«Такого художественного соответствия между зверем и его наружностью мы не видали ни в статуях Бонароти, ни в бронзах Бенвенуто Челлини, ни в клетках зоологического сада», - подобное определение беглый журналист, живущий заграницей на доходы от своих российских имений и труда своих крепостных, Александр Герцен дал герою нескольких войн, крупнейшему русскому администратору, ученому и радетелю о русском народе – Михаилу Николаевичу Муравьеву. О его смерти редактор «Колокола» выразился ещё ядовитее: «Задохнулся отвалившийся от груди России вампир». Герцены и ему подобные мало чем отличались от плеяды либерал-русофобов нашего времени. Точно также, как нынешние ковалевы, политковские и иже с ними защищали чеченских террористов и оплевывали русскую армию, так и их предшественники яростно защищали террористов польских и всяких иных, оплёвывая тех, кто террору препятствовал.
Среди либералов были, увы, не только эмигранты и сочинители, но и государственные сановники. Среди них внук Суворова, губернатор Петербурга, назвавший Муравьёва людоедом. «Ответка», как сказали бы теперь, прилетела позорящему дедово имя потомку незамедлительно – от Фёдора Ивановича Тютчева.
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему?
Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе —
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..
Кто, избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим —
Назло врагам — их лжи и озлобленью,
Назло — увы — и пошлостям родным.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдаётся, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
Аналогичную отповедь Суворову-младшему написал и старейшина русской поэзии Пётр Андреевич Вяземский, «переболевший» либерализмом в юные годы.
Зверь… Людоед… Вампир… Вешатель… Последнему прозванию послужил известный исторический анекдот.
- Уж не родственник ли вы Муравьеву-Апостолу, которого повесили? – спросили Михаила Николаевича.
- Я не из тех Муравьевы, которых вешают, а из тех, которые сами вешают! – последовал жесткий ответ.
Кем же был человек, вызывавший такую ненависть русофобов?
Он родился в Москве, в семье основателя школы колонновожатых Николая Николаевича Муравьева. В возрасте 14 лет поступил в Московский университет на физико-математический факультет, где основал «Московское общество математиков», целью которого являлось распространение в России математических знаний путём бесплатных публичных лекций по математике и военным наукам. Имея исключительные способности к точным наукам, отрок читал лекции по аналитической и начертательной геометрии, не преподававшимся в университете. В 15 лет, блестяще сдав экзамен по математике академику Гурьеву, Михаил поступил в школу колонновожатых и сделался не только смотрителем над колонновожатыми и преподавателем математики, но экзаменатором при Главном штабе. Всё это – в 15 лет от роду.
В неполных 16 лет прапорщик Муравьев отбывает на фронт, участвует в Бородинской битве и получает тяжелое ранение ядром в ногу, доблестно сражаясь на батарее Раевского. Всю оставшуюся жизнь Михаил будет опираться на трость, но это не помешает ему вернуться в строй и успеть принять участие в Заграничном походе.
По окончании Отечественной войны молодой офицер недолго служил на Кавказе, а затем вернулся к преподаванию в отцовской школе. В ту пору он, как и многие офицеры, был увлечен вольнолюбивыми идеями и вместе с братом Александром был членом тайных обществ – в том числе знаменитых «Союза спасения» и «Союза благоденствия». Более того, Михаил был членом т.н. Коренного совета последнего, одним из авторов его устава. Впрочем, в дальнейшем Муравьев отошел от революционной деятельности, предпочтя грезам о перестройке всего и вся помощь собственным крестьянам. Страну постиг очередной голод, и вышедший в отставку подполковник поселился в своем смоленском имении, где организовал мирскую столовую, обеспечивающую пищей до 150 крестьян ежедневно.
После декабристского восстания Муравьев был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. На допросах, ссылаясь на провалы в памяти, не назвал почти никого из своих соратников, кроме тех, кто уже был арестован. Вина Михаила Николаевича была в глазах закона отнюдь не ничтожна. Ведь он был не последним человеком в крамольных организациях. Более того, согласно показаниям его брата, Александра, был в курсе всех намерений бунтовщиков, хотя и отказался принимать участие в их осуществлении. Тут надо ответить, что среди этих намерений было и убийство Царя и даже всей царской фамилии… Недоносительство о подобных планах должно было бы повлечь для Муравьева лишение званий и ссылку, как минимум. Но Государь Николая Павлович не дал ход показаниям Александра Муравьева и приказал отпустить Михаила Николаевича. Уже через год недавний крамольник представил на имя Императора записку об улучшении местных административных и судебных учреждений и ликвидации в них взяточничества, после чего был переведён в Министерство внутренних дел.
С 1827 года начинается многолетняя и многоплодная государственная служба Муравьева. Исполняя должность могилевского губернатора, он сразу зарекомендовал себя борцом с антирусскими, пропольскими элементами в регионе. В 1830 году он подал записку о необходимости распространения российской системы образования в учебных заведениях Северо-Западного края. По его представлению в январе 1831 года вышел императорский указ об отмене Литовского статута, закрытии Главного трибунала и подчинении жителей края общеимперскому законодательству, введении русского языка в судопроизводстве вместо польского. Также Муравьевым были поданы ещё две записки: «О нравственном положении Могилёвской губернии и о способах сближения оной с Российской Империей» и «Об учреждении приличного гражданского управления в губерниях, от Польши возвращённых, и уничтожении начал, наиболее служивших к отчуждению оных от России». Во время польского восстания 1830-1831 гг. в должности генерал-квартирмейстера и генерал-полицмейстера при главнокомандующем Резервной армией графе П.А. Толстом принимал участие в разгроме повстанческого движения в Витебской, Минской и Виленской губерниях. После подавления бунта занимался ведением следственных дел над повстанцами и организацией гражданского управления на белорусских землях.
В 1831 году Михаил Николаевич стал гродненским губернатором, стяжав себе на этом посту репутацию истинно русского человека. Основой его политики стала русификация губернии. При нем был закрыт рассадник крамолы - Гродненский доминиканский монастырь с существующей при нём гимназией и открыты Гродненская гимназия, куда были назначены учителями исключительно лица русского происхождения из числа выпускников Главного педагогического института, и Публичная библиотека. Губернатор всемерно способствовал возвращению униатского населения в лоно православной церкви, поддерживая работу духовенства. Благодаря в том числе его стараниям была отменена Брестская уния, и значительная часть белорусов перешла в исповедовавшееся их предками до принятия унии православие.
После Гродно Муравьев четыре года возглавлял Курскую губернию, где отметился энергичными мерами по борьбе с коррупцией. Эта успешная борьба доставила ему пост директора Департамента податей и сборов министерства финансов. В 1857 году генерал-математик был назначен министром государственных имуществ. Он часто совершал экспертно-ревизионные поездки, в которых он характеризовался жёстким, принципиальным и неподкупным чиновником. Муравье подготовил альтернативный правительственному проект отмены крепостного права, суть которого была в более комплексном и широкомасштабном подходе к проблеме. Михаил Николаевич полагал необходимым не «простое» освобождение крестьян, но постепенное изменение общего аграрного строя. Поскольку такое постепенство замедляло собственно освобождение, Муравьев сразу получил тавро «крепостника». В итоге государь Александр Николаевич обвинил министра в противодействии своей политике…
Михаилу Николаевичу было уже 66 лет, и он со спокойной душой ушёл в отставку, предполагая наконец-то уединиться в своём имении. Однако, оставаться на заслуженном отдыхе ему не пришлось и года. В 1863 году вспыхнуло очередное польское восстание, и Император срочно призвал опального генерала – усмирять бунт, перекинувшийся из Польши на земли Северо-Западного края. Муравьев был назначен виленским, гродненским и минским генерал-губернатором, командующим войсками Виленского военного округа с полномочиями командира отдельного корпуса в военное время, а также главным начальником Витебской и Могилёвской губерний. «Я с удовольствием готов собою жертвовать для пользы и блага России», - сказал старый воин Царю на аудиенции.
Бунт тем временем разгорался всё жарче. Во всех сферах жизни Виленского края почти безраздельно доминировали представители польских католических кругов, в то время как белорусское население составляли бесправные крестьяне. Польские помещики активно финансировали отряды повстанцев (в том числе специальные группы так называемых кинжальщиков). Эти террористические группы совершали нападения на армейские казармы, убивая солдат, а также терроризировали православное крестьянское население. Жертвами революционных банд были православные священники, крестьяне и даже помещики, отказавшиеся поддерживать восстание.
В общей сложности террористами было убито 1174 российских солдата и офицера. Оценки общего числа жертв среди гражданского населения колеблется от 500 человек (такую цифру указывал Муравьев), до двух тысяч человек, согласно энциклопедии Брокгауза и Эфрона. Большинство из них были повстанческими бандами казнены. Повешены. Но «вешателем» при этом заклеймили Муравьева, а террористов «просвещенная общественность» чтила героями. Герцен (аккурат в духе скормившего чеченцам русских солдат Ковалёва) призывал русских офицеров и солдат в Польше «…идти под суд в арестантские роты, быть расстрелянным… быть поднятым на штыки,… но не подымать оружия против поляков,… отыскивающих совершенно справедливо свою независимость». Либеральная публика в Российской Империи открыто провозглашала тосты за «польских товарищей». Само собой «товарищей» поддерживали и «наши дорогие западные партнёры». Англия, Австрия, Голландия, Дания, Испания, Италия, Османская империя, Португалия, Швеция и Папа Римский в жёсткой форме требовали от российского правительства пойти на уступки полякам.
Так какие же меры предпринял «людоед» для пресечения террора? Террористы, повинные в убийствах, после тщательного разбирательства подвергались смертной казни. В общей сложности за всё время «второго пришествия» Муравьева было казнено 128 убийц. 128 убийц – на фоне тысяч убитых ими невинных людей. Всего из около 77 тысяч повстанцев различного рода уголовным наказаниям (каторга, ссылка) было подвергнуто всего лишь 16% их участников, тогда как остальные сумели вернуться домой, не понеся наказания. Дабы пресечь финансирование бандитов, Михаил Николаевич обложил высокими военными налогами польских помещиков. Имения помещиков, замеченных в активной поддержке восставших, отбирались в пользу государства. Мятежные шляхетские поселения в ходе военных действий предавались огню.
В ответ на обвинения в жестокости генерал-математик отвечал: «Никакие строгие, но справедливые меры не страшны для народа; они гибельны для законопреступников, но приятны массе людей, сохранивших добрые правила и желающих блага общего». «Я буду милостив и справедлив к честным людям, но строг и беспощаден к тому, кто будет уличен в крамоле. Ни знатность происхождения, ни сан, ни связи — ничто не спасет крамольника от заслуженного наказания». Как здесь не вспомнить другого борца с терроризмом и радетеля о русском населении западных губерний П.А. Столыпина? «Умейте отличать кровь на руках врача от крови на руках палача». В начале ХХ века террористы уже по все России истребили тысячи людей – большей частью, случайных, оказавших рядом со взрываемыми «сатрапами». Количество жертв террора в разы превышает число повешенных террористов. Но, «вешателем», как и Муравьев, был заклеймен Столыпин…
В.В. Розанов писал о Михаиле Николаевиче: «Меня удивляла молва о жестокости его, столь твердая в самом русском обществе. Он был суров, груб; был беспощаден в требовательности; был крут в мерах, как капитан корабля среди взбунтовавшихся матросов. Но «жесток», то есть жаден к чужим страданиям? находивший в них удовольствие?.. Он не мог быть жестоким уже потому, что был мужествен… …Его жестокость есть чистый миф, им же созданный. Правда, были меры крутые, как сожжение имения, где, при соучастии его владельца, были предательски вырезаны безоружные русские батраки… Но что касается казненных собственно — их было до того мало, что нужно удивляться искусству и мастерству, с каким он избег большого их числа».
Работал Муравьев по 18 часов в сутки. Отправив в отставку прежних чиновников, доведших край до столь масштабного кровопролития, он собрал целую плеяду умелых администраторов. Одним из них стал Константин Кауфман, будущий преемник Михаила Николаевича и покоритель Туркестана.
После успешного подавления восстания Муравьев взялся за реализацию своей программы ещё 30-х годов. Чиновники-поляки были лишены своих постов. Из «большой России» массово привлекались для службы русские люди. Широкий доступ к должностям впервые получило местное православное население. Главную опору генерал-математик видел в русских крестьянах. Чтобы сделать их независимыми от помещичьего влияния, он потребовал от местной администрации, чтобы она разъяснила крестьянам их права, а также обязал её охранять крестьянское самоуправление от произвола и достиг того, что мировые посредники явились действительными защитниками крестьянских прав и личности. Было отменено временнообязанное состояние крестьян, то есть выполнение ими феодальных повинностей до выплаты выкупных платежей. Батраки и безземельные крестьяне начали наделяться землёй, конфискованной у участвовавших в выступлениях помещиков. На это из казны была выделена огромная по тем временам сумма в 5 миллионов рублей. Был издан указ «Об экономической независимости крестьян и юридическом равноправии их с помещиками». Польские помещики облагались 10-процентным сбором в пользу казны от всех получаемых ими доходов. Наделы белорусских крестьян увеличились почти на четверть, а их подати стали на 64,5 % ниже по сравнению с остальными российскими крестьянами. Таким образом Муравьев создавал крепкий класс зажиточного белорусского крестьянства, способного противостоять польскому экономическому господству. Земли польской шляхты стремительно переходили белорусскому крестьянству, и вскоре число православных помещиков увеличилось с 1458 до 2433, а количество земли в их распоряжении — вдвое.
Проводя политику русификации края, Муравьев отдавал должное и своеобразию местных белорусских традиций, говора. С его благословения вышли в свет издания «Беседа старого вольника с новыми про их дело», «Рассказы на белорусском наречии», «Белорусские песни». По инициативе Михаила Николаевича была учреждена Виленская комиссия для разбора и издания древних актов, имевшая большое значение для формирования исторического самосознания белорусов. Одновременно вместе со своим верным соратником Иваном Петровичем Корниловым губернатор подготовил «Программу восстановления русских начал». Этим актом запрещалось использование польского языка в общественных местах, закрывался доступ на госслужбу для лиц католического вероисповедания, назначались повышенные оклады для приезжавших на службу из внутренних губерний чиновников, педагогов, священников. Трудами Корнилова школьное обучение во всем крае было переведено с польского языка на русский. Было создано двенадцать двухклассных училищ с практическим образованием для простого белорусского населения. Вместо закрытых гимназий, где до этого учились лишь выходцы из привилегированных сословий, были открыты уездные училища. Создавались также и новые гимназии. В общей сложности при Муравьеве в Северо-Западном крае было открыто 389 народных училищ. Школа сделалась практически массовой. Кроме этого активно издавались и распространялись книги и брошюры по истории и культуре России.
Иван Корнилов писал: «Русская пропаганда, действующая через школы, церкви, администрацию, делает своё дело; она возбуждает в массах ясное сознание и убеждение, что здешний край − исконно русский, что здесь колыбель русского государства и православия, что если губернии около Москвы называются Великой Россией, то здешние губернии имеют полное право называться первоначальною древнею Россией… Поэтому все меры, клонящиеся к восстановлению древнего православия, к восстановлению в народе сознания о его русском происхождении и коренном православии, конечно, сильнее, прочнее и действительнее всяких мер полицейских и военных… Русское образование сильнее русского штыка».
Ещё будучи министром государственных имуществ, Муравьёв издал распоряжение о государственном финансировании строительства «в казённых имениях Северо-Западного края» 36 новых храмов и ремонте 56 существующих. Став губернатором, он сам контролировал реализацию этого проекта. По его инициативе был образован губернский церковно-градостроительный комитет, который занялся восстановлением и строительством православных храмов по типовым проектам. При церквях образовывались церковные братства, наследники традиций XVI—XVII веков. Михаил Николаевич распорядился приобрести 300 тысяч православных наперсных крестиков для населения и раздать их бесплатно жителям по 135 на каждый приход. Этот почин поддержали Императорская семья, представители дворянства и купечества, также закупавшие для белорусского населения крестики и иконы.
Иван Корнилов отмечал впоследствии: «Дорогое для истинно русских людей имя М. Н. Муравьёва, восстановившего в 1863 году в Северо-Западном крае достоинство и честь русского имени и возбудившего в древнем православном крае русскую культурную жизнь, было предметом злобы и чёрной клеветы для всех врагов России… Непростительно, что русские историки пренебрегали своим нравственным долгом и оставляли без внимания изучение крупнейшего события минувшего столетия — созданную М. Н. Муравьёвым и прожившую, к несчастию, менее пяти лет русскую народно-государственную систему управления Западной Русью и Литвой».
Деятельность Муравьева была столь значительна, что Государь, посетив умиротворенный край, во время смотра войск отдал генералу честь – случай беспрецедентный. Сам же Михаил Николаевич, исполнив свою миссию, передал бразды правления краем Кауфману и возвратился в Петербург. Здесь, впрочем, ему опять не судьба была почивать на лаврах. Он был назначен председателем Верховной комиссии по делу о покушении на царя Дмитрием Каракозовым. До казни этого террориста генерал-математик не дожил. Он умер 12 октября 1866 года. Александр Второй провожал созидателя Северо-Западного края до самой могилы. А Фёдор Тютчев откликнулся эпитафией:
На гробовой его покров
Мы, вместо всех венков, кладём слова простые:
Не много было б у него врагов,
Когда бы не твои, Россия.
Е. Фёдорова
Русская Стратегия |
