Несмотря на декларируемый «пролетарский интернационализм», в первые десятилетия после Октябрьского переворота советское государство проводило репрессии не только по классовому, но и по национальному признаку. Целые народы оказывались в числе «неблагонадежных». Одним из них были крымские немцы.
Первые немецкие поселения на территории полуострова появились в 1805 г. В Крыму насчитывалось несколько немецких колоний: 3 – в Симферопольском уезде – Нейзац, Фриденталь и Розенталь (ныне Красногорское, Курортное, Ароматное Белогорского района), и 3 – в Феодосийском – возле Судака, Гейльбрун, Герценберг (ныне Приветное и Пионерское). В Восточном Крыму переселенцы из Швейцарии основали колонию Цюрихталь – ныне село Золотое Поле Кировского района. В 1810-1811 гг. в Симферопольском уезде основана колония Кроненталь. Эти поселения стали основными населенными пунктами, из которых крымские немцы стали расселяться по Крыму[1].
В результате активной колонизации во второй половине XIX в. в четырех уездах немцы были представлены преобладающей численностью, а в Перекопском и Евпаторийском районах занимали заметное место среди населения[2].
При переселении колонисты получили в собственность от 60-65 десятин лучшей земли, были надолго освобождены от натуральных и денежных повинностей, и им даровано было широкое самоуправление[3].Такое положение сохранялось до конца XIXв., затем привилегии были отменены. Это заставило часть колонистов эмигрировать в США, Канаду и страны Латинской Америки в поисках лучшей жизни.
Несмотря на данное обстоятельство, немцы продолжали оказывать заметное влияние на экономическое, политическое и культурное развитие региона. Немцы проявляли большую религиозность: практически в каждом среднем и крупном селении имелась церковь с органом и колокольней, устремлявшейся ввысь. В малых селениях у меннонитов и сектантов имелись молельные дома, которые одновременно были и школами.
Первые серьезные испытания на долю крымских немцев пришлись на период Первой мировой войны, с началом которой в Российской империи активизировались антигерманские настроения. Как справедливо отметил эмигрировавший из страны после прихода к власти большевиков, публицист Андрей фон Бунге, «эпоха войны вообще не то время, когда отношения между народами складываются нормально; это относится не только к народам, воюющим друг с другом, но и к национальным меньшинствам внутри страны, если они находятся в кровном родстве с другой воюющей нацией. <…> Война пробуждает повсюду не только напряженную осторожность и беспочвенные подозрения, но и прямое чувство шовинизма»[4].
Уже в августе 1914 г. местным властям из Петербурга пришло распоряжение о задержке и высылке из Крыма в заволжские губернии 4500 немцев, сохранивших германское подданство. После объявления Германией и Австро-Венгрией всеобщей мобилизации, всех их подданные мужского пола в возрасте от 18 до 45 лет, проживающие в Таврической губернии, были объявлены военнопленными, арестованы, а затем высылались.
Так, с конца июля по 12 августа 1914 г. за пределы губернии было вывезено 587 германских и 117 австрийских подданных. Вначале выселением занимались военные начальники уездов, затем – местные полицейские управления. С 12 августа по 22 декабря 1914 г. из Крыма было выслано еще 353 германских подданных. Это была первая немецкая депортация. Только в октябре 1914 г. в Феодосийском уезде были задержаны 277 иностранных подданных, в Симферопольском – 236, в Карасубазаре – 243, в Евпатории и уезде – 407, в Перекопском уезде – 132, в Бахчисарае – 165, в Севастополе – 266, в Ялте – 619. Так как в крымских тюрьмах было всего 500 мест, большинство получивших статус военнопленных, находились под домашним арестом[5].
Недоверие к немцам было столь велико, что вскоре под подозрением оказались немцы-мужчины, имевшие русское подданство. За ними был установлен надзор, а затем по предписанию из столицы была осуществлена высылка тех, кто, по мнению властей, имел антирусские настроения.
Надо сказать, что подозрения в нелояльности и возможном предательстве не нашли подтверждения: как и другие народы Российской империи, немцы призывались в армию, мужественно сражались, получали ранения и погибали на фронте. Оставшиеся в тылу чем могли помогали стране, которую считали своей. Так, крымские немцы пожертвовали губернскому комитету оказания помощи больным и раненым воинам более 12 тыс. рублей[6].
Несмотря на это, недоверие к лицам немецкой национальности с течением времени только усиливалось. Атмосфера в регионе была такова, что в органы власти нередко поступали, в основном, анонимные сообщения о шпионской и антирусской деятельности крымских немцев, но при проверке эти сведения не подтверждались.
2 февраля 1915 г. царское правительство приняло решение о ликвидации немецкого землевладения. В Таврической губернии был создан орган по ликвидации немецких поселений, который занимался описанием и оценкой недвижимого имущества колонистов[7]. В 1914-1916 гг. в Крыму, как и во всей России, предпринимались попытки переименования немецких населенных пунктов и улиц. Так, в 1915 г. с. Цюрихталь было переименовано в Святогорье (в 1917-1918 гг. селу возвратили прежнее название). В 1916 г. Таврический губернатор обратился к симферопольскому городскому голове с предложением переименовать Мюльгаузенскую улицу, названную в честь известного врача Федора Мюльгаузена, но эта инициатива не получила поддержки[8].
Отношение к немцам стало меняться только после Февральской революции. Был организован Губернский комитет крымских немцев. Многие немцы вернулись в Крым из ссылки.
В годы Гражданской войны крымские немцы, как и другие народы, населявшие полуостров, оказались по разные стороны баррикад. При этом на стороне красных сражалось значительно меньше, чем на стороне их противников. Немцы-колонисты служили в рядах Добровольческой армии, а также воевали в отрядах самообороны, которые создавались для борьбы с партизанами.
После окончательного установления советской власти в Крыму в ноябре 1920 г. немцы-колонисты долгое время находились в глухой оппозиции к новым порядкам. Они не участвовали в политической жизни, вели себя апатично, за первые пять лет советской власти из числа немцев в РКП(б) вступило около 10 человек[9].Чтобы переломить ситуацию, новые власти стали заниматься пропагандистской работой среди немецкого населения. Только в 1921 г. с участием немцев было проведено 300 митингов. Заработали библиотеки, школы по ликвидации безграмотности. Немецких библиотек насчитывалось 80, школ ликбеза - 10. В 1921 г. немцы составляли 5,88 % к населению Крыма[10], и занимали третье место по уровню грамотности среди сельских жителей (72,8%)[11].
Относительные послабления периода нэпа дали некоторую возможность снова укрепить хозяйства землевладельцев. В 1925 г. немецкое население Крыма составляло 10%, а засевало 22% пахотных земель, держало рабочего скота почти 20%, давало общей сельхоз продукции 19,8%. Но при распределении земли участки, отведенные другим национальностям, увеличивали, а немцам, наоборот, уменьшали, хотя они традиционно жили в селах, и лишь малая часть – в городах. В советских учреждениях немцы также были представлены только 3,8% от общей численности работников[12].
По-прежнему оставляла желать лучшего ситуация с вовлечением немцев в компартию. К 1 января 1925 г. доля крымских немцев в составе местной партийной организации не превышала 1 % (52 чел.). А. Нефф, преподававший в Симферопольской партшколе историю и хозяйство Крыма, в своем письме секретарю Крымского обкома РКП(б) С. Д. Петропавловскому от 27 августа 1925 г. так охарактеризовал сложившуюся ситуацию: «Их (немцев – Д.С.) отношение к Коммунистической партии явствуетиз того обстоятельства, что за пять лет пребывания Советской власти в Крыму в партию не поступили более одного десятка человек из крымских немцев-колонистов. При этом нельзя сказать, чтобы партия не работала среди немцев. В 1921 и 1922 гг. имелась немецкая секция при Областкоме с довольно энергичными работниками, которым нельзя было отказать в умении подходить к немецкой массе...»[13]
Несмотря на эти усилия, за весь 1925 г. в партию вступило 9 немцев, а доля немцев-коммунистов составила всего 1,1 % от общего количества членов РКП(б) Крыма. К концу 1925 г. на полуострове насчитывалось лишь 18 коммунистов, непосредственно проживавших в немецких селениях. В целом ряде сводок «о политическом состоянии немцев-колонистов» (1925 г.) не раз указывалось на безразличное отношение крымских немцев как к компартии вообще, так и к членству в ее рядах. 3 октября 1925 г. руководство Крымского обкома РКП(б) подвело неутешительные итоги своей работы среди немцев. Отмечалось, что «немецкое население еще не охвачено влиянием компартии», в связи с чем, говорилось о необходимости, в первую очередь, обратить вниманиена «усиление партийного влияния среди немецкого крестьянства» и вовлечение лучшей, с точки зрения большевиков,его части в советскуюобщественную работу.[14]
Численность коммунистов среди крымских немцев сравнительно выросла только во второй половине 1920-х гг., В 1927 г. в партии состояло 83 жителя полуострова немецкой национальности[15], что, однако, не особенно повлияло на общую ситуацию в немецких селениях.
Начиная с середины 1920-х гг. крымские немцы стали подвергаться преследованиям. Первой такой акцией стало выселение из Крыма помещиков и богатых землевладельцев. Основанием для ее проведения послужило постановление ЦИК и СНК СССР от 20 марта 1925 г. «О лишении бывших помещиков права на землепользование и проживание, в принадлежащих им до Октябрьской революции хозяйств» и Закона Крымской АССР от 20 марта 1925 г. «О выселении помещиков из Крыма»[16].
25 июня 1925 г. Президиум ЦИК Крымской ССР утвердил межведомственную комиссию по выселению помещиков из их бывших усадеб. 3 февраля 1926 г. заместитель председателя ГПУ Крыма и начальник секретно-оперативной части Червинский направил председателю ЦИК Крымской ССР Вели Ибрагимову обращение с просьбой направлять жалобы бывших помещиков на рассмотрение данной комиссии, с предварительной проработкой их секретной частью Совнаркома Крыма[17].
Причинами выселения были: сравнительно более высокий жизненный уровень немцев-помещиков; применение ими наемного труда. Не были также забыты поддержка антибольшевистских сил в годы Гражданской войны и в целом негативное отношение к советской системе.
Подвергшиеся выселению, как правило, лишались права проживания в городах Москве, Ленинграде, Киеве, Харькове, Одессе, Ростове-на-Дону, Крыму, пограничной полосе.Исследователям еще предстоит выяснить, сколько всего было выселено из Крыма помещиков и крупных землевладельцев. Известно лишь то, что только состоянию на 1928 г. их на полуострове проживало 1239 человек. Сколько из этого количества было немецких семей, неизвестно. Но то, что они были — это однозначно, и проследить это можно на примере высланной немецкой семьи Рапп. Так, 14 апреля 1925 г. состоялось заседание президиума Джанкойского райисполкома, на котором был рассмотрен вопрос: «О выселении бывших помещиков.
Постановили: «Ходатайствовать о выселении из пределов Крыма бывших помещиков с их семьями:
1). Семья Ротт (Андрей, Яков, Вильгельм, Иван) имела 1933 десятины земли, является политически неблагонадежной, враг советской власти;
2). Семья Рапп (Томас, Христиан, Александр) имела 3475 десятин земли, 11 лошадей, 20 волов, 10 коров, 120 овец, паровую молотилку, является неблагонадежной, создавала группировки, ставящие целью свержение советской власти;
3). Семья Майер Д.А. имела 1091 десятин земли и, совместное семьями Ротт и Рапп, принимала участие в убийстве 5 татар — сторонников советской власти».
Спустя почти год, 8 мая 1926 г., судьба семьи, теперь уже бывшего помещика Рапп, была рассмотрена на заседании Крымской комиссии по выселению бывших помещиков. Было решено: «Семью Рапп (Людвиг, Томас, Александр, Христиан) как бывшего помещика и продолжающего пользоваться своими бывшими угодьями на основании постановления Президиума ЦИК СССР от 20.03.1925 г. (п.2), выселить из их владений.
Принимая во внимание, что семья Рапп является социально опасной, выселить ее из пределов Крыма с запрещением проживать в шести населенных пунктах и пограничных полосах»[18].
9 марта 1929 г. Президиум КрымЦИКа принял постановление «О прекращении выселения помещиков-дворян и крупных землевладельцев на территории Крымской АССР». Несмотря на это, представителей указанных категорий продолжали выселять, но в индивидуальном порядке.
Крымские немцы также составили высокий процент среди лишенных избирательных прав (так называемые «лишенцы). Вызвано это было тем, что, владея большим количеством инвентаря, а, следовательно, имея возможность увеличения площади обрабатываемой земли, они расширяли свои хозяйства за пределы «трудового». Признаком этого служило то, что они в большей степени прибегали к аренде земли, нежели их соседи по степному Крыму, принадлежавшие к другим национальностям[19]. Также в большинстве своем немцы лишались избирательных прав за то, что применяли наемный труд с целью получения прибыли[20].
В 1929 г. Наймановский сельсовет Джанкойского района лишил избирательных прав крестьянина Вильгельма Горне, который в 1906 г. унаследовал от отца 47 десятин земли и обрабатывал их с помощью 1-2 сезонных рабочих. В прошлом имел молотилку и мельничный камень для помола ячменя на корм лошадям, которые использовал без привлечения наемного труда. Этого оказалось достаточно, чтобы сельского труженика объявили владельцем промышленного предприятия.
«Мое хозяйство разрушено, - писал Вильгельм Петрович председателю ЦИК СССР Михалу Калинину, - моя семья из 3-х душ выброшена за борт, не имея никаких средств к существованию. Я не имею возможности вступить в колхоз, и у меня нет никаких перспектив в будущем». В июне 1930 г. просьба крестьянина в восстановлении избирательных прав оставили без удовлетворения[21].
Большой урон жизни крымских немцев был нанесен в начале 1930-х гг. в ходе проведения кампании насильственной коллективизации и раскулачивания. Как отмечает известный крымский историк Дмитрий Омельчук, в этот период «немецкие хозяйства как наиболее крепкие и продуктивные, пострадалибольше других. Их массово относили к кулацким со всеми вытекающими последствиями»[22].
В первую очередь, на лиц, отнесенных к числу кулаков, обрушился налоговый прессинг. А. фон Бунге приводит в своей работе следующий случай:
«Один крестьянин в Крыму, имевший полугодовалого ребенка, чтобы освободить от хозяйства свою жену, держал в течение нескольких месяцев служанку. С этой поры его причислили к кулакам и обложили сельскохозяйственным налогом в 533,5 рубля. Хотя его урожай составил всего 910 пудов, он должен был сдать в августе 599, в сентябре 100 и в октябре еще 220 пудов зерна». В противном случае подворье крестьянина и все его имущество будут взяты в залог и проданы с молотка[23].
Также, как и представителей других национальностей, попавших под раскулачивание, немцев выселяли из Крыма, а их хозяйства ликвидировались.
Сущность антикрестьянской советской политики предельно точно характеризует высказывание уполномоченного по коллективизации в немецком селении Айбур Крымской АССР, который заявил: «Кулакам, проповедникам, лишенцам и единоличным хозяйствам нет места в нашей деревне»[24].
Такая судьба постигла единоличника Евгения Денцера из деревни Кокой Евпаторийского района. Обвиненный в антисоветской агитации, крестьянин вместе с семьей был выслан с территории полуострова, принадлежащее ему имущество конфисковали и передали колхозу. Жителя деревни Мерленчик Симферопольского района, Ивана Эппа, 16 марта 1930 г. приговорили к 8 годам лагерей, а его семью выселили. Имущество конфисковали[25].
Положение немцев усугублялось их нежеланием отказываться от своих национальных, религиозных и культурных традиций. Большинство крымских немцев были меннонитами, лютеране и католики составляли среди них меньшинство. И именно меннониты проявляли наибольшую активность в неприятии советской политики, выступали за эмиграцию из страны.
«В деревнях, - сообщал в своей докладной записке работник КрымЦИКа Г. Люфт, обследовавший 15 июня 1929 г. политические настроения среди немцев-меннонитов в Симферополе и прилегающих населенных пунктах, - культпросветработа, за исключением Карасана, и отчасти, Спата, не ведется. В то же время духовенства много. В деревнях Воротар и Чонграв, имеется по 5 проповедников и 3-4 диакона, в Карасане – дюжина. Молодежь собирается проповедниками регулярно – два раза в неделю – для исповеди. Наряду с массовой обработкой молодежи (в Чонграве, в молитвенном доме, находящемся под одной крышей со школой), ведется и индивидуальная обработка «шатающейся» молодежи на дому.
Три религиозных течения среди меннонитов не угрожают им религиозным расколом. К тому же проповедники всех направлений в антисоветской работе солидарны не только между собой, но и с попами других вероисповеданий (в деревню Спат и другие меннонитские деревни приезжают проповедники-баптисты из Симферополя — русские и татарин).
Официальным проповедникам помогают неофициальные «стажеры» (это пользующиеся пока избирательными правами лица, проповедующие не в своих деревнях, а тайно в других, отдаленных от советского глаза, меннонитских деревнях).
Особенная забота духовенства (в ряде деревень господствует неограниченно) помимо влияния на молодежь, иметь своих людей в государственных и общественных учреждениях и организациях, и через них проводить свою политику»[26].
Также сообщалось о том, что «плохо обстоит дело по привлечению меннонитов-призывников 1907 года рождения к добровольной службе в Красной Армии, наравне с другими национальностями. Все изъявляют желание пройти службу нестроевым порядком. Грубую ошибку допустил Симферопольский админотдел, разослав призывникам 1906 года рождения, подписавшим в 1928 году Декларацию о желании служить наравне со всеми в рядах Красной Армии, повестки о явке 19.06.1929 года для отправки в Нижегородскую губернию. Это распоряжение вызвало недоумение среди советски настроенной меннонитской молодежи, и должно быть отменено»[27].
Данная ситуация беспокоила местные партийные и советские органы, неоднократно рассматривали на своих заседаниях вопросы о работе среди немцев. Отмечался рост эмиграционных настроений, которые в период сплошной коллективизации только усилились. Доходило дотого, что жители отдельных крымских сел бросали все имущество и уезжали в Москву для получения документов на выезд из страны[28].
К отъезду готовились не только зажиточные немцы, но и бедняки, стали формироваться инициативные группы, избирали ходоков для посещения германских консульств, составляли списки отъезжавших[29]. Это был удар по престижу советской системы, и одновременно – по ее экономике. Большое влияние на желающих эмигрировать оказывали немецкие иностранные газеты, попадавшие в Крым. В них публиковалось много материалов о немцах, выехавших из СССР, и о том, как их тепло встретили на исторической родине.
Готовясь к отъезду, немцы фотографировали свои дома и хозяйства. На вопрос, с какой целью это делается, они отвечали: «А вот приедем в Германию, а оттуда предъявим СССР требование оплатить нам сумму стоимости наших построек»[30].
Пик эмигрантского движения крымских немцев пришелся на период с конца октября до середины ноября 1929 г. Это явление местные власти охарактеризовали как «повальное бегство немцев из Крыма». Всего осенью 1929 г. с полуострова выехали в Москву около 1 тыс. человек[31].
В деревне Менлерчик Симферопольского района большинство меннонитов выехали в Москву за тем, чтобы «там жить хоть на улице, но добиться выезда в Германию». В Евпаторийском районе немцы говорили: «Целый год в поте лица работаем, курортов не видели, туда выезжают рабочие, нам же крестьянам и думать об этом не приходится. У нас отбирают хлеб, многие уже сидят без своего хлеба, наше имущество продается с торгов за бесценок и, в конце концов, нас сажают в тюрьму. Нам нечего здесь оставаться, когда с нами так обращаются»[32]. Эмиграционные настроения крымских немцев усиливались, в том числе, за счет слухов. В частности, утверждалось, что якобы в Москве некий советский работник сказал: «Из немцев уходит мусор». На это немцы отвечали: «Пусть называют нас, как хотят, мы все равно уедем». В столице скопилось несколько тысяч немцев, которые заявляли:
«Жить в СССР невозможно, потому что социализм и религия несовместимы, что немцы в СССР лишены прав на 80 процентов. Советской власти мы не нужны и поэтому она с нами не считается»[33].
В 1929 г. меннониты выдвигали требования, выполнение которых, по их мнению, остановило бы эмиграцию: разрешить преподавание Закона Божьего и запретить исполнение в школах Интернационала, перестать вовлекать детей в пионерские организации, восстановить лишенцев в избирательных правах, создать условия для развития индивидуальной собственности, свободно выдавать паспорта для выезда за рубеж[34].
В своем выступлении на заседании Президиума КрымЦИК, которое состоялось 25 октября 1929 г. председатель Симферопольского райисполкома Катсу приводил следующие высказывания меннонитов:
- «Мы думали, что Советская власть нас основательно освободит, а вышло наоборот»;
- «Положение хуже, чем было при помещиках, крестьян угнетают, частника убили, а государство спекулирует»;
- «Немцев не считают, как особую национальность, на суде позволяют над ними издеваться»;
- «Требуем свободной выдачи паспортов для выезда за границу и заявляем: «Пусть лучше мы будем батраками – это мы знаем, - но все же будет лучше, чем жить здесь, не зная, что ожидает завтра нас»[35].
Подобные требования предъявлялись практически на всех сельских сходах. Они выражались как открыто, так и через анонимные письма. Так, в Симферополе были обнаружены послания со следующим содержанием: «1. Свобода религии; 2. Долой самообложение; 3. Возвратить семенной фонд натурой или деньгами; 4. Понизить сельскохозяйственный налог и государственную страховку; 5. Диктатура крестьянам-хлеборобам»[36]. В деревне Табулды (ныне – Найденовка в Красногвардейском районе) со стороны немцев раздавались реплики: «Самообложение – это второй налог, дайте свободу молиться, не портите наших детей, не учите их не верить в Бога», и под конец собрания кричали: «даешь Америку!». В деревне Спат Симферопольского района на общем собрании по вопросу эмиграции выступил бывший пастор, который закончил свою речь под бурные аплодисменты следующими словами: «Штраф берут, пени берут, религию отобрали, жить не дают. Если не отпустят (за границу – Д.С.) мы пешком уйдем, как когда-то пришли сюда из Германии»[37].
Возвращаясь в Крым из Москвы, немцы выражали намерение эмигрировать в самое ближайшее время, в связи с чем, отказывались возвращаться в оставленные ими дома, а избирали местом жительства дома и сараи своих соседей[38].
В этот период осложнились взаимоотношения немцев с другими народами Крыма. Так, среди колонистов стали проявляться антисемитские настроения. В селах Симферопольского района имели место следующие разговоры: «Советское правительство переоблагает (завышает налоги – Д.С.) немцев, чтобы выжить их с насиженных мест, а евреев переселяет на их земли. Немцы с евреями жить не могут. Настал час, когда каждая национальность должна идти к себе домой». Также фиксировались проявления неблагожелательности по отношению к крымским татарам. Показательный случай произошел на сходе жителей деревни Карасан Симферопольского района, где в ответ на выступление татар против антисоветской речи немца Ремпеля, его единоплеменники демонстративно покинули собрание[39].
В течение весны-лета 1930 г. недовольство крымских немцев советской колхозной политикой продолжало расти. Крестьяне негодовали:
«Если бы не было коллективизации, то проповедники и наши родственники-кулаки не были бы высланы из нашей деревни. Мы вместе с инвентарем будем работать в артели, но членами быть не желаем. Или будем активными членами, но только до момента выезда в Америку». В других деревнях говорили: «за два года пребывания в колхозе мы обеднели и стали должниками государства. Нас хотят закабалить в колхозе»[40].
Открытой формой проявления недовольства коллективизацией стали публичные выступления против существующих порядков на конференциях, партсобраниях. Принимая участие в прениях по различным докладам коммунистов, крымские немцы интересовались: «…Если религию нельзя преподавать в школе – приходится согласиться, а почему должно быть антирелигиозное воспитание. Почему сажают людей в тюрьму. Если нужно отобрать все, ну, отберите, а почему не оставляете дома…»[41]
Как и представители других национальностей,немцы-колхозникиперестали испытывать заинтересованность в результатах своего труда, в связи с чем, отмечались неоднократные попытки срыва посевной кампании.
Реакция властей была жесткой. С одной стороны, были усилены меры агитационно-пропагандистского характера, с другой – репрессии по линии ОГПУ. Так, в ноябре-декабре 1930 г. «за распространение слухов о тяжелой жизни в СССР» и агитацию среди немцев-колонистов бежать из страны, арестованы пятеро крестьян-единоличников села Аджи-Бей Судакского района. Мера наказания была разной. ВильгельмаКайзера приговорили к 10 годам лагерей[42], Теодора Кинде – к 5[43], ИванаБейтлера – к 3 годам лишения свободы[44]. Еще двоим проходившим по данному делу дали по одному месяцу лишения свободы, но, так как к моменту вынесения приговора они уже отсидели под следствием 2-3 месяца, то их освободили[45].
Неприятие немцами советской колхозной политики подтверждало и то, что по состоянию на 1 мая 1930 г. коллективизация их хозяйств составила лишь 32,7%[46].
Жесткие репрессивные меры позволили государству добиться снижения количества желающих эмигрировать. Всего в начале 1930-х гг. из Симферопольского района выехало 123 семьи, из Джанкойского – 196, по другим регионам данные отсутствуют[47].Определенной уступкой властей стало создание национального Биюк-Онларского района (в настоящее время – поселок Октябрьское Красногвардейского района), где в 1931 г. проживало 40,8% всех немцев Крыма[48].
Новый виток репрессий обрушился на немецкое население начиная с 1933 г., после прихода в Германии к власти нацистов. В 1920-е гг. между Германией и СССР установились взаимовыгодные отношения; как следствие, наладились и личные контакты крымских немцев с исторической родиной. Осуществлялся обмен письмами, переводами, присылались газеты, посылки. Отныне подобные действия влекли за собой преследования. Письма в Германию к живущим там родственникам с просьбой о продовольственной помощи либо с рассказом о текущих проблемах рассматривались как антисоветская агитация и становились поводом для ареста.
Так, по обвинению в переписке с «фашистскими организациями» и получение от них материальной помощи осуждены крымчане Я. Берг, Г. Бреймеер, М.Пенер. А. Руофф, И.Юнкин, А.Штейнигер осуждены за «пропаганду фашизма и восхваление Гитлера»[49].Яков Зельбольд и Христиан Аберле из немецкой колонии в Судаке были осуждены к четыремгодам лишения свободы за, как записано в обвинительном заключении по делу, «написание провокационных писем в Германию о голоде и бедствовании в СССР с целью получения материальной помощи». По другому аналогичному делу проходили три женщины: немка Сусана Еккерт, русская Антонина Мегентесова и украинка Марфа Кучеренко. Всеони также писали в Германию «клеветнические письма» с целью получения материальной помощи. Первых двух осудили к пяти годам лишения свободы, а Кучеренко — к одному[50].
В глазах части советских немцев (в том числе, жителей Крыма) приход к власти в Германии нацистов и личность Адольфа Гитлера воспринимались идеалистически. На фоне издержек сталинской командно-административной системы, таких как бесхозяйственность, мнимые показатели, огромные экономические потери и низкая оплата труда нацистский режим виделся некой альтернативой. Распространилось мнение, что к власти в Германии пришел сильный лидер, который поднимет страну.
Эти настроения отметили крымские партийные органы. Подтверждением служит протокол заседания Крымского обкома ВКП (б) от 13 ноября 1934 г., на котором было рассмотрено письмо ЦК ВКП (б) «О работе среди немцев». Члены бюро констатировали, что «немецкие колхозы в Крыму сильно засорены кулаками и другими контрреволюционными элементами: пасторами, белогвардейцами, которые за последнее время активизировали подрывную антисоветскую работу.
Вдохновляемые приходом фашизма к власти в Германии, эти классово-враждебные элементы организуют в немецких колхозах саботаж и вредительство, усиленно пропагандируют среди немцев идеи фашизма, организовывают связь с фашистскими организациями Германии (получение от фашистских благотворительных организаций денег и посылок, распространение фашистской литературы), развертывают религиозную пропаганду, делают попытки организовать теракты против партийного актива»[51].
В этой связи было решено:
- Предложить наркомам юстиции и внутренних дел Крымской АССР организовать в ноябре-декабре 1934 г. несколько показательных судебных процессов над «организаторами контрреволюционной деятельности в немецких колхозах, применив к ним суровые меры революционной законности».
- «Категорически потребовать от районных и местных партийных организаций самого беспощадного подавления контрреволюционных кулацких элементов и немедленной очистки от них немецких колхозов».
- Разъяснить немецкому населению, что советская власть «не потерпит никаких попыток со стороны антисоветских элементов сорвать строительство бесклассового социалистического общества в СССР, и не остановится перед тем, чтобы отказать таким элементам в праве на жительство в СССР».
- Потребовать от немецкого населения «полного прекращения связи с заграничными и буржуазными фашистскими организациями»[52].
Практическая реализация этих инициатив не заставила себя долго ждать.
В ноябре-декабре 1934 г. в различных районах Крыма НКВД арестовало 20 человек. Все они обвинялись в получении по подписке (т.е. на вполне законных основаниях) газет и журналов из Германии. Все были осуждены к различным срокам лишения свободы[53].
Жителям отдельных сел вменялось в вину массовое сотрудничество с Германией. Например, жителей села Борангар (ныне – Константиновка) обвиняли в получении посылок и денежных переводов. В ноябре 1934 г. в селе из 48 хозяйств 23 получали подобную помощь[54].
Немцев продолжали преследовать и за различные высказывания. Так, учетчик тракторной бригады колхоза «Красная звезда» Яков Гесс в Ак-Мечетском районе, сравнивая техническое оснащение Красной армии с германской, сделал вывод о преимуществе последней. Бригадир того же колхоза Фридрих Пипус, утверждал, что «фашисты не допустят долгого существования СССР и если будет война, большевики ее проиграют». За эти высказывания обоих приговорили к 10 годам лагерей[55].Аналогичная кара была применена в отношении трех жителей поселка Немецкий-Аблеш Ичкинского района – двух немцев и одного русского – за то, что во время разговора они вспоминали Первую мировую войну и отмечали, что немцы умеют хорошо воевать[56].
Подобных случаев были сотни.
Также чекисты активно выявляли и ликвидировали различного рода «контрреволюционные фашистские группы». За период с 15 октября 1934 по 15 февраля 1935 г. было выявлено 48 таких групп. К ответственности привлечено 192 человека. По отношению к 6 осужденным применили высшую меру наказания – расстрел, 14 человек осудили на 10 лет лагерей, остальных приговорили к лишению свободы сроком от 3 до 8 лет[57].
В основном судебные процессы проводились открыто, властями была дана директива по их освещению в местной печати. Местами проведения становились колхозные клубы тех сел, откуда происходили подозреваемые. Подобными действиями государство пыталось запугать крымских немцев, ликвидировать в зародыше любые проявления нелояльности.
Так, за период с 1 декабря 1934 по 10 января 1935 г. спецколлегия Главного Суда Крымской АССР рассмотрела 16 дел с количеством обвиняемых 37 человек, из них: кулаков — 27 человек, бывших служителей культа — 2, лишенцев — 4, середняков — 2; бедняков — 2.
Приговорены: к расстрелу — 6 человек; к 10 годам лишения свободы — 12; к 8 годам — 6; к 5 годам — 5; к 3 годам — 4; к исправительно-трудовым работам — 2 человека.
Главсудом проведены 7 показательных процессов. В том числе:
а) по обвинению В.Я.Бюллера, немца, гражданина СССР, жителя Джанкоя, работавшего врачом в Джанкойском райздраве. Сын помещика, имевшего 1100 десятин земли, 3 дома, паровую молотилку, 70 лошадей, 90 волов, 30 коров. Отец скрылся от раскулачивания. 2 брата осуждены коллегией ОГПУ сроком на 10 лет, отбывают наказание на Урале.
В годы Гражданской войны Бюллер служил у белых, в период пребывания их в Крыму.
«Являясь контрреволюционно настроенным, сочувствуя фашизму, организовал в Джанкое контрреволюционную группировку, куда вошли такие же чуждые элементы, как он. Принимал у себя на квартире по радио речи фашистских вождей Германии — Гитлера, Геббельса и др. Эти речи распространял среди населения, активно агитируя и восхваляя фашистский строй и гитлеровский режим. Будучи связан с фашистскими организациями в Германии, сообщал им провокационные данные о жизни немецкого населения в СССР; получал от фашистских организаций помощь (свыше 500 марок); агитировал немецкое население о связи и оказании помощи Германии на случай войны последней с Советским Союзом; писал о голоде, будучи экономически совершенно обеспеченным».
б) По обвинению Э.Я.Бесслера, уроженца Биюк-Онларского района, жителя Джанкоя. Обвиняемый также являлся сыном помещика, имевшего 600 десятин земли, 30 лошадей, 50 волов, работал бухгалтером в Джанкойской типографии, ранее судим. Служил у белых в армии Врангеля, «принимал у себя на дому речи фашистских вождей и распространял их среди рабочих типографии, вел антисоветскую агитацию, восхвалял гитлеровский режим и методы Гитлера в борьбе с коммунистами, написал 10 клеветнических писем», получал помощь из-за границы.
В ходе судебного разбирательства обвиняемые заявили, что нацистская Германия «для них ближе, чем Советский Союз». Обоих приговорили к расстрелу[58].
В ходе репрессий власти также вели борьбу с попытками реализации немцами своих религиозных потребностей. Так, в 1935 г. органы НКВД выявили в селе Борангар «контрреволюционную организацию», которую возглавлял Иван Вибе. Его обвинили в создании двух групп: в одну входило 14 человек пожилого возраста, в другую – 12 молодых людей. По версии следствия, участники этих групп занимались религиозной и якобы фашистской пропагандой. В частности, И.Вибе приписывались следующие слова:
«Коммунисты ведут народ к гибели, ведь они против религии, Бога и частной собственности, а единственная страна, которая имеет перспективы в будущем, это Германия». Также участники организации получали из-за границы денежную помощь и литературу. Этого оказалось достаточно, чтобы нескольких обвиняемых приговорили к расстрелу, а остальных – к 5 годам лишения свободы[59].
В течение 1930-1936 гг. в тюрьмах и лагерях оказались почти все католические патеры немецких колоний юга Украины и Крыма[60].
Одновременно с репрессиями местные партийные и советские органы развернули среди немецкого населения активную пропагандистскую работу, убеждая отказываться от получения помощи из-за рубежа. Предпринимались меры по учету владельцев радиоприемников. Проверен весь состав учителей немецких школ. Еще в 1928 г. Крымский обком ВКП (б) сообщал в ЦК ВКП (б) в 1928 г., что в основной своей массе немецкие учителя «религиозны [и] сознательно поддерживают антисоветские элементы»[61].
Только по состоянию на март 1935 г. количество работников сферы образования, уволенных как «идеологически чуждые», составило 15 человек[62].
«Чистке» подвергся состав сельсоветов. Так, согласно докладной записке Крымского ОК ВКП (б) от 8 августа 1935 г. в ЦК ВКП (б) «О ходе реализации постановления ЦК ВКП (б) «О работе среди немцев», в Биюк-Онларском районе было заменено 16 председателей и секретарей сельсоветов, из них: за кулацкий саботаж – 1 человек, за развал работы – 2, а остальные – как не справившиеся с работой[63].
Закрывались культовые здания. Только за период с 1924 по 1938 г. (исключая 1927, 1931, 1932, 1935 г.) по постановлениям высших законодательных органов (ЦИК и Верховного совета) Крымской АССР в 25 городах и районах автономии были ликвидированы 156 культовых учреждений, из них 12 лютеранских кирх[64].
Очередная волна государственного террора обрушилась на крымских немцев в годы «ежовщины». По итогам выполнения печально известного оперативного приказ народного комиссара внутренних дел СССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» в Крыму было осуждено 873 немца. Фактически количество репрессированных немцев было выше, так как в Крыму часть арестованных судили Военным Трибуналом и Спецколлегией Верховного Суда Крыма.Если среди русских и крымских татар потери в результате репрессий в 1937 г. составили примерно 0,4% от населения, то у немцев этот показатель составил 1,9% – т.е. почти в пять раз больше. В 1938 г. картина оказалась схожей[65].
Всего за период 1937-1938 гг. были арестованы примерно 2500 крымских немцев, т.е. 4,95% их численности по переписи населения 1937 г.[66] Общее количество крымчан -лиц немецкой национальности, репрессированных в ходе «Большого террора», составило около 65-66% от общего числа немцев, подвергшихся политическому преследованию в 1920-1941 гг.[67]
Особенно страшный удар пришелся по мужскому немецкому населению. Так, в колонии Розенталь (ныне с. Ароматное Белогорского района) накануне Первомая в 1938 г. арестованы 18 мужчин, из них домой вернулись только двое, а 16 были расстреляны[68]. Как и в предшествующий период, органы НКВД стремились к созданию групповых дел. Так, в сентябре 1938 г. Сакским райотделом НКВД была арестована группа немцев, состоящая из 20 лиц. Их обвиняли в участии в «контрреволюционной немецко-фашистской, повстанческой, диверсионно-вредительской разведывательной организации», которая якобы была создана еще в период 1930–1933 гг. Это дело получило название «дело Веселя». По нему сам Весель и еще пятеро человек не признали себя виновными, еще троих по сути обвинения не допрашивали. А те, кто признал вину, давали сведения с такими противоречиями, что сами свидетельства не могли рассматриваться как реальные. Несмотря на это, все были приговорены к различным срокам заключения[69].
Некоторые крымские немцы, репрессированные в годы «ежовщины», ранее уже подвергались преследованиям. Так, арестованный в Симферополе 1937 г. бывший крестьянин-единоличник Антон Фикс, в 1929 г. вместе с семьей оказался в числе раскулаченных.Был осужден на 7 лет лагерей, срок отбывал в Караганде, где 18 апреля 1942 г. умер от истощения[70].
Среди крымчан-немцев по национальности, пострадавших в ходе «Большого террора» были видные деятели науки. Так, в конце 1937 г. обвинен в «германофильской пропаганде в крымской науке» и уволен с работы известный крымский ученый и археолог Николай Эрнст. Но еще раньше, 14 июля 1937 г., в газете «Красный Крым» вышла статья с критической оценкой деятельности ученого, а Центральный музей Тавриды, где он работал, характеризовался как место «средоточения вредительской работы чуждых и враждебных элементов»[71]. 15 февраля 1938 г. Николая Львовича арестовали и осудили как «немецкого шпиона», признали «социально-опасным элементом» и заключили в ИТЛ сроком на 8 лет. Наказание он отбывал в Горьковской области. В 1946 г. был освобожден, после чего уехал на поселение в Прокопьевск Кемеровской области. В ноябре 1948 г. имел неосторожность положительно отозваться о западной системе высшего образования, за что 11 апреля 1949 г. вновь был арестован «за антисоветскую агитацию», заключен в ИТЛ сроком на 5 лет и выслан в Сибирь – Иркутская область, город Тайшет, Озерный ИТЛ. 25 мая 1953 г. ученый был освобожден досрочно по амнистии со снятием судимости. В 1956 г. было отменено спецпоселение. На 20 марта 1956 г. был взят железнодорожный билет до Симферополя, но в этот день Николай Львович скоропостижно скончался от сердечного приступа в возрасте 66 лет. Реабилитирован в 1958 г.[72]
Взаимоотношения крымских немцев с советским режимом являются наглядным примером его враждебности тем народам, которые сохраняли верность национальным, культурным и религиозным традициям, сложившемуся укладу и образу жизни, а также поддерживали связь с их исторической родиной.
Д.В. Соколов
Русская Стратегия
[1]Брошеван В.М., Ренпенинг.В.К. Боль и память крымских немцев (1941-2001 гг.) (историко-документальнаякнига) – Симферополь: Тарпан, 2002.– С.65
[2]Задерейчук И.П. Немцы Крыма – жизнь во благо. – Симферополь: ГАУ РК «Медиацентр им. И.Гаспринского», 2019. – С.47
[3]Брошеван В.М., Ренпенинг В.К. Боль и память крымских немцев (1941-2001 гг.) (историко-документальная книга) – Симферополь: Тарпан, 2002.– С.65
[4] А. фон Бунге Немецкие колонисты в России // Ильин И.А. Собрание сочинений: Мир перед пропастью. Политика, хозяйство и культура в коммунистическом государстве. Часть Iи II / Сост. и коммент. Ю.Т. Лисицы – М.: Русская книга, 2001. – С.319-320
[5] Там же. – С.68; Королев В.И. Из прошлого народов Крыма. Миграционные процессы (1897-1939) – Симферополь: ООО «Антиква», 2018. – С.24-25
[6]Королев В.И. Указ. соч. – С.23
[7]Брошеван В.М., Ренпенинг В.К. Указ соч. – С.68
[8] Лаптев Ю.Н. Положение немцев в Крыму в годы Первой мировой войны // Немцы в Крыму. Очерки истории и культуры / Сост. Лаптев Ю.Н. – Симферополь: Таврия-плюс, 2000. - С.68
[12]Рисс Г.Я. Крым наша Родина. Депортация немцев в 1941, 1944 гг. – Симферополь: КАГН, 2005. – С.16
[13]Дённингхаус В.В тени «Большого Брата»: Западные национальные меньшинства в СССР (1917-1938 гг.) - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН) Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельцина», 2011. - С.368
[14]Там же. - С.369
[15]Там же. - С.370
[16]Задерейчук И.А. Репрессивная политика советской власти в отношении немцев Крыма в 20-30-е гг. ХХ века //https://kukiit.ru/docs/ts/no1/12.pdf
[17]Брошеван В.М. Раскулачивание в Крыму (История в документах и материалах о выселении из Крымской АССР в 20-40-х годах XX столетия бывших помещиков-дворян и крупных землевладельцев, кулаков, ликвидированных как класс, в числе которых оказались и иностранноподданные.) – Симферополь, 1999.– С.22
[18]Брошеван В.М., Ренпенинг В.К. Боль и память крымских немцев – С.75-76
[19]Серокурова Л.А. «Лишенцы» Крымской АССР в контексте социально-экономических и политических процессов (1921-1936 гг.). Диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук – М., 2010. – С.108
[20]Задерейчук И.А. Указ. соч.
[21] Вакатова Л.П. Лишенные избирательных прав // Немцы в Крыму. Очерки истории и культуры – С.90-91
[22]Омельчук Д.В. Под подозрением. Крымские немцы в 30-е - начале 40-х годов ХХ столетия / Вопросы германской истории. – 2007. – [Вып.34]: Немцы Украины и России в конфликтах и компромиссах XIX-XX веков. Материалы международной конференции. Днепропетровск, 24-27 сентября 2007 г. – С.207
[23]А. фон Бунге Указ. соч. – С.324-325
[24]Дённингхаус В. Указ. соч. - С.479
[25]Омельчук Д.В. Указ. соч. – С.207-208; Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: Книга вторая. – Симферополь: АнтиквА, 2006. – С.236; Реабилитированные историей. Автономная Республика Крым: Книга седьмая. — Симферополь: АнтиквА, 2012. – С.272
[29]Тоцкий В.В. Репрессивная политика в Крыму в 20-30-е годы ХХ века // Реабилитированные историей. Автономная Республика Крым: Книга седьмая - С.16-17
[42]Реабилитированные историей. Автономная республика Крым: книга третья. - Симферополь: АнтиквА, 2007. – С.87
[43] Там же. – С.147
[44]Реабилитированные историей. Автономная РеспубликаКрым: Книга восьмая. – Киев: Институт истории УкраиныНАН Украины, 2014. - С.112
[45]Омельчук Д.В. Указ. соч. – С.208
[46] Королев В.И. Указ. соч.
[47]Задерейчук И.П. Указ. соч. – С.57
[48]Омельчук Д.В. Указ. соч. – С.209
[49] Там же.
[50]Омельчук Д.В. Усиление репрессий в Крыму в 1933 г. // Реабилитированные историей. Автономная Республика Крым: Книга пятая. — Симферополь: АнтиквА, 2008. – С.27
[66]Гольденберг М.Ш., Гольденберг М.А. Национальный аспект «Большого террора» 1937-1938 годов в Крыму // Гуманітарний вісник НУК. Збірник наукових праць. Випуск 5. – Миколаїв: Ілліон, 2012. – С.175
[67]Омельчук Д.В. Указ. соч.
[68] Рисс Г.Я. Указ. соч. – С.23
[69]Задерейчук И.А. Указ. соч.
[70] Там же. – С.95
[71]Маньковська Р.В. Музейні установи та музейники у період«Великого терору» (1937–1938 рр.) // Політичні репресії в Українській РСР 1937–1938 рр.:дослідницькі рефлексії та інтерпретації. До 75-річчя«Великого терору» в СРСР: Матеріали Всеукраїнської наукової конференції, м. Київ, 15 березня 2012 р. /Упоряд.: О. Г. Бажан, Р. Ю. Подкур. – К.: Інститут історії України НАН України, 2013. - С.306
