел связь с раскулаченными родителями и всячески дезорганизовывал работу, настраивая односельчан против власти. В частности, говорил, что «она неправильно руководит, людей голодом морит» и жаловался, что сам голодает. Затем отрезал кусок с павшей лошади и стал ходить по селу, показывая его и говоря: «смотрите, как нас Советская Власть кормит»[xxxi].

В 1932-1933 гг. также имели место протесты среди крестьян против хлебозаготовок. Как сообщалось в спецсводке СПО ОГПУ № 60 о ходе хлебозаготовок по материалам УССР, СКК, СВК, НВК, ЦЧО, Крыма, БССР, ИПО, Татарии, Нижегородского края, Урала, ЗСК, Грузия и Азербайджана на 22 сентября 1932 г., в Евпаторийском районе«22 августа с.г. в дер. Зуя бригада в составе 6 чел. во главе с председателем Зуйского сельсовета Хитровым зашла к Малокалееву Петру Васильевичу для предупреждения о том, что согласно судебного постановления он должен вывезти причитающиеся с него согласно плана 10 ц зерна. При входе в дом Малокопеева комиссия была встречена выкриками: «Бандиты пришли грабить!» Сын Малокопеева и его жена выбежали на улицу и начали кричать: «Бандитская власть грабить пришла!» На их крики собрались женщины — человек 20, которые начали толкать комиссию и кричать: «Грабители, бандиты, скоро на вас конец придет!» Пытались избить членов комиссии, которые вынуждены были уйти. После ухода членов комиссии толпа женщин не расходилась и, продолжая волноваться, заявила: «В случае, если грабители захотят прийти взять хлеб, то мы здесь же их убьем».

В Биюк-Онларском районе 1 сентября 1932 г. в колхозе «Сталинец» 8 женщин не дали возможности автотранспорту МТС вывозить хлеб из колхоза.Явное сопротивление вывозу хлеба имело место в коммуне «Маяк» того же района. Примечательно, что среди противодействующих вывозу хлеба был председатель ревкомиссии Ранюк, «во главе которого группа женщин не дала нагрузить хлеб для отправки на элеваторы».Аналогичные случаи были отмечены в колхозах «Ударник» «Нива», «Труд», «Форверст» и ряде других колхозов[xxxii].

Сопротивление советской антикрестьянской политике выражалось и в организованных формах. Только за 1932 г. по Крыму было выявлено и ликвидировано 11 контрреволюционных группировок (48 человек), обнаружено 5 листовок; зарегистрировано 2 теракта[xxxiii].

Ситуация, которая сложилась в крымском селе, хотя и не была сопоставима по масштабам с происходившим на территории УССР, жителями региона она воспринималась крайне болезненно. У крестьян насильственно изымали почти все произведенное зерно, включая фуражное и семенное. Как следствие, в Севастопольском и Балаклавском районах нарастали продовольственные трудности, которые провоцировали наступление голода[xxxiv].

Уже в конце 1932 г. немецкое консульство получило информацию о голоде в немецких национальных районах Крыма – Тельманском, Биюк-Онларском, и других местах проживания немцев. Крестьяне обращались с просьбами о помощи. На предложение консульства ввезти хлеб из Германии власти ответили отказом[xxxv].

Тяжелое положение сложилось в Джанкойском районе, расположенном в степной части Крыма. Иллюстрацией служат свидетельства старожилов.

«Тогда я училась в 4-ом классе, - вспоминала Лидия Авдеева, 1923 года рождения. - Голодал весь Джанкой. Не верьте потому, что голода в Крыму не было. Родители убегали из дома, бросая детей. Кто имел золото, сдавал его в «англиканские» магазины (имеется в виду «Торгсин» – Д.С.) в обмен на пищу. Этот факт скрывать не надо. Голод господствовал по всему Джанкою. Особенно среди малоимущих. Жить им было ни за что. Голодали ужасно. Ели траву, дети пухли. Родители пытались прийти домой позже всего, чтобы дети уже спали и не просили есть. Иногда к хате заходили только тогда, когда дети гасили свет. Ночью готовили еду на утро, чтобы хоть раз в сутки дети могли поесть»[xxxvi].

«Голод очень чувствовался и сильно донимал, - делился воспоминаниями Константин Куриленко, 1929 года рождения.- Особенно меня. Ведь тогда я был высок ростом, очень быстро рос»[xxxvii].

Конечно, воспоминания людей, записанные по прошествии многих десятилетий, являются субъективным источником в оценке масштабов трагедии, и требуют детальной проверки, но они подтверждают наличие острых продовольственных затруднений в крымской деревне и в городах в первой половине 1930-х гг.

Зарисовкой с натуры было стихотворение известного поэта Осипа Мандельштама «Старый Крым», написанное в мае 1933 г.:

Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле — такой же виноватый.
Овчарки на дворе, на рубищах заплаты,
Такой же серенький, кусающийся дым.

Все так же хороша рассеянная даль —
Деревья, почками набухшие на малость,
Стоят, как пришлые, и возбуждает жалость
Вчерашней глупостью украшенный миндаль.

Природа своего не узнает лица,
И тени страшные Украины, Кубани...
Как в туфлях войлочных голодные крестьяне
Калитку стерегут, не трогая кольца…


Несмотря на это, в Крым продолжали стремиться жители голодающих регионов. Здесь они имели хотя бы призрачный шанс на спасение. Приведем свидетельства выживших.

«Опух только Михаил – мой старший брат. И уже опухшим подался куда-то в Крым и там спасся, а то была бы ему, казаку, верная смерть. Так же в Крыму спаслась и моя старшая сестра Лизавета со своим мужем Алексеем Швецом. Они от голода бежали, а маленькую дочь Лиду на некоторое время у нас оставили», – вспоминал житель поселка Кушугум в Запорожье Антон Чабаненко[xxxviii].

По свидетельству Ольги Савкив из Бырлива на Полтавщине, мука из Крыма позволила ее семье пережить первый год голода 1932-1933 гг.: «Стали мы здесь жить, а еды у нас никакой не было. Старший брат Иван и сестра Оксана поехали на заработки. Папа поехал в Крым. Оттуда привез сухарей, муки. Так мы еще немного продержались. А с началом 1933 года у нас уже ничего не было»[xxxix].

В Крыму спасалась от голода и жительница прилежащей к УССР Курской области Анастасия Иванкова: «Жили в Курске. В 32-33 гг. мы сюда переехали. Там тоже ж такое. Мы приехали сюда. Мы в Крым ехали совсем из Курска. Говорят, в Крыму хорошо жить: и хлеб есть, и все. Потом приехали»[xl].

В первую очередь, во время голода 1932-1933 гг. в Крым ехали на заработки или за хлебом. Так в докладной записке Харьковского обкома партии от июня 1932 г. Крым наряду с Центральной черноземной областью РСФСР и Северным Кавказом упоминался в числе регионов, куда следовали крестьяне по вышеупомянутым причинам[xli].

Далекий от реальности образ полуострова как изобильного края, сложившийся в сознании жителей голодающих регионов, запечатлелся и в многочисленных письмах, адресованных ЦК ВКП (б) и лично Сталину.

«Наши рабочие колхозники, - сообщалось в анонимке, посланной в ЦК ВКП (б) из Фастова в апреле 1932 г., - не имеют ни куска хлеба и даже есть такие, что не имея ничего с голода пухнут. Лошади в колхозах дохнут, а люди делят и едят, что и приводит к массовому заболеванию, санитария отсутствует. Спрашивается, почему в Воронеже, Анновке, Москве, Кубани, Тифлисе, Крыму — есть хлеб дешевый, сколько угодно и какой угодно, а на Украине — нет. В настоящее время невозможно проводить на деревне действительную политику Ленинской партии большевиков. Целый ряд районов засыпались с финансовой частью (мобилизация внутренних ресурсов, оплата взносов займа, а также реализация, налоги и т. д.). Политическое настроение крестьян — невозможное, а это угрожает крепости, сплоченности тыла в случае войны»[xlii].

Отдельного упоминания заслуживают действия крымских чекистов по недопущению вывоза хлеба из Крыма и проникновения в регион жителей из голодающих областей.

Опубликован обширный массив документов, иллюстрирующих деятельность ПП ОГПУ в Крыму в 1932-1933 гг. Уже 26 февраля 1932 года все начальники районных отделений и транспортных отделов ОГПУ в Крыму и начальник Главного управления рабоче-крестьянской милиции получили директиву о необходимости развернуть активную борьбу на транспорте против вывоза хлеба из Крыма, в частности начать операцию против перекупщиков из Украины и Северного Кавказа. Специально для этого предлагалось мобилизовать совместные группы чекистов и милиции, а всех, кто пытался вывезти с полуострова более одного пуда (16,4 кг) хлеба, немедленно предавать суду с конфискацией излишков[xliii].

14 июня 1932 г. новая директива предписывала прекратить борьбу с «мешочниками», возившими зерно и муку на своих плечах, и сосредоточиться на «хлебных спекулянтах». Для этого следовало задействовать агентурный аппарат, организовать проверку личных документов, направить запросы в колхозы, учреждения, сельские советы, выявить крестьян, имеющих связи с городскими перекупщиками и железнодорожниками. Перепродажа хлеба должна была караться арестом[xliv].

Но уже 2 июля 1932 г. новая директива требовала прекратить гласную борьбу с перекупщиками с помощью органов милиции, отменить милицейские посты на колхозных рынках и на дорогах, чтобы «не отпугивать колхозников от рынков». Борьбу следовало вести органам ОГПУ и только агентурным путем[xlv].

25 июля 1932 года ОГПУ в Крыму возобновила борьбу с «мешочниками», все чаще объединявшимися в «черные обозы». Весь излишек хлеба свыше одного пуда шел в счет плана хлебозаготовок того района, на территории которого произошла конфискация.

23 августа 1932 г.новой директивой объявлялась «решительная и беспощадная борьба органов ОГПУ с кулаками и спекулянтами». Требовалось взять на учет спекулянтов-перекупщиков, посредников, кулаков и раскулаченных, деклассированные и уголовные элементы, должностных лиц торгово-кооперативной сети. Оперативные действия в отношении спекулянтов надлежало проводить вне территории рынков, не привлекая внимания других людей. Районным органам разрешалось арестовывать лишь незначительные группы перекупщиков, а массовые операции проводить только с санкции ПП ОГПУ в Крыму[xlvi]. 13 сентября 1932 г. пришло требование усилить агентуру на колхозных рынках и в кооперативной торговой сети[xlvii].

Циркуляром от 23 сентября 1932 г. на руководителей городских и районных отделений, районных уполномоченным ПП ОГПУ в Крыму возлагалась «задача беспощадной борьбы с расхитителями государственного и общественного имущества».Судебные органы при рассмотрении дел о хищениях имели право применять такие строжайшие меры наказания, как расстрел и лишение свободы. Также приказывалось изъять из подсудности сельских общественных, товарищеских судовдела о хищении колхозного имущества и из народных судов дела охищение государственного имущества; дела о хищении разрабатывать и передавать судебной «тройке» не позднее, чем в 15-дневный срок с момента раскрытияпреступления и заведения дела[xlviii].

17 октября 1932 г. крымские чекисты получили директивную телеграмму заместителя председателя ОГПУ СССР Генриха Ягоды, в которой содержалось требование немедленно прекратить любую торговлю зерном, мукой и выпеченным хлебом. Хлебопродукты, привезенные для продажи на рынок, изымались. Требовалось оповестить население, что такие действия связаны с необходимостью выполнения хлебозаготовительных планов[xlix]. Исключения из этого правила распространялись лишь на Москву, Дальний Восток, Крайний Север, Закавказье и Татарстан – Крыма в этом списке не было. В результате жители голодающих областей потеряли возможность легально приобретать и привозить домой с полуострова даже ранее разрешенный пуд хлеба – его попросту было некому продать[l].

Ровно через месяц, 17 ноября 1932 г., ПП ОГПУ Крыма своей директивой полностью запретило любую торговлю зерном и мукой, а продажу выпеченного хлеба существенно ограничила. Была организована оперативная группа для борьбы с перекупщиками и проведения агитации среди крымчан[li].

Очередная показательная директива, датируемая 31 декабря 1932 г., предписывала крымским чекистам на местах, несмотря на введение на полуострове свободной торговли хлебом, не допускать «мешочничества» и массового наплыва на рынки единоличных покупателей и перекупщиков. Для этого нужно было жестко придерживаться предыдущих распоряжений о запрете провозить по железной дороге более одного пуда хлеба. При этом следовало изымать весь хлеб, привезенный из Украины и Северного Кавказа[lii].

Режим ограничительных мер в вопросе перемещения хлеба из Крыма на территорию Украины продолжал действовать и в следующем, 1933 году.Так, не позже 13 апреля 1933 г. руководство ОГПУ на полуострове получило распоряжение проверить мельницы и элеваторы, отпускающие зерновые отходы комбикормовым заводам и колхозам со ссылкой на случаи, когда в Украине в зерновые «отходы» определялось наполовину пригодное зерно. Естественно, что списывая пшеницу и рожь в отходы, мельники спасали односельчан от голодной смерти. Теперь же эту практику чекисты решили прекратить[liii].

Также неуклонно проводились в жизнь меры по «ликвидации классового врага» и применения репрессий против тех лиц, которые уклонялись от сдачи хлеба. Именно такие указания содержала директива от 9 июля 1933 г., в которой ставилась задача мобилизовать работу агентуры для выявления «контрреволюционных организаций, которые срывают хлебозаготовительную кампанию» и проводить борьбу с расхищением хлеба[liv].

8 августа 1933 г. из Москвы по высокочастотной телефонной связи в Крым пришла директивная записка с требованием поквартально отчитываться о мерах по запрету торговли зерном, мукой и хлебом на полуострове[lv].

И, наконец, 23 октября 1933 г. перед крымскими чекистами специальным письмом ставилась задача «максимально мобилизовать оперативное обслуживание экспортной кампании», которая оказалась под угрозой срыва. Отмечались нарушения во время хранения, переработки и отгрузки зерна конторой «Экспортхлеб»[lvi].

В 1932-1933 гг. по Крыму прокатилась волна репрессий против «расхитителей социалистической собственности». Как сообщалось в докладе о практике работы органов юстиции Крымской АССР по революционной законности и охране социалистической собственности в 1933 г., из 212 человек, осужденных народными судами и Главсудом Крымской АССР в весенней кампании 1933 г. 148 были осуждены за хищения колосьев, зерна, овощей[lvii]. При этом отмечались случаи, когда нарсуды выносили приговоры к 10-летнему лишению свободы за кражу лишь одного кролика, или двух килограммов картофеля, или за 25 штук папирос, или за 500 граммов муки[lviii].

Согласно информационного листа № 12 Прокуратуры Крымской АССР от 20 апреля 1934 г. органами юстиции Крымской АССР по закону от 7 августа 1932 г. «Об охране социалистической собственности» (так называемый «закон о трех колосках») за 1933 г. осуждено 1220 человек, из них 15 – к высшей мере наказания. Ранее, за период с 7 августа 1932 по 1 января 1933 г., было осуждено 336 человек, из них 9 – к расстрелу[lix].

19 апреля 1933 г. в Севастополе был приговорен к 10 годам лагерей житель села Михайловка Днепропетровской области, из кулаков, Харитон Полях за спекуляцию и перекупку продуктов. Отягчающим обстоятельством, повлиявшим на столь суровый приговор, было то, что во время задержания комсомольцем и солдатом объединенной бригады, крестьянин пытался объяснить, что в УССР очень сильный голод, люди мрут или бегут кто куда. По мнению Поляха, причина заключалась в том, что у крестьян все забрали[lx].

В период голода 1932-1933 гг. крымские порты использовались для вывоза продовольствия за рубеж.

«Мои родители <…>, - свидетельствовал в 2007 г. крымчанин Шамиль Османов, - были свидетелями [Голодомора] в Крыму. Папа мне рассказывал, как он видел пароходы, отплывающие из Ялты с надписью «Советские излишки»[lxi].

В свете изложенного, резюмируем:

- голод 1932-1933 гг. затронул Крым опосредованно, при этом продовольственное положение в регионе было очень тяжелым. Массовая коллективизация и раскулачивание привели к разрушению прежних социально-экономических связей, вследствие чего ухудшилось снабжение городов продуктами питания и предметами первой необходимости, что, в свою очередь, вызвало открытое недовольство;

- несмотря на данное обстоятельство, полуостров был местом, куда, в надежде спастись от неминуемой гибели, устремлялись жители голодающих регионов, преимущественно близлежащих областей УССР;

- государство всячески противодействовало попыткам рядовых граждан (как местных жителей, так и прибывших с территории Украины) обеспечить себя продовольствием, применяя к ним меры насилия и принуждения.

Дмитрий Соколов

Русская Стратегия

 

[i]https://duma.consultant.ru/files/955838

[ii]Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая. — Симферополь: ИПЦ «Магистр», 2004. – С.23

[iii] Там же. – С.23-24

[iv] Там же. – С.24

[v]Там же.

[vi] Там же.

[vii]Терещук Н.М. Голод в Севастополе в 1920-1930-е годы // Память о прошлом. Сборник научных статей сотрудников Государственного архива г. Севастополя / Сост. В.В. Крестьянников. – Севастополь, ЧП Арефьев, 2007. – С.194

[viii] Там же. – С.195

[ix]Кислий М.-О.О. Наративи великого голоду: погляд з обох боків Перекопу // http://www.historians.in.ua/index.php/en/istoriya-i-pamyat-vazhki-pitannya/2559-martin-oleksandr-kislij-narativi-velikogo-golodu-poglyad-z-obokh-bokiv-perekopu

[x]Терещук Н.М. Указ. соч. – С.194

[xi] Там же.

[xii] Там же.

[xiii]Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939: Документы и материалы. В 5-ти тт. / Т. 3. Конец 1930— 1933 / Под ред. В.Данилова, Р.Маннинг, Л.Виолы. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2001. – С.74

[xiv] Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД. 1918—1939. Документы и материалы. В 4-х т. / Т. 3. 1930—1934 гг. Кн. 2. 1932—1934 гг. / Под ред. А. Береловича,В. Данилова. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2005. - С.101

[xv] Там же. – С.156

[xvi]Терещук Н.М. Указ. соч. – С.195

[xvii] Там же.

[xviii] Там же. – С.196

[xix]Алтабаева Е.Б. Марш энтузиастов: Севастополь в 20-30 годы. — Севастополь: «Телескоп», 2008. – С.252-253

[xx] Там же. – С.271

[xxi]Терещук Н., Шевякова Д. Архивная справка о Голодоморе в Севастополе 1920–1930-х годах // https://web.archive.org/web/20100414102123/sev.gov.ua/golodomor/arhdokum/

[xxii] Алтабаева Е.Б. Указ. соч. – С.253

[xxiii] Там же. – С.254

[xxiv] Голодомор 1932–1933 рр. в Україні за документами ГДА СБУ: Анотований довідник / В.М. Даниленко (відп. упоряд.), Л.Л. Аулова, В.В. Лавренюк. – Львів: Центр досліджень визвольного руху, 2010. – С.91

[xxv] Там же. – С.96-97

[xxvi] Там же. – С.107

[xxvii] Дэвис Р., Уиткрофт С. Годы голода: Сельское хозяйство СССР, 1931-1933 / [пер. с англ. О. Ю. Вздорик ; под ред. Л. Ю. Пантиной]. - М.: Российская политическая энциклопедия (РО ССП ЭН ), 2011. — С.171

[xxviii]Фирсов П.П. Форос глазами Николая Ундольского. — Севастополь: «Арт-принт», 2008. – С.146

[xxix]Омельчук Д.В., Акулов М.Р., Вакатова Л.П., Шевцова Н.Н., Юрченко С.В. Политические репрессии в Крыму (1920−1940 годы). — Симферополь, 2003. – С.25

[xxx]Омельчук Д.В. Усиление репрессий в Крыму в 1933 г. // Реабилитированные историей. Автономная Республика Крым: Книга пятая. — Симферополь: АнтиквА, 2008. – С.26

[xxxi]Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга первая – С.64

[xxxii]Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД. 1918—1939. Документы и материалы. В 4-х т. / Т. 3. 1930—1934 гг. Кн. 2. 1932—1934 гг. – С.214

[xxxiii] Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939: Документы и материалы. В 5-ти тт. / Т. 3. Конец 1930— 1933. – С.445

[xxxiv]История Севастополя в трех томах. Том III. Севастополь в советский и постсоветский периоды. 1917-2014 гг. - М.: Издательство «ИстЛит», 2021. – С.304

[xxxv]Голодомор 1932–1933 рр. в Україні за документами ГДА СБУ: Анотований довідник – С.297; Кислий М.-О.О. Указ. соч.

[xxxvi]Турчин В. Голодомор у Таврії, абоцвинтар без хрестів (закінчення) //http://svitlytsia.crimea.ua/index.php?section=article&artID=6642.

[xxxvii] Там же.

[xxxviii] Громенко С. Голодомор и Крым: история и память // https://ru.krymr.com/a/golodomor-i-krym-istoriya-i-pamyat/29606032.html

[xxxix] Там же.

[xl] Там же.

[xli] Голод 1932–1933 років на Україні: очима істориків, мовою документів / кер. кол. упоряд.: Р. Я Пиріг. – Київ : Політвидав України, 1990. – С.192

[xlii] Там же. – С.159

[xliii]Голодомор 1932–1933 рр. в Україні за документами ГДА СБУ: Анотований довідник. - С.91

[xliv]Там же. - С.92

[xlv]Там же. - С.93-94

[xlvi] Там же. - С.94

[xlvii] Там же. – С.95

[xlviii] Там же.

[xlix]Там же. – С.97

[l] Громенко С. Указ. соч.

[li] Голодомор 1932–1933 рр. в Україні за документами ГДА СБУ: Анотований довідник. - С.98

[lii] Там же. С.99

[liii] Там же. – С.103; Громенко С. Указ. соч.

[liv] Голодомор 1932–1933 рр. в Україні за документами ГДА СБУ: Анотований довідник - С.105

[lv] Там же. - С.108

[lvi] Там же. - С.109

[lvii] Брошеван В.М. Раскулачивание в Крыму (История в документах и материалах о выселении из Крымской АССР в 20-40-х годах XX столетия бывших помещиков-дворян и крупных землевладельцев, кулаков, ликвидированных как класс, в числе которых оказались и иностранноподданные.) – Симферополь, 1999. – С.73

[lviii] Там же.

[lix] Там же. – С.75

[lx] Кислий М.-О.О. Указ. соч.

[lxi] Голодомор 1932–1933 рр. в Україні за документами ГДА СБУ: Анотований довідник. - С.354