Приобрести книгу: Богословие Достоевского
Последний свой роман - «Братья Карамазовы» - Достоевский обдумывал и писал 13 лет. (Вспомним замыслы романов «Атеизм» и «Житие великого грешника», материалы которых позднее вошли в романы «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы».)
Образ старца Зосимы создавался сначала под влиянием книжного образа св. Тихона Задонского, но затем к нему были прибавлены черты оптинского старца Амвросия, к которому, вместе с Владимиром Соловьевым, Достоевский ездил в Оптину Пустынь в 1878 году. (По указанию митрополита Антоны Храповицкого, некоторый черты старца Зосимы взяты и от другого старца Оптиной Пустыни - Макария, умершего в 1860 году, которого Достоевский лично не знал, но о котором очень много слышал.)
Старец Амвросий, после посещения его Достоевским, сказал о последнем одно слово - «кающийся». Смысл этого эпитета не вполне ясный. Некоторые из насельников Оптиной Пустыни (например, старец Досифей, духовник старца Нектария), позднее толковали его так: «кающийся, т. е. перманентно кающийся, но не умеющий вполне раскаяться».
Героем романа «Братья Карамазовы», по замыслу Достоевского, должен был быть Алеша. Но в написанном романе (который, по объяснению Достоевского, представлял собою только «Введение» к другому, главному, ненаписанному, второму роману) - героем является Иван.
Симпатии Достоевского явно на стороне старца Зосимы и Алеши, но автор предоставляет Ивану говорить настолько сильно, умно и убедительно, что некоторые критики (например, А.С. Долинин) склонны отожествлять Ивана с самим Достоевским.
Да, конечно, голос Ивана звучит так сильно потому, что он был когда-то голосом самого Достоевского, и эхо этого голоса сохранялось в его душе очень долго. Вот почему, впоследствии, Достоевский и мог сказать про себя: «Моя «осанна» через многие горнила сомнений прошла»
В «Братьях Карамазовых» анализируется проблема «Бога и мирового зла», т. е. проблема Теодицеи.
Все, что только возможно сказать против Бога и созданного Им миpa, - сказано. А полная защита еще не вполне высказана. Она лишь намечена: ибо подробный исчерпывающий ответ и полная апология - должны были быть даны во втором, окончательном романе, где главным героем должен был стать Алеша. Однако, эта защита в написанном романе намечена чрезвычайно ясно и твердо.
Кто прав - Иван или Зосима? Алеша, будущий главный герой романа, - внимательно слушает обоих. Его чистое юношеское сердце «чует правду». Но этого мало. Надо знать, надо понимать, надо уметь защищать свою веру и свое знание, а главное - надо жить и действовать во славу Божьей Правды.
«Иночество в миpy» - вот новая идея Достоевского.
Эта идея ни в коем случае не отрицает «иночества над миром». Наоборот, она - идея «иночества в миpy» - питается сверху, дышит «горним воздухом» «иночества над миром». Инок в миpy - переводчик духовного языка на язык душевный, миссионер не только словом, но и примером, поступками, всей своей жизнью - в миpy.
(Между прочим, следует заметить, что эта идея ничего общего не имеет с идеей так называемого «белого иночества» епископа Иоанна Шаховского.)
Старец Зосима благословляет Алешу на подвиг «иночества в миpy», благословляет на женитьбу, на вхождение в мир для борьбы за примат духовного начала в мирской жизни.
Алеша Карамазов тщательно готовится к своему подвигу. С Алешей идеологически борется Иван. Борьба только начинается, но сразу приобретает острый и напряженный характер. Иван ставит проблемы, которые ясно и окончательно разрешить должен будет во втором романе, - Алеша.
Иван не только ставить проблемы, но и дает свое, определенное отрицательное разрешена их. Прежде всего он ставить проблему зла. После потрясающих примеров страданий невинных младенцев, Иван говорит: «Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет Ему почтительнейше возвращаю» (билет на вход в будущую мировую гармонию). Иными словами, Иван, подобно Вольтеру, протестует не против существования Бога, а против созданного Богом миpa, в котором имеются страданья невинных младенцев.
О, конечно, в голосе Ивана мы здесь узнаем голос самого Достоевского до-каторжного периода, голос Достоевского - гуманиста, социалиста, петрашевца.
«Это бунт», - тихо и потупившись проговорил Алеша.
«Бунт? Я бы не хотел от тебя такого слова», - проникновенно сказал Иван.
В ответ на «бунт» своего брата Алеша напоминает ему о Христе и Его искупляющих страданиях. Тогда Иван рассказывает младшему брату свою «Легенду о Великом Инквизиторе». Но все грандиозное зданиe этой критики Христианства - рушится от двух замечаниях Алеши: 1) «Это Рим...», т.е. это католичество, а не Xристианство; 2) «Инквизитор твой не верует в Бога, вот и весь его секрет». Замечания эти - глубоко правильны и проникновенны. Несомненно, что истинная вера в Бога - просвещает ум человеческий умом Христовым до понимания тех Истин, которые не могут быть понятны и доступны атеисту.
Алеша отвечает Ивану по существу, но его ответы - это только семена духовного понимания проблемы, из которых в душевном человеке должны вырасти и принести плоды - ясные и убедительные, простые душевные мысли и чувства. Все это должно было быть показано и доказано во втором, главном романе, который остался не написанным. Но если мы лишены возможности воочию увидать ответы Алеши в убедительных художественных образах не написанного романа, то мы, все-таки, можем до некоторой степени выяснить их теоретически, исходя из тех семян духовных, которые нам даны. Итак, попробуем перевести на душевный язык, краткие духовные ответы Алеши Ивану.
Чем можно оправдать страданья невинных детей? - гордо спрашивает Иван, и тотчас сам себе отвечает - «ничем!» Но самая постановка вопроса неправильна. Такие вопросы нельзя ставить в плоскости только одного изолированного человеческого разума.
Иисус Христос, Сын Божий, воплощается, чтобы искупить и спасти мир. Будучи абсолютно безгрешным, он совершенно безвинно претерпевает страданья и мученическую смерть. Безвинные младенцы, претерпевая безвинные муки, - сораспинаются Христу, соучаствуют в Его страданиях, за что получают в Царствии Небесном высшую вечную награду мученических нетленных венцов неизреченной славы и радости Св. Духа.
В «Житиях святых» имеется чрезвычайно поучительное описание страданий мученика Уара. В этом описании рассказывается об одной глубоко благочестивой вдове Клеопатре, которая видела страданья Уара и послужила ему, после его кончины, в деле сохраненья и прославлении его святых останков-мощей. В состоянии высокого духовного подъема, она так помолилась св. Уару: «Молюсь тебе, страстотерпче Христов, испроси для меня у Бога то, что будет угодно Ему, и полезно мне, а также и единственному сыну моему; я не имею, просить более того, что хочет Сам Господь; Он Сам знает, что нам полезно, и пусть совершится над нами Его благая и совершенная воля». Вскоре после этой молитвы ее единственный сын, малый отрок, заболел тяжкой мучительной горячкой и в страданиях умер. В безутешном горе, с плачем, Клеопатра устремилась к гробнице св. Уара и стала вопиять: «Так-то ты отплатил мне, угодник Божий, за то, что я столько потрудилась для тебя?.. Ты допустил умереть в муках моему единственному сыну, погубил мою надежду, отнял у меня свет очей моих...» После такого плача, от крайней усталости и великой скорби она погрузилась в сон. В сновидении пред нею явился св. Уар, держа за руку ее сына; оба они были светлы, как солнце и одежды их были белее чем снег; на них были золотые пояса и венцы на головах, красоты несказанной. И св. Уар сказал Клеопатре: «Не ты ли сама просила здесь меня, чтобы я испросил для тебя у Бога то, что Ему угодно и полезно тебе и твоему сыну? Итак, я просил Всеблагого Бога, и Он соблаговолил по неизреченной Своей благости на то, чтобы твой сын был принять в Небесное Его воинство; и вот сын твой, как ты видишь, теперь стал одним из предстоящих престолу Божию. Если же хочешь, возьми его обратно и пошли его на службу к царю земному и временному; вижу, что ты не хочешь, чтобы он служил Царю Небесному и Вечному». Отрок же, сидевший на руках Уара, обнял его и сказал: «Нет, господин мой! Не слушай матери моей - не отдавай меня в мир, полный неправды и всякого беззакония, откуда я спасся благодаря твоему заступничеству; не лишай меня, отче, общения с собой и со СВЯТЫМИ». ПОТОМ, обращаясь к матери своей, он сказал: «Что ты так плачешь, мать моя? Я причислен к воинству Царя-Христа и мне дано право предстоять Ему на небе вместе с ангелами, а ты теперь просишь о том, чтобы взять меня из Царства в уничижениe». Тогда блаженная Клеопатра, видя, что сын ее облечен в чин ангельский, сказала: «Возьмите же и меня с собою, чтобы мне быть с вами». Но св. Уар отвечал: «И здесь, на земле, оставаясь, ты все-таки - с нами; иди же с миром, а потом, когда повелит Господь, придем взять тебя». В «Житиях Святых» имеются и другие примеры страдания детей, научающие верующего христианина простой, ясной и мудрой истине о том, что «ин суд человеческий и ин Суд Божий». А как, например, понял и оценил бы Иван Карамазов такие случаи, описанные в «Житиях Святых», когда малый отрок, видя сжигаемую на костре мученицу-мать, вырывается из рук держащего его и сам бросается в огонь, и сгорает там вместе с матерью?
По поводу перенесения страданий можно еще вспомнить и привести примеры чисто физиологического характера. Мы знаем, что сильные аффекты (например, страха) могут заглушать и притуплять чувство боли. Гипноз тоже может заменять наркоз и под гипнозом можно делать хирургическая операции. В бессознательном состоянии человек не испытывает чувство боли. Нарастающая боль может стать своего рода наркозом и притупить боль, как это показал в своих замечательных работах русский физиолог Н.Е. Введенский. Еще более мощным средством для преодоления чувства даже самых страшных мук - являются возвышенные духовные подъемы, каковые проявляли христианские мученики. Посылая скорби и страданья, Господь одновременно часто посылает и силы для «избытия» этих испытаний. Всемогущий, всесильный и всеблагой Господь может послать и посылает свою помощь при помощи чудес: вспомним хождение по водам не только Самого Спасителя, но и апостола Петра, преподобной Марии Египетской и других. Следовательно, Господь может при помощи чуда облегчить и даже совершенно уничтожить боль, муку, страданья невинных детей, хотя внешне будет казаться, что эти муки нестерпимы.
Кровь невинных замученных младенцев - страшная человеческая жертва. Но разве Божественная кровь невинного Спасителя Mipa - не является еще более страшной Богочеловеческой жертвой? Перед Голгофой - «да молчит всякая человеческая плоть». Может ли, смеет ли какой-нибудь человек, кроме воинствующего безбожника с сожженой совестью, - «возвратить билет на право входа в мировую гармонию», т.е. на участие в вечном спасении человеческих душ от греха, проклятья и смерти, и получение вечного блаженства в Царстве Небесном, - стоя перед Голгофой невинно распятого Спасителя Mipa? Сможет ли и сам Иван Карамазов, не «теоретически только мысля», а лично стоя перед Распятым Христом, - нагло возвращать Ему свой билет, купленный кровью Богочеловека?
Какое право имеет Иван «не прощать» безвинных страданий младенцев, когда эти младенцы (некоторые из них сами бросаются в огонь) - не только «простят», но благословят свои страданья и возблагодарят Господа за то, что избрал их на безвинные муки, сораспял с Собою, и тем уготовал им самую высшую вечную награду нетленных мученических венцов в Царстве Небесном...
Души невинных замученных на временной земле младенчиков, - русский народ, в замечательном «Сказании о Невидимом Граде Китеже» - видит в Вечном Царстве Небесном, облеченными в неизреченную Красоту. Душа их:
«Светлой радугой опоясана,
С неба звездами вся украшена,
Сзади - крылья тихой радости,
На челе - напрасных мук венец.
Чрезвычайно знаменательно, что чистого Алешу гораздо лучше, чем ученый брат Иван, понимает старший брат, беспутный Дмитрий, который способен на такое духовное самоотречение, как примирение с мыслью идти на каторгу за «отцеубийство», которого не совершал. Ибо, по убеждению Достоевского, - «все за одного и один за всех виноваты». Такова социальная этика христианства.
В 1878 г. Российская Академия Наук избирает Достоевского в Члены-корреспонденты по Отделению Русского языка и Словесности. Это вызывает восторги друзей писателя и озлобляет его врагов.
«Лебединой песней» Достоевского, как известно, была знаменитая его речь о Пушкине, на Пушкинском празднике, при открытии памятника величайшему гениальному русскому поэту, 8/20 июня 1880 г. (за 7 месяцев до кончины Достоевского).
Основная идея этой речи (которая была плодом 20-летних размышлений) - анализ исторической миссии России. Эту миссию Достоевский видел в содействии Всечеловеческому Братству народов. В основу такого Братства он считал необходимым положить разрешение социально-политических проблем в духе Православия. Православную Христианскую Правду он считал величайшей реальной исторической Правдой.
Успех речи был совершенно необыкновенный. Это было не только самое замечательное событие в истории русской литературы, но и одно из самых значительных явлений в истории русской духовной культуры 19 века.
Вернувшись с праздника, Достоевский писал жене: «…Когда же я провозгласил в конце «О всемирном единении людей, то зала была как в истерике... люди незнакомые между публикой плакали, рыдали, обнимали друг-друга и клялись друг-другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг-друга, а любить».
Это была правда. Тургенев - со слезами обнимал своего старого врага. Иван Аксаков отказался говорить свою речь после речи Достоевского, которую он квалифицировал, как событие в русской литературе. Аксакова за эти слова наградили аплодисментами, но заставили произнести и свою речь. Один студент упал в обморок от волнения. Достоевский получил от имени русских женщин огромный лавровый венок, который он, проезжая после праздника мимо памятника Пушкину, - положил к ногам своего Учителя.
Победоносцев прислал Достоевскому приветственное письмо, в котором выражал свою благодарность за то, что Достоевскому удалось «отодвинуть назад безумную волну, которая готовилась захлестнуть памятник Пушкина».
Из многочисленных «Воспоминаний» и описаний Всероссийского Пушкинского праздника в 1880 году, - заслуживает особого внимания яркое, правдивое, проникновенное «Воспоминание» знаменитого русского юриста, замечательного общественного деятеля, сенатора, члена Государственного Совета, профессора Уголовного Права, Академика Российской Академии Наук, - Анатолия Федоровича Кони.
(Автор настоящей статьи имел счастье и радость слышать нижеприводимое «Воспоминаше» из усг самого А.Ф. Кони, находясь с последним, летом 1922 г. в Санаторш «Дома Ученыхъ» в Царском Селе, переименованном большевиками в «Детское Село», а затем в город «Пушкинъ».)
Приведем из этого «Воспоминанья» (Москва, 1959 г., том 2-й) обширную цитату.
«В 1880 г., в Москве состоялось давно жданное открытие памятника Пушкину... По оживлению населения, по восторженному настроению представителей литературы, искусства и просветительных учреждений, в большинстве входивших в состав разных депутаций с хоругвями и венками, по трогательным эпизодам, сопровождавшим это открытие - оно представило незабываемое событие в памяти каждого из сознательно при нем присутствовавших.
Три дня продолжались празднества, причем главным живым героем этих торжеств являлся, по общему признанию, Тургенев. Но на третий день его заменил в этой роли Феодор Михайлович Достоевский. Тому, кто слышал его известную речь в этот день, конечно, с полной ясностью представилось, какой громадной силой и влиянием может обладать человеческое слово, когда оно сказано с горячей искренностью среди назревшего душевного настроенья слушателей. Сутуловатый, небольшого роста, обыкновенно со слегка опущенной головой и усталыми глазами, с нерешительным жестом и тихим голосом, Достоевский совершенно преобразился, произнося свою речь... На эстраде он вырос, гордо поднял голову, его глаза на бледном от волненья лице заблистали, - голос окреп и зазвучал с особой силой, а жест сталь энергическим и повелительным... В зале началось сдержанное волнение, которое все росло, и когда Феодор Михайлович окончил, то наступила минута молчанья, а затем как бурный поток прорвался неслыханный и невиданный мною в жизни восторг... Так, вероятно, в далекое время, умел подействовать на собравшуюся толпу Савонарола... Речь Достоевского поразила даже иностранцев... Профессор Русской Литературы в Парижском Университете, Луи Лежэ, приехавший специально на Пушкинские торжества, говорил, что совершенно подавлен блеском и силой этой речи, весь находится под ее обаянием и желал бы передать свои впечатления во всем их объеме Виктору Гюго, в таланте которого, по его мнению, так много общего с дарованием Достоевского».
Решив с 1881 года возобновить издание своего «Дневника Писателя», Достоевский писал 4 ноября 1880 г. Ивану Сергеевичу Аксакову: «Вам дружески признаюсь, что предпринимая с будущего года «Дневник», часто и многократно на коленях молился уже Богу, чтобы дал мне сердце чистое, слово чистое, безгрешное, нераздражительное, независтливое». Эти слова Достоевского - чрезвычайно знаменательны. Ведь прежний «Дневник» был полон весьма раздражительными словами, хотя сердце писателя всегда было чисто. Такая самокритика, такое осторожное отношение к слову, напоминает нам подобное же отношение к слову Гоголя в последний период его жизни.
В декабре 1880 г. Достоевский лично преподносить роман «Братья Карамазовы» Наследнику, будущему Императору Александру III и удостаивается приема Их Императорских Высочеств в Аничковом Дворце.
Первый и последний выпуск «Дневника Писателя», январь 1881 г., вышел уже после кончины Достоевского. Самыми замечательными скорбными словами великого гениального русского писателя в этом последнем выпуске были слова о левой русской интеллигенции. «Вся глубокая ошибка их (т. е. левых интеллигентов), - писал Достоевский, - в том, что они не признают в русском народе - Церкви»... «Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм».
Достоевский верил, что трагедия истории человечества завершится преображением миpa и вторым пришествием Спасителя. Эта пламенная вера его еще не нашла ясных образов и носила хилиастический оттенок. Сущность же идеи всеобщей апостасии и тайны реального пришествия Антихриста Достоевский еще себе не уяснил. Любил он пламенно Христа. Любил он пламенно и Россию. Он допускал, что душа русского народа может стать одержимой «басами», но горячо верил, что с сущностью русской души они никогда не сольются и никогда до конца ее не поработят. Рано или поздно, душа русского народа, подобно гадаринскому бесноватому, вполне исцелится через покаяние и тихо сядет у ног Спасителя.
Никто так потрясающе ярко не изображал человеческих страданий, и никто не обладал таким даром проникновенного состраданья и утешения скорбящих, как Достоевский. О страданиях много и сильно писал и Некрасов, которого Достоевский назвал за это «страстным к страданию поэтом», но Некрасов рассматривал страдания преимущественно в социологическом освещении, тогда как Достоевский анализировал их с религиозно-философской точки зренья.
В образе распятого Спасителя Mipa Достоевский находил оправданиe всех видов скорби на земле. Эшафот, каторга и ссылка научили и дали Достоевскому нравственное право учить других людей христианскому смиренно, терпению и благодарению за скорби. Отсюда становится совершенно понятно, почему левые критики всегда были врагами Достоевского, и чем они левее, тем резче и грубее была их критика. Но превзошел всех в слепой ненависти к Достоевскому, именно за его христианское оправдание страданий - Максим Горький.
Незадолго до своей смерти, Максим Горький писал М.М. Зощенко: «Эх, Михаил Михайлович, как хорошо было бы, если б вы дали... книгу на тему о страдании! Никогда и никто еще не решался осмеять страдание, которое для множества людей было и остается любимой их профессией. Никогда еще и ни у кого страдание не возбуждало чувство брезгливости. Освященное религией «страдающего Бога», оно играло в истории роль «первой скрипки», «лейтмотива», основной мелодии жизни. Разумеется, - оно вызывалось вполне реальными причинами социологического характера - это так! Но в то время, когда «простые люди» боролись против его засилья хотя бы тем, что заставляли страдать друг друга, тем, что бежали от него в пустыни, в монастыри, в «чужие края» и т.д., литераторы прозаики и стихотворцы - фиксировали, углубляли расширяли его «универсализм», невзирая на то, что даже самому страдающему Богу страдание опротивело и Он взмолился: «Отче, пронеси мимо Меня, Чашу cию».
Страдая душевно за «униженных и оскорбленных», Достоевский духовно восхищался кротостью и смирением их, и, одновременно, негодовал и резко осуждал революционеров, называя их «бесами». За это М. Горький особенно ненавидел Достоевского.
Незадолго до своей кончины, Достоевский познакомился с графиней Александрой Андреевной Толстой, двоюродной теткой Льва Толстого. Александра Андреевна была старше Толстого на 11 лет (она родилась в 1817 г.). Почти всю свою жизнь она провела при Дворе в звании фрейлины. Тетку и племянника Толстых связывала многолетняя дружба, отраженная в их интенсивной длительной переписке, продолжавшейся 47 лет (с 1857 по 1903 г.). Переписка эта чрезвычайно интересна и представляет собою борьбу глубоко религиозной, православной, умной и образованной женщины с нелепыми и капризными убежденьями и заблуждениями Льва Толстого.
Как известно, Толстой и Достоевский лично никогда не встречались, но, конечно, знали произведения друг друга и иногда высказывались друг о друге. Достоевский высоко ценил художественные произведения Толстого, но возмущался его «философскими», «религиозными» и «моральными» рассуждениями, считая Толстого неисправимым гордецом, который представляется смиренным, и в высшей степени сложным и изломанным, который только представляется простецом. Толстой же говорил о Достоевском: ««Записки из Мертвого Дома» - прекрасная вещь, но остальные произведения Достоевского я не ставлю высоко». Однако, когда Достоевский умер, Толстой написал: «Я никогда не знал лично этого человека, но когда он умер, я почувствовал, что это быль самый близкий, самый нужный мне человек. Какая-то опора отскочила от меня и я растерялся».
Графиня Александра Андреевна Толстая, незадолго до смерти Достоевского познакомившаяся с ним, решила свою переписку с Львом Толстым показать автору «Братьев Карамазовых» и просить его совета и помощи.
В своих «Воспоминаниях» А.А. Толстая так об этом написала: «Он назначил мне день свидания, - и к этому дню я переписала для него эти письма, чтобы облегчить ему чтение неразборчивого почерка Льва Николаевича... Этот очаровательный и единственный вечер навсегда запечатлелся в моей памяти; я слушала Достоевского с благоговением: он говорил, как истинный христианин, о судьбах России и всего миpa; глаза его горели, и я чувствовала в нем пророка... Когда вопрос коснулся Льва Николаевича, он просил меня прочитать обещанные письма громко. Странно сказать, но мне было почти обидно передавать ему, великому мыслителю, такую путаницу и разбросанность в мыслях... Вижу еще теперь перед собою Достоевского, как он хватался за голову и отчаянным голосом повторял: - «Не то, не то!..» Он не сочувствовал ни единой мысли Льва Николаевича; несмотря на то, забрал все, что лежало писанное на столе: оригиналы и копии писем Льва. Из некоторых его слов я заключила, что в нем родилось желание оспаривать ложные мненья Льва Николаевича... Я нисколько не жалею потерянных писем, но не могу утешиться, что намерение Достоевского осталось невыполненным: через 5 дней после этого разговора Достоевского не стало»...
Действительно, глубоко жаль, что не состоялась литературная дуэль между Толстым и Достоевским. Более убежденного, более мощного и более гениального критика кощунственных идей Толстого, - невозможно представить.
О последних днях жизни Достоевского имеется простой правдивый рассказ его верной, любимой супруги Анны Григорьевны. В ночь на 25 января у Достоевского случилось легочное кровотечение. Около 5 часов дня кровотечение повторилось. Встревоженная Анна Григорьевна послала за доктором Я. Б. фон Бретцелем. Когда доктор сталь выслушивать и выстукивать грудь больного, кровотечение повторилось и настолько сильное, что Феодор Михайлович потерял сознание. «Когда его привели в себя, - пишет в своих «Воспоминаниях» Анна Григорьевна, - первые слова его, обращенные ко мне были: «Аня, прошу тебя, пригласи немедленно священника, я хочу исповедаться и причаститься!..»
«Хотя доктор сталь уверять, что опасности особенной нет, но, чтобы успокоить больного, я исполнила его желание. Мы жили вблизи Владимирской церкви, и приглашенный священник, о. Мегорский, через полчаса быль уже у нас. Феодор Михайлович спокойно и добродушно встретил батюшку, долго исповедовался и причастился. Когда священник ушел, и я с детьми вошла в кабинет, чтобы поздравить Феодора Михайловича с принятием Св. Таинств, то он благословил меня и детей, просил их жить в мире, любить друг друга, любить и беречь меня. Отослав детей, Феодор Михайлович благодарил меня за счастье, которое я ему дала, и просил меня простить, если он в чем-нибудь огорчил меня... Вошел доктор, уложил больного на диван, запретил ему малейшее движение и разговоры и тотчас попросил послать за двумя докторами, А.А. Пфейфером и профессором Д.И. Кошлаковым, с которыми муж мой иногда советовался... Кошлаков решил, что так как крови излилось сравнительно немного (в три раза стакана два), то может образоваться «пробка» и дело пойдет на выздоровление. Доктор Бретцель всю ночь провел у постели больного... Ночь прошла спокойно».
«Проснулась я около 7 часов утра и увидела, что муж смотрит в мою сторону. «Ну, как ты себя чувствуешь, дорогой мой?» - спросила я, наклонившись к нему.
«Знаешь, Аня, - сказал Феодор Михайлович полушепотом, - я уже часа три как не сплю и все думаю, и только теперь сознал ясно, что я сегодня умру...»
«Голубчик мой, зачем ты это думаешь? - говорила я в страшном беспокойстве. - Ведь тебе теперь лучше, кровь больше не идет, очевидно образовалась «пробка», как говорил Кошлаков. Ради Бога, не мучай себя сомнениями, ты будешь еще жить, уверяю тебя...»
«Нет, я знаю, я должен сегодня умереть. Зажги свечу, Аня, и дай мне Евангелие».
«Он сам открыл святую книгу и просил прочесть: открылось Евангелие от Матфея, глава 3, ст. 14-15. («Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь; ибо так надлежит нам исполнить всякую правду»...
«Ты слышишь - «не удерживай», - значить, я умру», - сказал муж и закрыл книгу...»
Около 7 часов вечера кровотечение возобновилось и в восемь часов тридцать восемь минуть Ф.М. Достоевский скончался (28 января 1881 г.).
Погребен он был в Церкви Св. Духа в Александро-Невской Лавре, в Петербурге.
Похороны его превратились в историческое событие. Не менее 30.000 тысяч народу провожало его гроб. 72 делегации несли венки. Пело 15 хоров. Гроб несли на руках постоянно сменявшиеся желающее. Первыми за ручки гроба, по свидетельству А.Ф. Кони, - взялись Пальм и Плещеев, за тридцать два года перед этим, вместе с усопшим возведенные на эшафот на Семеновском плацу для выслушивания приговора по делу Петрашевского.
А. С. Суворин, в своих «Воспоминаниях» писал: «Похороны его (Достоевского), вынос его тела - общественное событие, невиданное еще торжество русского таланта и русской мысли, всенародно и свободно признанных за русским писателем. Зрелища более величавого, более умилительного еще никогда не видал ни Петербург и никакой другой русский город. Ничья вдова, ничьи дети не имели еще такого великого утешения - свою скорбь смягчить таким выражением общественной признательности к близкому человеку, свою жизнь наполнить воспоминанием о незабвенном великом дне, хотя он был днем вечной разлуки».
Похороны состоялись 1 февраля 1881 г.
Прочувствованные речи произнесли: А.И. Пальм, П.А. Гайдебуров, профессор О.Ф. Миллер и философ Владимир Соловьев.
Через 12 лет после похорон Достоевского, в 1893 году, В.В. Розанов написал статью, посвященную покойному писателю, вспомнив «необозримые массы народа», которые собрались на погребение своего «властителя дум». В этой статье Розанов писал: «Что же это были за чувства? Кого хоронили тогда? Кого потеряла Россия в нем? Проще всего будет сказать, что это был один из нас, от нашей кости и плоти человек, но так неизмеримо более нас переживший, так неизмеримо большее прозревший, что это прозрение естественно представляется нам, как мудрость; не та мудрость, что составляет плод умственных выкладок, и которую мы любим, как предмет любопытства, но не считаем ее достаточно серьезной, чтобы по ней жить, - но мудрость сердца, которой мы ищем именно для того, чтобы научиться, как жить. Все другие дары ему дала природа, этот он приобрел и им стал велик». С этими словами нельзя не согласиться.
Неисчерпаемо глубокое и широкое творчество Достоевского будет предметом изучения многих веков, ибо Достоевский стоит в одном ряду с такими гигантами художественного слова, как Данте, Шекспир и Пушкин.
* Иван Михайлович Андреевский (псевдоним - И. М. Андреев; 1894, Санкт-Петербург -1976, Нью-Йорк) - российский богослов, литературовед, церковный историк, врач-психиатр. |
