Революция в России, вспыхнув эпидемией терактов, поджогов поместий и мятежей в войсках, стремительно превратила цветущую страну в руины и пепелище. Убийство императорской семьи, уничтожение или изгнание представителей первого служилого сословия, воинственный атеизм, перепахивание и забвение погостов, – все эти действия нельзя списывать лишь на разгул революционной стихии. Перелицовывался, выкорчевывался, выжигался тысячелетний культурный ландшафт созданный гением русского народа. Работа велась методично и отнюдь не ограничивалась периодом гражданской междоусобицы. Узурпировав власть в стране, правящее меньшинство марксистов-ленинцев, фактически поставило вне законов нового государства 9/10 жителей Российской империи. Язвящее копье репрессий было нацелено в самое сердце распятого русского народа, «повинного» в создании великой империи, объявленной большевистской пропагандой «тюрьмой народов».
Десятки миллионов людей, работящих, добродетельных, христолюбивых и сострадательных к ближнему, были отнесены к эксплуататорским классам или реакционным слоям – явным и скрытым врагам советской власти. Аристократия, духовенство, казачество, владельцы заводов и фабрик, чиновничество, офицеры подлежали поголовному уничтожению. Крестьянство рассматривалось как темная, невежественная масса, способная «разжечь Вандею», и принципиально не способная усвоить идеи марксизма. Даже к промышленным рабочим относились избирательно: ведь многие рабочие прежде входили в Союз Михаила Архангела, Георгиевский православный союз, Союз Русского народа. Немало мещан являлись держателями лавочек, увеселительных заведений, семейными врачами и учителями, исповедующими мелкобуржуазные идеи. Большевики из года в год «давили гадину» всеми подручными средствами.
С политической точки зрения, сооружение новой государственной машины насилия шло безупречно. Стоило рухнуть самодержавию, как из-за границы хлынули экстремисты во главе с Лениным; с каторги и поселений для ссыльных потянулись в крупные города боевики-террористы, поднаторевшие в искусстве убивать. С национальных окраин устремились в столицы иноверцы, инородцы, действовавшие с жестокостью отчаявшихся женщин, в коих выгорели все чувства, кроме злобы и ненависти. Революция носила явный антирусский характер. Даже в Н.Новгороде, население которого в те годы не достигало и 70 тыс. чел, ротация правящего слоя произошла практически мгновенно. Сормовский завод возглавил Микоян, карательные органы – Катц, вместо губернатора появился начальник области с соответствующим мандатом – один из братьев Кагановичей. С.Н. Булгаков точно и метко охарактеризовал сложившуюся ситуацию в стране.
«…все инородцы имеют национальные самосознания. Они самоопределяются, добывают себе автономии, нередко выдумывают себя во имя самостийности, только за себя всегда крепко стоят. А у нас нет ничего: ни родины, ни патриотизма, ни чувства самосохранения даже… Выходит, что Россия сразу куда-то ушла, скрылась в четвертое измерение и остались лишь одни провинциальные народности, а русский народ представляет лишь питательную массу для разных паразитов».
В том же 1918 году, когда философ писал эти строки, карикатурист, входивший в состав Добровольческой армии, изобразил Россию с завязанными глазами и распластанную на жертвенном камне; ее окружили вожди октябрьского переворота. Длинный окровавленный нож, занесенный для очередного удара, высоко держит над своей головой Троцкий. За жуткой расправой наблюдают  солдат-красноармеец и революционный матрос; они смеются и обнимаются, но выглядят дебилами.
Век тому назад семьи в России были многочисленными, старательно поддерживали родственные связи, обрастали свояками-кумовьями. Поэтому каждая семья, даже самая пролетарская или разбойная, имела в своем составе хоть одну «паршивую овцу» с точки зрения преобразователей мира – в недавнем прошлом верноподданного государя императора и примерного христианина. И поэтому вся семья из-за этой «контры» и «белой сволочи» могла быть пущена под нож или отправлена по этапу.
«Горе побежденным!».
Чтобы не быть заподозренными в симпатиях к державному народу, многие активисты преобразований мира, будучи этническими русскими, порывали все отношения с многочисленными, несознательными родственниками, перебирались в крупные города, женились на представительницах угнетенных национальных меньшинств, а своим детям давали столь невразумительные имена, что их зачастую и выговорить трудно.
Гильотина террора работала безостановочно, денно и нощно: ведь одно дело, отменить все сословия революционным декретом, а другое дело – действительно стереть эти сословия с лица земли. Требовались годы и годы непрерывных, неустанных усилий. Террор распространялся по городам и весям волнообразно. Экзекуторы просто уставали; кроме орденов зарабатывали бессонницу, импотенцию, язвенную болезнь. Но когда очередной вал террора спадал, то непременно обозначались враги народа в новом обличье. Даже тогда, когда от сословий ровным счетом ничего не осталось, любой советский человек от солдата до маршала, от министра до вахтера не ведал, что с ним произойдет завтра. Поводов для беспощадной расправы всегда хватало с избытком.
По иронии судьбы тысячи русских людей продолжали гибнуть даже тогда, когда публично отреклись от своих родителей – кровопийц: гибли даже те, кто сам вызывался разграблять храмы и крушить надгробья. Гибли от непосильного труда: ведь невыполнение плановых заданий приравнивалось к саботажу. Гибли от доносов из-за того, что неправильно были поняты в ходе прений на партийных собраниях и конференциях. Об этих несчастных, столь страстно мечтавших хоть остаток жизни провести в гармоничном обществе, следует поговорить более подробно. Ведь они порвали все связи с «темным прошлым проклятой России», были фанатично преданы идее общественного переустройства и, тем не менее, все равно не попали в «светлое будущее», а всего лишь приблизили собственную смерть.
Несмотря на то, что промышленный пролетариат был объявлен самым революционным классом, лидером перемен являлось радикальное крыло русской интеллигенции. Эти люди справедливо относили себя к «теоретикам» преобразований. «Практиками» террора обычно выступали инородцы или  дезертиры с фронтов Первой мировой войны. В результате образовалась гремучая разрушительная смесь, не стесненная в своих действиях и побуждениях нравственными ценностями, которых придерживалась основная часть общества. Так называемые революционеры действительно были свободны от любых моральных запретов. Они не испытывали благоговейного трепета к православным святыням, их не восхищали исторические победы русского народа. Все христианское, имперское вызывало у них глубокую неприязнь, все величественное требовалось немедленно испачкать в грязи, все высокое – унизить до крайности.
Интеллигенция в России сложилась в устойчивый социальный феномен к середине ХIХ в. и являлась продуктом всесословного распада. Первые интеллигенты являлись выходцами из просвещенных слоев общества (дворянство, священнослужители): они порывали связи со своим окружением ради осуществления определенной своей мечты или идеи. Причем избирали деятельность, не связанную с физическим трудом, как некоторые кающиеся дворяне. Но разрыв со средой, привычной с рождения, серьезно усложнял жизнь этих людей. Предшественник русских интеллигентов – это Дубровский, из-за рокового стечения обстоятельств, ставший благородным разбойником.
Перемещения из определенного сословия в интеллигенты обычно начинались с бегства из отчего дома или вполне пристойного отъезда в столицу для учебы в университете или духовной академии. В столицах и крупных городах империи для отроков и барышень открывались возможности заниматься делами, принципиально отличными от тех, которые традиционно предназначались для представителей определенных сословий. Молодых людей влекли к себе театрально-художественная богема, журналистика, революционная деятельность: процветали различные мошенники и особенно карточные шулера. Разрыв с сословием был болезненным, но решившиеся на него, зачастую даже меняли свое имя на псевдоним или на партийную кличку. Впрочем, криминальный мир тоже не терпел имена, данные при крещении, и предпочитал характерные прозвища, вроде Каина или Упыря. Отпадения происходили вследствие конфликта поколений, из стремления молодых людей сделать свою жизнь более яркой и значительной, нежели путь, предначертанный сословными установками.  
Интеллигент жил, как правило, в крупном городе, и в то же время стремился не соблюдать традиции и обычаи, сложившиеся в обществе. Он мечтал изменить принципы государственного устройства и придерживался каких-то иных этико-ценностных установок, отличных от христианских. Так складывалась жизнь в коммунах, а затем в тюрьмах, образовывались «партии на троих» (например, Морозов, Андреева, Горький), гомосексуальные союзы, революционные кружки, оккультные братства и прочие общества в обществе. Незаконнорожденные дети (их звали ублюдками) настойчиво искали свои дороги жизни и далеко не всегда их находили. Но революционные кружки и тайные организации не отвергали жаждущих и страждущих справедливости, принимали всех, мечтающих о радикальных переменах в стране. Проводя годы на студенческой скамье, в дыму веселых пирушек, многие дети из старинных семей оказывались в сложных отношениях с Богом и с монархическим строем, в итоге окунались во внесословную среду.
Интеллигент становился приметой времени, примером для подражания, особенно для представителей низших социальных групп, которые по определенным причинам перебрались в город и отдалились от сковывающей их действия многочисленной родни. Разночинцы имели мало шансов добиться уважения в обществе, придерживаясь традиционного поприща, но в качестве революционеров, актеров или карточных шулеров жили, пусть и недолго, но «звонко», а некоторые даже пожинали всероссийскую славу, вроде Соньки Золотой Ручки. Стать интеллигентом становилось заветной мечтой для многих купеческих дочек, сыновей скромных мещан и особенно – для инородцев.
Интеллигенция интенсивно привлекала к себе представителей тех народностей и национальностей, которые считали себя наследниками древних культур, не сумевших создать устойчивые государственные образования. Русский культурный тип органично вбирал в себя наиболее ярких и талантливых выходцев любых народностей, проживающих на территории Российской империи. Немец фон Визин, поляк Огинский, украинец Гоголь, армянин Айвазовский, француз Петипа, голландец Витте, татарин Куприн и многие, многие другие играли видную роль в литературе, искусстве, общественной жизни и государственной деятельности.
Жид Израиль Бланк, крестившись по православному обряду, дослужился до надворного советника, а калмык Илья Ульянов стал действительным статским советником. Но интеграция в русский культурный тип инородцев настаивала на неукоснительном выполнении целого ряда условий: лояльное отношение к монархии, православное миросозерцание, хорошее знание русского языка, способности к искусствам, научной или государственной деятельности, трудолюбие и целеустремленность. Отбор был жестким и строгим, требовал беречь честь смолоду и держаться с достоинством даже перед лицом труднейших испытаний. Репутация имела огромное значение для служебного роста, а также при приеме в престижные сословные организации.
Отнюдь не все инородцы, жаждущие общественного признания, обладали вышеперечисленными добродетелями и талантами. Таким образом, в интеллигенты часто записывались те люди, которые стремились как-то заявить о себе, но не имели для этого соответствующих данных. Или наоборот, обладали способностями и свойствами, развитие которых не очень-то приветствовалось тогдашним обществом: склонность к шутовству и скоморошеству, бунтарство и агрессивность, богоборческие умонастроения и сексуальные извращения. Таким образом, формирование интеллигенции служило прологом для грядущего восстания масс.
Наряду с мощным русским культурным типом, существовали в России маргинальные национальные культуры. Так и русская интеллигенция, являвшаяся по своему этническому составу интернационалом, не включала в свой состав ярых националистов. Последние грезили о крушении империи и создании на ее руинах небольших государств, построенных по принципу: одна нация – одна страна. Русскому культурному типу, как общеимперскому феномену, противостояла, в первую очередь, русская интеллигенция, вовлекавшая в свое коловращение отнюдь не самых талантливых и одаренных подданных империи, а скорее людей, тяготеющих к протестному поведению или мечтателей о светлом будущем. Националисты более реалистично смотрели на мир. Они не уповали на радикальное переустройство несовершенного общества и притязали всего лишь на отделение гирлянды окраинных территорий от основного корпуса империи ради создания относительно небольших суверенных государств.
Формирование русской интеллигенции шло через разрыв с прежним укладом жизни, через отрицание ценностей, которых придерживались предыдущие поколения. Крупномасштабные реформы Александра II объективно способствовали этому процессу. Но мнения об истоках интеллигенции различны. Так, П.Г. Струве акцентирует свое внимание на разрыве русского человека с прежним укладом жизни, благодаря чему мыслитель увидел в казаках XVI в. прототип интеллигенции. Казаки в ту пору воспринимались как воры и разбойники или как гулящие люди, чуждые христианских добродетелей и не приемлющие тягла (обязанностей) перед государством. Некоторые публицисты считали Новикова и Радищева первыми интеллигентами, делая упор на их просвещенность и на скептическое отношение к абсолютизму самодержавия. Но тогда выходило, что и кн. Курбского следовало причислить к интеллигентам.
Наиболее распространено мнение, что первыми русскими интеллигентами являлись Белинский («Ниспровержение – мой бог»), Бакунин («Анархия – мать порядка»). Но то были отдельные незаурядные личности, по сути дела, одиночки, притязающие превратить «байроническое» бунтарство в стиль жизни целых поколений. Многие совестливые люди им сочувствовали, но старались держаться от них на расстоянии. А вот, когда Добролюбов занялся публицистической деятельностью (поповский сын, забросил учебу, порвал все связи с духовенством, отъединился от родных), «хождение в интеллигенцию» уже стало довольно распространенным явлением.
Реформы Александра II безусловно способствовали конфликтам поколений в дворянских семьях, многие из которых стремительно беднели. Русская православная церковь пассивно наблюдала за натиском богоборческих материалистических теорий, хлынувших из просвещенной Европы, и поповские дети отказывались идти по стопам своих отцов. Русская интеллигенция отнюдь не представляла собой некое единое организованное движение. Наоборот, она была чрезвычайно раздроблена на массу коммун, кружков, малочисленных тайных и полулегальных обществ. Монашеский идеал аскета-подвижника соседствовал с оргиастическими мистериями лицедеев, карточных шулеров и беглых нимфеток. Конспиративные квартиры революционеров зачастую располагались в богемных кварталах и коммунах.
Интеллигент чувствует себя чужаком среди людей, почитающих святых и благоговеющих перед государем императором. Он держится вызывающе перед праведником или перед аристократом: стремится взнуздать возвышенное, материализовать духовное. Он видит государство абортарием для всего живого. И в то же время все бессмертное интеллигент готов собственноручно выскоблить во имя тотального равенства среди людей. Вот какую характеристику интеллигенции дает Бердяев.
«...Интересы распределения и уравнения в сознании и чувствах русской интеллигенции всегда доминировали над интересами производства и творчества. Это одинаково верно и относительно сферы материальной и относительно сферы духовной: к философскому творчеству русская интеллигенция относилась так же, как и к экономическому производству. И интеллигенция всегда охотно принимала идеологию, в которой центральное место отводилось проблеме распределения и равенства, а все творчество было в загоне, тут ее доверие не имело границ. К идеологии же, которая ставит в центр творчество и ценности, она относилась подозрительно, с заранее составленным волевым решением отвергнуть и изобличить. Такое отношение загубило философский талант Н.К. Михайловского, равно как и большой художественный талант Гл. Успенского. Многие воздерживались от философского, художественного творчества, так как считали это делом безнравственным с точки зрения интересов распределения и равенства...»
Итак, поведение и стереотипы русского интеллигента принципиально отличаются от стиля жизни и образа мыслей, коих придерживается русский человек. Последний неустанно возделывает землю, рубит избы, кладет печи, держит на плечах своих семейное тягло. Или возносит страстную молитву в уединенном скиту, отдалившись от мирской суеты. Или идет в бой, порой на верную гибель, безропотно подчиняясь велению государя, Или несет бремя государственных забот, преодолевает многочисленные трудности, связанные с устроением жизни на просторах империи. Русская интеллигенция не вспахала ни десятины земли, государственную службу считала зазорной, но и в философии или художественном творчестве практически никак себя не проявила. Она похожа на раскидистый и засохший сук у плодоносящей яблони. Если в пору урожая с этого дерева падают наливные яблоки, то с засохшего сучка сыплется только отслоившаяся кора.
Русский человек воспринимает настоящее как результат слитных усилий всех предыдущих поколений, создавших историю великого народа. Он страдает оттого, если многие зримые результаты выглядят плачевными. Он весь опутан обязательствами перед своими славными предками, близкими и родными, боится прогневить Бога, и верит, что истина открывается в качестве награды за добродетельную жизнь. Русский человек убежден в необходимости смирения перед непостижимостью Промысла. Власть Слова для него священна. Интеллигент поклоняется лишь неким узко корпоративным правилам (уставам, манифестам) и воспринимает день сегодняшний как отрицание всех предыдущих дней. «Начни сначала, начни с нуля» – напишет в середине ХХ в. этот призыв интеллигентный поэт А.Вознесенский. Русский интеллигент ничего и никого не боится. Однако постоянно жалуется окружающим, что роковое стечение обстоятельств мешает его плодотворной миссии.
Русским людям постоянно кажется, что интеллигент – это вполне нормальный человек, который просто запутался в жизненных неурядицах или слегка свихнулся из-за каких-то внутренних потрясений. Стоит только по душам поговорить с интеллигентом, и тот сразу же превратится в отзывчивого, добросердечного человека, устыдится своего скептицизма или своей глумливости, прекратит быть хулителем всего того, что столь дорого сердцу любого русского человека. Но все эти впечатления на практике оборачиваются горькими разочарованиями, подлыми убийствами, предательствами и массовыми экзекуциями.
Многие интеллигенты, будучи весьма дисциплинированными и целеустремленными натурами, отвергая опоры русского мира (православие и самодержавие), самоотверженно посвящали свои жизни идее служения народу. Не занимаясь физическим трудом, они принципиально не включали в состав «народа» дворянство, священнослужителей и монахов, купечество и предпринимателей, причисляя эти слои к «паразитическим». Все интеллигенты буквально бредили идеями коренного преобразования несправедливого мира в мир справедливости и социальной гармонии. И ради столь великой цели изначально были готовы смести все преграды. Ф.М. Достоевский в своем блестящем памфлете «Бесы» создал целую галерею портретов подобных радикалов, живших исключительно для того, чтобы осчастливить все человечество сразу.
Однако крестьянство и подавляющая часть мещан, как раз напротив считали себя людьми православными и относились к государю, как к помазаннику Божьему, придерживались патриархального уклада, интеллигентов же воспринимали как путаников и смутьянов. Не одно поколение интеллигентов пережило горькие разочарования в попытках «просветить» народ и показать, как тот унижен и оскорблен. Только все эти попытки «уходили в песок». Святоотеческая культура воспитала в русском человеке смирение и терпение, аристократическая культура – чувство собственного достоинства. Интеллигенция считала все эти чувства заблуждениями и причиной всех народных несчастий. Она же звала к счастью, к свободе, не смущаясь грядущего хаоса. На исходе ХIХ в. интеллигенция увидела в промышленных рабочих орудие освобождения всего трудового народа от оков эксплуатации.
С.Н. Булгаков совершенно справедливо считал, что интеллигенция на место православия поставила религию человекобожества, а сущностью этой псевдорелигии было самообольщение, которое воплощалось в революционном героизме. Отрицание же традиционных моральных ограничений неизбежно подталкивало радикалов – интеллигентов к террору, своеволию, экспроприациям и прочим гнусностям.
Ни в коем случае нельзя окрашивать действительность Российской империи в романтические тона. Большинство населения из поколения в поколение жило впроголодь. Много было мертвенной казенщины, мнение простолюдина не могло стать поводом для общественного обсуждения. Безземельное крестьянство уходило из деревни, нанималось на фабрики и заводы и трудилось в ужасных условиях. Существовали разные формы долгового рабства и сексуальной эксплуатации: далеко не все священники придерживались узкой стези добродетели; отнюдь не все аристократы являли собой эталоны чести и достоинства: множились аферы, связанные с организацией дутых акционерных обществ. Детская смертность была просто вопиющей.
Русский человек зачастую перерождался в интеллигента в ходе эмоционального выплеска, после которого появлялся борец за идею коренного переустройства мира: борец без родины, без Христа в сердце и без царя в голове, но наделенный чрезвычайным упорством. Носитель ожесточенной воли, такой индивидуум уже никогда не мог быть счастлив: точнее, он лишь тогда будет счастлив, когда в России, а, может быть, и во всем мире не останется ни одного несчастливца. Он добровольно лишает себя права дружить, любить, воспитывать детей, тратить драгоценное время на творчество, в то время как страдают миллионы незнакомых ему людей. Из народного заступника он потихоньку-полегоньку вырос в вершителя судеб народа. Он стал претендовать на исключительные полномочия в различных сферах жизнедеятельности общества. Все мнения, не схожие с его мнением, попросту отвергались, как «вредоносные» и препятствующие «общему делу».
С одной стороны, подавляющая часть интеллигентов состояла из людей, порвавших со своим первоначальным окружением, чтобы состояться в качестве народного героя, быть выразителем чаяний обиженных и униженных, а то и заявить о себе в качестве «свободной личности», с другой стороны, лидеры интеллигентского движения все яснее воспринимали себя в качестве сверхчеловеков. Противоречия, присущие интеллигенции, удивительно емко собраны Бердяевым в уже упоминавшейся нами статье из незабвенных «Вех».
«Интеллигенция наша дорожила свободой и исповедовала философию, в которой нет места для свободы, дорожила личностью и исповедовала философию, в которой нет места для личности, дорожила смыслом прогресса и исповедовала философию, в которой нет места для смысла прогресса, дорожила соборностью человечества и исповедовала философию, в которой нет места для соборности человечества, дорожила справедливостью и высокими вещами и исповедовала философию, в которой нет места для справедливости и нет места для чего бы то ни было высокого. Это почти сплошная, выработанная всей нашей историей аберрация сознания. Интеллигенция, в лучшей своей части, фанатически была готова на самопожертвование и не менее фанатически исповедовала материализм, отрицающий всякое самопожертвование».
После революции 1905–07 гг. среди наиболее совестливой, способной к творчеству и чуткой ко злу части интеллигенции начались метания и брожения, завершавшиеся возвращением «блудных детей» в лоно русской культуры. Однако ряды интеллигенции росли в геометрической прогрессии. Этот рост происходил в основном за счет притока инородцев, не отягощенных традициями русской культуры. Если националисты действовали в основном на окраинах империи, то корпус русской интеллигенции сосредотачивался преимущественно в столицах и крупных индустриальных центрах империи. При вступлении в ряды интеллигенции ссылки на национальную, сословную и религиозную принадлежность, а также на уровень образования и материальное положение считались дурным тоном. Главными условиями выступали: материалистическое мировоззрение, ненависть к самодержавию, готовность к решительным действиям. В интеллигентной среде все более заметную роль начинали играть поляки, армяне, грузины, евреи. Последние воспринимали себя классическими интернационалистами и прирожденными интеллигентами: у них не было своей родины, а родоначальником коммунистического интернационала слыл их соплеменник. Они избегали заниматься физическим трудом, но именно в промышленном пролетариате видели тот таран, который проломит бреши в цитадели монархии. Запрет селиться восточней черты оседлости питал их лютую ненависть к существующему политическому строю. Всячески обходя этот запрет, они нелегально скапливались в крупных городах России и вели подпольную жизнь.
Среди выходцев из дворянства и духовенства, порвавших все отношения со своим сословием, интимные связи с евреями или еврейками окончательно и бесповоротно закрепляли отщепление человека от стиля и ритма русской общественной и семейной жизни. Ведь евреи в глазах православного человека были повинны в казни Христа. Они активно участвовали во многих кровавых заговорах, в том числе против Александра II и Александра III, против Столыпина и целого ряда других видных государственных деятелей. Они упорно отказывались соблюдать христианские заповеди, не ладили с законами Российской империи (занимались контрабандой, скупкой краденного, ростовщичеством и тайными абортами). Конечно, и среди евреев, как у любого другого народа было немало вполне достойных и талантливых людей, своим трудолюбием и своей порядочностью добившихся уважения в обществе. Но отнюдь не трудолюбивые, талантливые и порядочные евреи записывались в интеллигенты. Крайности смыкаются. Будучи презираемым народом в России, евреи, тем не менее, благодаря своему рассеянию по миру и своей веками выработанной сплотке, видели себя навершием формирующегося интернационала, будущими правителями всех земель и народов. Эти иллюзии придавали им энтузиазма: многие жили самообольщениями и несбыточными упованиями.
 И все же ошибочно полагать, что русские люди и русская интеллигенция представляли собой два враждебных лагеря, находящихся по разные стороны поля битвы. Нет, далеко не так. Русские люди и интеллигенты жили бок о бок, зачастую делили одну супружескую постель или одну печатную площадь в какой-нибудь газете. Полюса или центры противостояния, конечно, были, но до поры до времени не исключали друг друга.
На левом полюсе находился суровый бунтарь, давно забывший дорогу к храму и отчему дому: он воспринимал жизнь в огромной империи, как прозябание в тюрьме, и был готов голыми руками передушить всех «надзирателей» и «надсмотрщиков». На этом же полюсе кучковались идеологи террора, экспроприаций, которые бредили о рациональной (сугубо научной) организации социально – экономического пространства. На левом полюсе нет места Библии, но зато тщательно изучаются «Капитал» или «Происхождение семьи и частной собственности». «Левые» лишены чувства родины, а светлое будущее видится им землей обетованной. У них нет даже имени данного родителями, но зато есть клички. Они избегают носить нательный крестик, считая его мерзким символом жестокой казни, но за то прячут в кармане маузер или бомбу, чтобы казнить прилюдно сатрапов царя и прочих супостатов, приговоренных к смерти товарищами по борьбе. Они вершат суд истории, а себя видят неподкупными судьями.
На другом полюсе пребывал набожный аристократ, примерный семьянин, Хозяин земли русской, недосягаемый для грязных сплетен. Он расценивал свою жизнь как жертвенное служение России; находящуюся в его руках власть, как трудное испытание, ниспосланное Богом. На этом же полюсе находились иерархи церкви, распоряжавшиеся миллионами рублей и живущие в добровольной нищете (И. Кронштадский), великие ученые, пытающиеся сплотить русский народ перед лицом надвигающейся опасности (Д.И. Менделеев). «Правые» мечтали исправить «левых», то есть вразумить их и направить стезей добродетели, которой веками придерживались христолюбивые русские люди.
Между полюсами бурлила жизнь, причудливо смешивая низкое и высокое, подлое и благородное. Также происходило и сословное смешение. Появились полностью разорившиеся дворяне, мещане-миллионеры, от которых зависели судьбы сотен и тысяч людей. Появились опрятные курсистки, тайком мастурбирующие перед изображением Христа; появились и хорошо воспитанные мошенники, живущие обманом сострадательных и доверчивых поданных империи. Переходных форм между русским человеком и русским интеллигентом существовало множество. Приведем несколько примеров.
Н.А. Бердяев входил во взрослую жизнь, оторвавшись от военного сословия, к которому принадлежал с рождения. В молодости он придерживался марксистских взглядов, скептически воспринимал действующую систему образования, находился в сложных отношениях с Богом и с властями. Но перешагнув «возраст Христа», вернулся в лоно русской культуры и тем самым спас себя в качестве творческой личности.
Ленин вовсе не являлся таким уж оголтелым интеллигентом, как это может показаться на первый взгляд. Он поддерживал постоянные отношения со своей матерью и своими сестрами. Несколько лет его бурной жизни были озарены светом любви к женщине, одной из активисток коммунистического интернационала.
М. Цветаева вышла замуж за интеллигента во втором поколении С. Эфрона: сердцу ведь не прикажешь. Супруг поэтессы принадлежал по материнской линии к древнему аристократическому роду Дурново. Однако мать Сережи Эфрона не поддерживала никаких связей со своими родственниками, потому что в молодости решила стать актрисой (постыдное занятие с точки зрения дворянского этоса), к тому же вышла замуж за еврея (представителя черни). Сложилась типичная интеллигентная семья. Подобные семьи социологи впоследствии назовут нуклеарными или простейшими, потому что они обособляются от родовых гнезд, отчин, не обременяют себя заботами, связанными с воспитанием детей. Многие интеллигентные семьи вообще избегали обзаводиться потомством, так что С. Эфрону еще повезло, что он появился на белый свет. Нет ничего странного в том, что Цветаева намаялась со своим избранником и полностью разочаровалась в жизни.
Примыкая к интеллигенции, человек тем самым утверждался во мнении, что предыдущие поколения жили неправильно, и преисполнялся претензии, что только он в истинном свете видит сущность вещей. Пытаясь играть видную роль в обществе, интеллигент становился журналистом, актером, критиком, переводчиком, музыкантом, владельцем картинной галереи, депутатом, адвокатом, фотографом, профессором университета или преподавателем училища: благо перечень «не пыльных» профессий, постоянно расширялся. Многие интеллигенты довольно быстро, особенно, если была обеспечена соответствующая поддержка прессы, становились известными на всю империю людьми. Интеллигентам удавалось организовывать шумные пропагандистские компании, направленные на дискредитацию  Церкви или монархии. Они открыто глумились над патриотическими чувствами русских людей, их святынями, а любую критику в свой адрес именовали приступом мракобесия или махровой реакцией. Но, несмотря на кипучую деятельность, русские интеллигенты, будучи даже не обремененными заботами, связанными с воспитанием детей или с выполнением государственных обязанностей, отличались отсутствием творческих успехов и свершений. Да, они могли казаться самим себе чуть ли не демонами, но создать поэму, подстать лермонтовской, увы, не могли. Они умели убедительно жестикулировать, доказывая массам всю невыносимость экономического положения трудового народа, но полета мысли у них не получалось. За ними не числится не только ни одного шедевра, но даже ни одной сколько-нибудь грамотно написанной книжки, свидетельствующей не только об эрудиции автора, но и об уважительном отношении к воображаемым оппонентам. Интеллигенты были обделены вдохновением, за то часто страдали пароксизмами ярости. Оттачивая инструменты поношений и хулы, они обедняли самих себя, превращались в голь перекатную и таковой оставались даже тогда, когда вошли в чертоги имперской власти.
Отпадая от чаяний и трудностей жизни русского народа, его веры и его надежд, русские интеллигенты своими поступками и побуждениями достигали различных степеней приближения к дьявольскому ареопагу «геростратов». Боговдохновение, высшее состояние человеческого духа, когда бессмертное наиболее полно воплощается в тварной природе, было недоступно для этой категории людей. Обращаясь к народу, интеллигент будил в нем низкие страсти, взывал к желудкам и половым органам: клокотание тысяч разгневанных людей звучало для демагога сладчайшей музыкой. Он был всегда в гуще событий, на гребне перемен и социально-политических потрясений, но терпеть не мог уединения и тишины, потому что в уединении и тишине перед ним разверзалась бездонная пустота, гостеприимно приглашая к себе. Будучи поборниками прогресса, интеллигенты и мысли не допускали, что обделены божественной милостью и являются пустотелыми существами; они ни на миг не сомневались в том, что затмят Пушкиных, Толстых и Чайковских, только прежде им надо разобраться с классово чуждыми врагами и религиозными заблуждениями в массах.
Интеллигенция вовлекала в свое движение не только инородцев, но и босяков (М.Горького или Ф.Шаляпина) и возносила их на вершины популярности. Но, вот, что удивительно! Горький так на всю жизнь и остался пролетарским писателем, а знаменитый бас вспомнил о своей причастности к русскому народу. Их судьбы диаметрально разошлись. Один умер на чужбине, но с горстью русской земли у одра. Другой – в советской России, в качестве основоположника примитивной пролетарской литературы, вытеснившей великую русскую литературу.
И. Джугашвили также следует отнести к русским интеллигентам. Выходец из бедной, фактически распавшейся семьи, он пытался учиться в духовной семинарии, но оставил учебу, сочинял стихи, не сулящие ему успеха в творчестве. Наконец увлекся революционными идеями. Конечно, скептически относился к институту брака, но все же неоднократно тщился создать семью: всякий раз – неудачно.
Интеллигенция клубилась как мошкара на фоне незыблемых сословных и церковных организаций; ее легко отогнать, но трудно избавиться от нее. Интеллигенты прекрасно понимали свою разобщенность и на заре ХХ века приступили к партийному строительству, чтобы стать не только социальным феноменом, но и политической силой. Русская интеллигенция выступила в качестве закваски во всех революционных брожениях, мятежах и восстаниях начала минувшего века. История страны так сложилась, что леворадикальное крыло русской интеллигенции (большевики и социал-революционеры) сумело захватить власть и даже инспирировать гражданскую войну. В ходе этой ужасной войны большевики укрепились во власти, из маргинальной партии превратились в реальную политическую силу. Они обещали миллионам крестьян, рабочих, солдат все, что угодно. Для них любое обещание было пустым звуком, если оно не соответствовало действиям закона смены общественно-экономических формаций. Русские же люди, оказавшись без царя, оставались в душе православными людьми, то есть продолжали верить в Слово. Обещания большевиков вселили во многих надежду на лучшее будущее – обыватели просто поверили, что новой власти действительно удастся организовать все человечество на принципах справедливости, дать каждому материальный достаток и возможность раскрыть свои творчески способности.
Русские интеллигенты, вчерашние оборванцы и образованцы, внезапно возвысились над аристократией, духовенством, над купцами разных гильдий, над почетными гражданами, над гениями и героями прошлого. Они были выше помазанников божьих, выше апостолов, Христа... Они казались себе сверхчеловеками и пытались всячески убедить в этом русский народ, рассматривая последний, как «массу».
То была эпоха извращения смысла истории, предназначения и призвания человека. Соответственно, выхолащивался смысл многих понятий; привычные слова наполнялись совсем иным содержанием. Интеллигенция, отличаясь удручающе слабыми творческими потенциями, компенсировала свою ущербность кипучей деятельностью. Она была напориста, энергична, инициативна и в ходе долгой борьбы с государственным строем Российской империи и с русской культурой научилась навязывать обществу свое мнение благодаря скандальным судебным процессам, бойким статьям в газетах и журналах, а также благодаря организации многолюдных манифестаций, озаглавленных короткими лозунгами.
Николай II – человек набожный, исключительно мягкий (даже избегал участвовать в спорах, чтобы не навязывать своего мнения окружающим) – был наречен Кровавым. Интеллигенция в упор не видела быстрого строительства тысячекилометровых железных дорог, проведения крупномасштабных всероссийских выставок, демонстрирующих растущую индустриальную мощь страны, игнорировала факт расцвета искусств, освоения Сибири и Закавказья, но без конца муссировала печальные события на Ходынском поле, расстрел мирной демонстрации в Петербурге в начале января 1905 года, введение военно-полевых судов. Замалчивание одних явлений и выпячивание других станет любимым шулерским приемом интеллигенции, особенно присущим ее промарксистскому крылу.
Извращение смысла всего происходящего зашло очень далеко. После отречения от престола государя императора инициативу в революционных преобразованиях перехватила русская интеллигенция. Революция началась вследствие поиска обществом альтернативы монаршей власти, а завершилась под лозунгом «Война войне». Россия действительно ушла с театра военных действий Первой мировой войны, но тотчас погрузилась в хаос гражданской междоусобицы. Захватившие власть большевики, рассматривали подавляющую часть русского народа, как совершенно не пригодную для строительства нового общества. Лишь только у небольшой доли промышленных рабочих, наиболее «сознательных», имелись шансы увидеть «светлое будущее». Все свои надежды большевики связывали с коммунистическим интернационалом, провозвестником грядущего мирового сообщества и грядущей мировой солидарности всех трудящихся всех стран и континентов. Они считали, что Россию следовало очистить от русских точно также, как предприимчивые янки очистили североамериканские штаты от индейцев. США очень привлекали большевиков своей способностью интегрировать людей различных национальностей. Россия, отколовшаяся от воюющих держав, виделась марксистам-ленинцам несколько искаженной копией тех восточных североамериканских штатов, которые в последней четверти XVIII в. отложились от Британской империи, а затем, продвигаясь на Запад, создали мощную, экономически процветающую страну. Советской России также предстояло двинуться на Запад, чтобы создать Соединенные Штаты Европы – огромный мир без монархий, церквей, границ и самое главное – без частной собственности. И в том мире не было места русским крестьянам, мельникам, маслобойщикам, не было места русским лавочникам и домовладельцам, а также русским промысловикам, заводчикам, русским офицерам и священникам, русским монахам и помещикам, русским философам и беллетристам, русским балеринам и сестрам милосердия. Кто-то подлежал немедленному уничтожению, кто-то – интернированию в концлагерь, кто-то -изгнанию из страны, кто-то – депортации в районы вечной мерзлоты.
Откровенно варварские средства, к которым прибегали промарксистски настроенные радикалы, привели к тому, что русская интеллигенция, в своей подавляющей части, не признала власть большевиков приемлемой для гигантской страны. Не о таком сверхчеловеке грезили Милюков или Мережковский. Увидев людоедский характер новой власти, многие русские интеллигенты были вынуждены признать правоту авторов «Вех». Они уехали заграницу, чтобы стать русскими беллетристами, философами, публицистами, поэтами, композиторами, изобретателями, священниками или обычными русскими людьми, вынужденно оказавшимися на чужбине: фактически вернулись в онтологическое пространство традиционной культуры, за века своего существования доказавшей свою плодотворность и жизнестойкость.
Отказ многих русских интеллигентов от сотрудничества с большевистской властью был, вероятно, большим разочарованием для Ленина. Вождь мирового пролетариата частенько даже бравировал своей русофобией, но не хотел выглядеть палачом или варваром. Он видел себя рупором истины, светочем в царстве тьмы, проводником-водителем в обетованную землю. Не исключено, что в будущем он рассчитывал на примирение с определенной частью русской интеллигенции, которая раньше частенько демонстративно хлопала дверями (как Верховенский – старший), чтобы спустя некоторое время смущенно вернуться... Видимо, этим следует объяснить сравнительно терпимое отношение новой власти к русским интеллигентам, которые не подлежали уничтожению, а с которыми вели разъяснительную работу, которым даже не препятствовали выезжать за границу. В послереволюционные годы продолжали функционировать салоны, притягивающие к себе театрально-художественную богему. Дом поэта в Коктебеле, служащий убежищем или пристанищем для многих русских интеллигентов, никто не разорял и не переоборудовал в пансионат для бывших политкаторжан. Ужаснувшись большевизму, русская интеллигенция в эмиграции по капле стала выдавливать из себя интеллигенщину, а те, кто остался на родине, старались подальше держаться от новой власти.
За полвека своего существования в качестве социального феномена, протестное движение нигилистов, ниспровергателей, скептиков стремительно выродилось, распавшись на приверженцев либерально-демократических умонастроений и на радикалов. Первые, воспринимая себя элитой интеллигенции, все очевиднее ориентировались на высочайшие образцы аристократической (дворянской) культуры, против которой выступили в качестве племени «молодого и зеленого», а вторые занимались откровенной профанацией любой интеллектуальной и духовной деятельности: вместо картин малевали плакаты, вместо стихотворений сочиняли агитки, вместо спектаклей ставили вульгарные или примитивные мистерии и т. д.
Между тем советская власть остро нуждалась в технических специалистах и всячески благоволила к ним. «Технари», получившие в старорежимных образовательных учреждениях прекрасное образование, и при государях отличались атеистическими воззрениями, хотя многие из них не интересовались политикой и не разделяли марксистских воззрений. Несколько упрощая ситуацию, можно сказать так: «технари», которые, несмотря на свой атеизм, все же считали себя русскими людьми и приверженцами русской культуры, стремились покинуть советскую Россию. А «технари» – интеллигенты довольно равнодушно относились к разрушениям, вершащимся на их глазах, и полагали, что на месте руин будет отстроено новое технократическое общество, которое, несомненно, превзойдет североамериканское по уровню производительности труда, изобретательства, научного обмена, потому что будет освобождено от патентного и контрактного права, и еще – от скуповатых магнатов, частенько препятствующих внедрению инноваций.
Если леворадикальное крыло русской интеллигенции (профаны, эстетствующие хулиганы) шло по пути разрушений всего и вся, эпатируя публику своими «революционными» выходками, то основная часть интеллигенции постепенно отрекалась от своих первоначальных убеждений, категорически не желая участвовать в обструкции прошлого своей страны и в частности в осквернении могил «отцов». Таким образом, определение «русская», скомпрометированное всем ходом революции заменялось определением «гнилая» в качестве следующей стадии никчемности или разложения. С тех пор русская интеллигенция станет преимущественно именоваться «гнилой» и ненадежной. В свою очередь, революция также перестанет называться «русской», заменившись на «февральскую», а военный переворот, учиненный большевиками, и последующие их действия  будут напыщенно именоваться «Великой Октябрьской социалистической революцией». В данном случае «русское» оказалось совсем неуместным и только порочило самим названием преобразования всемирного масштаба. Умерла и русская интеллигенция в качестве социального феномена, уступив место «гнили» и ХЛАМу (так в те годы звали сообщество художников, литераторов, артистов, музыкантов).
Левые радикалы правили страной, по меньшей мере, в течение десяти лет после октябрьского переворота. У них хорошо получались «ниспровержения» ценностей жизни, которых придерживалось подавляющее большинство подданных Российской империи. Большевики быстро приобрели навыки в проведении различных карательных операций, при дележе и последующем перераспределении «награбленного грабителями – эксплуататорами». Классовая пролетарская борьба каждый год приносила заметные победы. Была казнена императорская семья, расстреляны сотни тысяч пленных белогвардейцев и сочувствующих им «элементов», потом были сокрушены эсеры, меньшевики, кадеты, затем пришел черед троцкистам и другим уклонистам. Каждая такая победа сопровождалась горами трупов. Но созидательная деятельность все же требовала совсем иных качеств и результатов. С созидательной деятельностью дела обстояли неважно. Да и «мировой пожар» потихоньку затухал сам по себе, замкнувшись на территории всего лишь одной, пусть и большой страны.
Начав системные преобразования на переломе 20–30-годов ХХ века, т. Сталин одновременно повел решительное наступление на остатки «гнилой» интеллигенции, которая на деле оказалась драчливо-бранчливой группировкой фантазеров и расхитителей добра, доставшегося новой власти от империи. В своих действиях диктатор опирался на новую генерацию – советскую интеллигенцию. О ней мы подробнее поговорим в следующей главе.

Ю.Н. Покровский

Русская Стратегия

Приобрести книгу Ю.Н. Покровского "РУССКОЕ" в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15566/