Летняя пора обычно полна оптимизма, хлопот, связана с переездами, новыми встречами и расставаниями: популярны темы отпусков. Люди активно обсуждают достоинства и недостатки отдельных курортных местечек и мечтают о том, как бы им содержательнее и увлекательнее провести свободные недели и месяцы.
Третью четверть ХХ столетия, пожалуй, следует отнести к самой спокойной поре советской эпохи. Наступательно-мажорный маршевый мотив
доминировал над «плачами». Отечественная война ускорила переезд основной массы населения с одного берега (земледельческого уклада) на другой берег, застроенный заводами, фабриками, комбинатами, гидроэлектростанциями, вузами и НИИ. Тема роста, равнения на прогрессивные изменения являлась основной и придавала молодежи неиссякаемого оптимизма. Если «старики» всю жизнь землю пахали и ковырялись в навозе, то волна индустриализации подхватывала юношу или девушку и увлекала за тысячи километров от родной деревни. Рабочие специальности - токарь-расточник, крановщица, слесарь-
инструментальщик, штамповщица, шахтер или мотальщица на ткацкой фабрике - считались более передовыми, нежели скотники или хлеборобы.
Да, жили после войны голодно и холодно, но благоприятные перемены все же происходили. Они связывались не только с тем, что из мест отдаленных возвращались в семьи и родные места бывшие кулаки и подкулачники, военнопленные, «вредители и саботажники». Крестьяне, беженцы, эвакуированные, сосланные, а затем реабилитированные «лишенцы», репатрианты (те, кто вернулись из эмиграции и кого направили в ссыльные места или отделенные рабочие поселки), вкупе с молодыми специалистами, присланными на стройки коммунизма по распределению после окончания техникума или вуза, в своем подавляющем большинстве отчаянно стремились перебраться в города. Дети рабочих становились инженерами, технологами, врачами, учителями. Да, многие деревни вымирали, но зато возникали целые города, рассеченные широкими бульварами и проспектами. Пропаганда здорового образа жизни, систематические медицинские осмотры трудовых и учащихся коллективов приводили к увеличению продолжительности жизни. Росла численность населения, росли этажи строящихся зданий, росли корпуса заводов и шпили телевышек. Осваивались суровые пространства Крайнего Севера и прокаленные пустыни Средней Азии, глубины мирового океана и высоты космоса. Везде требовались крепкие рабочие руки: вся страна представляла собой сплошную гигантскую стройку. О безработице, экономических кризисах СМИ сообщали только применительно к странам капиталистического лагеря. Все это позволяло советским людям не только уверенно смотреть в будущее, но и чувствовать себя жителями особенной страны, первой прокладывающей путь в справедливое и гармоничное общество. Все планы, намеченные партией и правительством, выполнялись, поставленные задачи решались. Советский патриотизм был реальностью. Ширились ряды партии, увеличивался корпус ученых, росла численность выпускников военных академий.
Как люди представляли себе грядущее коммунистическое завтра? Традиционный ответ сводился к формуле: от каждого - по способностям, каждому - по потребностям. Но почему-то дальше этой формулы дело не шло, т.е. она не разворачивалась в зримую картину того, какие связи будут соединять людей. Да, в стране существовала «система», которая являлась обществом в обществе. А какая система отношений должна проницать и солидаризировать все общество в целом? Это оставалось непроясненным, несмотря на то, что во всех вузах изучили научный коммунизм. От каждого по способностям… Как будто все предыдущие модели политического устройства страны и организации общества не опирались на это правило. Но способности и наклонности у людей весьма различны. В каждом обществе, в любые времена рождались смелые и трусливые, умные и глупые, сильные и слабые, красивые и уродливые. История знает немало прирожденных убийц, но этим людоедам можно противопоставить плеяду мудрецов, основоположников нравственного закона и самоотверженных выразителей божественной воли.
Все дело в акцентах, в развитии одних способностей и умалении других. Есть общества, где превыше всего ценилась военный порядок. Благодаря жесткой дисциплине в бою, многие полудикие народы сумели создать обширные империи. Есть общества, где поклоняются красоте, индивидуальному мастерству. Эпохи Перикла в древней Греции и Возрождения в Северной Италии являют нам удивительные образчики обществ, щедрых на гениев, которые вдохновенно создали прекрасные, не меркнувшие от времени образы. Культ праведников может служить примером для подражания мирянам и способен направлять их трудную жизнь на стезю добродетели.
Советское общество исповедовало марксизм – псевдорелигию, первоосновой которой являлась вера в закон о неизбежности смены общественно-экономической формации и ведущей роли пролетариата в дальнейших судьбах человечества. Формально классики учения возлагали особые надежды на промышленных рабочих в грядущем переустройстве мира. Но Бердяев прозорливо усмотрел в сочинениях К.Маркса собирательный образ пролетариата в качестве Нового Израиля. Таким образом, немецкий еврей конвертировал популярные в его время западноевропейские утопические, экономические и философские построения в вековечную мечту своего несчастливого племени на мировое господство. Но и другие исторические неудачники, относимые к малым народам, также стремились преуспеть в новом властвовании над всеми людьми. Воссевшие на руинах Российской империи марксисты, будучи по преимуществу представителями малых народов, оказались на редкость жестокими и кровожадными и в своей подавляющей части бесславно завершили своей жизненный путь. Их вытеснили совины – плод смелого евгенического эксперимента, затеянного т. Сталиным. В отличие от коминтерновцев, они свято верили в то, что победа социализма возможна в отдельно взятой стране и были беспощадны ко всем тем, кто не разделял их убеждений. Совины послевоенного поколения не отличались столь твердым закалом, больше ориентировались не на классовую борьбу, «чистки» и расстрелы, а на благоустройство «завоеваний социализма». Но марксизм продолжал полностью доминировать в стране. В послевоенном советском обществе особо выделяли не храбрых или мастеровитых, не талантливых или предприимчивых, а людей, искренно верящих в скорое наступление коммунизма. Но вера в материалистическом мире не может не подкрепляться вполне зримыми, осязаемыми и питательными воздаяниями. Восприятие марксизма, в качестве единственно истинного учения, считалось самой ценной способностью. На развитие этой способности были нацелены ярусы власти и пропагандистского аппарата, многоступенчатой системы образования и сложная иерархия в трудовых коллективах.
Мечта о коммунизме каждого сознательного марксиста, конечно же, имела индивидуальные особенности. Но общим являлось то, что человек, оказавшийся способным воспринять самые передовые идеи переустройства человечества, выражал готовность терпеть определенные тяготы и лишения в надежде стать впоследствии членом совершенного коммунистического общества.
Если в первой половине ХХ в. согласие с требованием «от каждого – по способностям» зачастую служило единственным способом остаться в живых, (несчастный «старорежимный элемент» должен был видеть в комиссарах авангард прогрессивного человечества и уметь восхищаться их террором, святотатствами, глумлениями над человеческим достоинством), то во второй половине столетия акцент стал постепенно смешаться на вторую часть формулы: «каждому – по потребностям». Доктрина марксизма учила о том, что потребности человека растут вместе с его профессиональным и культурным ростом. А как можно измерить этот рост? Званиями, наградами, должностями, учеными степенями. Благодаря знакам отличий, человек мог претендовать на официальное признание или на государственную поддержку своих растущих потребностей. Чтобы стать Мастером спорта, требовалось выполнить определенный норматив, и за это звание государство приплачивало спортсмену определенную сумму. Чтобы получить ученую степень, необходимо было потрудиться над диссертацией и получить диплом «кандидата наук». Это звание также гарантировало рост зарплаты. Чтобы «упали» крупные звезды на погоны советский офицер заканчивал соответствующую академию. Так регулировались уровни потребностей.
Кроме служебной карьеры немаловажное значение для роста потребностей играло место проживания. Все города, в том числе и секретные городки, распределялись по разным режимам снабжения продовольствием и потребительскими товарами. Кроме того, существовали закрытые системы распределения этих товаров. Тот же механизм действовал при распределении квартир, путевок в санатории и лечебницы. Чтобы достичь уровня потребления различными благами, превышающий некий негласный минимум, требовалось соответствовать определенным нормативным требованиям.
Несмотря на то, что советские люди все хуже понимали, в какой политической системе они живут и как эта система функционирует, число желающих вступить в ряды КПСС ничуть не уменьшалось. Практически, все взрослое население СССР по мере сил готовилось вступить в КПСС. Но не всех туда принимали. Студенты частенько подтрунивали над косноязычными профессорами, воспитанниками «красной профессуры». Однако после окончания вузов новоиспеченные специалисты прилагали огромные усилия, чтобы оказаться учениками этих профессоров и в итоге получить ученую степень. Престиж науки был очень высок, потому что сам марксизм был возведен в ранг научной истины. Но далеко не всех брали в аспирантуру или докторантуру.
Несмотря на то, что многочисленные поэты, прозаики, очеркисты, драматурги, критики, публицисты, литературоведы в «кухонных разговорах» не жалели язвительных замечаний в адрес советской литературы, все поголовно стремились вступить в Союз писателей. Конечно же, и туда брали не всех сочинителей, а лишь наиболее достойных звания «член СП». Младшие офицеры поголовно мечтали окончить соответствующую академию, все они прекрасно знали и о том, что без взятки туда не попасть. Но лишь немногие знали главное: кому можно дать и сколько.
Таким образом, из самых активных соискателей более высокого уровня потребления складывался в эпоху развитого социализма кадровый резерв. Не сумевшие попасть в этот резерв, считались «простыми смертными».
Тем, кто обладал хорошим интеллектом, слыл мастером своего дела, но в игре «на повышение» не участвовал, обычно в обществе ставили диагноз: «чудак» или «не умеет жить». Чувство собственного достоинства считалось рудиментом прошлого, которое давно оставили на «другом берегу».
Это чувство, как и чувство любви, существенно отличаются от многих других чувств, ведущих человека по жизни. Чувство собственного достоинства, как и любовь, не являются производными природных инстинктов. Жизнь – соткана из противоречий. В прежние эпохи «били челом» (кланялись, а частенько и вставали на колени) перед образами и перед господами. Но, тем не менее, даже крестьяне обладали чувством собственного достоинства. Оно всемерно поощрялось в любом сообществе и служило залогом уважения со стороны соседей, родственников, земляков. Оно проистекало из ответственности за жизнь своих домочадцев. Крестьянин постоянно принимал самостоятельные решения: сам рыл колодец возле дома, сам рубил сруб. Шел охотиться в лес и знал, что только от его смекалки и зоркости зависит – голодными или сытыми будут жена и детки. Крестьяне, особенно из зажиточных, стремились ходить степенно, разговаривали неспешно, решения принимали, лишь тщательно взвесив все «за» и «против». Чувство собственного достоинства воспитывалось у молодых старшими по возрасту, но и сами старшие должны были соответствовать высоким требованиям, предъявляемым юнцам. Это – сугубо мужское чувство. Многие из-за него погибали – в открытом бою, на дуэли или надсаживались от непосильного труда. Высшим проявлением этого чувства является понятие чести. Кодексы чести обычно регламентировали только жизнь аристократии. Но хорошо известно и то, что торговый люд, целью деятельности которого являлось извлечение максимальной прибыли от сделок, строго придерживался своих заранее данных обещаний, даже если эти обещания оборачивались убытками.
Чувство собственного достоинства оказалось наиболее острым дефицитом в советском обществе. Во-первых, в стране практически не осталось людей – носителей этого чувства; всех их давно превратили в «лагерную пыль». А те, кто чудом уцелел, состарились и были прикованы к одру. К сожалению, старость унижает человека также сильно, как и преступная власть. Во-вторых, советское государство лучше понимало свою значимость и свою роль в обществе, когда к этому государству люди обращались с разными житейскими просьбами. К просителям власти неизменно прислушивались.
Дело в том, что разные уровни нормативного потребления общественных благ имели еще и подуровни. Например, заслуженному человеку полагалась просторная квартира, но так как контингент «заслуженных» быстро укрупнялся, а строительство просторных квартир было ограниченным, то непременно выстраивалась очередь. И ожидание в этой очереди зачастую затягивалось на десятилетия. К сожалению, чем длиннее очереди, тем короче человеческая жизнь. Многие понимали это правило. Но существовали способы обойти впереди стоящих в длинной очереди претендентов на получение вожделенных благ. Для этого следовало обратиться в соответствующие инстанции с просьбой, в которой подробно излагались все заслуги просителя перед советским государством, а также, перечислялись ордена, медали, почетные звания, служащие знаками официального признания этих заслуг. Далее необходимо было указать, какие моральные и физические страдания приносят существующие жилищные условия; крайне стесняют автора просьбы, мешают, а порой и просто препятствуют ему плодотворно трудиться на благо родного советского государства и не менее любимой КПСС.
Подобные обращения соответствующие инстанции тщательно рассматривали и зачастую просьбы удовлетворяли. Таким образом, проситель получал просторную квартиру в престижном квартале, а то и на центральной улице, а тот, кто не взывал к властям о трудностях своего бытия, терпеливо ждал. В конце концов, и он квартиру получал, но лишь годы спустя, и квартира эта располагалась в доме, выстроенном на городской окраине. Так вместо чувства собственного достоинства воспитывалось чувство благодарности советскому государству и руководящей партии. Однако многим людям подобные просьбы давались нелегко: требовалось «перешагнуть через себя». А когда через человека можно перешагивать? Лишь тогда, когда он повержен, распластан и совсем беспомощен.
Чтобы не оказаться на обочине процесса распределения общественных благ, инициативные соискатели достатка были вынуждены постоянно просить: чтобы дачу для полноценного отдыха или творческой работы выделили не ветхую, а новую. Или, чтобы премировали путевкой не в захудалый санаторий, а в комфортабельный, расположенный в модном курорте. Удовлетворение подобных просьб выступало актом доброй воли и в тоже время, проявлением доверия к просителю: мол, поддержим парня, в случае чего, тот не подведет. И такие случаи, требующие от просителя вполне конкретных поступков и заявлений, частенько возникали.
Советское общество отнюдь не было патриархальным, а скорее технократическим, с ярко выраженной марксисткой подкладкой. Но просящие и благодаря этому свойству, материально преуспевающие, по сравнению со всеми прочими гражданами и гражданками, добровольно застревали в подростковом мироощущении.
Большинство из нас прекрасно помнят свою юность: первое знакомство с девушкой, горячее стремление подарить ей цветы, побывать с ней в театре или на концерте, развлечься в молодежном кафе – а денег нет. И чтобы не ударить в грязь лицом перед девушкой, приходится обращаться с просьбами о субсидировании намеченных планов к родителям. Последние довольно благосклонно выслушивают эти просьбы, иногда ворчат, но деньги все же дают. Однако встречи с любимой учащаются и затягиваются до глубокого вечера; приходится отвозить ее домой на такси, и на такси же возвращаться к себе домой. Просьбы о «субсидировании» звучат все чаще, пока молодой человек не понимает, что пора зарабатывать, хотя бы на развлечения, самому.
Но некоторые этого не понимают. Они взрослеют, женятся, заводят своих детей, продолжая сидеть на родительской шее. Обычно таких молодых, а затем уже и не столь молодых людей упрекают в затянувшемся инфантилизме. Но в эпоху развитого социализма сложился тип социального инфантила, который до плешин на голове просил и просил; причем не столь для себя, сколько ради жены и своих детей, иногда для своих любовниц и приятелей. И самое интересное, чем убедительнее он просил, тем большим уважением пользовался в семье, у своих коллег по работе и просто знакомых.
Ведь следовало знать, у кого можно просить и что при этом обещать взамен.
Евгенический эксперимент, начатый т. Сталиным, продолжался. Но теперь воспитание советского человека шло не столь страхом, сколько приближением или удалением от «кормушки». Те, кто росли в званиях, претендовали на более высокий уровень потребления, а если еще и не стеснялись просить, то катались, как сыр в масле.
Существование различных уровней потребления, базирующееся на фиксации выполненных нормативов, служило стимулом к работе. Но вместо авторов изобретений, научных открытий, художественных произведений, вместо зодчих, мыслителей, мастеров своего дела появилось множество «докторов наук», «действительных членов академий», «заслуженных» и «народных» членов творческих союзов. Число директоров мебельных фабрик на порядок превышало число умельцев – краснодеревщиков. Огромная масса совинов, облаченных в официальные строгие костюмы и галстуки, ничего не умела делать: разве что толочь воду в ступе, рассказывая многоразличным аудиториям о преимуществах развитого социализма перед догнивающим империализмом. Еще множество совинов занималось только тем, что делило и распределяло общественные фонды и рассматривало просьбы о материальной помощи, исходящие от почтенных граждан.
Претензии более высокого уровня потребления по сравнению со средне-советским, хоть и нелегко давались, но все же осуществлялись. А при крайне примитивных представлениях о благополучной жизни провоцировали пьянство и обжорство. Совины послевоенного поколения затевали банкеты по любому поводу: свадьбы и поминки зачастую практически не отличались по размаху угощений, возлияний и по радостно-веселому настрою участников пиршества. Банкеты закатывали юбиляры, новоиспеченные лауреаты, дипломанты, чемпионы, директора и генеральные директора. Совинское зачастую вырождалось в свинское: не потому что банкетов было много, а потому что упивались до чертиков в глазах, объедались деликатесами сверх всякой меры, страдали запорами и отращивали животы.
В стране лютовал дефицит, а совины купались в оазисах не показного благополучия. Банкеты обычно проходили в закрытых помещениях, куда доступ праздно шатающейся публике был категорически запрещен. Если совин первой волны напоминал железный прут, то совины, вошедшие в общественную жизнь уже в послесталинскую эпоху, все чаще приобретали расплывчатость очертаний, толстозадость, женоподобность. У женщин много пленительных свойств, веками воспеваемых поэтами. Но присущи им и определенные недостатки. У них нет чувства пути, их легко сбить с толку. Женщина умудряется заблудиться в парке культуры и отдыха: она – ведома, а когда ведущий отсутствует, то идет бедняжка навстречу весьма неприятным сюрпризам. Совины второй половины ХХ в. неудержимо становились женственными, предпочитали ничего не решать, потому что заранее видели множество трудностей и проблем. Но при этом стремились «сохранить лицо» и «прилично выглядеть».
Слово «зависть» – то же женского рода. Зависть – это злоба ожесточенного сердца. Но женщины никогда не завидуют мужчинам, а лишь себе подобным. Ожесточенность женского сердца проявляется многообразно. Предметом зависти может стать молодость соперницы, и даже модный костюмчик соседки по лестничной клетке. Совины и совиньоны были тотально поражены завистью. С одной стороны, если все люди, достойные коммунистического общежития равны, то и всем блага должны распределяться поровну. Однако, у одного автомашина была поновее, у другого – жена покрасивее, у третьего клумба перед дачей поярче, у четвертого здоровье покрепче.. Зависть и злословье идут рука об руку. Слухи, сплетни, наветы, абсурдные домыслы и грязные подозрения по отношению к ближнему нещадно язвили правящий слой.
Во всех крупных поместьях во все времена видную роль играли экономки. Они единственные точно знали, сколько в доме муки или сухих грибов, меда и солонины, вина и масла. В более древние времена экономок звали ключницами. Главной задачей экономки являлось рачительное распределение имеющихся запасов. «Дам» или «не дам» составляло суть ее стратегии и тактики. «Тебе – дам», а «тебе – откажу», – подобные ответы служили проявлением благосклонности или неприязни ключницы. Так вот, многие совины все чаще именовали себя экономистами, хотя об экономике имели весьма смутное представление. На самом деле, они служили в советском государстве экономами: кому-то что-то «давали», а кому-то горделиво или презрительно «отказывали». Конечно, нередко обманывались, поддавались на коварную лесть, разочаровывались в очередном ухажере, но делить и распределять, а затем перераспределять распределенное доставляло им подлинное удовольствие, и являлось сокровенным содержанием их деятельности. А так как страна досталась им огромная, ресурсы – неисчерпаемые, общественное движение «жить по потребностям» захватывало все более широкие социальные слои, Многоуровневая распределительно-перераспределительная система общественных благ была гордостью и главным достоянием совинов.
Это система исправно функционировала внутри «системы».
Так уж получилось, что на пересечении распределительных потоков и роста потребительских ожиданий очутилась немногочисленная, но быстро ставшая влиятельной группа лиц, которых называли «заведующими». Заведующие магазинами, базами, торгами, трестами ресторанов, гостиницами, складами, дачными хозяйствами, колхозными рынками быстро сложились в мощную корпорацию, и уже сами совины искали дружбы с этими солидными людьми. Трогательный союз совинов с «заведующими» породил новые потоки свинства. Эти потоки подхватывали фарцовочно-фартовую молодежь, гулящих девок, «теневиков» и «цеховиков», служивых с разнообразными погонами, вечно пьяную богему.
Свинское неприглядной жижей растекалось по стране. Каждый советский человек мечтал хоть раз в десятилетие стать причиной, организатором и хозяином банкета. Правда, не у всех это получалось. Разумеется, совины и совиньоны не входили в число подобных неудачников. Все они постоянно и неуклонно росли. Дети заслуженных артистов становились народными артистами, а внуки счетоводов увенчивались академическими лаврами. В Москве располагалось неисчислимое количество главков, управлений, министерств, ведомств, комитетов, союзов, партийных и около партийных структур, не говоря уже об имущих фондах.
Стоит ли удивляться тому, что в условиях более чем замедленного роста производства товаров и стремительного взлета потребительских ожиданий в стране, у совинов возникла смелая идея о дальнейшем развитии марксизма. Если большевики пришли к мнению, что мировая пролетарская революция может временно сосредоточить свою энергию в пределах одной страны, то совины послесталинской эпохи решили построить коммунизм в пределах одной столицы. И обратились с взволнованным призывом ко всем советским людям: мол, сделаем нашу дорогую Москву образцовым коммунистическим городом! Естественно, этот призыв горячо поддержали все жители Советского Союза. Следует особо отметить, что подавляющая часть советских людей мечтала переехать в Москву, и стать москвичами. Однако, далеко не у всех это получалось. Столица «слезам не верила», но все же ее численность за советский период увеличилась на порядок. Таким образом, мировое движение за светлое завтра в течение века свернулось до размера мегаполиса, который превратился в странный, обособленный от всей страны анклав. Жителям этого анклава было совершенно безразлично, что думают о них, как относятся к ним новгородцы или куряне, но они сильно расстраивались по поводу нелицеприятных высказываний в свой адрес папы римского или американского президента. Проживая в образцовом коммунистическом городе, москвичи старались изо всех сил: они верили и надеялись, что их любят в Америке, Африке, Азии и даже в Европе.
Трудно судить, насколько этот мегаполис, возникший много веков тому назад из исторического небытия в качестве символа возрожденного православия, соответствовал критериям образцового коммунистического города. Но то, что в 70–80 - е годы истекшего столетия Москва стала рассадником совинов, совиньонов и свинов (в дальнейшем ССС) для меня очевидно.
ССС можно разделить на три поведенческих типа: это шут, хам и мальчиш. Шут верховодил, числился в «элите». Но и хам был весьма заметен: обязательно находился «в теме» или «в деле», или «в обойме». И комплекцией обладал соответствующей. Обхрюкать мог по любому поводу. Обычно лез туда, где грязь погуще, не брезговал поваляться по илистому дну, подставляя теплому солнышку свой розовый животик. Хам всегда сидел в первых рядах партера, как раз напротив президиума, и аплодировал громче всех. И кулаком по служебному столу стучал, в случае чего, тоже громче всех. Мальчиши же относились к сущим озорникам. Они обычно кучковались в молодежных центрах, на эстраде или возле нее, в барах и ресторанах или возле них. Если москвичам было безразлично мнение о них провинциалов, то мальчишам было совершенно безразлично, что думают о них старшие товарищи (по комсомолу или партии). Они куражились от избытка жизненных сил, и, чем сердитее звучали окрики старших товарищей, тем веселее становились одутловато-детские лица мальчишей. Всего обиднее и досаднее для старших товарищей выглядели откровенные и многоразличные издевательства мальчишей над советским патриотизмом.
Советский патриотизм прописался в стране уже в начале 30-х годов благодаря всемерной поддержке и пропаганде героических подвигов и мужественных поступков целого ряда коммунистов. Полярники, летчики-испытатели, передовики производства сменялись героями Великой Отечественной войны, затем физиками-ядерщиками, геологами, монтажниками-высотниками, космонавтами, спортсменами. Со временем триумфы героев все чаще подкреплялись материальными вознаграждениями, которые легко поддавались сравнительному анализу. И в ходе этого сравнения триумфатор постигал скорбную истину о том, что малоприметные люди умудрялись скопить гораздо большие суммы денег и пользовались гораздо большим набором материальных благ, нежели это полагалось герою. Стремление к самопожертвованию, столь свойственное всякому русскому человеку, нещадно эксплуатировалось советскими властями, пока не выродилось в тотальный цинизм: «Разве мне больше всех надо!» Волны цинизма исходили от правящего слоя и докатывались до отдаленных окраин СССР.
Все, казалось бы, занимались каким-то делом. Но главной заботой власть имущих деятелей являлось не создание какого-либо продукта в самом широком понимании этого слова, а составление убедительного отчета о том, что план выполнен и перевыполнен, и ответственные за его выполнение могут рассчитывать на соответствующую премию.
Жизнь правящему слою отравляли не проблемы в стране, которые не решались, а поездки за рубеж. Ведь в ходе этих поездок совины убеждались, что немецкий сантехник или механик из автомастерской (по классовой градации общества – пролетарий) имел материальных благ не меньше, а зачастую больше и лучшего качества, нежели номенклатурный работник в СССР, добросовестно сдавший все нормативы, получивший изрядное количество дипломов, удостоверений и прочих охранных грамот. Стоило ли заканчивать университеты марксизма-ленинизма, лезть из кожи вон, чтобы быть зачисленным в ряды партии, угождать начальству, заискивать перед контролирующими и компетентными органами, писать всякую чушь в диссертациях или в передовицах газет, восхищаться на собраниях, конференциях и съездах твердой поступью престарелых маразматиков, угнездившихся на вершине власти? Стоило ли все это делать лишь затем, чтобы пользоваться набором меньших материальных благ, нежели они доступны забубенному пролетарию из Европы или Америки?
Советский патриотизм стремительно выветривался, как выветривается хмель у развеселых гуляк, когда они возвращаются домой, а на них сваливаются многочисленные проблемы: в доме случился потоп или пожар, злоумышленники утащили ценные вещи, дети сбежали, куда глаза глядят. Советский патриотизм стал объектом злословия и скалозубства. Никто не видел в ветхих старцах в ареопагах власти своих вождей. Государственные решения принимались, но не выполнялись. В то же время решение любой сугубо индивидуальной головоломки, связанной с повышением общественного статуса конкретного советского гражданина, стало зависеть от «размера налитого стакана». Марксизм окончательно выдохся, загустев в границах одного мегаполиса. Страх ядерной катастрофы, развитие потребительской культуры на Западе, примитивизация целеполаганий у ССС, увязших в трясине цинизма, угашали остатки веры в светлое завтра. Все хотели получить все сегодня и сейчас, все устали от ожиданий мифического коммунизма и от тягостных ритуалов, будто бы приближающих его наступление.

Ю.Н. Покровский

Русская Стратегия

Приобрести книгу Ю.Н. Покровского "РУССКОЕ" в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15566/