Представьте себе послевоенное, (где-нибудь в конце 40-х годов), возвращение в Россию И.Ильина под клятвенные обещания на мумии Ленина тогдашних правителей не причислять русского мудреца к «врагам народа» и дать ему возможность публично высказывать свои мысли и соображения. Представим также, что изгнанника бы ждал торжественный прием, затем ему были бы предоставлены лучшие залы, где он мог бы выступить и озвучить свое видение будущего огромной страны. В тех залах собралась бы наиболее просвещенная и наиболее влиятельная публика: партийные и хозяйственные работники, историки, главные редакторы ведущих газет и журналов, ректоры лучших вузов, прославленные советские театральные деятели и кинорежиссеры, не менее знаменитые писатели, суровые маршалы и адмиралы. Все сидящие в залах – при медалях, орденах, значках, свидетельствующих об успешном окончании академий и вузов, о присуждении почетных премий и званий, а также о победах над многочисленными внутренними и внешними врагами.
Ильин бы говорил о достоинстве личности, о необходимости в обществе чувства ранга, о монархе, воплощающем в себе образ справедливого правителя, о путях обретения солидарности русского народа, расколотого марксистской идеологией. Разумеется, ему бы возражали. Мол, только в СССР и возможно достоинство личности. Какой-нибудь высокопоставленный партфункционер вспомнил бы свою босоногую юность, когда пас барских гусей, а вот теперь занимает важный пост в государстве. Другой оппонент, автор учебников по историческому и диалектическому материализму, сказал бы, что достиг академических высот не только благодаря своему упорному труду, но и благодаря поддержке товарищей по партии, и теперь пользуется заслуженным уважением в научных кругах; не жалея ни сил ни времени, занимается учениками, вырастил не один десяток докторов наук, которые тоже стали весьма авторитетными учеными, скрупулезно изучившими бессмертное наследие Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Затем поднялся бы редактор ведущей газеты и сказал, что генералиссимус (т. Сталин) как раз и воплощает в себе образ самого справедливого правителя, который сумел объединить советский народ на борьбу с фашизмом, а теперь выступает главной организующей силой в решении грандиозных задач строительства коммунистического завтра. Затем поднялся бы седовласый маршал и заявил, что устал слушать краснобая, что таких «философов» в прежние времена крошил шашкой, как капусту... Встреча с общественностью обязательно закончилась бы бранью в адрес мыслителя: в него бы полетели плевки, грязные ругательства, а возможно, и сапоги или ботинки.
Растерянный Ильин стоял бы на сцене, как удобная мишень для стрельбы, и думал о том, что формально его хамоватые оппоненты очень даже правы: еще треть века тому назад почти все они были босяками, бандитами, экстремистами, а теперь достигли степеней и званий, и вместо монарха у них есть диктатор, перед которым они трепещут и который превратил весь народ в монолит... Он также горько бы размышлял над тем, что все эти аналогии и параллели выглядят сущим издевательством. Люди, собравшиеся в зале, подменяют истину учением, пригодным лишь для обиженных умом, а под рангом понимают наличие и величину звезд на погонах, или должность, или какое-то очередное звание, а под солидарностью – страх перед тираном. По существу, они все издеваются над ним или передразнивают его, причем это передразнивание для них естественно, как дыхание.
Полвека спустя после гипотетической встречи мудреца со сталинской номенклатурой, состоялась встреча реальная, уже другого нравственного человека с депутатским корпусом Верховного Совета. Эту встречу миллионы людей имели возможность наблюдать по телевизору, благодаря развернувшейся компании по развитию гласности. Пожилой, недавно вернувшийся из ссылки и весьма уставший человек, упрекал тогдашнюю политическую элиту за развязывание войны в Афганистане, за глумления над личностью, призывал к моральному очищению... Что тут началось! Топанье ногами, улюлюканье, смешки, ужимки, кукиши; хихикали, гримасничали, плевались, чертыхались, бросали в адрес разжалованного академика непристойности и прочие словесные экскременты.
Проходит еще несколько лет, уже другие люди заседают в высшем представительном органе страны, в очередной раз радикально обновившей свой «политический класс». Вернувшийся из изгнания другой мудрец взывает к чистосердечному покаянию за все безобразия, чинимые в России в течение века, просит служить народу, а не грабить его... В ответ опять ужимки, кривляния, ухмылки, кукиши в кармане: гонят с трибуны, гонят с телевидения. Мол, надоел со своими нравоучениями, лучше посмотрим тех, кто умеет корчить рожи да «откалывать номера».
Превращение чертогов власти в обезьянник состоялось не сегодня и не вчера, и не только в нашей стране. Это явление повсеместное или, как сейчас принято выражаться, – глобальное. Но тогда что же происходит с человеческим обществом? Оно более подвержено насекомизации или обезьянничанию? В беспримесном состоянии нет ни воды, ни воздуха, ни камня; всегда – это некие соединения, отнюдь не однородных составных веществ или компонентов. И также обстоит в человеческом обществе.
Есть люди, которые продолжают жить на земле, считать ее родной и даже священной, которые стремятся руководствоваться в своих поступках и мыслях добродетелями, известными уже тысячи лет. Есть и маньяки, прирожденные убийцы, сущие людоеды – волки в овечьих шкурах, потихоньку промышляющие человечиной. Нарастает и процесс насекомизации, который стягивает людей в мегаполисы и агломерации, загоняет в небоскребы и подземные лабиринты. Но этот процесс отнюдь не упраздняет наличие псевдоэлиты, которая узурпирует право на интерпретацию событий, тщится, чтобы слушали только ее, восхищались только ею.
Псевдоэлита пребывает на верхних этажах общества, предпочитает, как стаи обезьян, перескакивать с ветки на ветку (не обязательно это ветви власти, есть и другие сучки и задоринки, типа госкорпораций, солидных ведомств и фондов), но неохотно спускается на землю. Стайки приматоподобных вечно ссорятся между собой и даже дерутся: надев очки, важничают друг перед другом, порой кто-то удачно копирует какого-нибудь государственного деятеля прошлых веков, но обычно они всего лишь передразнивают гениев, героев, вельмож – не плодотворны, не идееносны, бестолковы по существу и даже в частностях.
Да, времена изменились и люди вместе с ними. Прежде народы, способные к государственному строительству и организации общественных институтов, стремились жить на земле. Каждая крестьянская семья, даже бедная, проживала в отдельном доме, пусть лачуге, с обязательным скотным двором, курятником, усадом (позади дома), палисадником перед окнами. Домашние животные - лошади, коровы, овцы, козы, собаки, кошки – служили неотъемлемой частью бытия любой семьи, традиционно довольно большой. Без определенных площадей земли такая семья просто не могла бы прокормиться и не могла бы заготовить дров на зиму.
Скучившись в агломерациях, некоторые семьи еще пытаются держать собак и кошек, но соседи по многоквартирным домам посматривают на эту живность неодобрительно. О коровах и лошадях и говорить нечего. Зато налицо совместное проживание людей с мелкими грызунами, тараканами, клопами, вшами, блохами, молью и подвальными комарами. Пауки, рыжие и черные муравьи водятся в изобилии не только в многоэтажных жилых домах, но и в деловых комплексах.
Можно сказать, что высокопроизводительный труд приблизил человека к насекомым, или, точнее будет сказать, придал людям многие свойства, присущие насекомым. Распад родов и семей, сопровождался образованием множества осколков, которые стали роиться в бессчетных клубах по интересам, в партиях и общественных движениях, в сектах, кружках, салонах и ложах. Тоталитарные и демократические общества с одинаковым успехом изживали монархические династии, древние роды, ремесленные гильдии, крестьянские общины. Тоталитаризм даже смелее, нежели либерально-буржуазные режимы экспериментировал с отдельными семьями. В советской России пестовал коммуны и коммунальные квартиры. В нацистской Германии создавались специальные инкубаторы, в которых герои войны могли осеменить чистопородных ариек. Специальные евгенические, идеологические эксперименты превращали народ в массы, а последние – в рои, где каждый участник роя, будучи единицей учета, подчиняется общему направлению движения. Причем это подчинение основано не на сознательном выборе и критической оценке происходящего, а на уровне условного рефлекса: «Делай, как все». Вне роя, такой человек быстро теряется и гибнет.
Так называемые свободы, политические и сексуальные, экономические и поведенческие, чем столь гордится демократический мир, являются всего лишь утешением обывателю, лишившемуся способности любить и быть другом, утратившим чувство благоговения перед священным и перед предками. Повсеместное распространение мелких радостей и удовольствий (преимущественно сексуального и туристического характера) вытесняет саму возможность вдохновенного творчества и духообщения.
Рой – это новая общность, плод перемен, произошедших в ХХ веке. Эта общность занимает некий объем, а не какую-то определенную площадь. Роящиеся насекомые не нуждаются в имени собственном, а скорее, – в индивидуальном идентификационном номере. Самое лучшее, если этот номер вживлен в тело человека; всегда такого чип-носителя можно найти в любой толчее.
После последней Великой войны наиболее совестливые и талантливые кинорежиссеры и литераторы не случайно заговорили об одиночестве человека в многолюдии. Герой (или героиня) художественного произведения ведет независимый образ жизни, переходит из одного замкнутого пространства в другое (многоэтажный жилой дом, административное здание – как место работы, танцевальный зал или кафе) и везде персонажи действа вроде бы объединены стенами и крышей, и в то же время каждый – сам по себе, каждый обособлен, заключен в некую прозрачную, но крепчайшую оболочку, сквозь которую никому не продраться.
Феномен маоизма – когда лидер далекой страны, к тому же основатель коммунистического режима в стране с великой культурой, подвергшейся сильнейшей эрозии при его правлении, становится самой популярной и почитаемой личностью среди художественно-артистической богемы, интеллектуалов, студенчества, почему-то воспринимается как вспышка иррационализма в жизнедеятельности сытого общества: мол, в благополучных странах определенным кругам захотелось изменений ради изменений, или эти круги попытались как-то проявить себя, стать очередным «историческим поколением», а не обычными обывателями.
Ситуация, сложившаяся в 60-е годы ХХ в., действительно была парадоксальная. С одной стороны, граждане свободного мира, к тому же наиболее просвещенная часть тамошнего общества, избирают в качестве своего духовного вождя малограмотного диктатора, который решил загасить в коммунистическом Китае все очаги просвещения (университеты), упразднить все бюрократические институты, а чиновников, профессоров и партократов отправить на перевоспитание в деревню. Но можно взглянуть на столь распространенное увлечение и с другой стороны.
В условиях, когда личности предлагают стать частицей роя и войти в состав насекомника или быть милой мартышкой в очках и шляпе, люди в ужасе начали шарахаться от такой перспективы, и готовы были пойти за кем угодно, но только не в улей и не в муравейник. Поэтому-то и появились хиппи (те, кто решил стать «цветами»), и бунтари, подражающие хунвейбинам («красные бригады и армии»). К земле звал не один Мао. Когда «великий кормчий» еще ходил «под стол пешком», вернуть людей к земледельческому укладу пытался Л.Н. Толстой. Все эти попытки противостоять происходящим переменам находятся в одном ряду.
За века к насекомым сложилось презрительно брезгливое отношение. Но ведь и люди в те века были совсем другими, – с иным составом чувств и представлений о себе и мире. На гербах старинных городов не случайно красуются олень (Н. Новгород), медведь (Ярославль) как напоминание о том, что когда-то в этих местах подлинными хозяевами жизни были великолепные животные, а люди, поселившиеся здесь, переняли у этих животных лучшие свойства. Конечно, дремучие леса давно опустели, точнее сказать, дремучие леса давно извели на дрова и строительные нужды. Красавцы олени и косолапые мишки, гордые львы и грозные тигры согнаны в заповедники, где за ними наблюдают натуралисты и праздные туристы. Красная книга плавно переходит в мартиролог исчезнувших видов флоры и фауны. А вот насекомые живут и здравствуют, несмотря на индустриализацию, урбанизацию и глобализацию. Количество всевозможных букашек по-прежнему существенно превосходит численность всего человечества. Насекомых не смущают ни загазованный воздух, ни канализационные стоки, ни теснота жилищ, ни гул механизмов.
Организационные структуры многих насекомых предельно рациональны, функциональны и универсальны. Эти живые существа удивительно неприхотливы, поразительно адаптивны к меняющимся условиям жизни: к тому же приспособлены к существованию под землей и на земле, на воде и в воздухе – везде они успешны в своем стремлении выжить и сохраниться. Именно им в наибольшей степени присуща гиперактивность. Они постоянно что-то тащат, что-то роют, без устали жужжат и вьются, непрестанно что-то сосут или жуют, куда-то вживляют свои жизнестойкие личинки. Они – трудоголики.
Насекомые каждого вида деперсонализированы, точно клонированы из одной первоклетки. Какую-нибудь мошку трудно отличить от другой, и, тем более, неприемлемо для нее имя собственное, как например, Орлик или Звездочка для лошади; Касатка или Пеструшка для коровы. Рой пчел или мух легче пересчитать и объять числом – тем самым насекомые органично вписываются в цифровое пространство, настаивающее на стирании культурных, гендерных и прочих отличий и особенностей. Ведь, если лев – с гривой, то львица – увы... У волчицы заметны сосцы на животе, а у волка эти сосцы и при желании трудно отыскать. Торжество унисекса, произошедшее под закат тысячелетия во многих «продвинутых» странах, прямо намекает на стремление полов смикшироваться. Женщины предпочитают короткие стрижки, джинсы, куртки, приучаются к крепким напиткам и соленым шуткам. Мужчины, наоборот, проявляют повышенный интерес к косметике, устраивают марши, пропагандируя однополую любовь, а некоторые с удовольствием пользуются дамским бельем. Во многих сферах жизнедеятельности уже и не поймешь, кто есть кто.
Миллионы компьютеров во всех частях света денно и нощно ткут «паутину», благодаря которой очередному «паучку» удается задешево купить определенный товар, не выходя из своей квартиры, и втридорога продать этот товар, опять же не снимая домашних тапочек. Электронная почта, как и сотовая связь, буквально в одночасье накинули на планету гигантскую сеть, которая постоянно уплотняется, благодаря росту числа своих ячеек. Расплодившиеся «жучки» постоянно выведывают, кто и что говорил на определенном съезде, что произошло в кулуарах, какая игра ведется «под ковром».
«Паучки» и «жучки» называют себя получателями информации, блогерами и пренебрежительно относятся к тем, кто информацией не интересуется: они откровенно презирают созерцателей, верящих в откровение. Паутина – великолепное изобретение насекомых: она эластична, не рвется даже в сильную бурю, когда падают деревья и срывает крыши. Паутина представляет собой удобную транспортную систему для ее составителя и в то же время ловушку, средство охоты и пропитания. Паутина – разновидность сети. Именно сети и стали самыми выдающимися свершениями уже ушедшего ХХ века. У подобных сетей, и в веке наступившем многообещающие перспективы.
Сети автомобильных и железных дорог стягивают сушу, пересекающиеся воздушные коридоры пронизывают небо на разных уровнях высоты. Сетевой маркетинг обеспечивает товародвижение, телефонные сети – внутригородскую и международную связь. Что такое финансовая система? – Это сеть отношений, связанных с перетоком капитала из низко доходных отраслей в высоко прибыльные. Самое важное в этих сетях то, что они экстерриториальны, игнорируют государственные границы, пределы распространения того или иного тысячелетнего культурного типа.
Людей можно загнать в концлагерь, зверей – в зоопарк: попробуйте локализовать насекомых в каком-нибудь заповеднике. Они не признают заборов и рвов, демаркационных линий и ворот на засовах: они свободны в своем передвижении, везде найдут подходящую щель или сами прогрызут какой-то зазор. Они перелетят через заграждение или пророют подземные ходы, для них нет преград, когда ими движет «интерес».
Лабиринт – тоже своеобразная модификация сети. Стоит копнуть лопатой землю на любом газоне перед домом или в открытом поле, чтобы убедиться в том, что мы ходим по крыше лабиринта, который прорыли черви и, конечно же, насекомые. А теперь посмотрим на коридоры власти, на полчища чиновников, которых развелось видимо-невидимо за последние 150 лет во всех странах и континентах; для них возвели тысячи административных зданий; из-за них выселили из центральных кварталов старинных городов на далекие окраины тысячи коренных жителей. Многомиллионная общность бюрократов постоянно издает рефрен: «Без бумажки ты букашка...»
Конечно, человеку не хочется быть «букашкой», он стремится обладать какими-то индивидуальными чертами (иметь имя и фамилию, место рождения, национальность и т.д.), и поэтому запасается бумажками: паспортом, дипломом об окончании учебного заведения, билетом (военным, охотничьим, студенческим), удостоверением о принадлежности к определенной корпорации, свидетельством о праве собственности, кредитной и визитной карточками, благодарственным или рекомендательным письмом, выпиской из домовой книги. Каждая такая бумажка видится ему надежным пропуском в лучшую жизнь. Данный пропуск подтверждает, что он – не просто бесштанный муравей, а заслуженный человек, иногда даже почетный член, который плодотворно сотрудничал с органами...
Люди давно и безуспешно борются с клопами и тараканами, придумывают разные средства, чтобы окончательно и бесповоротно извести этих букашек из своих жилищ. Общественные деятели, мыслители, правдолюбцы и филантропы отважно сражаются с бюрократией, низводящей человека до букашки. Правители, работающие по найму, периодически издают указы о сокращении численности чиновников, о ликвидации той или иной управленческой структуры. Но проходит год–другой, численность «служивых» опять восстанавливается, а упраздненная структура всего лишь оказывается реорганизованной в несколько других, не менее влиятельных и нужных обществу.
Понаблюдайте, как в многоэтажных деловых центрах снуют туда-сюда от зари и до зари, без выходных и проходных менеджеры разного калибра, секретарши, референты, промоутеры, трейдеры, курьеры: все одинаково одетые, энергичные, деятельные. Каждый из них тащит в свою соту-офис полезную информацию или по-другому «взяток» с очередного «цветка», и закачивает добытое в компьютер или прячет в сейфе.
Понаблюдайте, как на помойках и свалках копошатся сотни и тысячи бомжей и беспризорников, весьма схожих между собой и, увы, непоправимо растерявших свой человеческий облик. Призывы к тому, что у человека все должно быть прекрасным давно стали достоянием прошлого. Зато появилось очень много людей, которые близки к мухам, падким до нечистот и грязных сплетен.
Не надо думать, что человек в будущем будет обзаводиться дополнительными лапками и крылышками. Для этого существуют бессчетные инструменты и приспособления, а также летающие аппараты. Нет, мутаций не предвидится, просто человек ХХ в., оторвавшись от земли и земледелия, скучился в городах, и благодаря высокопроизводительному труду перенял многие характеристики, присущие насекомым. Так, он применяется к мировой тесноте, к повсеместной грязи, к истощению полезных ископаемых.
Да, без личности нет общества, но возможен рой или человейник; без личности нет истории, но сохраняется смена времен года и курортные сезоны никто не собирается отменять. Без нравственного закона нет морали, но существуют обстоятельные юридические кодексы, регламентирующие в мельчайших деталях реакции деятельных особей, способных к компактному проживанию, к строительству многоэтажных (многоуровневых) ячеистых структур... Если человек-зверь рычит и воет от вида святынь и реликвий, грозит кулаком небесам, а порой стремится извлечь из бездны прошлого древних богов, требующих соответствующих жертвоприношений, то, человек приспосабливающийся вообще индифферентен к метафизическим сферам: у него просто нет ни времени, ни желания думать о том, есть они или их нет. Других забот полот рот: как бы, не отстать от роя.
Многие современные граждане и гражданки замечательно освоились в бюрократических, торговых, финансовых лабиринтах, ловко скользят по нитям многообразных паутин, приняты в соответствующий круг своих и наших: упрекать их в этом бессмысленно. Многие стали гиперактиными и гордятся званием трудоголиков. Перспектива оказаться вне роя для них ужасна. А других ужасов для них просто не существует.
По сути, люди избавляются от страданий, угрызений совести, нравственных идеалов и даже от богоборчества. Они не чахнут от любви, от ностальгии по родине, не плачут от мировой тоски. Они не жалеют, что подрастеряли способность к сильным чувствам, к сопереживанию: они никем не восхищаются, ни перед кем не преклоняются, ни перед чем не благоговеют. Живут, чтобы жить и такая жизнь у них получается. Конечно, еще сохранились символы, перед которыми они трепещут. Тема власти над обществом себе подобных себя отнюдь не исчерпала, просто претерпела определенные метаморфозы.
На роль Повелителя мух, а также вшей и блох, муравьев и тараканов, ос и пчел претендуют многие. Тут и «свинья в ермолке», и толстый боров, обожравшийся «зеленью», и хряк, до ушей покрытый наколками, и волосатый кабанчик – большой поклонник желудей. Меняются и атрибуты правителя. Вместо трона – кол, то бишь небоскреб, вместо короны – рой, вместо фигуры – имидж.
Не надо негодовать на автора этого эссе: как он посмел так глумиться над человеческим достоинством!? Не следует презирать и насекомых: они очень дисциплинированы, организованы, деятельны и даже способны к самопожертвованию. Пчела или оса смело жалит обидчика роя, но и сама погибает в акте возмездия. Л.Н. Толстой описал продвижение стаи саранчи через широкую реку: передние отряды сцепились, образовали мост, и по этому мосту переползла вся остальная стая, не способная преодолеть расстояние своими слабыми крыльями.
Насекомые – это всего лишь вариант исхода человеческой истории в обезбоженный мир, ставший невероятно тесным и грязным.
Юрий Покровский
Русская Стратегия
Приобрести книгу в нашем магазине:
Покровский Ю.Н. Русское. Книга II. |
