Это самое мягкое из того, что Есенин мог сказать и говорил о большевицком яде. Вместе с пришедшими в России к власти псевдонимами воцарились русофобия и растление. Тень ведь не знает стыда, а псевдонимы мы вполне вправе сравнить с тенью человека, часто тенью предательской, жестокой и злобной. Лозунг «грабь награбленное» обмазал грязью значительную часть народа нашего, которая превратилась в толпу, а местами и в банду. Народ заставили оскоромиться, загрязниться, и на загрязнённый, осознающий неправду свою надеть хомут стало гораздо легче, хомут коллективизации и победы во Второй мировой войне… А затем, представляется мне, и народа нашего не стало… И как хочется, чтобы утверждение это было ошибкой…
«Друг… Ты откуда? - Шёл за тобой… - Кто ты? - Иуда! Шамкнул прибой». Не случайно в 1918 году возник список деятелей, которым Ленин предполагал установить в захваченной большевиками стране памятники: памятники великим деятелям социализма, революции и прочим. Любопытно, что больной мозг сумасшедшего Ульянова-Ленина подразумевал под прочими? Этого нам уже выяснить не удастся, «прочих» в списке и так хватало, но конкретно среди прочих революционеров оказался и евангельский предатель Иуда Искариот. Каким образом в первоначальный ленинский список попал столь знаменитый в аморальном смысле деятель доподлинно неизвестно, но увековечивание новых героев в гипсе, камне и бронзе началось при полном безумии новой власти именно с Иуды. В одном из символов русской православной веры городе Свияжске на Волге в августе 1918 года прошло торжественное открытие памятника Иуде Искариоту. Выкрашенная в чёрный цвет фигура угрожала простёртой рукой небу. Наркомвоенмор Лев Давыдович Троцкий восславил деяния героя всемирной истории Иуды и темпераментно объявил, что пришло время, когда на земле появятся сотни памятников этому революционеру древности, первому разоблачившему Иисуса Христа и христианство в целом.
Памятник Иуде простоял на пьедестале в Свияжске около 20 дней, а затем куда-то исчез. На торжественном кощунстве открытия присутствовал матрос, будущий драматург Всеволод Вишневский и вездесуще следовавший за Троцким в годы гражданской войны красный стихоплёт Демьян Бедный. Следующие торжества в честь Иуды Искариота прошли в Козлове и Тамбове, но и там открытые памятники были местными жителями уничтожены. Иуда нужен был большевикам для разгрома и растления русского народа и его православной веры. Русский народ был главным врагом марксизма-ленинизма - коммунизма, а их теоретический лидер, Маркс, в качестве автора закона о прогрессивных и реакционных народах объявил русских самым реакционным народом в истории. По Марксу нам, русским, и места не оставлялось на нашей планете. Поэтому для ленинцев в России не существовало русского народа, по крайней мере, он был им не нужен. В формуляре паспорта их лидер, Ульянов-Ленин записал: «Без национальности». Это было крайне выгодно для той части евреев, стремившихся сделать карьеру на бедах русского народа. Евреи - большевики, например, Троцкий, Каменев, Зиновьев, Свердлов, Каганович, Мехлис и многие другие охотно заявляли, что они - не евреи, а коммунисты. На самом деле и по сути своей деятельности они были больше, чем евреи, потому что демонстрировали и распространяли явную русофобию и растление. Русский народ большевикам необходимо было научить так называемой «классовой борьбе» и ненависти, разделить на отдельные секты, партии и группы, а среди верующих учредить новый раскол и не один, чтобы уничтожить влияние православной церкви. Всё это просматривалось с первых шагов сатанистов-большевиков у власти. Известны откровенно русофобские высказывания Ленина и Свердлова, в которых они заявляли о том, что их власть зависит прежде всего от того, удастся ли им развязать гражданскую войну в русской деревне, смогут ли большевики разжечь классовый пожар в деревне, натравив друг на друга отдельные слои сельского населения. Об этом Сергей Есенин напишет в своей поэме 1925 года «Анна Снегина», где поэт увидит и покажет нам совершенно другую деревню, уже пронизанную ненавистью, завистью и коммунистическим растлением православного русского человека.
Количество русофобских проектов непрерывно умножалось. Например, в «Азбуке коммунизма», написанной проворным Бухариным совместно с Преображенским, предлагалось пропустить государствообразующий народ через концентрационные лагеря в качестве прививки социализма, потому что русские - самый «несоциалистический народ». Тот же Бухарин считал необходимым понизить жизненный уровень и образование русского народа по сравнению с другими народами; и только тогда, по мнению Николая Ивановича, появится «доверие со стороны прежде угнетённых наций». Бухарину вторил Калинин, который считал необходимым все малые нации усадить на шею русскому народу и пусть везёт, что - фактически - и было сделано в течение советских семидесяти лет. Вот только в 1941 и в 1991 годах выяснилось, что без русского народа - никак не выжить, «советский народ» куда-то пропадал, и для спасения подлой власти возникала надоба в народе коренном и жертвенном. Правда, в обоих случаях надоба существовала недолго…
Сергей Александрович Есенин был прежде всего сыном своего времени, талантливым сыном Отечества, которое неожиданно для поэта деформировалось, было захвачено, превратилось в страну, управляемую «пришельцами», что делало Есенина надолго и глубоко несчастным. Вот только часть его поэтических формул-протестов:
Я один твой певец и глашатай;
Средь железных врагов прохожу;
Не расстреливал несчастных по темницам;
Одолели нас люди приезжие;
С каждым днём я становлюсь чужим;
Кого позвать мне? С кем мне поделиться
Той грустной радостью, что я остался жить?
Советскую я власть виню;
Рождённый духом чуждых стран (о Ленине);
Страна негодяев;
Проклинают советскую Русь;
Последнюю формулу необходимо расшифровать. Стихотворение датировано 1922 годом. Начальная строка «Снова пьют здесь, дерутся и плачут». Очень важно понимание того, что написано оно после подавления большевиками крестьянского Тамбовского восстания, с которым поэт связывал определённые свои антисоветские ожидания. Крах Тамбовского восстания был и поражением есенинских надежд на появление русской мужицкой государственности в России. Дальше безнадёжное существование великого русского поэта «под игом». Процитируем это стихотворение полностью для совместных с читателем размышлений. Цитирую по так называемому «полному» собранию сочинений, в дальнейшем ПСС (том первый, стихотворения, Москва, издательство «Голос» 1995: не возлагайте особых надежд на год издания ПСС, это вполне советско-коммунистическое издание со всеми присущими прошлой эпохе умолчаниями, извращениями и ложью)…
Снова пьют здесь, дерутся и плачут
Под гармоники жёлтую грусть.
Проклинают свои неудачи,
Вспоминают московскую Русь.
И я сам, опустясь головою,
Заливаю глаза вином,
Чтоб не видеть в лицо роковое,
Чтоб подумать хоть миг об ином.
Что-то всеми навек утрачено.
Май мой синий! Июнь голубой!
Не с того ль так чадит мертвячиной
Над пропащею этой гульбой.
Ах, сегодня так весело россам,
Самогонного спирта - река.
Гармонист с провалившимся носом
Им про Волгу поёт и про Чека.
Что-то злое во взорах безумных,
Непокорное в громких речах,
Жалко им тех дурашливых, юных,
Что сгубили свою жизнь сгоряча.
Жалко им, что октябрь суровый
Обманул их в своей пурге.
И уже удалью точится новой
Крепко спрятанный нож в сапоге.
Где ж вы те, что ушли далече?
Ярко ль светят вам наши лучи?
Гармонист спиртом сифилис лечит,
Что в киргизских степях получил.
Нет! таких не подмять, не рассеять!
Бесшабашность им гнилью дана.
Ты, Рассея моя…Рас…сея…
Азиатская сторона.
Что ж, спасибо литературоведам и за то, что включили наконец-то шестую строфу! А вот широкоформатные заявления советских кошечкиных и прокушевых о полном академическом издании произведений Есенина совершенно не соответствуют действительности. Даже на тот период известности. Например, первая строфа вышеприведенного стихотворения в частом чтении самим поэтом и в автографе, подаренном Есениным Николаю Леопольдовичу Брауну имела совсем другой смысл. В самом деле, кто по контексту процитированного стихотворения вспоминает в нём Московскую Русь? Какую? Ивана Калиты? Или Его Величества Алексея Михайловича Тишайшего? С какой стати? С какой стати тем, кто «снова пьют здесь дерутся и плачут» вспоминать неведомую им и далёкую как луна «Московскую Русь»? Может быть, с ножом в сапоге им вспомнить что-нибудь поближе? В автографе, который неоднократно публиковал и демонстрировал Николай Николаевич Браун-сын рукой Есенина четвёртая строка первой строфы несёт совсем другой смысл, ключевой для всего стихотворения в творчестве поэта:
ПРОКЛИНАЮТ СОВЕТСКУЮ РУСЬ.
Кстати, Галина Бениславская, бывшая разведчица, чекистка, человек с прекрасной памятью (другое дело, что не всё она хотела вспомнить…) писала, что Есенин очень часто любил читать это стихотворение на публике, подчёркивая его значение в собственном творчестве. Автор добавлял к напечатанному в ПСС ещё несколько четверостиший, существенно отличавшихся от напечатанных и превращавших его в мини-поэму:
Защити меня, влага нежная.
Май мой синий, июнь голубой,
Одолели нас люди заезжие,
А своих не пускают домой.
Знаю, если не в далях чугунных
Кров чужой и сума на плечах,
Только жаль тех дурашливых, юных,
Что сгубили себя сгоряча.
Жаль, что кто-то нас смог рассеять
И ничья непонятна вина.
Ты Рассея моя, Рассея,
Азиатская сторона.
И не тогда ли, услышав четвёртую строку первой строфы, фанатичный чекист и троцкист Блюмкин закричал: «Я запрещаю тебе писать такие стихи!» И угрожал автору револьвером… А запретили писать такие стихи Сергею Александровичу в пятом номере «Интернационала» («Англетера»), наконец-то запретили, но слишком поздно по мнению большевиков… И понятно, почему «есениноведам в штатском» из ПСС не хотелось публиковать основной вариант стихотворения «Снова пьют здесь, дерутся и плачут»: ведь тогда весь комментарий к нему должен быть совершенно другим и адресовать нас к Тамбовскому крестьянскому восстанию. Есенин, конечно, не мог печатать это программное стихотворение со строкой «ПРОКЛИНАЮТ СОВЕТСКУЮ РУСЬ», но близкие друзья видели автограф с настоящим вариантом, который высвечивал это произведение в нужном свете и верной тональности. Да и при мужестве и упорстве Есенина можно представить себе, что и в аудиториях поэт мог читать «Проклинают…»
Далёкий эмигрантский критик в Харбине Н. Светлов в газете «Русский голос» 5 августа 1924 года продемонстрировал гораздо более глубокое понимание творчества Есенина, чем загнанные идеологией московские литературоведы: «…мы думаем, что «Стихи скандалиста» - не результат упадочных нравов московской богемы, всегда и везде одинаковой, и не нэп надо винить в хулиганском (как школа, что ли?) уклоне лирики части московских поэтов. В этом виноват тупик, куда пронизавшая искусство коммунистическая тенденция гонит поэзию (…) Критик-коммунист, конечно, должен был проглядеть истинную сущность явления. А она дана самим Есениным, она есть в самой поэме «Москва кабацкая». Вот она: «Жалко им, что октябрь суровый Обманул их в своей пурге И уж удалью точится новой Крепко спрятанный нож в сапоге». Это поёт деревня, обречённая большевиками на гибель, это народ сопротивляется коммунистическим нажимам, отстаивая свою веру и свою волю. Новая удаль накапливается в оторванном от привычного быта бездомном бродяге - хулигане - не крестьянине и не рабочем - ещё тоскующем в кабаках, но уже разглядевшем в «суровой пурге октября» очертания своего смертного врага».
Есенинские иносказания 1922 года после кровавого разгрома красной армией тамбовских крестьян становятся прозрачно-ясными в этом стихотворении:
Чтоб не видеть в лицо роковое;
Не с того ль так чадит мертвячиной;
Что-то злое во взорах безумных,
Непокорное в громких речах;
И конечно, «удалью точится новой крепко спрятанный нож в сапоге».
В чём обманул крестьян «октябрь суровый»? Мне в своё время эту проблему обстоятельно разъяснил Иван Трифонович Твардовский. Необычайно талантливый русский крестьянин, талантливый, как все Твардовские, рукастый умелец-краснодеревщик, автор прекрасных воспоминаний, написанных яркими русскими плетёными словесами. «После энергичных посулов Ленина и его бандитского лозунга «Грабь награбленное»,-говорил Иван Трифонович, - даже многие крестьянские основательные семьи приняли участие в погромах бывших дворянских усадеб. Но усадьбы уже были настоящими очагами русской культуры с обязательными библиотеками, школами, училищами - техническими и творческими. Культурный подъём русского крестьянства был во многом связан с деятельностью этих «очагов». И ленинское «грабь награбленное» было в значительной степени погромом русской культуры и образования». Только в Петроградской губернии было фактически уничтожено и сожжено около 600 усадебных культурных центров. Семья Твардовских, по словам Ивана Трифоновича, участвовала в этом богопротивном деле в Смоленской губернии. Они притащили из ближайшей усадьбы какой-то шкаф и два кресла, а сами усадебные дома были сожжены. В определённой степени этот грех, по воспоминанию младшего сына Трифона Гордеевича Твардовского, парализовал сопротивляемость крестьян, потому что большевицкие жестокости - высылку на север Сибири, голод, смерть младших детей, раскулачивание и взбаламученную гражданскую войну в российской деревне они воспринимали в качестве Божьего наказания за участие в ленинском «грабь награбленное»… Верующее в Бога русское село с опозданием поняло, что большевики не ведут народ к свету и светлому будущему, не ведут к счастью и стабильной жизни: они просто выкалывают крестьянам глаза, чтобы те ничего не видели…
Есенин в конце 1922 года расстался с иллюзиями о мужицкой крестьянской республике. Если приход коммунистов поначалу он сравнивал с сумерками, с прилётом ворона, то после поражения тамбовских повстанцев наступила непроницаемая ночь. Неслучайно, в это время одной из любимых песен поэта, часто исполняемых, (а Есенин был очень музыкален и хорошо пел) становится песня тамбовских антикоммунистических партизан. Манера исполнения поэтом этой песне сохранилась до наших дней в семье Николая Брауна и Марии Комиссаровой.
Что-то солнышко не светит,
Над головушкой - туман,
То ли пуля в сердце метит,
То ли близок трибунал.
Ах, доля-неволя,
Глухая тюрьма.
Долина, осина -
Могила темна.
На заре каркнёт ворона,
Коммунист - спускай курок,
В час последний укокошат,
Похоронят под шумок…
«Полное» собрание сочинений Есенина в семи томах (девяти книгах) выходило в 1995 - 2002 годах и претендует на звание академического. При этом составители его отказались от двух основных принципов академических изданий. Во-первых, от хронологического принципа расположения произведений; во-вторых, от бесспорно принадлежащего Есенину большого стихотворного фельетона «Послание «евангелисту» Демьяну», что было доказано в течение тех лет, когда выходили тома ПСС, но по не объяснимой нелюбви к Есенину со стороны редколлегии даже в рубрику «Приписываемое» это послание не было включено.
Хронологический принцип был отринут руководящими есениноведами на основании будто бы желания самого автора, который в тяжелейшие для каждого русского поэта и писателя годы собирал несколько томов своих сочинений (сначала два тома, потом к ним добавился третий). Неужели редакторы «академического» ПСС не понимали, что «воля Есенина» находилась в двадцатые годы под сильным давлением марксистко-ленинской русофобии? Неужели неясно было, какую опасность для жизни автора представляли некоторые его произведения? Поэтому Есенин собирал эти несколько томов под сильным давлением, во спасение самого издания. Но расположенные в ПСС в хронологическом порядке его стихи, поэмы, статьи, проза и письма дают совсем другую мировоззренческую картину развития автора и того идейного пути, которым следовал Сергей Александрович, а вот «следуя воле Есенина» в псевдо-академическом издании происходит фальсификация его взглядов, мнений и поступков. Но такова уж судьба русского поэта, которого могучий пропагандистский аппарат сначала душил, потом замалчивал, а затем настойчиво превращал в поэта советского. И этот фальшивый процесс достиг своей вершины - трудно себе представить! на рубеже 20 - в начале 21 века. Есениноведам не приходит в голову, что национальный поэт был настолько окружён сексотами, задавлен угрозами и репрессиями, что добиться какого-либо собрания сочинений было для него при жизни несбыточной мечтой. И когда ему удалось составить двухтомник, который так и не был издан до убийства его в Петрограде, это была «воля подневольного Есенина», мировоззрение которого неминуемо вело его к гибели. Не случись «Англетера», Есенин всё равно был бы уничтожен советской властью, как были уничтожены все - без исключения! крестьянские поэты: Клюев и Орешин, Клычков и Наседкин и многие другие из той плеяды рождённых русской деревней в начале века двадцатого.
Первый удар советская власть нанесла по есенинскому другу поэту Алексею Ганину. В отличие от многочисленного и прожорливого окружения Есенина, в котором доминировали секретные сотрудники ВЧК - ГПУ, сексоты и тайные осведомители, Ганин был настоящим другом. В своих тезисах «Мир и свободный труд народам» Алексей Ганин констатировал: «Ясный дух русского народа предательски умерщвлён. Святыни его растоптаны, богатства его разграблены. Всякий, кто не потерял ещё голову и сохранил человеческую совесть, с ужасом ведёт счёт великим бедствиям и страданиям народа в целом.
Каждый, кто бы ни был, ясно начинает осознавать, что так больше нельзя. Каждый мельчайший факт повседневной жизни -красноречивее всяких воззваний. Всех и каждого он убеждает в том, что если не предпринимать какие-то меры, то России как государству грозит окончательная смерть, а русскому народу -неслыханная нищета, экономическое рабство и вырождение».
Алексей Ганин был арестован 1 ноября 1924 года, и вместе с шестью своими друзьями и товарищами (близкими знакомыми Есенина) расстрелян 30 марта 1925 года. Надо отдать ему должное: Ганин всячески старался отвести беду от Есенина, несмотря на пытки и многочасовые допросы. Петербургский писатель Николай Фёдорович Астафьев убедительно доказал, что так называемое «предсмертное» стихотворение Есенина «До свиданья, друг мой, до свиданья» было написано задолго до приезда в Ленинград (о древности бумаги, на которой оно написано, говорят старые сгибы), и посвящено казнённому Алексею Ганину.
Это был предупредительный выстрел и по Сергею Есенину. Группа Ганина в застенках Лубянки была объявлена «Орденом русских фашистов». Это понятно, у нас и до сих пор все, кто беспокоится о судьбе русского народа, объявляются фашистами и антисемитами. Очень удобные ярлыки.
Сергей Есенин был окружён и задавлен ещё при жизни.
Многочисленными «друзьями» - осведомителями и сексотами.
Антирусской общественной атмосферой удушья, созданной большевиками.
Бездомностью и бесприютностью своей бытовой жизни.
Частыми приводами в милицию и фабрикацией «уголовных» дел.
Прямыми угрозами и покушениями на его жизнь.
14 октября 1920 года поэт был арестован агентами ВЧК в квартире Александра и Рубена Кусиковых по анонимному доносу утверждавшему, что один из Кусиковых служил в Белой армии и за недоносительство (страшный грех в эпоху крови и мести русскому народу за несколько веков его успешной службы Отечеству и русскому Царю) в тюрьме оказались все, кто находился в тот вечер в квартире Кусиковых.
Донос оказался ложным, но десять дней в тюрьме Есенин отсидел. В один из этих дней в камеру пришёл латыш-охранник с ведром воды и тряпками и потребовал, чтобы заключённый поэт вымыл грязный пол узилища. Есенин возмутился, но латыш, открывая кобуру маузера, закричал: «Ми-ить! Мить, я сказал!» И тогда заключённый, понимая, что его и застрелить могут за неповиновение, взял ведро, тряпки и стал ползать по каменному полу Бутырки, намывая его до блеска. В очередной раз власть показала ему, кто теперь в России хозяин…
20 ноября 1923 года арестовали Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина с обвинением в «антисемитизме». Сидевший за соседним столиком в кафе представитель ветхозаветного народа услышал какие-то нелестные слова о своём племени… Это было тяжелейшим обвинением в те русофобские годы, за антисемитизм могли и расстрелять. Есенин не был антисемитом, это особая тема, по всей его жизни - в разные её периоды у него было немало друзей-евреев. Но Есенин был прежде всего русским поэтом и русофилом и когда оскорбляли его глубоко чтимую Русь, то провокаторы всегда получали отпор, часто и в форме мордобития. Не Есенин виноват, что это было очень удобной темой для провокаций… «Уголовное» дело об аресте четырёх поэтов с Есениным во главе тщательно изучил полковник милиции, профессиональный следователь Эдуард Александрович Хлысталов.
Четыре поэта сидели за своим отдельным столом в кафе на Мясницкой улице, пили пиво и разговаривали. За соседним столом сидел гражданин и напряжённо вслушивался в беседу четырёх. Гражданин Марк Роткин, приехавший в Москву из Виленской губернии, фактически нахально подслушивал разговоры Есенина с его друзьями. Когда на Роткина обратил внимание Алексей Ганин, чистосердечный Есенин громко пошутил: «Плесните ему пива в ухо!» После этого Роткин выбежал из кафе и мгновенно вернулся с двумя милиционерами, потребовав немедленно арестовать Есенина. Во всех инцидентах с Есениным за дверью, за углом, на железнодорожной платформе мгновенно обнаруживались милиционеры… В знак солидарности с другом под арест отдали себя и Ганин, Клычков и Орешин. Обвинение было по тем временам тягчайшим! Антисемитизм и оскорбления вождей русской революции Троцкого и Каменева. К счастью, друзьям поэта удалось перевести рассмотрение этого дела в товарищеский суд Союза писателей, который отверг обвинения в антисемитизме и оскорблении вождей. Но уголовное дело «Четырёх поэтов» не было закрыто и продолжало лежать в ГПУ для продолжения сбора антиесенинской критической массы, которая в своё время неминуемо должна была взорваться…
С января по апрель 1924 года на гражданина Сергея Александровича Есенина было заведено ещё четыре уголовных дела. А к лету 1925 года их было уже двенадцать. И по каждому из них необходимо было являться к следователям, отвечать на унизительные вопросы, подписывать постановления о невыезде из Москвы…
Есенинские путешествия по Советской России в последний год его жизни - это всегда бегство, желание избавиться от унижения, преследования, провокаций, которыми его окружали в Москве. Нескольким друзьям он говорил прямо и неоднократно: «Я знаю, что меня хотят убить…» Друзья не верили, относили это на счёт нервов, разрушенной психики. На самом деле Есенин был здоров, крепок духом, полон творческих планов, но он кожей чувствовал, что за ним охотятся…
Я слышу злую речь врагов:
«Когда умрёт? Уже не встанет».
Кому давал я хлеб и кров,
И тот жестоким словом ранит.
Но не было такого дня,
Когда бы я не славил Бога.
Спаси же, Господи, меня,
Поставь у светлого порога.
Зарубежная поездка Сергея Есенина, продолжалась она более года - с июля 1922 года по август 1923, только укрепила русское мировоззрение поэта, его убеждение, что русский мир глубже, сложнее, духовнее и перспективнее западной цивилизации. Коммунистический режим, правда, не желал отпускать поэта в эту поездку. Выручила Айседора Дункан. Есенину пришлось зафиксировать с ней брачные отношения в советском ЗАГСе, и в Европу на самолёте германской авиакомпании вылетел русский человек по фамилии Есенин-Дункан. Автор пишет об этом без всякой иронии. Несмотря на сплетни, слухи, разницу в возрасте Айседора и Есенин искренно любили друг друга. И никто не принёс поэту столько добра, сколько принесла ему Айседора Дункан.
В Европе и в Америке Есенин увидел всю бесперспективность развития потребительского западного мира. Но вместе с этим со всей глубокой трагичностью ощутил, что и возвращаться ему некуда. Русский мир уходил куда-то на глубокое дно морское. Его любимой России уже в реальности нет. Россия становилась страной негодяев, во всяком случае, именно негодяи правили «в его России» сатанинский бал. Вызывающее название поэмы Есенина - «Страна негодяев» вполне соответствовало большевицкой действительности. Вера в правоту русского бунта постепенно развеивалась, «грабь награбленное!» выжгло души русских бунтовщиков и не привело их к торжеству русского мира: когда деревня должна была противостоять прямому закабалению - коллективизации - у неё уже не было на это сил. Искусы большевизма, политика «разделяй и властвуй» разжигали гражданскую войну в российской деревне. Да и положа руку на сердце, ответим себе на вопрос: за что воевали тамбовские повстанцы? За историческую Россию? За восстановление досрочно разрушенной монархии? За помазанника Божьего? Нет, тамбовские крестьяне требовали советской власти без коммунистов, а возглавлявшие их братья Антоновы были эсерами по мировоззрению и до 1917 года участвовали в террористических актах против Российского государства. Русская деревня уже была лишена своей иерархии, авторитетов и опор. Есенин описал это состояние разброда в поэме «Анна Снегина». В том же 1922 году перед отъездом в Германию поэт напишет в автобиографии: «В РКП я никогда не состоял, потому что чувствую себя гораздо левее». Большинству современников Есенина эта фраза казалась карикатурной. Но по сути он был абсолютно прав. Разве марксистско-ленинский режим в России, задушивший все оппозиционные ростки, всё свободное мышление в философии и культуре, организовавший концентрационные лагеря для уничтожения или перевоспитания своих граждан, не оказался на крайнем правом фланге, близком к нацизму, но только по классовому признаку? И разве русская монархия не выглядела либеральнее по сравнению с диктатурой пролетариата, в которой не было и не могло быть пролетариата? И даже мужицкий социализм Есенина располагался очень и очень далеко от «социализма» Ленина и Сталина.
С возвращением Есенина из зарубежной поездки у него уже никаких надежд на победу крестьянских восстаний не было. Иллюзии исчезли ещё до поездки вместе с разгромом Тамбовского крестьянского восстания. Это подтверждает и текст его прекрасной поэмы «Пугачёв». Несмотря на очевидный успех поэмы в читательской среде, высокопоставленные партийные критики прекрасно поняли в кого летят стрелы этой есенинской поэмы:
Всех связали, всех вневолили,
С голоду хоть жри железо,
И течёт заря над полем
С горла неба перерезанного.
Большевицкую точку зрение на есенинского «Пугачёва» обобщил Георгий Устинов, один из так называемых «приятелей» поэта : «Пугачёв» знаменует собой не поворот вперёд, а поворот назад. Это произведение - гимн психологической пугачёвщине, тому самому психо-бандитизму, который принёс Сергей Есенин в революционный город с хитро улыбающихся рязанских полей. Есенинский Пугачёв - не исторический Пугачёв. Это - Пугачёв - антитеза, Пугачёв - противоречие тому железному гостю, который «пятой громоздкой чащи ломит», это Пугачёв - Антонов-Тамбовский, это лебединая песня есенинской хаотической Руси, на короткое время восставшей из гроба после уже пропетого ей Сорокоуста (…) «Пугачёв» Есенина - не исторический Пугачёв, а современный Пугачёв - Есенин, родившийся в начале НЭПа, синоним оппозиции по отношению к пролетарскому государству уже не за «левизну», а за «правизну» его политики».
Совсем неслучайно, ещё несколько критиков увидели в есенинском «Пугачёве» мужицкое, а не пролетарское бунтарство. И признавая, что драматическая поэма является в есенинском творчестве одной из вершин, решительно указывали на враждебность автора большевицкой власти. Пугачёв из есенинской поэмы даже был назван «дворянским монархистом», а мы уже говорили, сколь страшным было обвинение в монархизме в советской России… При этом сам Есенин неоднократно указывал на революционность его поэмы «Пугачёв». Пожалуй, это уже была антисоветская революционность.
После возвращения Есенина из заграничного турне никаких надежд на победу крестьянских восстаний уже не было. Именно тогда поэт написал о непонимании им - к какой революции он может отнести себя? К февралю или к ноябрю? Нет, ни к февралю, ни к ноябрю. Есенинская мужицкая революция изошла в ожиданиях, не сбылась, а сам Есенин после возвращения в Советскую Россию изо дня в день ощущал таинственную нарастающую опасность, подстерегавшую его жизнь. У советской власти было слишком много поводов для убеждения, что Сергей Александрович Есенин абсолютно чуждый ей, враждебный внутренне, авторитетный деятельный талантливый русский человек. Странная история произошла (в его жизни таких странностей десятки и десятки, следили за ним и его творчеством тщательно и повседневно) с письмом, которое Есенин отправил, возвращаясь в большевицкую Россию Александру Кусикову, которого ГПУ тогда внедрило в пёстрые ряды русских эмигрантов в Европе. Конечно, Кусиков доставил копию письма своим чекистским начальникам. И никогда не цитировал это письмо. И вдруг долгожитель и долгослужащий Александр Кусиков в 1968 году решил показать это письмо английскому есениноведу Гордону Маквею. Маквей его в точности переписал со всеми особенностями. А затем выяснилось, что из парижской квартиры Кусикова уже на следующий день?? есенинское письмо пропало! Я могу предположить, что это продолжилась борьба «за чистоту советских есенинских риз»… Так много странностей происходило и происходит с творческим наследием Сергей Есенина, с убытием и прибытием его друзей и знакомых, что поневоле подумаешь, что какие-то «чёрные люди», совсем не один «чёрный человек», продолжают сводить и сводят счёты с этим светлым русским гением и препятствуют нашему пониманию его трагической судьбы…
Цитирую фрагменты есенинского письма Александру Кусикову, написанного в феврале 1923 года: «Сандро, Сандро! Тоска смертная, невыносимая, чую себя здесь (в Европе - ВП) чужим и ненужным, а как вспомню про Россию, вспомню, что там ждёт меня, так и возвращаться не хочется. Если б я был один, если б не было сестёр, то плюнул бы на всё и уехал бы в Африку или ещё куда-нибудь. Тошно мне законному сыну российскому, в своём государстве пасынком быть. Надоело мне это б…е снисходительное отношение власть имущих, а ещё тошней переносить подхалимство своей же братии к ним. Не могу! Ей Богу, не могу. Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу.
Теперь, когда от революции остались только хрен да трубка, теперь, когда там жмут руки тем (…) - кого раньше расстреливали, теперь стало очевидно, что ты и я были и будем той сволочью, на которой можно всех собак вешать.
Слушай, душа моя! Ведь и раньше ешо там, в Москве, когда мы к ним приходили, они даже стула не предлагали нам присесть. А теперь, теперь злое уныние находит на меня. Я перестаю понимать, к какой революции я принадлежал. Вижу только одно, что ни к февральской, ни к октябрьской. По-видимому, в нас скрывался и скрывается какой-нибудь ноябрь. Ну, ладно, оставим этот разговор про Тётку. Пришли мне, душа моя, лучше, что привёз из Москвы нового, и в письме опиши всё. Только гадостей, которые говорят обо мне, не пиши. Запиши их лучше у себя «на стенке над кроватью». Напиши мне что-нибудь хорошее, теплое и весёлое, как друг. Сам видишь, как я матерюсь. Значит, больно и тошно.
Твой Сергей».
Сокровенные мысли Есенина, изложенные в этом письме, конечно же, стали известны Тётке, потому что Александр Кусиков уже давно сотрудничал с чекистами, а «Тёткой» по инициативе Иванова-Разумника в переписке дружественных Есенину людей называли чекистско-большевицкое ведомство, последовательно сменявшее аббревиатуры: ЧК - ВЧК - ГПУ - ОГПУ.
Есенин волновался за свою судьбу, возвращаясь в Советскую Россию, не случайно. Большевицкий официоз не оставлял его в покое. За пять дней до возвращения поэта в Москву в газете «Известия», 29 июля 1923 года, его злобный «друг» Георгий Устинов, ранее произведший поэта в «психобандиты», объявил Есенина «символом мелкобуржуазной оппозиционности по отношению к пролетарскому государству и диктатуре пролетариата. Причём, новый ярлык навешивался на Есенина уже не слева, где остался «психобандит», а справа, откуда обвинения были актуальнее и опаснее. Справа оказывалась русская история и национальные особенности развития русского народа. В Германии русскость Есенина вырывалась бурным весенним половодьем. Есенин закричал однажды на весь Берлин: «Не поеду в Москву, пока Россией правит Лейба Бронштейн…» Конечно, этот крик немедленно долетел до Кремля усилиями многочисленных сексотов, обхаживающих поэта и обедающих за его счёт!
Так что не суждена ему была долгая жизнь после возвращения в Советский Союз. Но куда мог деться Сергей Александрович Есенин, поэт Земли русской, не мог он жить без России, хотя в ней и «одолели нас люди заезжие, а своих не пускают домой…» Поэтому какой бы Ульянов или Джугашвили, Троцкий или Зиновьев, Фрунзе или Дзержинский не сидел во главе русофобского государства, не ездил на бывших императорских автомобилях и не призывал к мировой революции, - Есенин летом 1923 года возвращался к себе домой, хотя в доме его распоряжались и проливали русскую кровь иосифы, лейбы и ведомые ими демьяны.
Приобрести книгу: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15579/ |
