Петербург,
20-го сентября 1866 года
Петербург наш успокоился: жизнь его постоянных жителей пошла опять своим обыденным трудовым порядком после веселых, блестящих дней 14, 17 и 18-го сентября; а сердца еще так переполнены отрадными впечатлениями, что невольно хочется поделиться ими с милыми нашими отсутствующими читателями. Несмотря на то, что они дети, и находятся в разных отдаленных краях России, вероятно, и они принимают равное с нами участие во всем, что касается обожаемого нашего Царского Семейства. Поэтому я постараюсь описать верно и со всевозможными подробностями все, что сама видела и что слышала в эти торжественные дни. Радости Царей наших – радости всей России! Высоконареченную невесту Государя Наследника ждали не только в царских хоромах и во всех дворцах, где приготовляли со всевозможною роскошью и блеском комнаты для Датской Принцессы, - но ждали ее и в беднейших домиках самых отдаленных кварталов Петербурга, ждали с равным нетерпением и дворяне, и ремесленники, и художники, и торговцы, ждали все сословия. Радость ее прибытия – была радость общая. Я сама слышала, как в Петергофе люди совсем не богатые, и не принадлежащие к Высочайшему двору, говорили, что не переедут в Петербург для того только, чтобы встретить юную Принцессу, когда она вступит на землю русскую. Простые, бедные извозчики толковали между собой за несколько дней до ее приезда и говорили: «Вот как бы нам увидать нашу Царскую Невесту». Слово нашу красноречиво выказывает то глубокое, задушевное чувство, которым наш Августейший Государь может гордиться. Неизменная к Нему любовь всего русского народа, великое дело! В этой нелицемерной любви могущество и сила России. Ею наше обширное отечество крепко и неодолимо, чему служат доказательством лучшие страницы наших отечественных летописей.
Не все принадлежат к высшему и служащему кругу, не все читают газеты, но все знали, что наши корабли вышли из Кронштадта в море и пошли в Данию за Царственною Невестой. Любя ее искренно и уже давно, в России все жалели, что юная Принцесса, расставшись с отцом и матерью, поплывет по бурным волнам нашего негостеприимного Балтийского моря, все страшились этого плавания в такое позднее осеннее время. Сколько горячих благословений и желаний счастливого пути сопутствовали невидимо Августейшей Путешественнице, и можно быть уверенным, что они равно искренно летели с берегов Дании и нового ее отечества, Она равно была уже дорога обоим народам! К счастью, погода стояла удивительная, как среди лета.
Четырнадцатого сентября, в восьмом часу утра, на улицах Петербурга было уже заметно оживление, и даже суета. Публика массами собиралась в разных концах города. Все спешили: кто в Царское Село, кто в Петергоф, кто в Кронштадт. Набережная Невы кипела народом; пароходы дымились и один за другим, полные донельзя пассажирами, с громкими хорами полковой музыки, отваливали от пристани и направлялись в залив, где военные и купеческие суда виднелись со всех сторон. Солнце сияло чудным блеском, море как зеркало отражало бледное голубое небо без единого облачка, почти прозрачный легкий туман, как синеватая тончайшая кисея, ложась на отдаленные берега, придавал всей этой обширной картине чрезвычайную мягкость и прелесть. Как приветливо, как тепло встречал этот необыкновенный летний день нашу юную путешественницу. Под Кронштадтом расставленные в некотором расстоянии друг от друга наши канонирские лодки, броненосные и другие суда нашего вооруженного флота как будто указывали дорогу. На них издали блестели золотые мундиры офицеров и мелькали белые фуражки матросов, готовых по первой команде кинуться к заряженным пушкам или рассыпаться сотнями по вантам и реям.
Кому в этот день случилось видеть наш собранный флот в первый раз, у того сердце должно было возрадоваться. Он представлялся таким величественным и могучим. Стенки Кронштадтских пристаней, усеянные толпами народа, казались издали устланными разноцветными коврами; за ними виднелся город со своими церквами и колокольнями, и гавани с их лесом мачт и снастей, с сотнями их разнородных купеческих судов. Все они были расцвечены и украшены флагами. Мелкие суда на веслах разъезжали в разных направлениях, оживляя общую картину, на которой, надо заметить, почетно красовались наши гранитные крепости. Они неприступными высокими стенами возвышаются прямо из глубины моря, стоят так гордо, с сотнями своих пушек, которые в пять рядов выглядывают молча из амбразур. Даже все верхушки крепостей увенчаны были любопытными зрителями, и дамские зонтики висели над самым морем.
Как бы я показала моим дальним читателям величественный вид, который расстилался вокруг Кронштадта, хотя он живо и глубоко врезался в мою память, но, при всем моем старании верно его описать, я должна сознаться, что картина эта невыразимо была хороша, и какими словами можно передать ее величие и обширность? Проходя мимо громадного стопушечного корабля «Император Николай I», с позолоченным бронзовым изображением покойного Императора Николая на носу, наш пароход казался таким мелким, ничтожным. Великан корабль с бесчисленными своими веревочными линиями рисовался на светлом небе безоблачного дня так красиво, так отчетливо, казалось, что малейшая бечевочка была в нем видна.
Пассажирскому пароходу «Генерал-Адмирал» выпал на долю счастливый случай ближе всех других подойти и остановиться в виду «Александрии», на которой все Августейшее наше царское Семейство выехало встретить Принцессу Марию-Дагмару. С «Генерал-Адмирала» было видно даже без помощи зрительных трубочек, как Государь Император с Государем Наследником сошли с «Александрии» на катер, убранный коврами, как на веслах они подошли к датскому пароходу «Шлезвиг», где на видном месте стояла Высоконареченная Невеста с братом своим Крон-Принцем Датским. Публика могла следить за Его Величеством и ясно видеть, как Государь поднялся по лесенке на «Шлезвиг», как нежно приветствовал свою нареченную дочь, как осторожно свел ее и усадил в свой катер, который тотчас же отвалил и поплыл обратно в «Александрию». Тут ожидала их сама Государыня Императрица, с многочисленной свитой.
Свидание Ее Величества с Принцессой Дагмарой было в высшей степени и трогательно, и торжественно, Императрица приняла юную Принцессу в свои материнские объятия с такою нежностью, что у многих присутствующих брызнули слезы; многие поняли, почувствовали, что в эту величественную минуту Царица русская видит в вновь приезжей путешественнице сокровище Сына своего, Государя Наследника, и надежды целой России. Оглушительное ура радостно раздавалось со всех сторон, музыка гремела, на пассажирских пароходах шапки летели вверх, махали платками, началась пальба со всех судов и крепостей, разноцветные флаги каким-то волшебством в одно мгновение точно цветочными гирляндами украсили все суда. Экипажи матросов, разбегаясь врассыпную по реям, взбирались на самые вершины мачт, и люди эти казались куколками между кружевных узоров веревок и снастей. Вид на море вдруг преобразился. При оглушительном громе пушек, между клубами дыма какого-то опалового цвета, пронизанными насквозь яркими лучами полуденного солнца, все суда казались чем-то фантастическим. Они действительно были в облаках, которые тихо расстилались по поверхности моря или, редея, исчезали в пространстве.
В это время царский пароход «Александрия» пошел к Петергофу. Следовавших за ним военных и частных судов было до девятнадцати, что придавало кортежу весьма блестящий вид. В Петергофе военная гавань, изящно убранная цветами и роскошными растениями, с множеством публики, разодетой по-праздничному, с букетами в руках, с расставленными шпалерами войсками, ожидала с нетерпением царского Семейства. Когда пароход стал подходить, и можно было разглядеть Высоконареченную Невесту, стоящую на мостике между Государем Императором и Государем Наследником, крики ура приветствовали их, дружно и единодушно переливаясь из конца в конец, как перекатывались блестящие волны Петергофского залива, поднятые колесами парохода Августейшей путешественницы. Не успела Она ступить на русскую землю, и ей посыпалось под ноги со всех сторон несчетное множество роз. Кто не желает пламенно и чистосердечно, чтобы она шла счастливо и блаженно по предназначенному ей Богом пути, чтобы этот цветок, пересаженный на новую почву, расцвел пышно и великолепно, на славу нашего царского Дома и всей России?
Принцесса Дагмара прекрасной наружности. Она не велика ростом, стройна и тонка; в ней видно еще что-то детское, чрезвычайно пленительное, симпатичное. Абрис головки маленький, глаза большие, черные, глубоко-полные ума и размышления, - улыбка и приемы живы и выразительны. Она с первой минуты появления своего перед публикой возбудила самое чистосердечное участие и восторг. Покуда коляска, в которой Она ехала с Государыней Императрицей от пристани в Летний дворец Их Императорских Величеств, тихо подвигалась между множеством народа, крики ура не умолкали ни на минуту, и юная Принцесса весело и приветливо раскланивалась на обе стороны.
На собственной даче Ее Величества, Александрии, был отдых. У подъезда стояла дорожная открытая коляска четверкой в ряд; когда юная Принцесса заняла в ней место рядом с Государыней Императрицей – лошади вихрем понеслись по гладкому шоссе в Петергоф. За этой коляской ехали несколько других экипажей со свитой. Государь Император и Великие Князья отправились ранее по железной дороге в Царское через Петербург. Офицеры Конного полка, Уланского, Конно-гренадерского и Линейные казаки собственного конвоя его Величества, в парадных мундирах, сопровождали верхом царскую коляску. Они скакали по обеим сторонам дверец во весь карьер, не отставая ни на минуту от упряжной четверки, которая быстро мчалась, и лихо, по-русски, прокатила эти тридцать верст вновь приезжую Принцессу, как будто желая ее познакомить на первых порах с русскою удалью. По дороге были две подставы, лошади мигом перепрягались.
В Царском Селе, от самой заставы, все народонаселение высыпало на улицы, по которым должна была проехать Государыня Императрица с Высоконареченною Невестою. Государь Император со всеми Великими Князьями и блестящей свитой верхами встретили их при самом выезде в город. Полки, расставленные шпалерами, приветствовали царский экипаж громкими ура и музыкою «Боже, Царя храни» и Датского народного гимна. И здесь, как и в Петергофе, прием был самый искренний и восторженный. В великолепных залах дворца собрались высшие государственные чины, дамы в изящных кружевах и нарядах, все блестело величием и роскошью, все дышало неподдельным чувством любви и преданности. Тысячу глаз было устремлено на виновницу великого торжества – и каждый старался угадать и изловить на прелестном юном личике малейшие оттенки чувств и мыслей.
Принцесса, как будто в противоположность богатству и величию, ее окружающему, была необыкновенно изящна в своем простеньком дорожном наряде. На ней было светло-лиловое платье, подобранное на розовой юбочке, и розовая шляпка. Она шла весело рядом с Государыней Императрицей, отвечая приветливыми поклонами направо и налево. Таким образом все Царское Семейство удалилось во внутренние покои.
Вечером в Царском Селе была зажжена иллюминация. Кто знает восхитительный Царскосельский сад и его несравненное озеро, окаймленное в эту осеннюю пору великолепною еще зеленью и растительностью, и тому даже трудно было бы себе представить дивную картину, которую они представляли при великолепном освещении электрического света и бенгальских огней. Было светло, как днем, и тепло, как в июне. Темная сентябрьская ночь со светившею в безоблачном небе луною, с миллионами своих звезд, как будто ликовала вместе с народом русским и со своей стороны блестела несгораемыми огнями. Публика везде толпилась огромными массами, везде гремела музыка. Бенгальские огни обливали все предметы то белым, то красным, то синим цветами, освещая так ярко, что на большом расстоянии по всей местности малейшие подробности были видны, как днем. Отдельные липы и другие великолепные деревья, которые так замечательны в Царскосельском саду, особенно рельефно выдавались от этого красивого освещения.
В восьмом часу – издали послышался шум, народ засуетился, гуляющие толпами бросились к озеру, и к общему восхищению всей публики, вдруг показалась красивая лодка. На веслах сидел Государь Цесаревич – Он катал Государя и Государыню с Высоконареченною своею Невестою; лодка рассекала неподвижные воды озера и легко скользила под сильными ударами мощных рук Его Высочества. Народ восторженно кричал ура, любуясь на счастье нашего юного Цесаревича, лицо которого дышало блаженною радостью и восторгом. Молва громко рассказывает о глубокой любви Государя Наследника к прекрасной своей Невесте, и так отрадно, так весело верить молве, что невольно хочется передать ее всей России.
В любви и согласии все счастье людей на земле: можем ли мы не желать его искренно нашему Великому Князю.
После катания по озеру все Царское Семейство каталось еще в экипажах с жокеями по всему городу, великолепно освещенному, и везде его встречали и провожали с теми же восторженными кликами и шумными выражениями верноподданнических чувств. Этим и кончился замечательный день приезда в Россию Принцессы Марии-Дагмары.
17-го числа сентября Петербург поднялся и засуетился чуть ли не на заре. Везде строили подмостки с местами для зрителей, стук топорами гулко раздавался, таскали и раскрашивали доски, развешивали разноцветные ковры, русские и датские флаги, цветочные вензеля и гирлянды, мели улицы и усыпали их песком, - даже солнце как будто ранее обыкновенного встало и взошло на безоблачное небо, чтобы осветить путь, по которому с должною честью и приветом должен был въехать в столицу великолепный царский поезд. К девяти часам народ закипел по всему городу, вывели войска; шум идущих конных полков, в парадных мундирах, в золотых и серебряных касках и кирасах, с развевающимися ярких цветов значками, раздавался издали. Пехота, «стальной щетиною сверкая», как выразился наш любимый поэт, точно серебристыми волнами стекалась на главные улицы и строилась в шпалеры. Можно наверно сказать, что эта живая стена людей составилась чуть ли не из самого блестящего в мире войска. Кажется, весь Петербург был уже на ногах. Публика целыми тысячами двигалась и перемещалась, все были в праздничных платьях, каждый спешил припасти себе удобное местечко. Все окна на пути для царского поезда унизывались сотнями любопытных зрителей, даже все крыши покрывались толпами. Как несомненна истина, что море составлено из капель, так и тут, громадная одушевленная народная сила высказывалась бессчетным множеством единиц, которые поодиночке казались муравьями на таком большом пространстве, как все место, обнимающее Петербург от железной Царско-сельской дороги до Зимнего дворца, - но между тем, сливаясь в плотную и сплошную толпу, эти единицы становились чем-то чрезвычайно могущественным и торжествующим.
Надо сознаться, что все приготовления для этого блестящего приема были роскошны и достойны величия России; но лучше солнца никто, кажется, своего дела не справил. Казалось, что и оно разделяло верноподданнические чувства всего народа к русскому Царю. В избытке радости и торжества, оно дарило Петербург несравненным и невиданным днем. Оно светило и грело с любовью; рассказывают, что в этот день оно первое приветствовало царственную Невесту, заглянув, пока она еще почивала, в занавески ее комнаты, что потом оно же, рассыпая теплые и золотые лучи, светило усердно при великолепном одевании Ее Высочества, и что неотлучнее всех прочих провожало ее потом от самого Царскосельского дворца по всему пути!
В исходе двенадцатого часа утра торжественный поезд тронулся от станции железной дороги и потянулся вереницей в следующем порядке:
Впереди всех полицеймейстер и жандармы верхами, за ними собственный конвой Его Величества. Это войско имеет совершенно отличительный характер, и во всей Европе нет ему ничего подобного. От него так и веет роскошным Востоком. Стоит посмотреть, как все эти кавказские всадники ловко сидят на своих небольших, но чистой азиатской крови, лошадях, как живописно и изящно одеты; стоит заметить их великолепное оружие, необыкновенную золотокованную сбрую; лица их тонки и смуглы, они живо напоминают те кавказские племена, которые их прислали в телохранители Императора Российского. Что всадник, то молодец, - что конь, то картина! Особенно замечательны карабахские лошади золотой масти; они действительно, как огненные сказочные скакуны, отливались золотом; казалось, что волшебный конь под ярким богатейшим чепраком и чеканенною сеткой, подняв слегка голову, сию минуту взовьется и умчит до облаков своего красавца-всадника.
Потом в богатых парадных мундирах шли камер-лакеи, скороходы, арабы в их пунцовых, шитых золотом куртках и белых чалмах, с перекинутыми через плечо турецкими шалями. При веселой улыбке, их лица черные, как уголь, освещались белыми, как жемчуг, зубами и живо высказывали, что и им не чуждо было общее народное торжество и радость. Потом шли егеря в зеленых с золотыми галунами чекменях, потом Государев стремянный верхом.
За ним стали подвигаться золотые открытые экипажи, камер-юнкеры и камергеры ехали верхами по два в ряд. Глядя на богатейшую упряжь и ливрею всех этих экипажей, на буквально облитые золотом мундиры высших сановников, на сияющие издали их жезлы, увенчанные двуглавым орлом, поневоле приходило на ум, что Россия как и следует торжественно и великолепно встречает Высоконареченную Невесту своего любимого Цесаревича: весело было смотреть на этот великолепный поезд; но общее нетерпение увидеть Виновницу торжества становилось с каждой минутой сильнее, - вторая, третья золотая карета, кажется, менее занимали публику – все внимание было устремлено в даль, где уже слышны были неясные перекаты громкого неумолкаемого ура. Еще проехали в нескольких золотых экипажах шталмейстеры, конюшенные офицеры верхами – и вдруг музыка загремела уже ближе, народ заколыхался, как волны морские; иные встают, другие бегут, пробиваясь по возможности вперед… Крики ура сливаются в один единодушный восторженный гул; и едет, наконец, золотая карета, обитая внутри пунцовым бархатом, с расписанным плафоном, - с зеркально-стеклянными бочками, запряженная восемью великолепными белыми лошадьми, которых ведут под уздцы парадные конюшенные служители.
Нельзя себе вообразить ничего изящнее по рисунку, по пропорциям, по отделке этого поистине царского экипажа. На ремнях его пажи, сзади – богато одетая прислуга. Карета едет шагом, и народ в восторге видит, наконец, Государыню Императрицу и Высоконареченную Невесту, которые на ликующие его клики и приветствия отвечают такою веселою улыбкой, такими милостивыми поклонами на обе стороны. Возле самой кареты едет верхом – Государь Император, - и как он весел, как живо отражается на его благороднейшем лице радость счастливого события, которая в Его отцовском сердце, конечно, еще в сто раз сильнее, чем во всех несчетных тысячах окружающих его преданных ему сердец. – Потом Наследный Принц Датский, с ним рядом Государь Цесаревич, его Августейшие братья, Владимир и Алексей Александровичи, Великие Князья: Константин Николаевич с сыном, Николай Николаевич и Михаил Николаевич, Герцог Мекленбург-Стрелецкий, брат Государыни Императрицы Принц Александр Гессенский и принц Петр Ольденбургский. За ними министры и множество генералов составляли громадную свиту. Все эти мундиры и каски, облитые серебром и золотом, эполеты, аксельбанты, звезды и ордена, отражая лучи полуденного солнца, блестели тысячами огненных блесток. Как красиво на касках развевались белые перья, как ярко светились издали орденские ленты! Даже лошади под этой блестящей свитой шли как-то гордо и весело, стук их копыт по деревянной мостовой Невского проспекта отдавался мягкими звуками и приятно поражал слух.
За Царицей и Принцессой Датской вслед едут в золотых каретах, запряженных цугом в шесть лошадей: Великие Княгини и княжны нашего Августейшего Царского дома, сияя бриллиантами и великолепными русскими платьями, едут, статс-дамы, фрейлины, обер-гофмейстер датского двора и наставница Высоконареченной Невесты.
Шествие девятнадцати золотых карет замыкается эскадроном лейб-кирасирского Ее Величества полка, в белых мундирах, золотых кирасах и касках с двухглавым на них золотым орлом; вслед за ним – казаками лейб-гвардии атаманского полка в их красивых светло-голубых мундирах.
Шествие приблизилось к Казанскому собору: Высокопреосвященный Митрополит с многочисленным духовенством, в полном облачении, с крестом в руках ожидает на паперти Царственную невесту. Вся масса народа, движущаяся за шпалерами войска и на подмостках, окружающих собор, в это мгновение крестится…
Золотая царская карета остановилась, Государь Император сошел с лошади, также как и Августейшие Его спутники. – Первая идет по гранитной лестнице Высоконареченная Невеста в голубом русском платье с длинным шлейфом, в голубой повязке, усеянной бриллиантами: вокруг прелестной ее головки прозрачное, как иней, покрывало; великолепные черные глаза светятся выражением глубоким и восторженным; через плечо алая орденская лента; за нею следует Государыня Императрица вся в белом, в голубой летнее через плечо, сияющая материнскою любовью и счастьем, еще более, чем несчетными бриллиантами могущественной Царицы северной.
Нельзя не заметить, что Принцессу Дагмару встречает Россия с редким восторгом! Про нее кто-то сказал: «Всеми желанная, всеми призываемая» - и какая это правда! Два года сряду он была предметом общего участия, благодарности и умиления. В ее поэтическом имени звучит что-то невыразимо пленительное; имя Dagmar, или как следует его писать Dagmaar, означает дева дня. Оно встречается в древнейших песнях северных народов, и означает красавица или прекрасная женщина. Это звучное имя было дано как прозвание королеве Датской Маргарите, жившей в XII столетии. Она была дочь короля Богемского Оттокара. Прибыв из Богемии, чтобы соединить свою судьбу с королем Датским Вольдемаром Победоносным, она венчалась с ним в Любеке в 1205 году. Если в исторических летописях мало подробностей о королеве Дагмаре, но в народных песнях, напротив, как в живых скрижалях давно минувшего, неизменно сохранилась память того глубокого чувства преданности, которым все жители страны были проникнуты к юной королеве. Что-то пророческое светится в этих подробностях и для России.
Высоконареченная Невеста приплыла к нам из земель Скандинавских, из края, более близкого нам по происхождению, по климатическим условиям и северному небу, чем все другие западные государства. Россия, чувствуя это родство, простирает свои мощные руки с любовью нелицемерною к юной Принцессе, и готова нести ее на раменах своих, как обожаемое дитя, чтобы она была блаженно счастлива под благословением наших 70 миллионов, чтобы ее счастие счастливило вполне нашего юного Царевича, чья душа «хрустальная», как выразился об ней Его родной брат, в ангельском образе покойного Николая Александровича, чтобы счастье юной четы служило украшением семейной жизни наших обожаемых Государя и Императрицы, в которых вся Россия видит Царей-Благодетелей, доказывающих делами и действиями свою взаимную любовь к России.
Все Царское Семейство вошло в собор. Хотя я и не имела возможности присутствовать при этой умилительной церемонии, но предполагаю, что наш великолепный собор, что наше богослужение столь чистое, несмотря на богатство его обстановки, должно было благодетельно и восторженно действовать на юную Принцессу. Окруженная всею пышностью земного величия, она в эту минуту так же, как и самая бедная и последняя из христианок, преклоняла колена перед святым образом Царицы Небесной. Перед Великою Ходатаицей и Заступницей всех, к ней притекающих, нет драгоценностей земных; чистые слезы любви и молитвы светятся алмазами и самоцветными камнями, они одни незримо возносятся к Ее незримому престолу.
По совершении краткой молитвы, Царское Семейство вышло снова на паперть церкви; тут ожидала их депутация от города с представителями от всех сословий, которая поднесла Высоконареченной Невесте, по русскому древнему обычаю, на серебряном вызолоченном и эмальированном блюде хлеб-соль. Блюдо работы нашего известного придворного фабриканта Сазикова отличается превосходною и художественною отделкою и ценится, как слышно, до 5 000 руб.сер. Заняв место снова в золотой карете, Государыня Императрица с Принцессою Датской, в сопровождении Государя Императора и всего Царского Семейства и блестящей Их свиты, продолжала путь по Невскому проспекту. Те же громкие клики восторга встречали Их и провожали везде, заглушая даже гром пушек, который, потрясая воздух, раздавался с Адмиралтейской площади. Площадь же у Зимнего дворца с великолепным своим монолитом Александровской колонны, с громадным четырехэтажным полукруглым зданием главного штаба и скачущей на ней римской колесницей, в шесть лошадей в ряд, между которыми толпились бесстрашные зрители и казались снизу какими-то крошечными куколками, - с подмостками, усыпанными тысячами пестрого и ликующего народа, с блестящими на солнце войсками, представляла картину, которую едва ли можно описать словами.
Зимний дворец был, в свою очередь, полон, как только это было возможно. Когда царские экипажи, въехав во двор, остановились у посольского подъезда, то Августейшее Семейство было встречено в самом низу великолепной мраморной лестницы множеством придворных дам и кавалеров парадных нарядах. По всем залам, через которые Им приходилось идти, были расставлены в порядке все наши учебные заведения, женские институты, высшие государственные сановники, почетное русское и иностранное купечество с супругами, и тьма других лиц, которые без различия звания и состояния, все были допущены во дворец по билетам. Тогда началась оглушительная пальба из пушек в Петропавловской крепости. В придворной церкви Царственную Невесту ожидало духовенство и стогласый хор придворных певчих; совершен был молебен, по окончании которого Императорское Семейство удалилось во внутренние покои.
Но народ не расходился, точно предчувствуя, что он еще раз увидит Ту, об которой все, от мала до велика, только и говорили; он толпился на Адмиралтейской площади, противу царского балкона, обтянутого ковровой алой палаткой, с роскошными бахромами и кистями, и со всех сторон толпа все прибавлялась, как волны морские.
Вместе с Государем и Императрицею и принцесса Дагмара вышла, наконец, на этот балкон к совершенному восторгу всей публики, - которой поклонилась с видимым удовольствием. Все кричали ура, как безумные. Нельзя не сознаться, что горячего чувства нашего народа к Своим Царям нигде в другом государстве, во все Европе не увидишь. Оно как будто все живее и сознательнее развивается в России с развитием образования и цивилизации.
Царственная Невеста еще раз вышла на балкон и приветливо еще раз поклонилась народу.
Забавны были ребятишки наших сословий, они бегали и суетились гораздо больше, чем большие. Дети те же люди – только живее, восприимчивее, веселее… Если они не разумеют и не соображают еще как взрослые, то чувством и любовью не уступают никому; и тут их шапки летели в воздух, с увлечением, с восторгом; в их громких нескончаемых ура слышалось что-то задушевное и глубокое. В проявлении такой всеобщей радости и восторга юная Принцесса не могла не видеть живых пожеланий счастья, как Ей самой, так и Августейшему ее Жениху. Народ соединяет их неразрывно под своими благословениями и молитвами.
Если весь город представлял в день17-го сентября такой праздничный, веселый вид, то нельзя умолчать об нашей красавице Неве, которая при чудной погоде – была настоящим великолепным зеркалом, в которое безмолвно гляделись и безоблачное небо, и солнце со своими золотыми лучами, и берега с зелеными еще деревьями и кустами, и набережные с громадными дворцами и крупными зданиями, и наконец, множество пароходов и других военных судов, подтянутых и расставленных против самого Зимнего дворца вплоть до Троицкого моста, в красивом порядке. Царские яхты, как игрушечки, пленяли и останавливали взоры толпы гуляющих. Все эти суда, разукрашенные и унизанные разноцветными флагами, молча говорили, что и у них праздник, торжество. Такой тишины на Неве никто не запомнит, казалось, что ни одна струйка не шевелилась. Между судами разъезжало множество яликов, а военные катера с пунцовыми бархатными подушками и разноцветными коврами, взмахивая мгновенно и дружно веслами, как крыльями, казались издали какими-то могучими летящими птицами, и придавали всей картине особенную красу и оживление.
Пароход «Александрия» угощал в это день обедом датских моряков – и вероятно, по-русски отблагодарил их за то, что они к нам привезли прекрасную Принцессу Дагмару, в которой вся Россия видит и предчувствует что-то особенное, благое, как будто вместе с нею новый лучезарный алмаз украсил великолепный венец нашего Августейшего Царского Семейства.
Не прошло нескольких часов, и вечерний праздник мог поспорить с дневным своими миллионами огней и небывалой иллюминациею.
Газовые трубы, проведенные под всеми улицами города, способствовали к тому, чтобы везде иллюминация устроилась неслыханная и невиданная. Везде сияли вензеля, звезды, пирамиды разноцветных бриллиантовых огней, между живыми гирляндами зелени и цветов. Громадные здания, как Главный Штаб, Адмиралтейство, дом Елисеева, Городская Дума, дом Штанге, дома министерства Государственных Имуществ, Почт и Телеграфов, Биржа, Петропавловская крепость, театры, дома графа Строганова и княгини Белосельской-Белозерской унизаны были бриллиантовыми узорами, которые ни с какими в свете шкаликами и плошками сравнить невозможно. У дома Елисеева сияла огромная хрустальная звезда, освещенная посредством электрического света, сила которого подходила к свету солнечному. Мраморные бюсты Их Величеств, окруженные роскошными листьями южной растительности, и боковые декорации с вензелями А и М, в лавровых венках, между колонн, обвитых живыми цветами, того же дома Елисеева отличались вкусом и знанием дела. Казалось, что каждый хотел превзойти и перещеголять соседа, придумав что-нибудь новое, изящное, невиданное. На улицах было светло, как днем, и тесно, как в счастливой семье, в день какого-нибудь заветного торжества, в небольшой единственной комнате.
Нева и тут не отстала от города, и ее суда в одно мгновение с помощью электрических нитей зажглись и осветились несчетными огнями, и ее снасти, унизанные бриллиантами, легли на темном небе угаснувшего дня волшебными линиями и очертаниями. Бенгальские огни довершили волшебную красу Невы со множеством ее освещенных пароходов и кораблей, которые видны были как днем до малейших подробностей; живое зеркало реки, отражая все предметы и огни, удваивало прелесть и оригинальность общей картины. На суше и на воде, в двадцати местах гремела полковая музыка.
В половине девятого Государь Император с Государынею Императрицею, с Высоконареченною Невестою и Ее Августейшим Женихом, в открытой коляске, окруженные многочисленной и блестящей свитой верхом, со множеством других экипажей, принадлежащих ко двору, выехали из Зимнего дворца; и поехали по городу – тот же привет, тот же восторг и громкое ура повсюду их встречали. Нельзя не заметить, что появление издали царского экипажа с электрическою силою действовало на толпы гуляющих. Несмотря на хоровую полковую музыку, которую русский народ любит и всегда слушает с удовольствием, не смотря на самую блестящую иллюминацию, на лучшие и красивейшие ее декорации, лишь только издали показывался царский поезд, народ забывал все и бросался волною на встречу обожаемого Царя с криками ура и восторга. Этому чувству увлечения никто в свете не научит, если оно не лежит в основании народного духа, - в глубине его верований, его лучших стремлений и твердых надежд. Народ видит в Царе своем живое спасибо за все хорошее, видит в Нем же одном защиту от всего дурного, надежду на все лучшее, и верный этому святому убеждению, он готов поголовно душу свою положить за Царя, что доказывается несчетными страницами всей нашей истории. Со всем этим вновь приезжей Принцессе предстоит ближе познакомиться; но на первых порах нельзя не сказать, что русский народ показывал себя перед Нею с доброй и хорошей своей стороны и мог произвести приятное и благое впечатление на юную ее душу.
18 сентября – день был солнечный, но не такой теплый, как накануне, ветерок с севера освежал воздух. В первом часу на Адмиралтейской площади перед балконом Их Императорских Величеств был парад, и наше великолепное войско, которым командовал сам Государь, в парадных мундирах, проходило церемониальным маршем с барабанным боем и музыкой мимо балкона, занятого Государыней Императрицей, Принцессой Дагмарой и всеми другими членами Августейшего Семейства. Адмиралтейский бульвар, набережная, самая улица и широкие тротуары вокруг этого фаса Зимнего дворца едва вмещали толпы гуляющих, сбежавшихся со всех концов города смотреть на все, что можно будет увидеть вокруг царского дома. Целый сплошной ковер голов виден был на огромное пространство кругом: по причине воскресенья, народ пользовался своим днем отдыха. Во время развода были также ординарцы от Собственного конвоя Его Величества, и стоило полюбоваться на превосходных всадников этого живописного войска. Они по очереди неслись во весь дух и на всем скаку огненных своих коней, нагнувшись к земле, почти свесившись с лошади, стреляли из пистолета в лист бумаги, и простреленная бумага взвивалась на воздух, когда ускакавший всадник уже далеко был впереди, и трепал с улыбкою по атласистой шее любимого коня. Картиннее этих азиатских коней ничего быть не может. Можно было заметить снизу, с каким удовольствием любовалась ими Принцесса.
По окончании развода, в котором всем войскам было объявлено Монаршее благоволение, все Царское Семейство ездило кататься по городу в изящных экипажах, запряженных четверкою лошадей, на унос по две, с жокеями, щегольски одетыми в пунцовые куртки, богато вышитые золотыми шнурками, и в пунцовых же круглых фуражках с густою рассыпчатою золотою кистью и маленьким черным козырьком; двое других жокеев верхами едут по обеим сторонам экипажа. Мне случилось идти пешком по деревянной мостовой против самого Зимнего дворца, когда толпа, бегущая издали со всех сторон, заставила меня догадаться, что, вероятно, по Дворцовой набережной приближается Царское Семейство; я не ошиблась – не прошло пяти минут, как, обогнув угол дворца, жокеи показались издали, ловко приподнимаясь на стременах рысистых и красивых своих лошадей. Народ бежал кругом экипажа, бросая шапки вверх, с такими неумолкаемыми криками ура, что когда экипаж проехал в двух шагах от меня, я могла видеть, как весело смеялись и Государь, и Государыня, и сидящая против Их Величеств Великая Княжна Мария Александровна и Наследный Принц Датский. Видно было, как уличная бесцеремонная и шумная их свита Их забавляла и смешила.
Вечером снова зажглась иллюминация на тех улицах, по которым все Царское Семейство должно было отправиться в Большой театр, где было торжественное представление в честь Высоконареченной Невесты.
В половине восьмого подали к подъезду царские экипажи; их сопровождал Собственный конвой Его Величества в пунцовых мундирах. Толпы, ожидавшие с самого утра минуты еще раз увидеть Принцессу и Их Величества, бежали за каретой, сопровождая ее громкими кликами – они сменялись на пути другими толпами; и от дверей дворца до дверей Большого театра, карета катилась медленно между народною сплошною массою, которая в иных местах так густо наполняла улицы, что затрудняла даже движение экипажей; гул громогласного ура катился за ними неумолкаемо.
Зала Большого театра, в которой помещается около 4 000 человек, была залита светом. Билеты в этот день не продавались. Раздача билетов была поручена некоторым высшим сановникам. Приглашенные дамы были в бальных платьях, мужчины в полной парадной форме. Первые два ряда лож сияли прекрасными посетительницами, роскошью их белых туалетов и множеством бриллиантов; ленты, звезды и ордена блестели на всех мужчинах. В третьем ряду и выше обстановка публики была не так изящна, туалеты не так богаты, военные мундиры перемешивались с черными фраками, но везде было равно полно – и кажется, яблока некуда было бросить. В четвертом ряду сидели в ряд датские моряки в синих их рубашках с белой оторочкой.
В оркестре музыканты были в мундирах и белых галстуках. В коридорах вся прислуга была придворная, в парадной ливрее, в чулках и в башмаках.
Зала театра представляла уже сама по себе интересный спектакль по богатству своей великолепной обстановки. Если Россия великое и могучее государство, то и высшее ее общество, и вся публика, и самый народ несет на себе отпечаток этого могущества и величия. – Стоило войти в эту сияющую людьми, огнями и роскошью залу, чтобы в этом сознаться.
Около большой залы театра находятся коридоры и несколько других зал; одна из них, именно та, к которой ведут две великолепные лестницы от подъезда, и из которой большие двери отворяются прямо в большую царскую ложу, была превращена в прекраснейшую гостиную со множеством цветов и растений, с роскошными мебелями и бронзами, с коврами и шелковыми занавесками. Гостиная эта, залитая светом, не уступала отличным своим убранством и вкусом самой зале представления торжественного спектакля. Из нее, как через живой сад растений и цветов, по вновь устроенному полу и богатейшим коврам, между целых цветущих аллей, можно было ходить к Императорской боковой ложе, которая также предназначалась для Членов Императорского дома. Во время антракта подавали чай, мороженое, фрукты и конфекты.
Ровно восемь часов Их Императорские Величества в сопровождении Августейшей Невесты, Государя Цесаревича и всего Царского Семейства, вошли в большую ложу. Молчание всей публики было поразительное. Этого требовал этикет – этого требовали европейские приличия; но вся публика встала со своих мест, и оркестр заиграл народный гимн.
Государь Цесаревич занимал самую средину ложи, имея по правую руку Государыню Императрицу, а по левую Принцессу Дагмару, возле которой занял место Государь Император. По этой же линии, также во втором и в третьем ряду кресел Царской ложи, сидели все остальные Члены Августейшего Семейства, Принц Датский, обер-гофмейстерша Датского двора, высшие Датские сановники и пр.
Давали один акт Итальянской оперы «Африканка», музыка Меербера, и один акт балета Фиамметта. Представление было великолепно как превосходному исполнению, так и по обстановке, и вполне соответствовало этому торжественному случаю. Ровно в десять часов оно кончилось, и им завершился целый ряд праздников, которых Петербург, вероятно, долго не забудет.
Мария Ростовская |
