Вот уже который год, отдыхая в маленьком французском городке на берегу моря, каждый день я встречала эту странную женщину. Не поверите, она сутками в любую погоду стояла на улице, под­кармливая багетом прожорливых голубей, или си­дела ря­дом со своим тюком на хромом раскладном стуле. Всегда в одном и том же месте: на пересечении про­спекта Карно и улицы Альбени, рядом с автоса­лоном и кафе. Таинственная незнакомка, как магнит, притя­гивала, возбуждая неистовое любопыт­ство. Кто она? Почему выбрала местом своего постоянно­го пребывания именно этот квадрат улицы? Иногда, чтобы остаться незамеченной, я заходи­ла в кафе и че­рез стекло рассматривала женщину-загадку.

На вид ей было около семидесяти лет. Такую внешность не назовешь обыкновенной — она об­ращала на себя внимание и запоминалась. Породи­стый нос с лёгкой горбинкой, высокий благородный лоб, длинные тонкие пальцы, прямая осанка выдава­ли ее аристократическое происхождение. А по большим выразительным серым глазам, красиво очерченным губам, толстой седой косе и статной фи­гуре можно было догадаться, что в молодости незна­комка слыла красавицей. Но годы и, очевидно, пере­житые несча­стья поработали над ее внешностью.    На смуглом ху­дощавом лице, изрытом иероглифами морщин, были написаны печаль и страдания. От по­стоянного курения кожа приобрела безжизнен­ный землисто-серый оттенок. Под глазами время на­рисовало огромные тёмные круги — при­знак устало­сти и не­здоровья. Впалые щёки ещё больше подчёр­кивали и без того острые скулы. Улыбка, которая ред­ко посе­щала её лицо, казалась грустной и вымучен­ной, а на проходящих мимо лю­дей она всегда гляде­ла ис­подлобья: мрачно и непри­язненно. Порой с ней кто-то здоровался, и тогда из глубин ссохшегося тела до­носились хриплые звуки (непонятные слова чужого мне языка). Не по возрас­ту яркая молодежная оде­жда, явно с чужого плеча, мешком висела на костля­вых плечах странной жен­щины. Образ довершало об­лако сигаретного дыма, которое, словно ореол, оку­тывало серебряную голо­ву. Складывалось впечатле­ние, что с сигаретой она не расстается даже во сне.

Я много раз просила отца подойти к ней и за­дать волнующие меня вопросы. Однако он, обычно не упускающий возможности поболтать на француз­ском, отказывался, считая такой поступок бестакт­ным. Но однажды, когда мы, решив перекусить в кафе, наткнулись на закрытую дверь, случилось не­что удивительное. Женщина-изваяние стояла на обыч­ном месте. «Как жаль, что дверь зáперта. А я так мечтала о кусочке моего люби­мого сливóвого пирога», — сказала я отцу. «Во-пер­вых, не зáперта, а запертá; во-вторых, не сливóвый, а слúво­вый», — услышала я недовольный скрипучий голос... манерный, грассирующий, совсем как у Вер­тинского. Поняв, что замечание сделала незнакомка, я от неожиданности вскрикнула: «Вы русская!?»

Так мы познакомились. Из раза в раз я пыталась разговорить эту женщину и узнать ее тайну. Но все мои вопросы оставались без ответа. В день нашего отъезда, когда я пришла проститься со старухой, она вдруг показала мне порванную пожелтевшую фото­графию: «Это — моя мама». На фото можно было разглядеть двухэтажный белый особняк с ко­лоннами, утопающую в цветах беседку, а в ней ма­ленькую девочку с гувернанткой. Девочка была одета в кружевное платьице, атласные туфельки, на голове красовался огромный бант...

Всю дорогу в аэропорт я размышляла о жизни этой несчастной эмигрантки. Может быть, на том месте погиб кто-то из её близких, и от горя она лишилась рассудка? Не знаю... Сколько отзвуков трагичного прошлого запечатлели иероглифы её лица?

***

В свободное время я, соскучившись, привыкла навещать писателей-классиков в Михайловском, Ясной Поляне или в Спасском-Лутовинове. И в этот раз октябрь, соблазнив тёплой погодой и красо­той своего убранства, выманил из домашнего уюта на очередную экскурсию. Героически вытерпев зазуб­ренно-монотонный рассказ гида о судьбе особ­няка и его обитателей (здание горело в 1918 году, по­том было восстановлено; хозяева — тот был расстре­лян, этот бежал за границу...), я наконец полу­чила возможность самостоятельно побродить по комнатам и рассмотреть экспонаты ушедшей эпохи. В детской мое внимание привлекла одна пожелтев­шая фото­графия.  Заезженная пластинка экскурсовода — еле-еле слышна с открытой веранды дома, а я всё смотрю и смотрю на двухэтажный белый особняк с ко­лоннами, утопающую в цветах беседку, маленькую девочку с гувернанткой; девочка была одета в кру­жевное платьице, атласные туфельки, а на голове кра­совался огромный бант…

***

С помощью онлайн-сервиса «Просмотр улиц» я решила вернуться на проспект Карно. Google позволяет просматривать все изменения панорам городов за последние 13 лет. Случайные прохожие тоже хорошо видны, только лица им чуть-чуть размывают, сохраняя приватность. Оказалось (можете проверить сами), что уже на первой панораме, снятой за 8 лет до нашего знакомства, загадочная женщина с неизменным тюком и тележкой стояла на своем посту. Она попала на все панорамы проспекта Карно с 2008 по 2015 год. Ни разу не отлучилась! Менялись названия магазинов, форма тротуара, все выше становились растущие вдоль улицы деревья. Старинная англиканская церковь Святого Джона вдруг стала на треть короче, лишившись пристройки и освободив место для нового дома. И только старуха-эмигрантка, да расположенное неподалёку казино никак не менялись. Но в 2016 году загадочная женщина исчезла и больше уже не появлялась…

Харитонова Екатерина Алексеевна, 2003 г.р.,

Москва,

МГУ (2-й курс филфака)