Не за песни весны над равниною

Дорога мне зелёная ширь -

Полюбил я тоской журавлиною

На высокой горе монастырь.

Иоанно-Богословский общежительный монастырь Рязанской епархии действительно стоял и стоит на горе. В монастыре течёт чудодейственный источник, который заведён в купель-часовню с бассейном в форме большого креста. После крещения в воде этого источника, вода его преобильна серебром, кожа мгновенно становится сухой. Иоанно-Богословский монастырь был основан до нашествия Батыя на рязанскую землю, случившегося зимой 1237 года. По одной из легенд хан Батый собирался разорить и ограбить обитель, но ему приснился Святой Апостол и Евангелист Иоанн Богослов, а когда вооружённая орда подошла к воротам монастыря, хан увидел на воротах икону с ликом того, кто приснился ему во сне… Батый приложил фирман, печать свою златую, повесил её на ворота - и монастырь был спасён от разорения навеки веков… Но печать ханская и почитание десятков тысяч русских людей не спасли эту чудодейственную обитель от разрушения большевиками... Автор бывал в этом монастыре на излёте советской власти: всё было изгажено, порушено, даже источник засыпан мусором; но недавний приезд в Иоанно-Богословский монастырь Рязанской епархии дал мне огромный запас оптимизма - это часть божественного рая на земле. И подумалось: какой же прекрасной была наша Россия до 1917 года!

Вот в этот «уголок рая» бабушка Наталья, которая в раннем детстве фактически заменила маленькому Серёже Есенину отца и мать, часто водила внука. Эти походы запечатлелись в сознании мальчика на всю жизнь; и монастырские образы, и образы родного пейзажа, и ощущения себя иноком, «который пройдёт просёлочной дорогой, молясь на копны и стога» - навсегда останутся в глубине памяти Сергея Александровича. И если рассматривать творчество Есенина в хронологическом порядке, то никаких споров об основах его поэзии не возникает. Это умиротворяющая русская природа, это вера в Бога, это образная, яркая русская православная вера:

Кроток дух монастырского жителя,

Жадно слушаешь ты ектенью…

Или:

Уже давно мне стала сниться

Полей малиновая ширь,

Тебе - высокая светлица,

А мне далёкий монастырь…

Вся система есенинской образности, поэтическое иносказание связаны с традиционно-православными смыслами: «И берёзы стоят, как большие свечки», «Помолись перед ликом Спасителя», «И под плач панихид, под кадильный канон, Всё мне чудится тихий раскованный звон», «Звонки ветры панихидную поют», «Церквами у прясел рыжие стога», «Ивы, кроткие монашки». Внимательный исследователь (В. Г. Базанов), например, определил раннее стихотворение «Калики» как «вывернутый наизнанку духовный стих». Очень важно отметить, что в ранних стихах Сергея Есенина, в его первой книге «Радуница», вышедшей из печати в январе 1916 года, нет никакого обличения основ и течения русской деревенской жизни, нет злых помещиков, эксплуатирующих безответных крестьян, нет обычной коммунистической ядовитой струи, марксистской и ленинской, об «идиотизме сельской жизни», нет обвинений абсолютного большинства народа нашего в отсталости:

Если крикнет рать Святая:

Кинь ты Русь, живи в раю!

Я скажу не надо рая,

Дайте Родину мою».

И до так называемой революции лирический голос есенинской лиры основательно раздражал интернациональных литературоведов. Вот «пушкинист» Н.О. Лернер завозмущался таким образом в «Журнале журналов» осенью 1916 года: «Оба (Клюев и Есенин - ВП) плывут в мутной воде отравляющего наши грозные дни шовинизма и оба до мозга костей пропитались невыносимым националистическим ухарством…». Удушливая атмосфера для всякого русского создавалась в России постепенно, она диктовалась в газетах и журналах, где распоясывались вот такие лернеры. И не лишним будет напомнить, что обвинения в русском шовинизме предъявлялись в дни Великой войны, когда Россия стремилась к своей величайшей победе, когда лучшие русские люди в большинстве сидели в окопах войны, победа в которой выводила Российскую империю в бесспорные мировые лидеры…

В стилистическом отношении в поэзии юного Есенина присутствует некий антропоморфизм, наделение природы свойствами человека или животных:

Звонки ветры панихидную поют;

Запах ладана от рощи ели льют;

Лес застыл без печали и шума;

Жёлтые поводья месяц уронил;

Курит облаком болото,

Гарь в небесном коромысле;

В тихий час, когда заря на крыше,

Как котёнок моет лапкой рот;

Рассвет рукой прохлады росной

Сшибает яблоки зари.

Вот такими пучками словесной образности наполнена ранняя лирика Есенина. Антропоморфизм это - или просто дар Божий, не имеет никакого значения. Нам из этого мировоззрения поэта достаются поистине роскошные образные драгоценности, сверкающие празднично и вечно среди нашей тусклой обыденщины и болотной мути:

Молочный дым качает ветром сёла,

Но ветра нет, есть только лёгкий звон.

И дремлет Русь в тоске своей весёлой,

Вцепивши руки в жёлтый небосклон.

Разве это не божественно!?

Сергей Есенин до года 1917, в мировоззренческом смысле - это типичный русский молодой человек из имперской уваровской триады: православие-самодержавие-народность. И можно только предположить, каким бы мастером стиха, прозы и мыслителем стал бы Сергей Есенин - Бог дал ему преизрядный талант, которым он заметно превосходил всех своих современников! В самом деле, в октябре 1917 года поэту всего лишь 22 года.

Русскую державу настигает катастрофа. «Куда несёт нас рок событий?»

В марте 1916 года Есенин призван в армию. Григорий Распутин, оценивший талант поэта, посодействовал тому, чтобы его прикомандировали в качестве санитара к Царскосельскому полевому военно-санитарному поезду №143 Её Императорского величества Императрицы Александры Фёдоровны. Не стремился ли сам Есенин оказаться вблизи от Царской Семьи? И судя по всему, случилось это не случайно. Это наиболее закрытая страница в жизни Есенина. Понятно, конечно, почему. За монархизм, за симпатии к Российской династии, за почитание Царской Семьи в Советском Союзе лишали жизни… Но ведь неслучайно возникают такие легенды, что Есенин в декабре 1917 года дал клятву верности свергнутому Императору. И Ему он не изменил… Вторая книга стихов «Голубень» поначалу автором была посвящена Императрице Александре Фёдоровне, это достаточно известный факт биографии Есенина, и посвящение это было поспешно снято из-за происшедших в стране событий. Да, Есенин отказался от поручения запечатлеть в книге стихов Фёдоровский собор, лик Царя и его семьи, но сделал он это потому, что никто и никогда не должен был влиять на его вдохновение, подсовывать темы и возбуждать желание писать или не писать стихи. Сергей Александрович обладал неукротимым характером, что, безусловно, решительно сократило его жизнь… При некотором смирении Есенин мог бы продлить свою жизнь - не далее года 1937… Написал и думаю: нет, не смог бы, погиб бы значительно раньше, ведь то, что открыто говорил о безумии советской власти Есенин, долго сходило ему с рук, и всем его честным современникам стало понятно, что в конце концов и Есенину не сошло… Власть довела до сведения не желающих этого понять.

А 22 июля 1916 года в Царском Селе двадцатилетний поэт встречался Императрицей Александрой Фёдоровной и Великими княжнами. Это был день рождения царевны Марии Николаевны. И на этом торжестве Сергей Есенин читал стихотворение «Русь». Чтение проходило в Царскосельском лазарете в присутствие раненых и августейших слушательниц. «Русь» понравилась всем. Не могла не понравиться. Нет в этом стихотворении никакой демагогии, политических оценок, осуждения войны или желания понравиться. Доминирующие чувства в нём - грусть, жалость и любовь к Отечеству в грозную пору опасности:

По селу до высокой околицы

Провожал их огулом народ…

Вот где, Русь, твои добрые молодцы,

Вся опора в годину невзгод.

«Жил в Царском недалеко от Разумника Иванова (упоминание в воспоминаниях Есенина Иванова-Разумника крайне важно для понимания дальнейшей эволюции мировоззрения Есенина - ВП). По просьбе Ломана однажды читал стихи императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивые, но очень грустные. Я ответил ей, что такова вся Россия, ссылался на бедность, климат и прочее». Это весьма неполное воспоминание Есенина о встрече с Императрицей Александрой Фёдоровной, конечно же, шокировало советских литературоведов. Но ещё большему замалчиванию подвергалось то, что поэт в день рождения царевны Марии Николаевны приветствовал всех четырёх дочерей Императора в специально написанном к этому дню пророческом стихотворении. Оно так долго лежало под спудом, в секрете, поэтому приведём его полностью.

В багровом зареве закат шипуч и пенен,

Берёзки белые горят в своих венцах.

Приветствует мой стих младых царевен

И кротость юную в их ласковых сердцах.

Где тени бледные и горестные муки,

Они тому, кто шёл страдать за нас,

Протягивают царственные руки,

Благословляя их к грядущей жизни час.

На ложе белом, в ярком блеске света,

Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…

И вздрагивают стены лазарета

От жалости, что им сжимает грудь.

Всё ближе тянет их рукой неодолимой

Туда, где скорбь кладёт печать на лбу.

О, помолись, святая Магдалина,

За их судьбу.

Обратим внимание на примечание к этому пророческому стихотворению в «полном» собрании сочинений: «Есть основание полагать, что оно было написано по требованию полковника Ломана, начальника Есенина», - предположение, высказанное советским литературоведом Л.Р. Коганом. Комментаторы четвёртого тома ничем этого не подтверждённого заявления не опровергают и не подтверждают. Но характер у поэта был не таков, чтобы полковник мог указывать ему, какие стихи писать. «Я сердцем никогда не лгу», - это творческая формула Есенина. В ней у Сергея Александровича начальников не было и не могло быть. Эта принципиальная черта его характера было основой многих конфликтов в недолгой жизни поэта. Стихотворение «В багровом зареве закат шипуч и пенен» совсем не похоже на заказное творчество, не похоже оно и на творчество «во спасение», когда Есенину откровенно приходилось «поступаться вдохновением». Обращение к царевнам исходило от души и сердца молодого поэта, как и его желание перевестись на службу в Могилёв - в батальон, охранявший Государя Императора. И за неделю до начала петроградских бунтов Есенин был переведён на службу в Могилёв, где располагалась Ставка Верховного Главнокомандующего Русской Армией. Поэту пришлось потом во спасение придумать себе «службу в штрафном подразделении», где он никогда не был. И конечно, назначенные в советские есениноведы «учёные» не могли признать стихотворение «В багровом зареве закат шипуч и пенен» шедевром, потому что посвящено оно было юным царевнам, Великим Княжнам, которых приказано было забыть, которые - по бухаринской вечной бесовской радости «были немножко перестреляны за ненадобностью». Бухарин, лицо которого Есенин нетолерантно сравнивал с харей, действительно заслуживал такого сравнения: с глумливой улыбочкой вечно потная бухаринская личина напоминала о существовании тех, кого Иисус Христос называл детьми дьявола.

А в приведённом стихотворении Есенин буквально молится о судьбе государевых дочерей…

Он ещё был совсем молодым поэтом, но у него уже появись ученики и последователи. Одним из них оказался юноша с трагической судьбой, Леонид Каннегиссер, убивший в августе 1918 года большевицкого палача Моисея Урицкого. Есенин и Каннегисер познакомились в дореволюционном Петрограде. Затем Леонид ездил гостем в есенинское село Константиново, писал стихи, в которых, как в зеркале, отражались есенинские образы:

Зима и зодчий строили так дружно,

Что не поймёшь, где снег и где стена,

И скромно облачилась ризой вьюжной

Господня церковь - бедная жена.

И спит она средь белого погоста,

Блестит стекло бесхитростной слюдой,

И даже золото на ней так просто,

Как нитка бус на бабе молодой.

Запела медь, и немота и нега

Вдруг отряхнула набожный свой сон,

И кажется, что это - голос снега,

Растаявшего в колокольный звон.

Письма Есенина Каннегисеру были изъяты после покушения Леонида на Моисея Урицкого и пропали в недрах чекистских архивов, но известно, что Каннегисер собирался написать книгу о пантеизме Есенина. Пантеизм - философское учение, в котором Бог отождествляется с природой, а природа воспринимается в качестве воплощения Бога. Что ж, в дореволюционном творчестве Сергея Есенина можно найти место и пантеизму. Можно найти место и грехам поэта, жизнь его отмечена не тихим созерцанием в монастырской обители, а яростью борьбы за Россию, страстями, провокациями против него, преследованиями, запугиванием со стороны большевицкой власти, арестами, угрозой убийства и в конце концов избиением, пытками и убийством…

Вряд ли Леонид Каннегисер успел рассмотреть в мировоззрении своего друга те изменения, которые произошли после знакомства Есенина с известным публицистом, критиком, мыслителем Разумником Васильевичем Ивановым (Ивановым-Разумником). С этого решающего влияния на взгляды Есенина в самое тяжелое для русского человека лихолетье мы начнём нашу следующую главу, а сейчас остановим течение времени и скажем: Сергей Александрович Есенин в начале своей творческой жизни был глубоко верующим православным человеком («Я поверил от рожденья в Богородицын Покров»). Он не был ни бунтарём, ни хулиганом, его вдохновляла Российская монархия, и он восхищался Российским Государем и Его Семьёй. В этот дореволюционный период, хотя автор убеждён, что никаких революций в России не было, а были заговоры, провокации и провокационные бунты, - говоря о мировоззрении Есенина, самым типичным будет короткое стихотворение о Божией Матери, 1914-й год, Есенину идёт девятнадцатый год:

Не ветры осыпают пущи,

Не листопад златит холмы,

С голубизны незримой кущи

Струятся звёздные псалмы.

Я вижу в просиничном плате,

На лёгкокрылых облаках

Идёт возлюбленная Мати

С Пречистым Сыном на руках.

Она несёт для мира снова

Распять воскресшего Христа:

«Ходи, мой Сын, живи без крова,

Зорюй и полднюй у куста».

И в каждом страннике убогом

Я вызнавать пойду с тоской,

Не Помазуемый ли Богом

Стучит берестяной клюкой.

И может быть, пройду я мимо

И не замечу в тайный час,

Что в елях - крылья херувима,

А под пеньком - голодный Спас.

В одном из критических отзывов (Зои Бухаровой) было замечено, что автор этого стихотворения «лирик и художник родного быта, (…) мыслитель в нём только намечается, но намечается своеобразно, чутко, истинно, народно». О том, как воспринимался Сергей Есенина в этот период, вспоминал Андрей Белый на вечере памяти поэта 2 января 1928 года: «Мне очень дорог тот образ Есенина, как он вырисовался передо мной. Ещё до революции, в 1916 году, меня поразила одна черта, которая потом проходила сквозь все воспоминания и все разговоры. Это - необычайная доброта, необычайная мягкость, необычайная чуткость и повышенная деликатность. Так он был повёрнут ко мне, представителю другой школы, другого возраста, и всегда меня поражала эта повышенная душевная чуткость».

В начале 1917 года Есенин стремится уйти со службы в санитарном поезде. В советский период он создаёт легенду о своей антимонархической фронде, в итоге его биографы пишут: «В феврале отправлен с дисциплинарным батальоном на фронт». Ничего подобного не было. Поэт по личной просьбе был переведён в Могилёв, где располагалась русская Ставка Верховного Главнокомандующего, а Верховным был Государь Николай Второй. Служба Есенина продолжалась в батальоне, связанном с охраной Императора и дежурством на могилёвском узле связи. Вопреки тому, что вынужден был писать в своей автобиографии поэт, он с большой симпатией относился к Государю, а после ухода с политической арены Николая Второго, Есенин отказался принести присягу Временному правительству и покинул армию. Именно на узле связи в Ставке Верховного Главнокомандующего в руки Есенина попала приветственная телеграмма ссыльного большевика Льва Каменева (Розенфельда), которую он послал из сибирского городка Ачинска великому князю Михаилу Александровичу в связи с его «восшествием на российский престол». Каменев надеялся на амнистию по случаю этого неожиданного для ссыльных события. Но великий князь амнистию учредить не успел, потому что на троне пробыл всего лишь один день. Не безынтересно, что в день отправления этой приветственной телеграммы в Ачинске пребывал и ссыльный товарищ Джугашвили, свою родовую фамилию он не любил и был хорошо известен под кличкой-псевдонимом Сталин. И только российская полиция, чтя родителей будущего вождя, продолжала числить его под фамилией Джугашвили, который отличался хорошей памятью на события, в перспективе для него выгодные. На значении этой телеграммы в судьбе Есенина мы остановимся подробно, когда речь пойдёт о четырёх днях его жизни в Ленинграде с 23 по 27 декабря 1925 года. Четырёх последних.

Лето 1917 года. Лето надежд и разочарований. Лето предательства и запоздалых прозрений. Лето идиотских иллюзий, чудовищных обвинений Царской Семьи, на которую накинулись либеральные мерзавцы с безумной клеветой на устах… Вместо победоносного наступления полностью была разложена бывшая Императорская Армия. В армии Временного правительства солдаты убивают офицеров. От пули и штыка «своих» погибают лучшие, герои Великой войны, опора монархии и государства. Церковь пропела «многая лета» Временному правительству, не заметив трагикомическую тональность этого сочетания: многая - временному. Ульянов-Ленин едет в Россию в германском вагоне с интернациональным сбродом и на германские деньги, и первое, что - ещё не въезжая в Россию - запишет в качестве основной цели: «Борьба с шовинизмом - это сейчас главное». Какой шовинизм так беспокоит эту не совсем психически нормальную личность? Шовинизм германский, французский или турецкий? Нет, эти пускай беснуются. Ленин больше всего боится русского народа и едет, чтобы ослабить наш народ, если не совсем нас уничтожить, то хотя бы превратить в тех «россиянов», которыми мы сейчас и являемся…И это происходит в дни мировой войны, самой важной войны в истории нашего Отечества! Конечно, всякий талантливый русский человек летом 1917 года ещё мог выбирать, оставалась вполне приемлемая для выбора дистанция. Вот выбор, описанный гораздо позднее в «Даре» Владимира Набокова:

«Вдруг ему стало обидно - отчего это в России всё сделалось таким плохоньким, корявым, серым, как она могла так оболваниться и притупиться? Или в старом стремлении «к свету» таился роковой порок, который по мере естественного продвижения к цели становился всё виднее, пока не обнаружилось, что этот «свет» горит в окне тюремного надзирателя, только и всего? Когда началась эта странная зависимость между обострением жажды и замутнением источника? В сороковых годах? В шестидесятых? И «что делать» теперь? Не следует ли раз навсегда отказаться от всякой тоски по родине, от всякой родины, кроме той, которая со мной, во мне, пристала как серебро морского песка к коже подошв, живёт в глазах, в крови, придаёт глубину и даль заднему плану каждой жизненной надежды. Когда-нибудь, оторвавшись от писания, я посмотрю в окно и увижу русскую осень». Владимир Владимирович Набоков, большой русский писатель, вероятно, (только вероятно, потому что было бы кощунственно утверждать, что ему удалось «отказаться от всякой тоски по родине» или «от всякой родины»), внешне с непохожей на других коллег по несчастью и эмиграции лёгкостью пережил расставание. Или это - «Кто может знать при слове расставанье, Какая нам разлука предстоит?» Писатель разделял Россию на две родины: одна до 17 года, другая после. Но ведь и Иван Александрович Ильин утверждал, что Советский Союз - это не Россия, Россия была оккупирована Советским Союзом, причём она пала первой большевицкой жертвой. Для Ильина и оккупированная Россия оставалась его родиной, а для Набокова - возможно - уже нет.

Для Есенина в год потрясения основ русского государства и уничтожения его ситуация была иной. Во-первых, ему было всего 22 года, когда в Петрограде в результате спровоцированных врагами России и мнимыми друзьями её беспорядков, заговоров и бунтов дважды сменилась власть, не особенно затрагивая остальную бескрайнюю равнодушную к переменам страну. Во-вторых, его главным идейным наставником в это время был Разумник Васильевич Иванов. 24 июня 1917 года в письме к поэту Александру Ширяевцу Есенин напишет: «…есть один человек, перед которым я не лгал, не выдумывал себя и не подкладывал, как всем другим - это Разумник Иванов… Натура его глубокая и твёрдая, мыслью он прожжён, и вот у него-то я сам, сам Сергей Есенин, и отдыхаю, и вижу себя, и зажигаюсь об себя. На остальных же просто смотреть не хочется».

Что привлекало молодого поэта к Разумнику Васильевичу, который тоже не был «в летах Мафусаиловых»? Иванов-Разумник был автором социально-исторической теории, весьма привлекавшей Сергея Есенина. Согласно этого учения Разумника Васильевича, все зарождающиеся гражданские бури и штормы в России завершатся мужицкой республикой и мужицким социализмом, во-первых, потому что крестьянское сословие является самым большим, доминирующим в России, во-вторых, это сословие с удивительной быстротой овладело грамотой и теперь продолжает глубоко овладевать наукой и культурой. Есенин, кстати, и сам участвовал в этом крестьянском пробуждении, закончил Спасо-Клепиковскую второклассную учительскую школу, где получил свидетельство о присвоении звания учителя школы грамоты, а выпускное его сочинение называлось «Нравственные качества учителя в обращении с учениками». Утопия Иванова-Разумника о мужицкой республике была очень близка поэту в период безумного разрушения традиций и основ жизни русского народа, ему вместе с учителем казалось, что чем больше большевики разрушают и уничтожают старую форму власти, чем больше несчастий, голода, террора испытывает русский народ, тем скорее - большинство его - крестьянское сословие - возьмёт дело возрождения Родины в свои руки и возникнет крестьянский социализм и мужицкая республика. Эти иллюзии поддерживались в поэте до 1921 года, разгрома большевиками Тамбовского крестьянского восстания. Под углом зрения разумниковских идей многие тексты Есенина читаются совершенно по-другому, например:

Небо - как колокол,

Месяц - язык,

Мать моя - родина,

Я - большевик.

Это пишется Есениным в тот период, когда пришедшие к власти большевики отрицают само понятие Родины, называют Россию соломой, которая должна послужить пожару мировой революции. Отчего же «Я - большевик»? Да потому, что «я» - крестьянин, нас в России, родине нашей, БОЛЬШИНСТВО! И далее:

Вижу вас, злачные нивы,

С стадом буланых коней.

С дудкой пастушеской в ивах

Бродит апостол Андрей.

Вряд ли большевикам могло понравиться соседство апостола Андрея Первозванного… Ещё один пример из стихотворения «Русь уходящая»:

Я знаю, грусть не утопить в вине,

Не вылечить души

Пустыней и отколом.

Знать, оттого так хочется и мне,

Задрав штаны,

Бежать за комсомолом.

К сожалению, те, кто полагает, что комсомол - это хрущёвское освоение целины или брежневские ударные стройки пятилеток, песни у костра и прочее, очень сильно ошибаются, потому что комсомол - это школа растления и бандитизма против православного народа. Это комсомольцы, науськиваемые коммунистами, поджигали храмы, жгли и рубили иконы, бесчинствовали и уничтожали православные кладбища по всей Советской России! В первом Уставе РКСМ один из параграфов гласил: «Каждая комсомолка обязана отдаться любому комсомольцу по первому требованию, если он регулярно платит членские взносы и занимается общественной работой». Как не трудно понять, членские взносы первые комсомольцы охотно платили. Этакий молодёжный вариант большевицкого лозунга «Долой стыд!». Да, это по Москве в начале двадцатых годов ходили безобразные голые процессии с лозунгами «Долой стыд!». Девушек в комсомольских ячейках растлевали. В стране появились десятки тысяч младенцев, не знавших своих отцов. Молодые матери отдавали своих детей, безотцовщину, в детские дома. В 1929 году этот параграф отменили…

Приобрести книгу: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15579/