Массовые репрессии в СССР в конце 1930-х гг. по-прежнему остаются темой научных дискуссий, обсуждаются в средствах массовой информации, Интернете. Оргия государственного насилия, перемоловшая жизни около двух миллионов наших соотечественников (расстрелянных, отправленных в тюрьмы и лагеря, депортированных), не только привела к все большему насаждению в обществе страха и рабской покорности, но и являлась одним из наиболее важных этапов начатого в октябре 1917 г. эксперимента по выведению «новой исторической общности» — «советских людей».

Уничтожив свободную прессу, большевики поставили газеты на службу режиму. Согласно советской теории, периодические издания должны были выполнять роль не только коллективного агитатора, но и организатора, являлась инструментом управления обществом. С формированием культа личности Сталина газеты и журналы все более превращаются в средство манипулирования массовым сознанием.

В ходе кампаний террора средства массовой информации транслировали своим читателям идеи и смыслы, направленные на возбуждение ненависти и вражды по отношению к определенным социальным группам и легитимизацию деятельности карательных органов. Не стали исключением и трагические события конца 1930-х гг. Газетная пропаганда в этот период проявляла особую активность.

Нельзя при этом сказать, что материалы о разоблачении «врагов народа» заслонили все остальное в жизни страны. На страницах центральных газет в это время много писалось о внешней политике, в частности, о событиях Гражданской войны в Испании, достижениях промышленности и сельского хозяйства, культурной жизни.

Но, как отмечает современный историк Сергей Кропачев, «редакционные статьи, репортажи «с мест», письма в редакцию, заметки постоянно напоминали о «врагах народа». О них писали по любому поводу и без повода, прямо и опосредованно, показывая героическую борьбу работников НКВД. Главным героем газетных публикаций постепенно становился смелый, принципиальный, беспощадный к врагам наркомвнуделец (а не партработник, как ранее), его антиподом – двуличный, хитрый, коварный шпион, вредитель, диверсант»[i].

Особенностью публикаций периода «Большого террора» было обилие агрессивной риторики, которая присутствовала даже в сугубо нейтральных, аполитичных материалах. В качестве иллюстрации приведем выдержку из опубликованного в январском номере газеты «Красный Крым» новогоднего обращения председателя ЦИК Крымской АССР Абдул Джемаль Менбариева:

«Сегодня вступает в свои права новый, радостный 1938-й год. Счастливый советский народ с подъемом встречает этот год, который еще более умножит богатства и могущество на­шего социалистического отечества.

Величественны успехи народов, на­селяющих нашу родину. В истекшем году построены сотни новых заводов, фабрик, МТС, школ, театров, больниц, домов отдыха, санаториев, стадионов.

Могучий советский народ выборами в Верховный Совет СССР по Сталин­ской, самой демократической в мире, Конституции продемонстрировал свою любовь к большевистской партии, свою нерушимую сплоченность вокруг пар­тии Ленина —Сталина, вокруг любимо­го вождя и друга товарища Сталина.

Очищаясь от врагов народа, шпио­нов и диверсантов, лазутчиков капи­талистического мира, еще более растет и  крепнет  могучая  наша родина, охраняемая   любимой и непобедимой Красной Армией»[ii].

В этой связи всячески подчеркивалась необходимость активизации пропагандистских мероприятий. Так, 4 января 1938 г. передовица газеты «Красный Черноморец» (краснофлотской газеты Черноморского флота) начиналась с призыва «Выше качество большевистской агитации». В данном конкретном случае говорилось об исключительной важности разъяснительной и агитационной работы не только в ходе избирательной кампании, но и после нее.

«Боевая, актуальнейшая задача партийных организаций кораблей и частей состоит в том, чтобы закрепить и углубить достигнутый размах большевистской агитации в массах, еще крепче, еще теснее завязать связи с беспартийными. Решение этой задачи надо начинать с закрепления агитаторов, выросших за время выборов, с их учебы, с конкретного руководства ими. Это значит, что каждый агитатор должен иметь свой участок работы, для агитаторов должны быть организованы доклады по истории партии., по вопросам международного положения и текущей политики партии и правительства. От комиссара, политрука, секретаря партбюро и парторга требуется чуткий подход к агитатору, особое уменье прислушиваться к запросам и пожеланиям агитаторов, постоянная помощь в исправлении возможных промахов в работе агитатора.

Наши агитаторы должны хорошо разъяснять политические итоги выборов в Верховный Совет СССР, блестящую победу блока коммунистов и беспартийных, победу партии Ленина-Сталина, еще и еще раз рассказать о речи товарища Сталина перед избирателями Сталинского округа, разъяснить международную обстановку. Агитаторы должны уже сейчас вести работу в связи с приближающимся славным двадцатилетием Красной Армии, разъяснить бойцам как партия Ленина-Сталина организовала победу над интервентами и белогвардейцами во время гражданской войны. Агитаторы должны быть готовы к тому, чтобы довести до краснофлотских масс итоги предстоящей сессии Верховного Совета СССР, задачи весеннего сева.

Боевая большевистская агитация воодушевляет краснофлотцев и командиров Черноморского флота на дальнейшую борьбу за повышение мощи и могущества нашей великой социалистической родины, за беспощадное выкорчевывание врагов народа – троцкистско-бухаринских бандитов, шпионов и предателей родины»[iii].

Далее рассказывалось о совещании агитаторов-жен командного и начальствующего состава Черноморского флота, где говорилось о необходимости «продолжать глубоко изучать коварные методы фашистских разведок для того, чтобы уметь вовремя распознать вражеские замыслы врагов народа». Также надо было «развернуть антирелигиозную пропаганду, практиковать вечера вопросов и ответов, организовывать экскурсии слушателей, применять и другие формы массовой, агитационной работы»[iv].

Вместе с тем, хотя «непримиримая борьба с врагами социализма» и признавалась одним из ключевых направлений деятельности партийных и государственных органов, отмечалась недопустимость неправомерного исключения из рядов ВКП (б). Признавалось, что такие факты имеют место и на Черноморском флоте.

«Они говорят также о том, что в ряде парторганизаций подлинная настоящая большевистская бдительность, уменье отличить врага от друга и друга от врага, подменялась фальшивой бдительностью, помогающей троцкистско-бухаринским бандитам отводить удар от врагов действительных на врагов мнимых. В этих целях враг изобрел клевету на честных коммунистов. Агентура фашизма под маской сверхбдительности стремилась перебить и вывести из строя наши большевистские кадры»[v].

Таким образом, «эксцессы» и «перегибы» в ходе внутрипартийных «чисток» также объявлялись происками оппозиционеров и агентуры врага.

Одновременно с призывами усилить агитацию и пропаганду, выявлять и разоблачать все новых противников советского строя, в крымских газетах периода 1937-1938 гг. содержались нападки на деятельность учреждений образования, науки, культуры, которые, по мнению авторов публикаций, были «засорены контрреволюционными элементами».

Показательна ситуация, которая в 1937 г. сложилась в Херсонесском музее. В июне этого года состоялось собрание севастопольской партийной организации, на котором, в частности, говорилось о положении дел в музее. Вот как об этом писала газета «Маяк коммуны» от 23 июня 1937 г.:

«О протаскивании врагами народа фашистских теорий в науку говорит тов. Малышев (горком ВКП(б)). Под видом иностранного ученого в Крыму орудовал агент немецкой разведки. Он пытался распространять фашистскую расовую теорию. На руку классовому врагу ведут работу некоторые «ученые» Херсонесского музея. Здесь в отдельных экспозициях протаскиваются все те же «арийские» установки. Состав сотрудников музея засорен. Долгое время здесь орудовал некто Шангин, ранее осужденный органами советского правосудия за антисоветскую агитацию. Дирекция музея покровительствует проходимцам, надевающим маску советских ученых. Обязанность парторганизации по-большевистски заняться овладением теории Маркса — Энгельса — Ленина — Сталина, чтобы уметь разоблачать врагов на идеологическом фронте»[vi].

26 июня 1937 г. в этой же газете появилась большая статья «Враждебная работа на фронте исторической науки», подписанная К. Репиным. В ней говорилось о скудости научных изысканий, проводимых музеем. Утверждалось, что «экспозиция отделов с 1932 года находится в стадии перестройки, проектов и планов. Наиболее законченным является античный отдел музея. Но и в нем посетитель не почерпнет целостного впечатления о жизни херсонеситов античной эпохи и не получит правильного понимания истории. В экспозиции отдела подчеркивается, что Херсонес начального периода был демократической республикой. Но памятники, вскрывающие рабовладельческую сущность этой республики, в которой всеми правами пользовались лишь рабовладельцы, а рабы были «вещью по закону», — расположены далеко в стороне от экспонатов, характеризующих государственное устройство и представлены настолько скромно, что их можно и не заметить. Восстания, войны и революции рабов почти не отражены. Музей совершенно не затрагивает темы возникновения христианства, которое своеобразно отразилось на дальнейшем развитии классовой борьбы и явилось одной из причин гибели античного мира. Упадком нравов и общественных традиций, а не социальной революцией, широким развитием проституции и публичных домов, а не обострением классовой борьбы пытается объяснить разложение и гибель античного общества музейная экспозиция. Такое объяснение истории недалеко ушло от гитлеровской теории оправдания фашизма путем отрицания роли социальной революции.

Экспозиция феодального отдела еще менее способна показать историю средневекового Херсонеса. Нагромождение вещей в этом отделе, без марксистско-ленинского подхода к ним, не передает политического существа эпохи. Так, например, духовенство периода «иконоборчества» (VII–VIII вв.) показывается здесь защитником крестьян от закрепощения их феодалами, но не вскрывается эксплуататорский характер этой «защиты» и подчиненная роль религии на службе господствующего класса»[vii].

Отмечалось, что «отдельные работники музея ведут неприкрытую религиозную агитацию. Экскурсовод Вишнякова использует для этого живопись в бывшем соборе и посредством соответствующих объяснений стремится произвести на посетителей религиозное воздействие. От Вишняковой не отстает недавно выдвинутая на должность экскурсовода из технических работников — Тетерева. Учащиеся ФЗУ завода им. С. Орджоникидзе с возмущением заявляют, что Тетерева пространно расхваливала им содержание картины «Крещение князя Владимира», осмысливая ее в религиозном духе. Свободная инициатива и полный простор деятельности предоставлены здесь экскурсоводам. Методических руководств они не имеют. Но несомненно, что такое совпадение в методах «работы» экскурсоводов не является случайностью.

Не случайна и антисоветская надпись, недавно обнаруженная на музейном экспонате. Музейная организация засорена чуждыми людьми. Директор Орлова постаралась собрать под крышу музея людей, изгоняемых из прочих советских учреждений и предприятий. До последнего времени сотрудничал здесь по приглашению Орловой научный работник Шангин, который был в прошлом осужден на 10 лет за протаскивание враждебных теорий на идеологическом фронте и недавно разоблачен в музее при попытке доказать краснофлотцам невозможность построения социализма в одной стране. На днях органами НКВД арестован за контрреволюционную деятельность технический работник музея Безбородов. Феодальным отделом заведует ставленник Орловой, некто Тахтай, который в свое время участвовал в контрреволюционной организации в городе Херсоне. Заместителем директора по хозяйственной части работает близкий друг мужа Орловой Кравченко, исключенный из партии за бытовое разложение и пьянство. Этот Кравченко и в настоящее время редко бывает трезвым, а в минуты тяжелого похмелья пытается сорвать свою злобу на командирах «Н» полка, живущих на территории музея, пускает по их адресу антисоветскую ругань, выключает электросвет из их квартир и т. д. Экскурсовод Глазов, уличенный в присвоении государственных средств и уволенный из Севастопольского музея революции, быстро находит приют в Херсонесе. А члены партии и комсомольцы обычно приобретают здесь репутацию склочников и неумелых работников и недолго уживаются в музее. Так была уволена коммунистка Шрайбман, а сейчас выживается из музея заведующая библиотекой, член партии Козлова.

Партийная организация Севастопольского музейного объединения неоднократно обсуждала работу и состояние Херсонесского музея. Отдельные коммунисты, как, например, тт. Анкундинов и Пятайкин, склонны видеть в музее лишь беспринципную склоку, основанную на личных счетах. Такое мнение особенно отстаивает директор музея Орлова.

Однако нам думается, что в оценке состояния работы в Херсонесе, коммунисты музейного объединения находятся на ложном пути. В музее свили гнездо люди, дела которых прошлые и настоящие недвусмысленно обличают их враждебное лицо. Единомышленники объединились здесь для работы, определенно направленной не в нашу пользу. Вопрос о засоренности кадров в Херсонесском музее полтора месяца тому назад обсуждался на бюро обкома и 17 июня на бюро горкома ВКП(б). Директор музея тов. Орлова видимо не сделала никаких выводов из указаний обкома и горкома партии. В музее все осталось по-прежнему.

В Херсонесе хозяйничают чужаки. Надо изгнать их из музейной организации и, перестроив работу в духе марксистко-ленинского понимания истории, сделать музей достойным советской науки»[viii].

28 июня 1937 г. статья «Враждебные дела в Херсонесском музее», подписанная Е. Леонидовым и А. Русиновым, была напечатана в газете «Красный Крым».

«В некоторых музеях Крыма, - гласил текст публикации, - до сих пор царит затхлая атмосфера. Враги народа — троцкисты и буржуазные националисты, — пользуясь беспечностью партийных руководителей, немало навредили на этом участке. Троцкисты и их пособники использовали в своих целях и известный Херсонесский музей, находящийся вблизи Севастополя. В настоящее время музей возглавляет коммунистка Орлова Д. И.

Орлова способствовала протаскиванию буржуазной идеологии в научной и экспозиционной работе музея Она привлекла на руководящую работу в музее Шангина и Вишнякову, известных как буржуазных историков.

В своих лекциях по истории Римской республики Шангин сознательно умолчал о великих восстаниях рабов II–I века до нашей эры (Сицилийские восстания и Спартак). В экскурсиях Шангин и Вишнякова давали неправильные объяснения херсонесской демократии, сознательно не вскрывая сущность рабовладельческого государства, как орудия насилия меньшинства свободных, объединенных в общину, над рабами, мелкими земельными собственниками и ремесленниками.

Шангин и Вишнякова умышленно не показывали экскурсантам декрет Диофанта, где говорится о первой революции рабов в Крыму. Они умалчивали и о революции рабов, уничтожившей рабовладельческий строй. Шангин в беседах с сотрудниками музея Лисиным, Глазовым и другими, а также с Орловой, протаскивал контрреволюционные взгляды, открыто защищал буржуазных историков Ростовцева, Моммзена и других, противопоставляя их историкам-марксистам.

В нашем распоряжении имеется заявление коммуниста, зав. библиотекой музея т. Козловой М., в котором она пишет:

«В своей антисоветской работе Шангин и Вишнякова делали ставку на молодежь. Они по выходным дням зазывали к себе на квартиру краснофлотцев и пытались их обрабатывать. В первых числах мая, а затем 12 мая, на квартире Шангина и Вишняковой были краснофлотцы, среди которых эти контрреволюционеры пытались вести антисоветскую пропаганду».

На научном совещании музея и других собраниях Шангин и Вишнякова были разоблачены в протаскивании контрреволюционных буржуазных идей на историческом фронте. Несмотря на это, Орлова обрушилась на коммунистов, разоблачавших Шангина и Вишнякову.

Орлова не терпит никакой критики со стороны работников музея. С критикующими она жестко расправляется. Сейчас Орлова открыто заявляет, что в ближайшие же дни «выгонит» с работы члена партии Козлову и комсорга, научного работника Лисина. В свое время Орлова горячо защищала работника музея Безбородова, ныне арестованного, как враг народа.

Плоды гнилого руководства Орловой дают себя очень сильно чувствовать. Музей ощущает острый недостаток в экскурсоводах. Памятники древности в музее сохраняются плохо. В нижнем этаже собора гибнут от сырости ценные предметы древности. Под открытым небом больше года находились ценные эпиграфические и архитектурные памятники. За 1935–1936 гг. было несколько случаев разрушения городищ.

Наконец, еще два характерных факта. В Херсонесе имеется печь XIV века. Экскурсанты не могут ее осмотреть только лишь потому, что она вокруг загажена. В музее существует порядок, по которому экскурсанты, желающие попасть в залы, обязаны одеть туфли. Но эти туфли находятся в таком антисанитарном состоянии, что их невозможно не только одеть, но и противно взять в руки. Экскурсанты, отказывающие одеть эти туфли, вынуждены покидать музей, не осмотрев его достопримечательностей.

Вопрос о деятельности Орловой поднимался неоднократно. Об ее антипартийных поступках хорошо известно партийной организации музейного объединения, горкому и отделу культпросветработы обкома партии.

Не так давно партийные организации обязали Орлову очистить музей от чуждых людей и подхалимов, прекратить непартийное отношение к критике и самокритике, поднять качество научной работы Херсонесского музея. Однако эти указания Орлова не выполнила.

Необходимо немедленно заняться Херсонесским музеем и принять все меры к тому, чтобы музей действительно стал советским научным учреждением.

Кстати говоря, следовало бы отделу культпросветработы Обкома ВКП(б) и Наркомпросу заняться и остальными музеями Крыма, в которых до сих пор не ликвидированы остатки вредительской работы орудовавших там троцкистов и буржуазных националистов»[ix].

Таким образом, против музея и его сотрудников была развернута настоящая газетная травля. Ее закономерным итогом стали аресты.

Руку «вредителей и шпионов» авторы газетных публикаций искали везде: в бесхозяйственности, просчетах в организации производства и даже невыполнении плана. В 1937-1938 гг. страницы севастопольской газеты «Маяк коммуны» пестрели характерными заголовками: «На станции Севастополь продолжает орудовать вредительская рука», «Буржуазная разведка засылает свою агентуру на советские железные дороги», «Рука вредителя на заводе виноградных соков»[x]. 8 апреля 1938 г. в газете «Маяк коммуны» обсуждалась тема отсутствия в городе необходимого количества благоустроенных пляжей. И тут же назывались «причины», объясняющие это явление:

«Орудовавшие долгое время в партийном и советском аппарате Севастополя враги народа были заинтересованы в том, чтобы урезать возможности трудящихся культурно и разумно отдыхать. Они всячески запутывали, затягивали и срывали дело культурного обслуживания трудящихся Севастополя»[xi].

Отголоски шпиономании и борьбы с «врагами народа» можно было встретить в публикациях самого разного толка. Так, в апреле 1938 г. отмечалось 20 лет организации пожарной охраны в СССР. В связи с юбилейной датой на страницах крымских газет много говорилось о деятельности местных пожарных команд. Однако начальник севастопольской пожарной охраны НКВД Педюра и политрук Иванченко через средства массовой информации предупредили граждан:

«Надо помнить, что большинство пожаров происходит от поджогов. Пожар – излюбленный метод вредителей и диверсантов. Жалкие остатки приспешников троцкистско-рыковских банд, наймиты иностранных разведок, руководимые звериной злобой, применяют самые изощренные методы поджогов. Удесятерим бдительность на фронте охраны социалистической собственности от пожаров и тем самым выбьем это оружие из рук классового врага»[xii].

Наибольшее число публикаций в поддержку террора появлялось в ходе показательных судебных процессов над бывшими видными советскими функционерами, которые так или иначе оказались в оппозиции к Сталину. На передовицах газет, затем в следующих номерах на вторых разворотах публиковались материалы следствия и допросов. Создавалась видимость полной открытости, прозрачности следствия и суда. Материалы публиковались в течение ряда номеров, растолковывая читателю суть обвинений. Затем печатались отзывы с мест, с разных предприятий, от промышленных и сельских коллективов, осуждающие проходивших по процессу людей и требующие для них смертной казни.

В марте 1938 г. начался процесс «антисоветского право-троцкистского блока», также известный как Третий Московский процесс, Процесс двадцати одного или Большой процесс.

Тема «очищения» партийных рядов и разоблачения «врагов народа» была лейтмотивом большинства публикаций. Внимание журналистов также акцентировалось на выявлении различных недостатков в работе советских учреждений. Кроме того, звучали призывы к усилению антирелигиозной работы.

На скамье подсудимых оказались видные партийные и советские функционеры, в той или иной мере оппозиционные Сталину, а также бывшие троцкисты. Среди обвиняемых был также бывший нарком внутренних дел Генрих Ягода. Фигуранты процесса обвинялись в измене родине, шпионаже, диверсии, терроре, вредительстве, подрыве военной мощи СССР, провокации военного нападения иностранных государств на СССР.

Власти развернули пропагандистскую кампанию в прессе, где печатались письма с осуждением обвиняемых. По всей стране организовывались многолюдные митинги, на которых принимались резолюции с требованиями о расстреле «врагов народа».

Крымские газеты не были исключением. Сохранившиеся выпуски «Красного Крыма» и «Красного Черноморца» позволяют проследить, как это происходило на территории полуострова.

Процесс «антисоветского право-троцкистского блока» проводился 2-12 марта 1938 г. Все это время в прессе публиковались гневные, эмоциональные отклики по ходу судебного разбирательства, выдаваемые за «голос трудящихся масс». Так, в номере от 4 марта передовицу «Красного Крыма» полностью занимали резолюции собраний и митингов, которые проходили в разных городах полуострова.

«Нить за нитью, - читаем на первой полосе «Красного Крыма», - распутывает Верховный Суд всю сеть гнуснейших, неслыханных злодеяний подлых изменников и предателей нашей родины, шпионов иностранных разведок, поджигателей мировой войны – Троцкого, Бухарина, Рыкова и их собачьей своры.

Беспределен гнев советского народа. Рабочие, колхозники, советская интеллигенция требуют:

- Беспощадно раздавить фашистскую гадину! Уничтожить всю троцкистско-бухаринско-рыковскую свору!» [xiii]

Заглавия публикаций в обеих газетах говорят сами за себя: «Раздавить фашистскую гадину!»; «Грозен гнев советского народа»; «Судить беспощадно»; «На удар – ответим уничтожающим ударом»; «Размозжить голову фашистской гадине»; «Смерть фашистским бандитам»; «Стереть с лица земли подлых предателей!», «До конца выкорчевать вражьи гнезда»; «С врагами действовать по-вражески»; «Уничтожить всех до одного»; «Единственно правильный приговор – расстрел»; «Никакой пощады»; «Смерть паразитам!»; «Смерть врагам революции!» и т.д. и т.п.

Тексты резолюций словно написаны под копирку. Различны лишь места проведения собраний и митингов. Требования расправы над «врагами народа» звучали в заводских цехах, с колхозных полей и с палуб военных кораблей.

«На протяжении многих лет, - говорил в своем выступлении один из ораторов, мастер-машинист Камышбурунского железорудного комбината им. Серго Орджоникидзе, Герасимович, - гнусные троцкистско-бухаринские фашистские гады пытаются помешать строительству прекрасной, радостной жизни в советской стране. Это они убили Кирова, это они умертвили Куйбышева, Менжинского, Горького, это они поднимали руку на великого Ленина, на родного Сталина. Мы требуем беспощадного наказания этой омерзительной шайки бандитов»[xiv].

В  том же тоне изложены выступления участников и резолюции собраний и митингов, которые проходили на кораблях Черноморского флота.

«Презренная банда фашистских наймитов - Бухарин, Рыков, Гринько, Чернов и другие мерзавцы, по прямым заданиям заклятого врага народа Иуды-Троцкого занимались шпионажем, диверсиями, террором. Они хотели расчленить нашу родину, подорвать мощь нашей Красной Армии. Не удалось это! И никогда не удастся!»[xv]

Автор приведенной цитаты – один из младших командиров крейсера «Коминтерн», лейтенант Баковиков.

А вот сама резолюция митинга, который проводился на судне:

«Предатели, шпионы и диверсанты, вдохновляемые Иудой-Троцким и генштабами иностранных государств, совершили убийство непоколебимого большевика тов. Кирова, организовали злодейское умерщвление т.т. Куйбышева, Менжинского и Горького.

Мы требуем от пролетарского суда расстрела подлых предателей, гнусных шпионов фашизма!

Мы еще теснее сплотимся вокруг Сталинского Центрального Комитета и вождя народов любимого родного Сталина, еще выше поднимем бдительность, еще сильнее будем крепить боевую мощь наших кораблей. На удар поджигателей войны мы ответим сокрушительным ударом – на земле, в воздухе и на море.

Слава и честь нашим наркомвнудельцам и сталинскому наркому Николаю Ивановичу Ежову!»[xvi]

 «Смерть троцкистско-бухаринским бандитам!», - вторила «Красному Крыму» газета «Красный Черноморец».

«Эти презренные наймиты фашизма, - читаем в номере от 4 марта 1938 г., - отбросы человеческого общества не побрезговали никакими средствами для того, чтобы отнять у трудящихся нашей страны радостную, счастливую жизнь, чтобы восстановить капитализм в советской стране. Эти злейшие враги народа старались подорвать мощь нашей страны, побольше напакостить, навредить, сорвать мероприятия партии и правительства.

<…>

Ежовая рука советской разведки поймала с поличным право-троцкистскую падаль. Эта мразь предстала перед советским судом. Настал час расплаты! Изменники, предатели и убийцы ответят перед лицом Верховного Суда Союза ССР, перед всем народом за свои чудовищные преступления и злодеяния.

Весь советский народ полон ненависти и презрения к подлым изменникам родины, убийцам и палачам. Гнев народный со всей силой обрушивается на подлую контрреволюционную шайку троцкистско-бухаринских шпионов.

Весь многонациональный советский народ, а вместе с ним краснофлотцы, командиры и начальствующий состав Черноморского флота, как бушующий океан шлет могучие волны гнева, презрения и ненависти к скамье подсудимых, на которой сидит гнусная банда изменников родины, подлых врагов народа»[xvii].

«Мы шлем свое проклятие право-троцкистским бандитам и убийцам, продажным псам фашизма, изменникам родины, - писали в своей резолюции моряки крейсера «Красный Кавказ». – Наше требование одно – уничтожить презренных изменников родины!»[xviii]

А вот какие речи звучали на митинге краснофлотцев, командиров и начальствующего состава крейсера «Дзержинский»:

«Никому, никогда не удастся повернуть колесо истории. Пусть это запомнит право-троцкистская нечисть. <…> Мы всегда готовы к отражению нападения любого врага. Мы требуем от пролетарского суда сурово наказать подлых врагов»[xix].

Согласно отчету о митинге, все выступления были пронизаны «гордостью за сталинских наркомвнудельцев, за стойкого наркома тов. Ежова». Бойцы требовали «стереть с лица земли подлых злодеев, осмелившихся поднять свою кровавую руку на любимых руководителей партии и советского правительства – товарищей Ленина, Сталина и их ближайших и верных товарищей»[xx].

В результате моряки эсминца «Дзержинский» вынесли следующую резолюцию:

«Мы требуем от Верховного Суда СССР сурового наказания для агентов фашизма – расстрела. Пусть помнят враги народа, что у нас для них пощады не будет. Нет милости к тем, кто поднимает руку на социалистическую родину, на любимых вождей нашей коммунистической партии»[xxi].

Столь же кровожадная лексика звучала на митинге в клубе соединения подплава:

« - К предателям мы беспощадны. Мы требуем стереть с лица земли подлых убийц, шпионов, торговцев родиной. Смерть врагам!

<…>

- Эти презренные бандиты с начала зарождения страны Советов  всяческими путями старались тормозить нашу стройку. Кровожадные, озлобленные звери покушались на жизнь наших любимых, родных вождей Ленина и Сталина. Но просчитались гнусные гады. Советская разведка, под руководством железного наркома, верного сталинца товарища Ежова, раскрыла врагов и их гнусные планы».

Участники выражали «глубокое негодование и железную решимость покончить раз и навсегда с подлой бандой торговцев и убийц». В резолюции говорилось: «еще выше поднимем революционную бдительность и выкорчуем врагов, всех до одного»[xxii].

На митинге, который состоялся в соединении катеров, один из ораторов, лейтенант Лебедев, заявил следующее:

«Враги народа хотели распродать нашу родину. Право-троцкистские бандиты стремились восстановить в цветущей стране Советов капитализм. Наши славные чекисты во главе с Николаем Ивановичем Ежовым вовремя выкорчевали гнезда наемников фашизма. Я думаю, что выражу общую мысль всех бойцов, если скажу – смерть гадам!»[xxiii]

«Личный состав, - говорилось в принятой на митинге резолюции, - просит Военную Коллегию Верховного Суда СССР вынести единственно возможный приговор – расстрел. Это будет приговором всего народа Советского Союза. Проклятые гады будут уничтожены так же, как будут уничтожены все те, кто пытался и пытается ослабить мощь нашей социалистической родины»[xxiv].

Далее процитируем характерные словесные обороты из выступлений и резолюций митингов и собраний, которые состоялись на других кораблях и в частях:

«…требуем от пролетарского суда расстрелять подлых предателей, гнусных шпионов, наймитов фашизма. Уничтожить гадину, стереть с лица земли убийц! Смерть бандитам!» (из резолюции митинга личного состава крейсера «Коминтерн»[xxv].

«…будем до конца разоблачать и выкорчевывать предателей и изменников – троцкистов, бухаринцев и рыковцев» (из резолюции митинга личного состава крейсера «Красный Кавказ»)[xxvi].

«…расстрелять предателей и изменников родины, всех до одного» (из выступления курсанта Никитина в клубе Военно-морского артиллерийского училища им. ЛКСМУ)[xxvii].

«…заверяем партию, правительство и нашего великого Сталина, что мы и впредь будем зорко и бдительно охранять морские границы нашей любимой социалистической родины, беспощадно истреблять врагов народа. Рука у нас не дрогнет. С врагами будем действовать по-вражески» (из резолюции митинга курсантов партийных курсов Черноморского флота)[xxviii].

«Велика наша ненависть к проклятым извергам, убийцам, лакеям фашизма, посягающим на нашу счастливую, цветущую социалистическую жизнь. Смерть бандитам! Стереть с лица земли фашистскую нечисть <…>.

Мы заверяем наше правительство, нашу партию, что еще выше поднимем революционную бдительность, поможем нашим славным наркомвнудельцам очистить нашу советскую землю от контрреволюционной нечисти – предателей социалистической родины, шпионов и диверсантов» (из резолюции митинга личного состава крейсера «Профинтерн»)[xxix].

«…презренные отбросы человечества <…>, потерявшие человеческий облик, превратившиеся в подлых агентов и сообщников кровавого фашизма <…>. Мы уверены, что Верховный Суд Союза ССР по заслугам оценит эти величайшие злодеяния и преступления подлых наемников кровавого фашизма. Смерть врагам! – таков должен быть приговор» (из резолюции митинга личного состава эсминца «Фрунзе»)[xxx].

«…требуем от коллегии Верховного Суда Союза ССР единственно возможного приговора – стереть с лица земли бешеных псов фашизма.

Пусть помнят троцкистско-бухаринские бандиты, что не быть фашистскому сапогу на священной советской земле, а всякий, кто посягнет на нашу родину, на дело Ленина-Сталина, будет беспощадно уничтожен» (из резолюции митинга личного состава 2 Военно-морского училища)[xxxi].

«Мы выражаем глубокий гнев и требуем уничтожения этой гнусной фашистской банды» (из резолюции митинга личного состава соединения подводных лодок)[xxxii].

«…требуем уничтожить презренных гадов, поднявших свою подлую руку на счастливую жизнь советского народа и его лучших сынов. Смерть презренным гадам! Выше большевистскую бдительность!» (из резолюции митинга личного состава штаба, политуправления, военной прокуратуры и военного трибунала Черноморского флота)[xxxiii].

«Смерть, и только смерть будет заслуженной карой всем тем, кто попытается нарушить крепкий союз народов нашей цветущей родины!» (из резолюции митинга личного состава курсов командного состава Черноморского флота)[xxxiv].

«Мы, жены командиров и политработников, присоединяем свой голос к голосу великого советского народа и требуем от Верховного Суда – расстрелять всех бандитов, чтобы и духу не осталось их на нашей земле» (из резолюции митинга жен командиров и политработников подплава)[xxxv].

С моряками были солидарны колхозники. Так, в резолюции собрания митинга евпаторийской артели им. Тельмана повторялся тот же набор ругательств и пропагандистских клише. Завершалась резолюция призывом расстрелять фигурантов процесса «как бешеных собак»[xxxvi].

Процесс «антисоветского право-троцкистского блока» обсуждался и на заседании VIII сессии ЦИК Крымской АССР 8-го созыва, стенограмма которой также была опубликована в номере «Красного Крыма». Обсудив предстоящие выборы в Верховный Совет СССР, участники заседания выразили свое отношение к подсудимым.

«Советский суд устами 170-миллионного народа скажет свое веское слово, - сказал начальник Качинской школы пилотов, комбриг Иванов. – Эти презренные бандиты, потерявшие человеческий облик, должны быть стерты с лица земли!»[xxxvii].

В свою очередь, Председатель КрымЦИК А.Менбариев, связал идущий судебный процесс с предстоящими выборами и заявил, что подготовка к ним «должна способствовать полному разоблачению врагов народа всех мастей и их уничтожению»[xxxviii].

Видимость единодушной народной поддержки поддерживалась многочисленными фотографиями. На них запечатлелись представители всех слоев советского общества: рабочие, колхозники, служащие. На одних фото они сосредоточенно слушают выступления агитаторов, на других – послушно тянут вверх руки, голосуя за расстрел «врагов народа».

Пропагандистская кампания в поддержку репрессий продолжалась все время, пока шел судебный процесс. Из выпуска в выпуск газета «Красный Крым» публиковала на своих передовицах резолюции собраний и митингов. 5 марта 1938 г. требования «уничтожить подлых троцкистско-бухаринских диверсантов, шпионов и убийц, этих злейших врагов социалистического государства рабочих и крестьян»[xxxix] выразили рабочие Симферопольского машиностроительного завода им. Куйбышева, Симферопольского консервного завода «Трудовой октябрь», Керченского судоремонтного завода, колхозники полеводческой и огороднической бригад колхоза «Гуль» деревни Чекурча Симферопольского района, экипаж эсминца «Петровский». На следующий день их поддержали колхозники колхоза «Красный вестфалец» Кировского района, коллектив Симферопольского электротранса, работники совхоза им. Софьи Перовской[xl]. 8 марта 1938 г. к голосам колхозников и рабочих присоединились голоса научных работников. Требование «применения высшей меры наказания – расстрела всех этих подонков» выразили сотрудники ялтинского Института физических методов лечения имени Сеченова[xli]. Их поддержали рабочие Коктебельских трассовых разработок Старо-Крымского района, служащие Симферопольского паровозного депо. 10 марта 1938 г. на передовице газеты опубликовали резолюции собраний и митингов с участием краснофлотцев линкора «Парижская Коммуна», колхозников артели им. Войкова Маяк-Салынского района, первой Симферопольской советской больницы[xlii].

11 марта 1938 г. с требованиями расстрела фигурантов процесса выступили колхозники сельскохозяйственной артели «Грядущий мир» Евпаторийского района, работники промышленной артели им. Водопьянова, работники Севастопольской трикотажной фабрики, коллектив алуштинской больницы и поликлиники[xliii]. На следующий день опубликовали аналогичные резолюции коллектива 1 Севастопольской советской больницы, работников Крымгосстройтреста, служащих Наркомзема Крыма, участников всекрымского совещания физкультурных работников. К общему хору присоединились видные представители местной научной элиты в лице профессора Крымского Государственного Медицинского Института Евгения Батинкова[xliv].

Градус истерии подогревался перепечатками официальных материалов процесса: речей государственного обвинителя, прокурора Андрея Вышинского, стенограмм судебных заседаний.

Итоги процесса известны. Сочтя вину всех обвиняемых доказанной, 13 марта 1938 г. суд приговорил всех подсудимых, за исключением троих (врача-терапевта Дмитрия Плетнева, бывшего работника наркомздрава, видного советского партийного и государственного деятеля Христиана Раковского, дипломата Сергея Бессонова), к высшей мере наказания — расстрелу.  Осужденные были расстреляны и похоронены 15 марта на специобъекте «Коммунарка» Московской области.

После оглашения приговора суда советская пресса разразилась новыми резолюциями. На этот раз трудящиеся благодарили суд за справедливую кару. Характерные заглавия публикаций: «Меч диктатуры рабочего класса справедливо карает преступников», «Предатели получили по заслугам», «Суд выполнил нашу волю», «Нет места советской земле шпионам и предателям!», «Кровавые псы фашизма понесли заслуженную кару», «Уничтожив врагов, быстрее пойдем вперед по сталинскому маршруту». Провозглашались здравицы в честь НКВД и его главы, наркома Н.Ежова.

«Наша славная советская разведка, - гласил текст резолюции митинга рабочих и служащих Керченского коксохимзавода им. Кирова, - руководимая сталинским наркомом, раскрыла и разоблачила шпионов, диверсантов и изменников социалистической родины»[xlv].

В целом, основным лейтмотивом пропагандистской кампании в поддержку процесса над «антисоветским право-троцкистским блоком» было то, что приговором суда был нанесен «сокрушительный удар по фашизму»[xlvi].

Характеризуя итоги процесса, находившийся в эмиграции Троцкий отметил с горькой иронией:

«В этой преступной деятельности премьеры, министры, маршалы и послы неизменно подчинялись одному лицу. Не официальному вождю, нет - изгнаннику. Достаточно было Троцкому пошевелить пальцем, и ветераны революции становились агентами Гитлера и Микадо. По "инструкции" Троцкого, через случайного корреспондента ТАСС, руководители промышленности, транспорта и сельского хозяйства разрушали производительные силы страны и ее культуру. По пересланному из Норвегии или Мексики приказу "врага народа", железнодорожники Дальнего Востока устраивали крушение воинских поездов, и маститые врачи Кремля отравляли своих пациентов. Вот какую поразительную картину советского государства вынужден дать Вышинский на основании разоблачений последних процессов! Но здесь возникает затруднение. Тоталитарный режим есть диктатура аппарата. Если все узловые пункты аппарата заняты троцкистами, состоящими в моем подчинении, почему, в таком случае, Сталин находится в Кремле, а я в изгнании?»[xlvii].

Показательные процессы над деятелями антисталинской оппозиции были верхушкой кровавого «айсберга» массового террора, который охватил всю страну. При этом представители советской номенклатуры составили относительно малый процент репрессированных. Вне поля зрения прессы оставались сотни тысяч рядовых граждан – крестьян, рабочих и служащих – арестованных, приговоренных к тюремным и лагерным срокам, умерших в результате побоев и пыток или расстрелянных.

Следует также отметить, что приведенные материалы пропагандистских кампаний не отражают подлинных настроений людей. Напротив, сохранились свидетельства, что в частных беседах люди (включая весьма высокопоставленных лиц) выражали сомнения в виновности подсудимых.

Известно, что начальники управлений НКВД направляли в Москву секретные сводки, в которых приводили оценки, высказываемые советскими гражданами по поводу московских процессов. Так, нарком НКВД Белоруссии Борис Берман в качестве примера оценки процесса «антисоветского право-троцкистского блока» привел два положительных и во­семь отрицательных суждений. Аналогичные сообщения присылали на­чальники других управлений НКВД. Эти суждения отражали реальное отношение значительной части населения к политике советского госу­дарства.

Иностранные дипломаты и журналисты также обращали внимание на полное неправдоподобие обвинений, на странное поведение обвиняемых, которые выступали как будто с заранее подготовленными саморазоблачающими речами[xlviii].

Массовые репрессии не только вселяли страх, но также сеяли недоверие. Военный атташе американского посольства в Москве сообщал в донесении от 25 января 1938 г. об огромном ущербе легитимности режима и единству партии, нанесенном террором[xlix]. Подтверждением служат следующие мнения современников:

«Теперь я не доверяю ни одному члену Центрального Комитета. Сегодня Гамарник застрелился, а завтра Калинина арестуют;

Трудно доверять Политбюро, когда ведущие фигуры Красной Армии оказались шпионами;

Мы должны распустить весь ЦК и избрать новое правительство»[l].

Приговор Бухарину, Рыкову и их соратникам также по­родил ряд протестов, особенно среди тех, кто их очень уважал: «Эти люди пользовались уважением в течение долгого времени, были членами партии ВКП(б) и теперь будут расстреляны. Обращение НКВД с некоторыми людь­ми неправильно — аресты, тюрьма и расстрел». На одном собрании рабочий сказал, что Бухарина нельзя расстреливать, потому что и так уже вынесено слишком много смертных приговоров[li].

Массовые репрессии отрицательно сказались и на боеспособности армии. После ареста целого ряда военачальников, которые прежде были весьма популярны, красноармейцы и моряки стали проявлять недоверие к своим командирам.

«Кому же тогда доверять? Откуда мне знать, когда командир отдает приказ, хороший он или плохой», - спрашивали дезориентированные солдаты[lii].

Это привело к падению воинской дисциплины, распространению пьянства и безответственности. Так, на Черноморском флоте в период репрессий 1937-1938 гг. и после их завершения употребление моряками спиртных напитков, дебоши и драки приобрели черты эпидемии. Пагубное влияние зеленого змия распространилось на все сферы деятельности флота. Как отмечалось военным советом ЧФ, только за два месяца 1939 г. «по флоту было 580 случаев пьянства»[liii]. Доходило до того, что техники производили ремонт самолетов и кораблей, находясь в нетрезвом состоянии, что, в свою очередь, создавало высокую аварийность и подвергало опасности жизнь экипажей.

Среди военнослужащих существенно выросло число суицидов. Так, из 148 случаев самоубийств и покушений на самоубийства зафиксированных в военно-морских силах страны в 1939 г., 36 приходились на Черноморский флот (13 самоубийств и 23 покушения на самоубийства)[liv].

В обыденной жизни росло недоверие граждан друг к другу.

01.    Митинг на мотороремонтном заводе (Симферополь) с требованием расстрела фигурантов процесса «антисоветского право-троцкистского блока». Март 1938.

02.    Консервный завод «Серп и молот». Митинг по поводу процесса над «право-троцкистским блоком». Справа – выступает секретарь парткома Джилилов. Март 1938.

03.    Симферополь. Митинг на фабрике №3 Крымшвейпрома в связи с процессом «право-троцкистского блока». Справа – выступает работница фабрики Х.М.Бейзер.

04.    Работники швейного цеха №2 артели им. Р.Люксембург (Симферополь) читают материалы процесса «антисоветского право-троцкистского блока».

05.    Митинг трудящихся на бывшем избирательном участке (Симферополь). Участники митинга одобряют приговор Верховного Суда СССР над «антисоветским право-троцкистским блоком». Март 1938.

06.    Рабочие и служащие закройного цеха Кожубовного комбината им. Дзержинского (Симферополь) голосуют за резолюцию, требующую беспощадного уничтожения участников «право-троцкистского блока». Март 1938.

07.    Краснофлотцы слушают сообщение о процессе «антисоветского право-троцкистского блока».

08.    37 Агитатор читает краснофлотцам материалы процесса «антисоветского право-троцкистского блока».

09.    Политзанятие о ходе процесса «антисоветского право-троцкистского блока».

10.    Митинг на линкоре «Парижская коммуна». Краснофлотцы голосуют за резолюцию, одобряющую приговор Верховного Суда СССР по делу «право-троцкистского блока».

Д.В. Соколов

Русская Стратегия

[i] Кропачев С.А.  Советская пропаганда 1937 – 1938 годов о масштабах массовых политических репрессий // http://vestnik.adygnet.ru/files/2011.3/1244/kropachev2011_3.pdf

[ii] Красный Крым, 2 января 1938., № 1 (5111)

[iii] Красный Черноморец, 4 января 1938, № 3 (5302)

[iv] Там же.

[v] Красный Черноморец, 25 января 1938., № 19 (5318)

[vi] Виноградов Ю.А. Этюд к истории Херсонесского музея в 1937 г. // Археологические вести, Ин-т истории материальной культуры РАН. — Вып. 25 / [Гл. ред. Е. Н. Носов, Н. В. Хвощинская]. — СПб., 2019. – С.302

[vii] Там же.

[viii] Там же. – С.303-304

[ix] Там же. – С.304-305

[x] Алтабаева Е.Б. Марш энтузиастов: Севастополь в 20-30 годы. — Севастополь: «Телескоп», 2008. – С.321

[xi] Там же. – С.330

[xii] Там же. – С.329

[xiii] Красный Крым, 4 марта 1938., № 51 (5161)

[xiv] Там же.

[xv] Там же.

[xvi] Там же.

[xvii] Красный Черноморец, 4 марта 1938., № 50 (5349)

[xviii] Там же.

[xix] Там же.

[xx] Там же.

[xxi] Там же.

[xxii] Там же.

[xxiii] Красный Черноморец, 5 марта 1938., № 51 (5350)

[xxiv] Там же.

[xxv] Там же.

[xxvi] Там же.

[xxvii] Там же.

[xxviii] Там же.

[xxix] Красный Черноморец, 6 марта 1938., № 52 (5351)

[xxx] Там же.

[xxxi] Там же.

[xxxii] Там же.

[xxxiii] Там же.

[xxxiv] Красный Черноморец, 10 марта 1938., № 55 (5354)

[xxxv] Красный Черноморец, 10 марта 1938., № 57 (5356)

[xxxvi] Красный Крым, 4 марта 1938., № 51 (5161)

[xxxvii] Там же.

[xxxviii] Там же.

[xxxix] Красный Крым, 5 марта 1938 г., № 52 (5162)

[xl] Красный Крым, 6 марта 1938 г., № 53 (5163)

[xli] Красный Крым, 8 марта 1938 г., № 54 (5164)

[xlii] Красный Крым, 10 марта 1938 г., № 56 (5166)

[xliii] Красный Крым, 11 марта 1938 г., № 57 (5167)

[xliv] Красный Крым, 12 марта 1938 г., № 58 (5168)

[xlv] Красный Крым, 15 марта 1938 г., № 60 (5170)

[xlvi] Там же.

[xlvii] Цит. по: Волкогонов Д.А. Троцкий. – Политический портрет. В 2-х книгах. – Кн.2. – М.: ООО «Фирма «Издательство АСТ», АО «Издательство «Новости», 1999. – С.201

[xlviii] Хаустов Р., Самуэльсон Л. Сталин, НКВД и репрессии 1936−1938 гг. — М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН); Фонд Первого Президента России Б.Н.Ельцина, 2010. – С. 174-175

[xlix] Великанова О. Конституция 1936 года и массовая политическая культура сталинизма – М.: Новое литературное обозрение, 2021. – С.292-293

[l] Там же. – С.292

[li] Дэвис С. Мнение народа в сталинской России: Террор, пропа­ганда и инакомыслие, 1934-1941. — М.: Российская политическая энциклопе­дия (РОССПЭН) ; Фонд «Президентский центр Б. Н. Ельци­на», 2011. – С.117

[lii] Великанова О. Указ. соч. – С.293

[liii] Горохов В.В., Мильбах В.С., Саберов Ф.К., Чураков Д.Р. Политические репрессии командно-начальствующего состава, 1937-1938 гг. Черноморский флот. – СПб: «Гангут», 2017. – С.218

[liv] Там же.