«Не поротое» поколение отличалось молодым задором и веселым нравом: ужасы Отечественной войны практически не помнило, о репрессиях слышало и довольно часто, но воспринимало их, как эхо давно минувших лет. Эти юноши и девушки отличались удивительной инфантильностью и неосведомленностью, потому что родители – совины старались поменьше распространяться перед своими детьми на темы своей активной политической позиции в классовой борьбе и радикальном переустройстве общества. К тому времени классовая борьба официально закончилась, а практику доносов и «чисток» осудили с высоких трибун. Совины, с одной стороны, тщились оградить своих чад от нелицеприятных реалий, с другой стороны, детьми своими почти не занимались, потому что сами не ведали родительской ласки. Народившееся от совинов поколение мало что умело делать, но уже никто в стране не мог их научить чему-то дельному и толковому.
Екатерина Васильева, одна из редких талантливых актрис, в интервью СМИ, данном ею в начале XXI века, сумела сжато обрисовать образ жизни столичной «золотой молодежи», к которой когда-то и сама принадлежала. Она являлась дочерью типичного советского поэта, каковых в стране  насчитывались тысячи, училась в институте кинематографии, дружила с детьми других совинов: режиссеров, актеров, литераторов, музыкантов. Папы и мамы этих детей были известны на всю страну благодаря отлаженной работе пропагандистского аппарата и мощным средствам ретрансляции, тиражирования и репродуцирования. Папы и мамы, выросшие в весьма жестокой действительности и ставшие известными людьми благодаря «системе», справедливо полагали, что «система», укрепившая себя престижными образовательными учреждениями, международными молодежными лагерями и прочей инфраструктурой, позаботится о сыновьях и дочках должным образом. Сами же совины отличались хронической занятостью на съемках, репетициях, на партконференциях, на встречах с трудовыми коллективами, на гастролях. Они заседали в разных комиссиях и всевозможных президиумах, ездили в далекие творческие командировки, регулярно организовывали съезды и слеты в своей профессиональной среде. Впрочем, это был отнюдь не самый худший вариант для детей широко известных совинов. «Золотая молодежь» зачастую произрастала в «осколочных» семьях: родители находились в «разбеге». Но обычно рассорившиеся родители все же старались обеспечить своим детишкам сносный материальный достаток. Поэтому такие детишки не бедствовали, но теплота человеческих отношений им была просто неведома
Пьянство среди «золотых» школьников и школьниц считалось обязательным, а поводы выпить превышали число дней в году. Курить и материться начинали сызмальства. Папы и мамы, будучи «заслуженными» и «народными», в юные лета тоже нещадно матерились, курили и бражничали… Но всего лишь до тех пор, пока беспризорничали. А когда становились воспитанниками «системы», и тем более попадали в «обойму», то блюли себя. Если папы и мамы проходили жизненные университеты из-за рокового стечения обстоятельств, то «золотая молодежь» сама неудержимо тянулась к «гадкому» и «сладкому»: пьянствовала, развратничала, сквернословила, похабничала не по причине стечения неблагоприятных обстоятельств, а считала подобное поведение формой протеста против засилья «лакировщиков», «лизоблюдов» и «подхалимов», к коим причисляла и собственных родителей. Если отсутствие духовного ядра в сталинскую эпоху компенсировалось неизбывным страхом «кулов» превратиться в одночасье в «лагерную пыль», то исчезновение этого дисциплинирующего фактора для молодежи, лишенной доступа к нравственным основам бытия, оказалось весьма губительным. Состояние падшести, распущенности вошло в норму. Об уважении в семье, как к старшим, так и младшим ее членам, никто и не заикался.
Однако именно эти разболтанные и развинченные неумехи и бездельники постепенно становились лидерами глубинных перемен, происходящих в обществе. «Золотая молодежь» представляла собой большой радар, обращенный на Запад. Этот «радар» чутко улавливал малейшие события из театральной, киношной жизни ведущих стран «загнивающего империализма». Несмотря на многоступенчатую систему образования, сугубо идеологизированного отдыха в дни летних и зимних каникул, мини сообщество детей совинов без конца пережевывало сплетни и слухи о жизни голливудских кинодив и суперменов. Шоу-бизнес привлекал к себе внимание скандалами и сенсациями, демонстрировал обнаженную жизнь во всех ее ракурсах. Дети совинов прекрасно видели, как ведут себя старшие (даже выхолощенные партконференции обычно заканчивались обжорством и грандиозными попойками, но при этом ни одного скандала не всплывало в советских СМИ). Адюльтеры, «плата натурой», казнокрадство и прочие неблаговидные дела усиленно замалчивались. «Золотая молодежь» постоянно сталкивалась с этим замалчиванием, чувствовала приправу лжи во всех официальных сообщениях и новостях, преисполнялась то возмущением, то сарказмом.
Во всех газетах, телевизионных программах не стихал хор голосов, исполнявших здравицу КПСС и ее генсеку, советской науке и системе образования, советской армии и советской промышленности, советской культуре и советской молодежи. Однако все эти здравицы плохо накладывались на повсеместный дефицит. Побывавшие на Западе люди, подробно и с нескрываемым восхищением живописали о магазинах, прилавки которых заполнены самыми разнообразными товарами. Рассказывали об индустрии развлечений, о бесконечной череде фестивалей, бьеннале, карнавалов. «Золотая молодежь» чувствовала себя обобранной судьбой, потому что произросла в тускло-казарменной советской действительности. Эти юноши и девушки искренне завидовали даже неграм-дворникам, подметающим Елисейские поля: они были готовы обменять многие годы своей еще непрожитой жизни на возможность хоть разок поиграть в азартные игры в Монте-Карло, послушать мюзиклы на Бродвее, погулять вволю в квартале «красных фонарей» где-нибудь в Амстердаме или Гамбурге.
Не будем излишне строги к «поклонникам Запада». Молодежь во всем постхристианском мире бурлила недовольством, наблюдая за старшим поколением. Внешних поводов для недовольства хватало. Но глубинная причина крылась в «холодной войне», чреватой ядерным катаклизмом. Упавшие на японские города атомные бомбы явились вдобавок мощным психологическим оружием. Политики постоянно грозили «уронить» подобные бомбы и в других местах: в Корее (1950г.), в Египте (1956г.), на Кубе (1962 г.) Ядерные заряды постоянно взрывались пока что на отдаленных островах, но угроза их применения в случае широкомасштабной войны, являлась вполне реальной. На многотысячных студенческих манифестациях гедонистические призывы: «Хоть день, да наш!», «Однова живем!» перемежались в странах Запада с требованиями: «Долой плутократов-политиков!»
Если молодежных волнений, а тем более требований к властям («Убирайтесь!!!») в СССР быть не могло в принципе, то гедонистические мотивы, пусть и приглушенно, зазвучали в «оазисах наслаждений», возникших сначала в столицах, затем в курортных «местечках», и быстро распространились по другим городам необъятной страны.
А.Д. Сахаров, один из самых умных и совестливых людей своего времени, отказался от дальнейших разработок новых видов оружия «конца света» и сосредоточил свои интеллектуальные усилия на создании концепции сближения и взаимообогащения двух систем: капиталистической и социалистической. Он пытался на своем собственном примере показать всему мировому сообществу, что управлять странами и принимать ответственные решения, касающиеся судеб миллионов людей, отныне должны не лихие боевики, умеющие организовать вооруженный переворот, не идеологи «мирового пожара» и не поборники сверхбольших барышей, а творческие личности и выдающиеся ученые, доказавшие свои способности к созидательной активности и свою приверженность к нравственным основам бытия в практической  деятельности.
По его мнению, пришла пора объединиться всем людям, склонным к плодотворной работе, против безответственных политиков, не способных видеть последствия принимаемых решений. И для этого объединения существовали определенные предпосылки. Сахаров одним из первых подметил, что со смертью Сталина, установленный диктатором политический режим неуклонно слабел и уже перестал выступать сдерживающим противовесом для другой базовой составляющей советской действительности – технократии. Гонка вооружений объективно заставляла СССР равняться на США, ставшей супердержавой благодаря культу техники и технологий. Но американские власти, постоянно сталкивались с социальными волнениями и деструктивными общественными движениями. «Черный ислам», хиппи, антивоенные марши заставили американских президентов проводить более взвешенную социальную политику и перенимать опыт в этой сфере жизнедеятельности у Советского Союза.
Расценивая сближение двух сверхдержав, как объективный процесс, Сахаров считал, что политиков должны сменить выдающиеся технократы, которые хорошо понимают друг друга, не разобщены религиозными, идеологическими воззрениями и приобщены к мировому культурному наследию. Сам Андрей Дмитриевич слыл большим поклонником классической симфонической музыки, которая упраздняла все языковые, конфессиональные, политические и прочие барьеры, возведенные людьми за многие века своей истории.
Политический режим в СССР действительно утрачивал многие черты Порты и тем самым все более походил на главного своего политического оппонента – США. Основное отличие состояло в отсутствии частной собственности в стране победившего социализма. А оплоту капитализма предстояло обратить самое пристальное внимание на развитие доступной каждому обывателю социальной инфраструктуры. Все прочие составляющие совпадали: конгломерат наций и народностей, переплавляющийся в новую историческую общность; гипериндустриализация и урбанизация; мощный слой технократически мыслящих людей; прагматичное отношение к духовной стороне жизни; осознание обоими обществами того, что гонка вооружений – путь к глобальной катастрофе.
Дети совинов, в отличие от выдающегося ученого, протестовали против «холодной войны» по своему, как умели. Тех, кто сочинял всякие воззвания и пытался булавкой уязвить «медведя», власти записывали в диссиденты и прописывали им различные «горчишники». А на вульгарных девиц и лоботрясов из «приличных семей» власти старались не обращать внимания; перебесятся, повзрослеют и возьмутся за ум.
Конфликт «отцов и детей», столь характерный для любой интеллигенции, с годами не стихал, а только обострялся. Над моральным кодексом строителя коммунизма «детки» издевались как могли. Бесконечные попойки нередко завершались оргиями. Чтобы не мучиться с трудным определением отцовства, девицы делали аборты. Молодые люди частенько допивались до «белой горячки»: при всем притом, запоем читали самиздат, а затем увлеченно листали порнографические журналы, контрабандой доставленные из-за «бугра». Ходили «стилягами» (рубашки канареечно-ярких расцветок, гротескно расклешенные брюки) или одевались кое-как, хипповали (отращивали длинные волосы, предпочитали стоптанные башмаки и драные джинсы).
Родители-совины, вознесенные официозом на пики популярности или в высокие кабинеты, выглядели иначе. Облаченные в отутюженные костюмы, аккуратно подстриженные, с ясным твердым взглядом – они все, не взирая, на род деятельности, походили на государственных чиновников. Фактически таковыми и являлись. Расфасованные по «небоскребам», они очень ценили почетные звания: ведь народный артист (поэт, художник) имел доступ к гораздо большему набору бесплатных общественных благ, чем заслуженный или «простой» (почетных званий пока не приобретший). Партийный работник районного уровня был обделен многими дармовыми «пирогами и пышками», по сравнению с парфункционером областного уровня. Например, не мог претендовать на одноместную палату в закрытом лечебно-профилактическом учреждении или на номер-люкс в специализированном санатории. Псевдорангов и градаций (уровней почета и благосостояния) существовало великое множество: кто-то ездил на служебном «газике», кто-то на черной «волге», а кое-кто имел персональный «членовоз». Кто-то располагал возможностью купить автомашину без очереди, что тоже считалось поощрением или льготой. Но те, кто в «систему» не входили, были обречены на многолетние и порой пожизненные бесплодные ожидания каких-либо призов и благ.
При т. Сталине ротация совинов происходила довольно быстро. Кто-то не смог решить поставленную партией и правительством задачу, кто-то не выполнил план, кто-то сболтнул лишнее или был неправильно понят. В итоге, одного незамедлительно снимали с должности, другого ссылали в места весьма отдаленные от очагов социализма, третьего расстреливали, четвертый сам накладывал на себя руки, пятый становился инвалидом из-за постоянного перенапряжения, шестой погибал от несчастного случая или от рук постылых «врагов народа». Причин для социального выпадения в советской действительности таилось немало, и к тому же они постоянно обновлялись. Ротация кадров стимулировала их работу лучше всяких наград и почетных званий, постоянно омолаживала корпус власть предержащих, поощряла «естественный отбор», когда выживал самый расторопный, самый преданный, самый хитрый и пронырливый.
Впоследствии ротация совинов стала постепенно замедляться. Те, кто «перетерпел» последние сталинские «чистки», смену правителей, всевозможные реорганизации, уже ни за какие коврижки не собирались покидать насиженные места. Служение советскому народу приобретало пожизненный характер. Да и сама умственная деятельность почему-то крайне усложнилась и требовала долгих десятилетий целенаправленного труда. Академики, только приближаясь к преклонному возрасту, могли обобщить свои многотрудные исследования. Партийные бонзы, председатели творческих союзов, генералы и маршалы ходили на службу до тех пор, пока держали ноги. Некоторые актеры числились в составе театральных трупп буквально до своего векового юбилея. Даже взойдя на эстрадную площадку, певец или скоморох не собирался ее покидать до глубоких седин или плешин на голове. – И не покидал!
Страна «подростков», спустя полвека, неудержимо превращалась в страну ветхих балерин, подагриков-ученых, маразматиков-политиков. Кровь уже давно остыла в их ссохшихся жилах. Но они, вызволенные из небытия т. Сталиным, по-прежнему пели и плясали, о чем-то размышляли с серьезным видом или что-то вещали с высоких трибун. Ведь они с детства «смерти смотрели в лицо» и потому не видели возле себя достойной смены. Те, кто бы мог их заменить, действительно отсутствовали. Прежняя система жестокого «естественного отбора» уже не функционировала, а новой системы никто не придумал. Самое главное государственное дело (своевременное обновление кадрового состава) было фактически пущено на самотек.
Собственные дети оказывались нескончаемым кошмаром для высокопоставленных совинов. Несмотря на возможности учиться в самых престижных вузах, материальный достаток, прекрасные перспективы карьерного роста, детки хулиганили, распутничали, пьянствовали, якшались с фарцовщиками, спекулянтами, диссидентами, гомосексуалистами, сектантами и прочими темными личностями; становились совиньонами («совиньон» – сорт вина). От них постоянно пахло перегаром, табаком, духами и похотью. Иногда ладаном, что было еще отвратительнее для твердокаменных совинов.
Так, кто же они такие – совиньоны? – Всего лишь несколько тысяч развязанных девиц и откровенных балбесов, охотно причисляющих себя к «золотой молодежи» эпохи развитого социализма. Им, конечно, стремились посильно подражать многие юноши и девушки из семей, занимавших нижние ярусы «системы» или даже в «систему» вообще не входившие. За ними, конечно, присматривали компетентные органы, порой предупреждая опрометчивые проступки «несмышленышей». Но на фоне монументального официоза совиньоны были практически незаметны.
Основная часть советского общества жила совсем в ином ритме – строительство коммунизма продолжалось. Несмотря на то, что верхние этажи в «манхеттене» давно заняли номенклатурные работники, стремительные возвышения все же имели место благодаря возведению новых «небоскребов». При Брежневе число только союзных министерств перевалило за сотню. Многоразличные академии и творческие союзы обросли солидной инфраструктурой: ширились внешнеполитические связи СССР, порождая соответствующие бюрократические структуры. «Система» по-прежнему генерировала совинов и по-прежнему опиралась на массовую безотцовщину.
Безотцовщина постоянно возрождалась, несмотря на смену целых эпох. Послевоенное поколение хорошо знакомо с этим явлением по следующим причинам. Многие мужчины, вернувшись с фронтов Отечественной войны, успевали обзаводиться семьями, прежде чем умирали от ран и контузий. Не заживались на белом свете и те бедолаги, кого освободили из концентрационных лагерей. Николай Губенко, актер и режиссер, нашел точное и емкое слово для подобной генерации круглых или частичных сирот – «подранки». Грозное эхо войны и массовых репрессий еще долго калечило и оглушало несчетное количество детишек, рассеянных по стране эвакуациями, оккупациями и затем собранных в детских домах, школах–интернатах, детских военизированных училищах и спецколониях. Зачастую дети бежали из отчего дома по причине невыносимо тяжелых бытовых условий: ведь многие семьи ютились на чердаках и в подвалах, в развалюхах-бараках, а то и просто в землянках. Традиционная  семья в условиях суровой советской действительности быстро деградировала. Разводы становились заурядным событием и приметой времени. Крепких, самостоятельных и независимых мужчин неизменно подвергали изощренной психологической кастрации.
Среди «подранков» много ныне уважаемых людей, включая экс-президента Путина, воспитанника «компетентных органов». Службы и ведомства, забирая подростка в свою «систему», ставили его на довольствие, заставляли подчиняться жесткому распорядку дня, дисциплинировали и тем самым «выводили в люди». Зачастую складывалось так, что лишь служба в армии спасала юнца от совершения тяжких преступлений и от неизбежной в таких случаях тюрьмы.
Ежегодно обе русские столицы штурмовали тысячи молодых людей и девушек, мечтающих распрощаться с полуголодной жизнью в разваливающихся деревнях и продымленных рабочих поселках. Они прилагали неимоверные усилия, терпели ужасные унижения ради того, чтобы закрепиться в столицах или в других крупных городах. А закрепившись, обычно отдалялись от своих родственников, пахнущих табаком-самосадом и квашеной капустой. Рекруты-совины старательно изучали историю КПСС, диалектический материализм, историю экономических учений, политическую экономию социализма, научный коммунизм и научный атеизм – лишь бы получить диплом об образовании, который открывал им путь для служебного роста. Они входили в комсомольский актив, старательно посещали все профсоюзные собрания, годами  ждали возможности для поступления в партию. К ним присматривались опытные товарищи и некоторым писали соответствующие рекомендации… С дипломом об образовании и партбилетом в кармане новоиспеченный совин входил в «систему», и мог рассчитывать на более высокие этажи определенного «небоскреба». Многие стремились получить технические специальности, становились технологами, конструкторами, организаторами производств – это были энергичные, деятельные, послушные всем командам сверху молодые люди. Они прекрасно помнили о своем детстве, проведенном на земляном полу, в плохо протопленной избенке, и не хотели возвращаться туда.  Из-за притока этой непритязательной к бытовым условиям и послушной командам начальников провинциальной молодежи «система» держалась, а военное могущество страны продолжало расти.
Москва неизменно оставалась самым обширным питомником совинов. На фоне нищей, полуголодной России, мегаполис обещал сытую жизнь со «всеми удобствами». Благодаря особому режиму снабжения продуктами питания и потребительскими товарами, благодаря огромному числу номенклатурных должностей и мощным ретрансляторам пропагандистского аппарата, столица обеспечивала себя неиссякаемым притоком новобранцев. Популярная в те годы песенка «Я иду, шагаю по Москве» звучала весьма многозначительно и многообещающе. После того, как неофит-совин, прошагав по Москве 5-6 лет в качестве студента или курсанта, приобретал соответствующую специальность и завидные качества идеологически стойкого товарища по комсомолу (или партии), он мог уже пройти Ледовитый океан и тайгу, и пустыню. Для него уже не существовало неодолимых преград. Конечно, кое-кто хотел бы осесть в столице. Но в данном случае отбор еще более ужесточался.
Отношения «коренных москвичей» (старожилы в столице давно исчезли и коренными москвичами звали тех, кто перебрались в этот город в период после октябрьского переворота) с иногородними нельзя назвать идиллическими. Иногородних звали в Москву, чтобы они вкалывали и вели себя безропотно, а не затем, чтобы они претендовали на блага и привилегии, добытые предыдущим поколением чрезвычайным напряжением всех физическим и моральных сил.. Конечно, иногородние не могли не замечать совиньонов, которые в тундру и тайгу ехать не собирались, а мечтали перебраться в Калифорнию или на Лазурный берег во Франции. Старательных и работящих новобранцев-совинов «золотая молодежь» презирала. Несмотря на то, что совиньоны жили надеждой уехать в свободной мир, они гордились тем, что родились не в глухой деревеньке или в сторожке станционного смотрителя, а в границах Садового кольца.. Совиньоны являлись порождением «системы», и невольно перенимали от старших спесь и чванство, столь органично присущие  всякой голи перекатной, заполучившей никем не контролируемую власть над огромными массами населения.
А сеть секретных городов – заводов, производивших адское оружие, ширилась и укреплялась. Россыпь «шарашек» давно превратилась в сектор отраслевой науки. Детище Лаврентия Берии приобрело солидность; именно оно помогло СССР обрести статус сверхдержавы. Но сходства с США не ограничивались одинаковым статусом сверхдержав. Несмотря на «железный занавес» советские и американские «технари» прекрасно понимали друг друга, пользовались одними и теми же терминами и категориями. Советские политики были вынуждены признать важность экономических стимулов в качестве эффективного средства неуклонного повышения производительности труда. Американские власти всерьез занялись стратегическим планированием развития территорий, чем славился Советский Союз. «Холодное лето» медленно истекало, но «холодная война» не завершалась. То было изнурительное противостояние двух обществ, которые имели меньше отличий, нежели общих черт.
Что касается поборников русского культурного типа, то их положение становилось невыносимым. Многие «деревенщики» старались держаться подальше от столиц и закреплялись в провинциальных городах, поближе к своей «малой родине». Они представляли собой молчаливую или «плачущую» оппозицию. А те, кто имел несчастье родиться в одной из столиц и считал себя приверженцем русской культуры, чувствовали себя в родном городе иностранцами. Когда Высоцкий хрипел: «Спасите наши души», он без всякого преувеличения, физически задыхался от удушья. Точно также чувствовали себя А.Г. Битов или А.А. Тарковский. Русская тема, тем более святоотеческая или аристократическая, вечная тема лучших русских людей, взыскующих истину и Града Небесного, верящих в человека с благородной душой и стремящегося к недостижимому идеалу, была просто неуместна в советской действительности. Битов свои лучшие годы вынужденно провел в творческих командировках по окраинам СССР (Армения, Грузия, Узбекистан). Тарковский переключился на кинофантастику. Еще более трудная участь ждала Солженицына. Если в первой половине 60-х годов его собирались наградить самой престижной в стране литературной премией, то десятилетие спустя пытались убить, а после неудавшегося покушения, выдворили из страны в принудительном порядке. Тщились примирить русский культурный тип с советской действительностью И.С. Глазунов и А.С. Кончаловсий. Первый даже поехал на БАМ, чтобы запечатлеть лица мужественных тружеников великой стройки, а второй отснял длиннющий фильм об освоении Сибири. Но общество, плывущее по времени без руля и ветрил, медленно погружалось в оцепенение. Требовалось быть слепым, чтобы не замечать этого пагубного процесса.
Те русские патриоты, которые были малоизвестны за рубежом, подлежали изоляции в психушках или тюрьмах. Происходил очередной акт затянувшейся драмы: шла отбраковка наиболее талантливых, честных, смелых людей, которые попадали в списки «невыездных» или, наоборот, «невозвращенцев», а то и «душевнобольных». Сами же совины отличались редкостным творческим бесплодием. Они были хорошо организованы, исполнительны, усердно брались за порученное дело. Правители страны без особого труда мобилизовывали совинов в качестве передового отряда, способного вести за собой «массы». Но они были обойдены Божьей милостью: никогда их не посещали озарения, никогда они не слышали сирен или хора ангелов. Их свернутые души не впускали в себя свет невечерний. Они были трудолюбивы, но лишены вдохновения. Вместе они представляли могучую общественную силу, но, оказавшись в одиночестве, робели перед неизведанным и непонятным. Они перманентно пребывали в состоянии безопорности.
Предшествующая совинам пролетарская культура полностью отрицала русскую культуру предыдущих веков. Но прав М.Пруст, утверждая, что сильная мысль дает часть своей энергии даже противнику. Люмпены и босяки кожей впитывали энергию культуры, которую беспощадно разрушали и сумели создать несколько примечательных образов. Это – фанатичный борец за светлое будущее Павка Корчагин, пройдоха – Остап Бендер. Эпоха торжества социалистического реализма оказалась более скудна на мало-мальски запоминающиеся образы. Из-под писательского пера выходили более убедительными жертвы политической системы (Иван Денисович, Иван Африканович), нежели строители коммунизма. Дела в сфере культуры обстояли настолько плачевно, что пришлось самим лидерам КПСС изыскать время для того, чтобы взяться за перо и бумагу.
Так, пожилой Брежнев, неотлучно находясь при исполнении государственных дел и партийных обязанностей, посвятил немало дней (а возможно и ночей) созданию трилогии, где подробно описал свой жизненный путь. Мы можем без конца подтрунивать над этими мемуарами, но они примечательны тем, что типичный совин, достигнув высот власти, хотел объясниться с обществом, показать, что не напрасно жил, надеялся, боролся и побеждал. Для советской культуры, погруженной в кладбищенскую тишину, публикация трилогии генерального секретаря КПСС, явилась событием огромной важности. В этом многостраничном произведении автор тщился сформулировать ответ на мучительный вопрос: Как жить правильно? Однако пройденный жизненный путь лидера сверхдержавы отнюдь не стал примером для подражания. Престарелый правитель выглядел скорее комично, чем величественно, и служил объектом бессчетных анекдотов.
Советская культура, отвергая революционные перехлесты, так и не смогла сложиться в целостное явление. Опорный слой отличали безликость и бездушие. Если рассматривать политику, как набор приемов организации общества, а технику, как способ организации материи, то политика и техника взаимно дополняли друг друга на протяжении всех лет торжества Советской власти. Государственный механизм был прочен, как сваренные конструкции железнодорожного моста, переброшенного через широкую реку. По этому мосту русский народ перегнали этапами или перевезли в товарных вагонах с одного берега на другой. Преимущественно сельское население стало преимущественно городским. Великое переселение потребовало великих жертв и великих строек. После упразднения сословий сложился новый правящий класс – совины. Советские танки и автоматы отличались исключительной надежностью в бою. Огромные людские массы легко поддавались концентрации на «прорывных направлениях». Советский человек формировался инфантильным, о многом не ведал. Все недовольные режимом изгонялись из страны или уезжали сами: бузотеров распихивали по психушкам или тюрьмам. Казалось бы, столько всего преобразовано, преображено, переделано, а счастья и покоя как не было, так и не предвиделось.
На фоне исторического наследия святоотеческой и дворянской культур советская культура выглядела кособоким дощатым сарайчиком, возведенным среди дворцовых ансамблей и прекраснейших храмов. Были построены сотни театров и выставочных галерей, работали тысячи издательств, редакций журналов и газет, а также кино-телестудий. Миллионы людей числились в коммунистах, десятки тысяч – в творческих союзах, академиях наук, но опорный слой был отмечен удручающей серостью. Доминировала инертная, твердолобая посредственность. Яркие творческие личности, если и возникали, то к официозу стремились не примыкать (Шафаревич, Зиновьев), а держались обособленно. Образ светлого будущего, которому пришла пора наступить (близился 1980 год), так и не прояснился. Мечты о коммунизме выцветали у людей сами собой, зато расцветало пьянство и крепло воровское движение.
Совины первого призыва неудержимо ветшали, скрючивались, все более походили на ожившие мумии, а достойные продолжатели затянувшегося социально-этического эксперимента заставляли себя ждать. Общество утратило навыки самоорганизации и способности к саморазвитию. Подобные навыки потаенно совершенствовали лишь преступные сообщества, сектанты, сплоченные этнические меньшинства. Все созидательные общественные движения и гражданские инициативы, не санкционированные властями, традиционно удушались. Таким образом, совины невольно пестовали социальные группы, отличающиеся одиозным или деструктивным поведением. Плоды подобной политики не заставили себя долго ждать.
 

Ю.Н. Покровский

Русская Стратегия

Приобрести книгу Ю.Н. Покровского "РУССКОЕ" в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15566/